Особенности греческого храма

 

Многочисленны и разнообразны конструкции жилищ богов, но три типа построек доминируют, пожалуй, над остальными, два из них предлагают «подлинные» храмы. Тип конструкций, называемых «сокровищница», необходимо рассматривать отдельно. Она закрывается на два оборота ключа: чтобы уберечь ценные предметы, включая статуи, которые в ней хранятся от внешнего мира, от публики и от приносящих жертвы. По своему содержанию здание «сокровищницы» выполняет функцию приношения. Бог никогда в ней не располагается: в ней отсутствуют алтарь и статуя, повернутая лицом к правоверным. Подлинные храмы, в которых обитают боги, бывают двух типов: один, со своими алтарями, своими культовыми статуями, включает различные элементы религиозной картины; другой, с внешним алтарем, открывается наружу, чтобы фигура бога была видна, чтобы она привлекала взгляды верующих.

Храмы Эрехтея в Афинах или Аполлона в Дельфах представляют собой храмы‑картины. Erechteion, весь в нишах, с огромным количеством алтарей, с множеством богов, бывших царей, прославляемых героев, его пол покрыт знаками величественных богоявлений, шрамами истории своего края. В нем находится, вернее, он укрывает – из опасения, чтобы ее не похитили, – древнюю статую Афины, вырезанную из оливкового дерева. Считается, что она упала на землю с неба, и не без оснований. В Дельфах храм возведен на площади оракулов, на пророческих устах Земли. В большом зале, называемом Megaron, находится очаг Аполлона Пифийского, вечный огонь Гестии, а также алтарь Посейдона. А в глубине располагается секретная, запрещенная для посетителей часть храма с Омфалом, пупом Земли, священным лавром, могилой Диониса и пророческими устами. За всеми этими знаками пантеона Аполлона следят священнослужители, называемые Пурами. Закрытый храм дельфийского оракула, что не мешало, тем не менее, Пифийскому святилищу предлагать внешние алтари, а участникам панэллинских празднеств открытое пространство для созерцания игр, призванных, кроме всего прочего, доносить до публики политические решения и священные уставы.

Второй тип архитектурной концепции храма как раз и отличался приоритетом доступности. Расположенная в основном помещении культовая статуя хорошо просматривалась, а сам храм строился таким образом, чтобы выделить фигуру бога. Для этого архитекторы постепенно отказывались от осевой, внутренней колоннады, чтобы выстроить два ряда параллельных колонн, способных обеспечить прямой доступ, по крайней мере взгляду, к монументальной статуе. Таким образом, играли роль обе концепции представления богов. Идол – это скульптура из дерева, грубая, как бы примитивная, чем‑то несколько необычная, если не настораживающая. Это некие «ксилографии» богов: или упавшие с неба, или выброшенные морем, или вырезанные неизвестным ремесленником. Их полагалось прятать либо выставлять в особых случаях; они могли привести в неистовство, уничтожить того, кто увидит их не вовремя. В противовес идолам, между VII и VI веками появляется высокая статуя из камня, мрамора или бронзы, изображающая то обнаженного юного бога, высящегося посреди храма, то богиню, молодую женщину со свежим телом: статуи, подчеркивавшие совершенную форму человеческого тела. Иными словами, теперь доминировало культовое изображение, в котором боги обретали цветущее человеческое тело, или статуя, стоявшая посередине открытого храма, «внешне утверждавшая присутствие бога».

Иногда случалось, что святилище строилось как раз в том месте, где божество проявило себя в виде чудесно возникшей статуи; так произошло с Артемидой Эфесской. Ее идол появился в болотистом устье Каистра, и там же возник постоянно восстанавливаемый храм, подобно храму в Дельфах. Следуя за Павсанием, совершившим паломничество почти исключительно по культовым местам Греции, бдительный историк обнаружит то там, то здесь святилище, действующее один‑единственный день в году. Но это тип храма, возведенного в пространстве, задуманном как свободное и доступное и для богов, и для городских дел, определявших оригинальность греческого мира в глазах цивилизаций Ближнего Востока и индуизма.

В традиции Месопотамии царь сам чертил и строил храм, но по эскизу великого бога Энки или Мардука. Так же, как боги Месопотамии придумали город прежде, чем создать человека, и начали с построения храма, более точно, с чертежа и надписи. Во втором тысячелетии при создании проекта храма закладывался камень, который в античное время заменит гвоздь, якобы прикрепляющий обитель богов к земле. Упавший с неба храм начинал обрастать письменами, таблетками, становившимися вместе с ассирийскими династиями калькой вновь возникавших святилищ, без конца копировавших другие, все более и более древние, вплоть до пределов божественного мира.

Подобная связь между богами, царем и храмом существовала и в Древнем Египте. Лишь с более мощным космогоническим влиянием: первый Храм возник из вод Хаоса. Впервые возмутилась доселе округлая земля, появился первый холм, над которым недвижно завис парящий сокол, божественное существо. Каждый храм, освященный фараоном, будет воспроизводить сотворение мира, как призывающая к знанию Сесхат, богиня письменности и черчения. Построение храма происходит по предписанию бога‑архитектора Имхотепа. Египетские боги сами всегда выступают создателями святилищ, где обитают статуи божеств.

И, наконец, в индуистской Индии, в которой придавалось большое значение жертвенному пространству, но, в отличие от ведистской Индии, оно располагалось оседло, на одном месте, местоположение храма фиксировалось явлением некой божественной силы, возникновением в одном и том же месте материальной формы богини или божества. Пространство там строго сочеталось со сторонами света, с символическими значениями различных положений, с повторением одних и тех же мест для схожих божественных изображений. Пространство, закрепленное в святая святых, предназначенное Брахманам, высшей касте, и которое расширялось или сжималось в зависимости от того, включало оно или отвергало группы людей, более или менее многочисленные на данной территории. Так, большой храм Шивы в Южной Индии как бы порождал вокруг своих построек с многочисленными отгороженными участками между дворцом и деревней города и поселки, считавшиеся королевствами, в соответствии с важностью выполняемой ими государственной функции и своего социального статуса.

Напротив, в своих классически спланированных городах греки в VIII веке до н. э. относили храм к владению, выделенному богом основателем‑архитектором, который не спускался к ним с неба. Олимпийцы могли обитать, подобно Гефесту, в жилищах «целиком из бронзы», никто из них не претендовал планировать первый храм или создавать для него устав. Греческий храм не управлялся космогонической моделью. Он не являлся носителем космической символики. Направление на восток или запад определяла местность, конфигурация, особенности рельефа, строящиеся города. Ни один оракул, ни один священник не имел полномочий ни уменьшить пространство для храма, ни обеспечить его возведение. Греческий храм нисколько не походил на римский, служивший пространством для совещаний богов.

Рим вскормил авгуров, священников, умеющих вступать в общение с богами, «пролагать» пути в небе, наблюдать и классифицировать знаки, посылаемые Юпитером. На земле такой «храм» в авгурском смысле определялся четырехугольным участком, предварительно «освобожденным» от враждебных или нечистых сил. Храмы Рима, предназначенные для богов, представляли собой неподвижные, фиксированные площадки. Но когда Навсифой, поделив землю, взялся предоставить жилища богам, он не спрашивал совета ни у кого, кроме себя самого, как у основателя, получившего от Дельф свой законный статус. Таким образом, власть оракулов, управлявшая операцией закладки города, оставляла на усмотрение каждого «ведущего работы» ответственность за выбор наиболее подходящего места как для города, так и для храмов.

Греческий храм не являлся микрокосмом, он был частью города, принадлежал к его духовному миру, к социальному устройству города, иными словами, к его космосу с его политической значимостью, определяемой ионийскими философами. Поэтому святилища основных городов были призваны играть роль места, подобного агоре, стали публичной площадью или пританией, центром принятия решений, где собирались пританы, магистраты, на которых по очереди возлагалось управление общими делами. Самые древние законы, законы Крита, были выгравированы в Гортине на стенах храма Аполлона Пифийского. В Дреросе первые политические тексты были изложены в святилище Аполлона Дельфийского, Аполлона‑дельфина. Грандиозные храмы стали подлинными музеями надписей на камне: стелы, покрытые письменами, в них так же многочисленны, как монументальные алтари эллинистической эпохи, которые, в свою очередь, целиком покроются письменами, даже на стенах лестниц, ведущих к жертвенному столу. Начиная с эпохи землемерия и до конца античности греческое святилище останется местом, доступным всем членам общества.

 

 

Проблемы местного колорита

 

Все это не мешало богам, населявшим храмы, помимо своих, так сказать, служебных квартир, поддерживать более тесные связи с территорией города. Особенно в глубине Греции, на континенте, в древних метрополиях или менее древних, где охотнее выражался принцип принадлежности к данной местности, чтобы поклоняться некоторым божественным силам земли, например, Зевсу, называемому Земным, а также Деметре «хтонической», оба храма находились в Миконосе. Необходимо также отметить, что боги некой данной местности были весьма чувствительны к «типичной» манере, местной или региональной, приносить жертвы или делать приношения: травы, растущие возле их святилища, злаки с соседствующих с храмом полей, «местные» пироги, вкус и форма которых оставались неповторимыми. Существовала целая региональная кухня жертвоприношений. Фукидид оставил афинянам принцип: «Тот, кто владеет определенной местностью, большой или малой, также является хозяином ее святилищ, но с одной оговоркой – насколько возможно он обязан следовать традициям, бывшим ранее в ходу в этом месте». Если правда то, что греки узнают друг друга по манере приносить жертвы, отличающей их от не‑греков, от варваров, то в то же время они чтут и культовые особенности, выделяющие их пищевые пристрастия.

Соблюдая полную секретность, целые территории, казалось, посвящались божествам или героям. Нахождение их святилищ старательно скрывалось, и лишь по ночам туда отправлялись высокопоставленные ответственные лица. Считалось, что стоит врагу обнаружить дорогу туда и первому принести жертвы, как в тот же миг божество‑покровитель окажется в опасности. Именно так, рассказывают, произошло, когда Солон расправился с островом Саламин: ночью подошла барка, и в подходящий момент он принес жертвы «героям‑основателям края». Афиняне, опытные в автохтонии, зашли так далеко, что побуждаемые оракулом уступить своим соседям из Эпидавра два ствола оливкового дерева для того, чтобы те смогли вырезать из них божества плодородия, в которых они сильно нуждались, потребовали от пользующихся этими идолами ежегодную арендную плату в виде жертв, которая должна была санкционировать принадлежность этих эпидаврских богинь к земле их территории, единственно способной заставить расти вечнозеленое дерево, оливу, порожденную богиней Афиной. Но и на этом они не остановились, и когда жители Эгины завладели такими магическими статуями, явились и так рьяно потребовали такой же культовой благодарности, что эгиняне – раздраженные набегами несдержанных владельцев, утверждавших, что идолы, вырезанные из дерева их страны, навсегда остаются афинскими, – решили на срочно созванной ими ассамблее, что с этих пор отказываются ввозить что‑либо из Аттики, будь то хоть глиняный кубок. Импорту из Афин они объявили бойкот: эгиняне лучше будут пить вино из местных кружек, чем из аттической посуды, монополию на экспорт которой держала Аттика. Два божества из оливкового дерева между Эгиной и Афинами изобличают приверженность афинян к своей земле, доходящую до абсурда. Они увлеченно разглагольствовали о местных обычаях, чуждых другим, когда начиная с VIII века стали заниматься основанием колоний, новых городов. Однако эти местные божества, их звали Дамия и Авксезия, были лишены всяких панэллинских амбиций, как и полагалось божествам, к которым внезапно стали относиться как к своим «землякам».

Самые новые, самые современные боги Греции в начале ее существования – те, которые воспроизводятся в каждом новом городе, возводятся на широких площадях панэллинских холмов, те, которые не принадлежат ни к местным культам, ни к обычаям одной‑единственной местности, но в то же время остаются достаточно могущественными, чтобы обрести форму, не отказываясь ни от территориальных полномочий, ни от возможных конкретных способов присутствия.

 

Глава XIII

 

Боги и граждане

 

Боги не относятся ни к второстепенным, ни к ненужным сторонам повседневной жизни. Они составляют ее основу. Тот, кто намеревается вести жизнь гражданина, должен практически каждый день посещать храмы и святилища богов. Как в мифической традиции первые смертные, появившиеся на земле, должны были решить, кто из олимпийцев станет городским божеством, так и в реальной жизни каждый гражданин города‑государства должен был принимать участие в собраниях, на которых обсуждались вопросы, связанные с богами, богами‑покровителями городов, этими божественными силами, составлявшими единое целое с самой сущностью города‑государства. Общественная жизнь, имевшая своей целью достижение «благосостояния» города, согласно аристотелевскому утверждению, требовала от гражданина, чтобы он заботился о богах, внимательно следил за их делами.

Все жители Древней Греции рождались греками, но гражданами могли стать далеко не все. Это происходило постепенно, ступень за ступенью. Существовало три последовательных уровня причастности: признание фратрией, включение в дем, деятельность в городе‑государстве.

В первую очередь – фратрия («братство»): ассоциация, основанная на семейных, брачных, соседских отношениях. Те, кто в нее входил, называли себя «братьями». Фратрия вбирала в себя богатых и бедных, аристократов и людей незнатного происхождения, не достигших высших ступеней социальной лестницы. Фратрия действовала как принимающая структура: в нее вступали после ритуала представления семейной группой. Первое представление происходило при рождении. Греческий ребенок, признанный отцом, интегрированный в семейное гнездо, получивший имя, впервые удостаивался благословенья богов, покровительствовавших домашнему очагу и семье: Аполлона Апотропея и Зевса‑Оградителя, богов, алтари которых ему придется в один прекрасный день публично «почтить», если он станет архонтом, одним из первых магистратов города‑государства. Зевс‑Оградитель и Аполлон‑Защитник отцовского права: дом, обнесенный укрепленной стеной, и семья, связанная кровными узами на протяжении трех поколений. Эти боги‑покровители семейного очага, которых, возможно, когда‑нибудь попросят свидетельствовать при вступлении в гражданство их подопечного, также являлись и божествами фратрии, перед членами которой и происходило официальное представление.

В шестнадцать лет, то есть достигнув половой зрелости и за два года до законного гражданского совершеннолетия, будущий «брат» представал перед собранием братьев. Фратрии совершали совместные жертвоприношения. У них были свои алтари. Они собирались на собрания. Они голосовали. Они издавали декреты. Они отражали гражданское состояние. Они обладали собственными общественными местами: имена кандидатов, написанные на дощечках, вывешивались там, где встречались члены фратрии. Официальное представление нового «брата» сопровождалось жертвоприношением, называемым по имени жертвы, умерщвленной по случаю стрижки не только баранов и коз, но и пострига юношей, достигших половой зрелости. Жертвоприношение вершилось на третий день праздника «тех, у кого один и тот же отец». Праздник, общий для всех фратрий, находившихся под покровительством небольшой группы олимпийцев: Аполлона, Посейдона, Зевса и Афины.

Вторая ступень: дем. Территориальная единица. Нечто среднее между деревней и миниатюрным полисом. До реформы, проведенной Клисфеном в 508 году до н. э., демы обладали статусом города‑государства. Они устраивали собрания, проводившиеся магистратами, во главе которых стоял глава дема. В отличие от фратрий, не имевших ни своего календаря, ни независимых святилищ, демы создавали многочисленные пантеоны, вели собственные календари, устраивали небывалые жертвоприношения и доселе неведомые праздники. Например, в Форикосе, деме Аттики, был найден камень, на котором был выбит календарь, включающий в себя три сугубо местных праздника (сейчас этот камень находится в частном музее Поля Гетти): день зелени – день пробуждения первых почек; день начала полевых работ; наконец, день, когда начинала колоситься пшеница – злак Деметры. В демах отмечались три типа праздников: праздники, свойственные исключительно демам; праздники, праздновавшиеся в «государстве» с участием демов; наконец, праздники, которые демы вершили на своей собственной территории, хотя и делили их с «государством». Члены дема были уже гражданами. Быть включенным в дем, быть внесенным в реестр и в список, составлявшийся писцом, означало попасть в число активных представителей города‑государства. Но прежде всего это означало причастность ко всему, что объединяло членов дема, этих граждан в миниатюре: «сообща совершать жертвоприношения и встречаться на собраниях»; «праздновать праздники, являвшиеся всеобщим достоянием» или «вершить жертвоприношения и заниматься общественными делами». Как и большой город‑государство, настоящий polis , дем мыслил нераздельными культы богов и общее благо, дела всех. Он подражал, вернее, предвосхищал систему понятий города‑государства о себе, своих ценностях, иерархии своих ценностей.

В середине VI века до н. э. в городах‑государствах Древней Греции появились «мастера публичного письма». Это были очень важные особы, поскольку монументальное закрепление законов города‑государства в письменной форме обеспечивало их широкую известность, образовывало некое политическое пространство, обосновывало существование древнего правового государства, то есть такого государства, которое придерживалось принципа равенства перед законом. Общественные писцы, знатоки «красных» или «финикийских» букв, как их называли, играли приоритетную роль в определении и формулировании «общественного блага» города‑государства. Письменные законы воплощают собой политическую практику. Они активно вмешиваются в социальные отношения и последовательно моделируют общественную жизнь полиса. Первоначально писцов избирали открытым голосованием. На эту должность претендовали «самые знаменитые граждане, наиболее достойные доверия города‑государства». Три архаичные статуи афинского Акрополя запечатлели писцов при исполнении их обязанностей: одетые в строгую тогу, они сидят, выпрямив спину, держа на коленях дощечку для записей. По воле случая до наших дней сохранился контракт, подписанный с одним из писцов. Этот контракт позволяет нам узнать не только о его привилегиях, но и о новом способе определения сферы общественной жизни в городе‑государстве.

Спенсифа, гражданина, занимающего достойное положение, знатока красных или финикийских букв, разыскали в горах Крита и пригласили за баснословное вознаграждение в маленький город‑государство, который до сих пор не удалось обнаружить. Мастер письма получил пожизненную должность и привилегии, равные привилегиям cosme , то есть первого магистрата. На должность писца он был нанят городом для ведения государственных дел, причем как дел богов, так и дел людей. Следовательно, ему вменялось в обязанность записывать все то, что относилось к государственным или общественным делам. Однако в контракте писца Спенсифа трижды упоминается о делении области общественных дел на две сферы: божественную и человеческую. Дела богов, продолженные делами людей: два раздела, образовавшие поле политического влияния, поле деятельности города‑государства. Контракт Спенсифа, который не был ни архивариусом, ни летописцем, следящим за событиями, происходившими в городе‑государстве, предусматривал, что «всякий раз, когда речь будет идти о делах богов и о делах людей, писец должен будет присутствовать и участвовать при их обсуждении в том случае, если cosme (первый магистрат) также будет там присутствовать и принимать участие в обсуждении». Спенсиф, облекая слова в письменную и, безусловно, монументальную форму, играл определенную, причем немаловажную роль, придавая новое, более емкое звучание всему тому, что город‑государство считал для себя важным. Его можно назвать актером; контракт Спенсифа дает все основания так полагать: ему вменялось в обязанность «совершать жертвоприношения всем тем богам, у которых не было назначенных жрецов; он будет иметь дело с областью священного». Таким образом, писец нес ответственность за соблюдение ритуалов и церемоний жертвоприношения. Следовательно, он получил то же самое достоинство и удостоился той же самой чести, что и магистраты. В «Конституции Афин» Аристотель рассказывает, как магистраты получали власть от Общественного очага, очага Гестии. Магистраты, которые были возведены в сан архонтов, королей или градоправителей, магистраты, которым было поручено совершать «совместные жертвоприношения», жертвоприношения, которые также назывались в Афинах «прародительскими». По этой самой причине ритуал подобных жертвоприношений был зафиксирован в письменной форме, выбит «на дощечках и стелах» по велению афинского законодателя Солона, который задолго до своего критского коллеги тоже был писцом и «мастером общественного письма».

Контракт Спенсифа подтверждает важность для богов наряду с делами людей в самоопределении города‑государства и проводимой им политики. Совершать и описывать общественные жертвоприношения: боги города‑государства, во главе с богами, особо покровительствующими ему, подчинялись самому политизированному божеству, Домашнему очагу, Гестии, воплощающей идею полиса, являющейся некогда обитательницей Олимпа, ставшей затем самой гражданской особой из всех божественных владык.

В городе‑государстве, то есть на третьем уровне, воплощалась в жизнь формула «дела богов и дела людей». Формула, которой будут следовать критские города вплоть до наступления эллинистической эпохи: в III веке до н. э. граждане Итаноса поклянутся, что они «будут гражданами в равенстве и в сходстве во всем, что касается богов и людей». Точно такой же закон, принятый на собрании граждан Итаноса, будет предусматривать наказание для того, кто откажется принести клятву исполнять «божественные и человеческие дела». Область богов, сфера людей: все то, в чем принимают участие, получив гражданство, став полноправным гражданином. Далее мы расскажем о «жертвоприношениях и об общественных делах» или, говоря более простыми словами, о «священных и гражданских вещах». Например, о клятве эфебов защищать город‑государство, его территорию, «границы родины, пшеницу, ячмень, виноградники, оливковые рощи, смоковницы».

 

 

Боги в центре политики

 

Как бы ни варьировалась формула, она всегда включала в себя два понятия: боги и люди, которые употреблялись в строго определенном порядке, согласно иерархии, легко поддающейся проверке. Условия включения в город‑государство нового гражданина, вхождения в политическое сообщество, за пределами которого он был рожден, гласили, что кандидат на получение гражданства обязательно должен был в первую очередь принимать участие в общественных жертвоприношениях, иметь доступ к алтарям, в святилища, к городским богам, а затем на собрания и в магистратуры. Допустим, иностранец получал право гражданства, право реальное, а не виртуальное, которого часто удостаивались благодетели города‑государства в знак признательности. Такого человека переставали рассматривать как заезжего иностранца, всегда нуждавшегося в услугах полноправного гражданина для посещения алтаря. Он также переставал быть одним из иностранных резидентов, которых презрительно называли чужаками и которые были исключены из рамок гражданского сообщества, даже если город‑государство и приглашал их на тот или иной общественный пир или терпел их присутствие на празднике Гефеста, бога, покровительствовавшего ремесленникам, всем тем, кто занимался ремеслом, в то время как свободный гражданин всегда предавался праздности. Итак, будущий гражданин получал доступ во фратрию, причислялся к роду и таким образом становился обладателем установленной законом доли при свершении жертвоприношений и законного места на пирах равных. Его могли также попросить предстать перед собранием «братьев» или «рода» и изложить причины, по которым он хотел вступить в новое сообщество. Он должен был попытаться убедить членов своего города‑государства в миниатюре. Если сообщество давало свое согласие, то он мог в дальнейшем принимать участие во всем том, в чем принимали участие активные граждане, в первую очередь в общественных жертвоприношениях.

Первое право усиливалось другим правом, которое не предоставлялось в обязательном порядке новому гражданину, но которое позволяло очень четко выделить ценности, придаваемые городом‑государством делам богов. Это второе право, предоставлявшееся избранным, относилось к участию в обсуждениях дел богов на авторитетных собраниях. Более конкретно речь идет о праве заседать на первой части собрания, той части, которая касалась «священных дел». Ведь подобные дискуссии разрешались исключительно полноправным гражданам, пользовавшимся «всеми правами без исключения». Такой привилегией наделяли крайне редко и доказательством тому служит история Тизамена и жителей Спарты. Тизамен был знаменитым прорицателем. Оракул предсказал, что он победит в пяти боях, которые состоятся под его руководством. Спарта тут же захотела привлечь его на свою сторону. Тизамен потребовал, чтобы в его контракт была включена статья, предусматривавшая получение полного гражданства «со всеми правами». Жители Спарты пришли в негодование, и сделка не состоялась.

«Все права»: это именно то, что афиняне в исключительном случае предоставили жителям Платей, своим союзникам до последней капли крови, оставшимся в живых после чудовищной осады города лакедемонийцами. С этого дня жители Платей стали гражданами Афин, наделенными теми же правами, что и другие афиняне и обладающими теми же прерогативами в отношении священных и гражданских вещей. Правда, было сделано две оговорки: с одной стороны, сан жреца и право участвовать в мистических культах передавались по наследству; с другой – они не могли входить в число девяти архонтов. В соответствии с этим постановлением жители Платей были разделены между демами и родами и допущены на собрания, где обсуждались дела богов. Вот другая манера демонстрировать полноправие: «принимать участие в культах и работе магистратур», в ведении дел маленького города‑крепости Пидаса, поглощенного городом‑государством Милетом. Но это относилось только к тем, кто принес клятву и был занесен в список, составленный посланцами, прибывшими из Милета: только они без всяких явных ограничений могли принимать участие «во всем том, в чем участвовали другие жители Милета». Было гораздо привычнее разделить алтари и святилища, чем открыть доступ к ведению дел богов. В 198 году до н. э. римский консул Т. Кв. Фламинин вел военные действия против Македонии. Он осадил Элатею, в Фосиде. Город пал, и жители Элатеи нашли прибежище в Аркадии, у граждан Стимфала, своих «родственников» с незапамятных времен. Их разместили в домах, открыли доступ к семейным очагам и разрешили участвовать в церемониях жертвоприношений. Из общественных земель им были выделены частные наделы. Прошли годы. Жители Элатеи вернулись на родину и тут же приняли указ, воздававший должное городу и гражданам Стимфала: помимо права на убежище граждане Стимфала «получат право участвовать в общественных жертвоприношениях», совершаемых жителями Элатеи, а дела Элатеи будут рассматриваться сразу же после проведения собрания, посвященного «священным делам». Благодарность ли толкнула жителей Элатеи предоставить гражданам Стимфала право узнавать об их самых символических делах? Действительно ли они переступили порог столь закрытого для посторонних глаз собрания?

Некоторые города‑государства обсуждения дел богов и дел людей осуществляли в разное время. При этом употреблялась формулировка: «в первую очередь после священных вещей», чтобы указать на «политические дела», которые должны были обсуждаться в срочном порядке. Это проявлялось также в текстах почетных указов, предоставлявших право на гражданство избранным иностранцам: «они будут допущены в совет и на собрание сразу же после обсуждения дел богов». Боги – в первую очередь, причем для граждан первого ранга, для тех, кто закреплял за собой право на получение сана священнослужителей и на обладание должностями самых важных магистратов. В Дельфах граждан первого ранга называли «демиургами», «общественными должностными лицами». Это они правили городом‑государством, это они носили в Марселе титул timouques , лица благородного происхождения, «пользующиеся правом гражданства на протяжении трех поколений». В Пергаме, в Памфилии, самой почитаемой жрицей – жрицей Артемиды – могла стать только «гражданка», живущая в городе и рожденная в семье, три поколения которой, причем как по отцовской, так и по материнской линии, жили в городе‑государстве.

В политическом пространстве города‑государства, вобравшем в себя дела богов и дела людей, «священные вещи» образовывали первый круг, который был аналогичен кругу, очерчиваемому в былые времена кровью жертвы, приносимой теми, кто сообща поглощал внутренности, обжаренные на вертелах. Избранные сотрапезники, собравшиеся вокруг того, кто совершал жертвоприношение, они имели право на жизненно важные органы жертвы, на части тела, образуемые загустевшей кровью. Они первыми вкушали жизненно важные органы животного сразу же после того, как кровь, предназначенная богам, обагряла алтари. В рамках города‑государства, заботившегося о неуклонном соблюдении ритуала прародительских жертвоприношений, круг граждан первого ранга замыкался на том, что полис ставил превыше всего: на богах и их делах. Первый круг внутри общественной области, центр того, что греки V века называли «политическим аспектом» или «политическими делами» города‑государства. Доказательством тому служит, например, рассказ о Лизии, ораторе, богатом ремесленнике, изготавливавшем щиты. Он написал более двухсот речей, тем самым оказывая влияние на афинскую демократию, но так и не получил гражданства. Андосид был замешан в скандале, разгоревшемся вокруг изувеченных статуй Гермеса. После того как на него поступил донос, он сам выступил с разоблачениями. Раскаявшись, он сумел избежать наказания, но в соответствии с законом относительно такого рода «раскаявшихся» он подпадал под atimie , то есть лишался прав. Вход на агору и в святилища становился для него недоступным. Андосид уехал за границу. Ссылка, скитания. После установления на его родине демократии он возвратился назад. По амнистии ему возвратили все права. Но недруги опять стали писать доносы. Они хотели, чтобы Андосид был арестован. Андосида подозревали в безбожии, но тем не менее он продолжал принимать участие в делах города‑государства. Он посещал заседания Совета, где обсуждались проблемы жертвоприношений, молитв и оракулов. А ведь именно таковой была повестка дня собраний, созванных для обсуждения «священных вещей», hiera – сердце «политики».

В Аргосе был найден камень, где был выбит текст закона, принятого в середине V века до н. э. Этот закон касался решений «собраний, где обсуждались дела богов», закрепленные в пакте, который подписали аргивяне с двумя критскими городами – Кноссом и Тилисом. Большинство статей регламентируют ритуалы жертвоприношений, сопутствующих подношений в параллельных святилищах, иерархию жертв и распределение долей, составление соответствующего календарного графика. Что касается других решений, то они устанавливают порядок ведения войн, правовую основу отношений с другими городами‑государствами, границу между Тилисом и Кноссом. Однако все эти решения были приняты собранием, которое, как это написано внизу стелы, следило за «священными вещами», охватывавшими всю область общественных дел.

 

 

Боги во власти людей?

 

Из сказанного не следует делать скоропалительного вывода, что греческий город‑государство всецело находился во власти богов. Практика проведения собраний, ставивших на повестку дня дела этих богов, напротив, позволяет предположить, что в некотором роде боги подчинялись решениям, принятым человеческим сообществом. Обязанность, вмененная писцу Спенсифу, записывать для города‑государства то, что касалось богов, и то, что касалось людей, в полной мере соответствовала намерениям законодателей. В частности, намерениям Солона Афинского, законодателя, чьи политические деяния и законы мы знаем лучше других. Солон Афинский по праву гордился тем, что на заре VI века до н. э. создал законы для города‑государства, причем как для богатых, так и для бедных. Когда Солон решил опубликовать, представить на всеобщее одобрение фундаментальные правила жизненного уклада города‑государства, он сам записал или приказал записать на деревянных и бронзовых плитах ритуалы жертвоприношений, календарные данные, уточненные сведения о стоимости жертв, о получателях, актерах, ритуальных церемониях. Значительная часть «законов Солона» выходит за рамки области, которую мы называем «политической» в узком смысле слова. Законодательство Солона охватывает священные вещи, гражданские дела: двойной реестр, прекрасно читаемый и в V веке до н. э., когда афиняне, в 410 году, поручили Никомаху, возглавлявшему законодательную комиссию, пересмотреть кодекс Солона и выбить его текст на стене базилики. Монументально запечатленный кодекс, на который могли сослаться афиняне, равно как и на произведения Солона.

Драконт, законодатель VII века до н. э., обнародовал наряду со своими знаменитыми законами об убийствах (на которые впоследствии будет опираться Солон) списки жертв, «священные законы» и календари праздничных дней. Автор «Законов» Платон предписал учредить целый ряд культовых обрядов: их должны были обеспечивать толкователи и блюстители законов, но предварительно город‑государство непременно должен был узнать у дельфийского оракула, «какие жертвы и каким богам нужно приносить в первую очередь».

В работе комиссий и в обсуждении на собраниях дел богов принимали участие все граждане. В 485– 484 годах до н. э. народ, афинский демос, решил взять под охрану все святилища Акрополя и, в частности, Гекатомпедон. Для свершения жертвоприношений было запрещено приносить туда котелки и разводить огонь. Происходило ли объединение граждан? Сливались ли в один несколько полисов, как это произошло в III веке до н. э. в Миконосе? Собиралось собрание, оно должно было сделать выбор, выработать общий календарь, реорганизовать местные пантеоны, учредить новые ритуалы жертвоприношений, при этом учитывая традиции, но также и исправляя, «подчищая» их. Иными словами, собрание должно было проделать работу, о которой нам хотелось бы знать все – перипетии, процедуры, предполагающие вмешательство экспертов, политические цели, значимость местных интересов, неизбежные столкновения, компромиссы. Именно город‑государство постановлял: новый кал<