Военное детство моего прадеда

Карпенко Алёна,

8 класс,МБОУ «СОШ№22».

Война… Сегодня она от нас довольно далеко. И знаем мы о ней только из рассказов наших прадедов.

Войне посвящены книги, фильмы, постановки в театре, стихи и песни. Каждый из авторов представлял и видел войну по-своему, но все эти произведения хранят запечатанный в себе ужас воспоминаний прожитых лет. Я не буду говорить о геройстве ветеранов: оно бесспорно и достойно глубокого уважения и памяти.

Хочу рассказать о другом. Давайте представлять.

Семья Высоцких. Она состояла из 10 человек. Отец работал на шахте, а мать заботилась о бабушке и семерых детях. Старшему сыну, Алексею (моему прадеду) было на тот момент девятнадцать лет. А младшему, Максиму, семь. Они ладили лучше всех. Каждое утро Лёша отводил Максима в школу, теплее укутав в шарф, и всегда подсовывал ему в портфель конфеты. Затем шёл на работу, а по окончании смены рабочего дня забирал Максима. Дома они вместе делали уроки и ложились спать. Если были не учебные дни, то легко находили себе занятия по душе. Максим и в этот раз засыпал с улыбкой, ведь знал, что у него есть завтра. Завтра он проснётся. Время, конечно, не учебное, но конфету от старшего брата он всё равно получит. Затем они позавтракают, переделают до полудня все дела и пойдут веселиться. Грех не насладиться прекрасным летним днём.

Но «завтра» не было. Вместо песен по радио услышали диктора. Всё как будто бы потемнело. Солнце светило, но его никто не видел. Оно уже не могло дарить радость.

Алексей ушёл на фронт добровольцем. С утра, пока все спят, оставив записку матери и конфет Максиму. Поезд уже набирал ход, когда его окликнули. Это был самый младший брат. Он в слезах бежал за поездом. Но где ему его догнать?

Чёрные дни начались как будто мгновенно. Войну сразу ощутили и жители Сибири, хотя она была далеко. И каждый раз, просыпаясь в холодном поту, Максим бежал в комнату брата, чтобы рассказать о его кошмаре. И каждый раз видел, что ему не приснилось.

Бабка умерла от горя через два месяца. Все способные работать уходили. Максим и ещё двое его братьев оставались дома. Мать со старшими сёстрами работала в колхозе за «галочки». Эти «галочки» называли трудоднями. По ним обещали выдавать небольшие пайки. Но их не выдавали. Голодали. Ели овсяный кисель, мёрзлую картошку.

Максим писал брату на фронт, но отправить письма не мог. Не знал адреса. Они стопками хранились на его столе, пока однажды не пришла коротенькая записка от Алексея Высоцкого. И тут же все письма были отправлены в ответ. Максим вдруг почувствовал, что, оказывается, ещё может ощущать радость. Наступила зима. Работать пошли даже неспособные. Максим работал в старенькой, промёрзшей насквозь коморке. Вытачивал детали в мехмастерской. С каждым днём становилось всё труднее. В руках не было сил, а если они что-то и делали, то только машинально. Единственное, на что оставались у мальчика силы, писать записки на фронт.

Но через три с половиной года эти записки перестали доходить до Алексея. Старший брат вернулся с войны. А Максим умер от истощения и холода, с ручкой в руках. Большое чернильное пятно залило строки, предназначенные Алексею. Он их так и не прочёл.

Жизнь ребёнка, оборванная войной… Эту историю хранит память нашей семьи. Я знаю её от папы.

Война… Передовая… Тыл… Как связалось всё воедино? Душа мертвеет от известий о смерти близких. Разве можно жить, зная, что самых дорогих людей больше нет?

Но время неумолимо бежит. Вот и 72 года пролетели. И война сейчас далеко, мы знаем о ней только из рассказов… А ещё из встреч с живыми свидетелями.

Вы когда-нибудь видели ветеранов – детей войны? А я видела. Это случилось во Владивостоке. Я и ещё семьсот с лишним человек сидели в концертном зале ВДЦ «Океан». Находясь на самом верху, я видела, что произошло, когда они вошли. Больше полутысячи человек одновременно встали, когда вошли дети войны. Никто не хлопал, не кричал «спасибо». Да и зачем? Ничем не нарушаемая, абсолютная тишина говорила за всех сразу. Ведь, наверное, глупо хлопать людям, которые детьми испытали на себе войну. Аплодисменты – это шум и веселье. А война – слёзы и ужас.

Каждый из них рассказывал свою историю. Или написал к этой дате стих. И каждый раз, когда кто-либо из них вставал и начинал говорить, вся картинка неумолимо расплывалась от набегавших слёз

Так необычно было смотреть на стариков, которые поседели ещё детьми, а стояли сейчас здесь: в современном помещении среди детей, чьё детство не было ничем омрачено. Ведь тогда они были такими, как мы сейчас. Интересно, что сейчас чувствуют эти люди? Ведь говорили они о детстве, о счастье, о мире… Один из них подписал мне свой стих. Я смотрела на морщинистую руку, испещрённую шрамами с мозолями, с шишковатыми пальцами, подписывающую корявыми большими буквами мой листок. И думала, думала о том, что много лет назад эта рука, возможно с большей скоростью и более ровными буквами писала письма на фронт. Или изготовляла детали на морозе. Может быть, эти руки носили записки партизанам? Или выносили людей с поля боя? А возможно, что даже когда-то жали руку моего прадеда. А спросить я ничего не могла. Не было голоса, только комок в горле. Было чувство, будто я не имею право громко разговаривать с этим человеком, который столько пережил, который с детства узнал сладость хлеба и горечь потерь, у которого детство забрала война.

Рассказ папы наложился каким-то странным образом на впечатление от этой встречи. Я стала чувствовать, понимать всю важность и бесценность человеческой жизни. То, каким огромным подарком оказывается мирное небо и день, в котором я живу.