Среда, 11 июня – суббота, 14 июня

 

Наконец Микаэль вложил в пазл третий фрагмент. И помощь в этом деле пришла с совершенно неожиданной стороны.

Проработав всю ночь с фотографиями, он продрых до середины дня. Проснулся с тяжелой головой, принял душ и отправился завтракать в «Кафе Сусанны». Ему было трудно сосредоточиться. Следовало бы навестить Хенрика Вангера и доложить о своих открытиях. Однако вместо этого Микаэль пошел и позвонил в дверь Сесилии Вангер. Ему хотелось задать ей вопрос, что она делала в комнате Харриет и почему солгала, будто не заходила туда.

Но никто не открыл.

Блумквист уже собрался уходить, но тут услышал голос:

– Твоей шлюхи нет дома.

Горлум выполз из своего укрытия. Он оказался высоким, под два метра ростом; правда, его так согнуло от возраста, что глаза теперь оказались на уровне глаз Микаэля. Вся кожа была покрыта темными пигментными пятнами. Он был одет в пижаму, поверх которой набросил коричневый халат, и опирался на палку. Типичный злобный голливудский персонаж.

– Что вы сказали?

– Я сказал, что твоей шлюхи нет дома.

Микаэль подошел так близко, что почти уткнулся носом в Харальда Вангера.

– Это так ты называешь свою собственную дочь, ты, грязная свинья?

– Это не я шныряю здесь по ночам, – ответил тот, обнажая беззубый рот.

От него отвратительно пахло. Микаэль обошел Харальда и, не оборачиваясь, двинулся дальше.

Он застал Хенрика Вангера в кабинете.

– Я только что встретил вашего брата. – Микаэль был очень раздражен.

– Харальда? Вот как! Значит, он все‑таки посмел высунуться. Он вылезает из своего логова один или пару раз в году.

– Он возник, когда я звонил в дверь Сесилии. И сказал дословно: «Твоей шлюхи нет дома». Конец цитаты.

– Это так типично для Харальда, – спокойно ответил Хенрик.

– Он назвал собственную дочь шлюхой.

– Он называет ее так уже много лет. Поэтому они и не общаются.

– Но почему?

– Сесилия потеряла невинность, когда ей был двадцать один год. Это произошло здесь, в Хедестаде, после романа, который у нее приключился летом, через год после исчезновения Харриет.

– Ну и что же?

– Парня, в которого она влюбилась, звали Петер Самуэльссон; он работал младшим экономистом на нашем предприятии. Вполне дельный, кстати, парень. Сейчас он служит в компании «АВВ». Будь она моей дочерью, я был бы рад заполучить такого парня в качестве зятя. Но у него имелся некий минус.

– Неужели это то, о чем я подумал?

– Харальд измерил его череп, или проверил его родословную, или что‑то в этом плане – и обнаружил, что он на четверть еврей.

– Господи, помилуй…

– С тех самых пор он и называет ее шлюхой.

– Он знал, что мы с Сесилией…

– Об этом, скорее всего, знает все селение, кроме разве что Изабеллы, поскольку никто, находясь в своем уме, не станет ей ничего сообщать, а у нее, слава богу, есть одно положительное свойство – она засыпает около восьми вечера. Что же до Харальда, то он наверняка следит за каждым твоим шагом.

Микаэль сел, вид у него был довольно глупый.

– То есть вы хотите сказать, что всем известно…

– Разумеется.

– А вы меня не осуждаете?

– Дорогой Микаэль, меня это совершенно не касается.

– А, кстати, куда делась Сесилия?

– Учебный год закончился. В субботу она улетела в Лондон, чтобы навестить сестру. А потом поедет в отпуск… э‑э‑э… кажется, во Флориду. Вернется примерно через месяц.

Микаэль почувствовал себя не в своей тарелке.

– Мы вроде бы приостановили на время наши отношения…

– Я понимаю. И опять‑таки это не мое дело. Лучше скажи, как продвигается твоя работа.

Микаэль налил себе кофе из стоявшего на столе термоса и взглянул на Хенрика:

– Я нашел новый материал. А еще, думаю, мне придется одолжить у кого‑нибудь машину.

 

Свои выводы Блумквист излагал довольно долго. Достав из сумки лэптоп, он запустил слайд‑шоу, чтобы Хенрик мог увидеть Харриет на Йернвегсгатан и ее реакцию. Он сообщил также, что обнаружил зрителей с любительским фотоаппаратом и их машину с наклейкой деревообрабатывающей фабрики в Нуршё. Когда он закончил, Хенрик попросил запустить слайд‑шоу еще раз.

Наконец Вангер оторвался от экрана компьютера. Микаэль вдруг увидел, что старик стал буквально серого цвета. Журналист испугался и положил руку на его плечо. Но Хенрик жестом показал, что все в порядке. Некоторое время он сидел молча.

– Черт побери! Ты сделал то, что я считал невозможным. Ты обнаружил нечто совершенно новое… Что ты собираешься делать дальше?

– Я должен найти этот снимок, если он еще существует.

Микаэль ни слова не упомянул о лице в окне и своих подозрениях относительно Сесилии. Что, конечно же, свидетельствовало о том, что он отнюдь не был объективным частным сыщиком.

 

Когда Микаэль снова вышел на улицу, Харальд Вангер уже, скорее всего, уполз обратно в свое логово. Завернув за угол, Микаэль обнаружил, что на крыльце его домика кто‑то сидит к нему спиной и читает газету. На секунду ему померещилось, что это Сесилия Вангер. Но он сразу же понял, что это не так. На ступеньках сидела темноволосая девушка, и, только подойдя поближе, Блумквист узнал ее.

– Привет, папа, – сказала Пернилла Абрахамссон.

Микаэль крепко обнял дочь.

– Как, скажи на милость, ты здесь очутилась?

– Естественно, приехала из дома. По дороге в Шеллефтео[75]. Я только переночевать.

– А как ты меня нашла?

– Мама знала, где ты находишься. Я спросила в кафе, где ты обитаешь, и меня направили сюда. Ты что, мне не рад?

– Конечно, я очень рад. Заходи. Если бы ты предупредила, я бы купил чего‑нибудь вкусного.

– Я решила остановиться здесь случайно; ничего такого не планировала. Но мне очень хотелось поздравить тебя с выходом из тюрьмы. А ты так и не позвонил…

– Извини.

– Да ничего страшного. Мама говорит, что ты вечно погружен в свои мысли.

– Значит, вот какого она мнения обо мне?

– Приблизительно. Но это не имеет значения. Я тебя все равно люблю.

– Я тоже тебя люблю, но ты знаешь…

– Знаю. Но мне кажется, что я уже достаточно взрослая.

 

Микаэль заварил чай и достал печенье. До него дошло, что дочь действительно права. Она уже не маленькая девочка, ей почти семнадцать лет; еще немного – и она станет взрослой женщиной. Пора бы ему прекратить обращаться с ней, как с малым неразумным дитем.

– Ну и как тебе?

– Что именно?

– Тюрьма.

Микаэль рассмеялся:

– Ты не поверишь, если я скажу, что воспринял свое пребывание там как оплаченный отпуск, во время которого получил возможность размышлять и писать…

– Почему же, конечно, поверю. Я не думаю, что тюрьма сильно отличается от монастыря, а в монастырь люди всегда уходили, чтобы найти себя.

– Ну да, можно и так сказать. Надеюсь, у тебя не возникло проблем из‑за того, что твой отец побывал арестантом?

– Нисколько. Я горжусь тобой и при каждом удобном случае напоминаю, что мой отец сидел в тюрьме за свои убеждения.

– За убеждения?

– Я видела по телевизору Эрику Бергер.

Микаэль побледнел. Он даже не подумал о дочери, когда Эрика излагала их стратегию, и Пернилла наверняка считала, что он белый и пушистый, как только что выпавший снег.

– Пернилла, я не был невиновен. К сожалению, я не могу обсуждать с тобой все, что произошло, но меня осудили не просто так. Суд исходил из того, что выяснилось во время процесса.

– Но ты никогда не излагал свою версию.

– Нет, не излагал, потому что не могу ее доказать. Я совершил катастрофическую глупость и поэтому был вынужден сесть в тюрьму.

– Ладно. Тогда ответь мне – Веннерстрём подонок или нет?

– Он один из самых отъявленных мерзавцев, с какими мне доводилось встречаться.

– Отлично. Мне этого достаточно… У меня есть для тебя подарок.

Дочь достала из сумки пакет. Микаэль открыл его и обнаружил внутри CD‑диск с лучшими хитами «Eurythmics»[76]. Она знала, что ему давно нравится эта группа. Микаэль обнял дочь, сразу же включил лэптоп, и они вместе послушали композицию «Sweet dreams»[77].

– А что ты собираешься делать в Шеллефтео? – спросил Микаэль.

– Там в летнем лагере работает библейская школа общины «Свет жизни», – ответила Пернилла так, словно это само собой разумеется.

Микаэль даже вздрогнул.

Он вдруг подумал о том, насколько похожи его дочь и Харриет Вангер. Пернилле сейчас шестнадцать; столько же было и Харриет, когда та исчезла. Обе росли без отцов, обеих потянуло к религиозным сектам: Харриет – к местной общине пятидесятников «Слово жизни», а Перниллу – к таким же нелепым сектантам, которые именуют себя «Свет жизни».

Микаэль даже не знал, как ему относиться к тому, что его дочь проявила интерес к религии. Он боялся вторгаться, чтобы не лишить ее права на выбор своего пути. В то же время данная секта явно была из таких, о которых они с Эрикой обязательно опубликовали бы в «Миллениуме» негативный репортаж. При первом же удобном случае ему следовало бы обсудить этот вопрос с матерью Перниллы.

 

Дочь спала в постели Микаэля, а сам он устроился на ночь на диване на кухне. В конце концов он проснулся с болью в шее и в мышцах. Пернилла спешила продолжить свой путь, поэтому Микаэль покормил ее и отвез на вокзал. У них образовалось немного времени, они купили кофе в «Пресс‑бюро», уселись на скамейке в конце перрона и начали болтать обо всем на свете. Перед самым прибытием поезда Пернилла вдруг сказала:

– А тебе не нравится, что я еду в Шеллефтео.

Микаэль даже не знал, что ответить.

– В этом нет ничего страшного. Но ты ведь не крещен?

– Нет. Во всяком случае, добропорядочным христианином меня назвать нельзя.

– Ты не веришь в Бога?

– Нет, в Бога я не верю, но я уважаю твою веру. Все люди должны во что‑то верить.

Когда подошел ее поезд, они обнимались до тех пор, пока Пернилла не заскочила в вагон. На полпути она обернулась:

– Папа, я не буду миссионерствовать. Ты можешь верить во что хочешь, я все равно буду тебя любить. Но я считаю, что тебе следует продолжать самостоятельно изучать Библию.

– Что ты имеешь в виду?

– Я видела цитаты у тебя на стенке, – сказала она. – Только почему ты выбрал такие мрачные и невротические? Целую. Пока.

Она помахала рукой и исчезла. Микаэль, растерянный, глядел вслед поезду, который направлялся на север. Только когда состав скрылся за поворотом, до него дошел смысл ее замечания и у него похолодело в груди.

 

Микаэль выскочил с вокзала и посмотрел на часы. Автобуса до Хедебю оставалось ждать еще сорок минут. Но ждать так долго он просто не мог. Он побежал через площадь к стоянке такси и отыскал Хусейна, водителя с норрландским диалектом.

Через десять минут Блумквист рассчитался с таксёром и прошел прямо к себе в кабинет. Над письменным столом у него была скотчем прикреплена записка:

 

Магда – 32016

Сара – 32109

РЯ – 30112

РЛ – 32027

Мари – 32018

 

Блумквист оглянулся по сторонам и сообразил, что Библии тут нет. Тогда он взял с собой записку, нашел ключи, которые оставил на окне, и пробежал до домика Готфрида. У него почти дрожали руки, когда он снимал с полки Библию Харриет.

Оказывается, она записывала не номера телефонов, а цифры, которые отсылали к главам и стихам из Левита, Третьей книги Моисеевой. Законы о наказаниях.

 

(Магда) Третья книга Моисеева, глава 20, стих 16:

Если женщина пойдет к какой‑нибудь скотине, чтобы совокупиться с нею, то убей женщину и скотину: да будут они преданы смерти, кровь их на них.

 

(Сара) Третья книга Моисеева, глава 21, стих 9:

Если дочь священника осквернит себя блудодеянием, то она бесчестит отца своего: огнем должно сжечь ее.

 

(РЯ) Третья книга Моисеева, глава 1, стих 12:

И рассекут ее на части, отделив голову ее и тук ее; и разложит их священник на дровах, которые на огне, на жертвеннике.

 

(РЛ) Третья книга Моисеева, глава 20, стих 27:

Мужчина ли или женщина, если будут они вызывать мертвых или волхвовать, да будут преданы смерти: камнями должно побить их, кровь их на них.

 

(Мари) Третья книга Моисеева, глава 20, стих 18:

Если кто ляжет с женою во время болезни кровеочищения и откроет наготу ее, то он обнажил истечения ее, и она открыла течение кровей своих: оба они да будут истреблены из народа своего.

 

Микаэль вышел из дома и уселся на крыльце. Он уже не сомневался, что, записывая цифры в телефонную книжку, Харриет имела в виду именно эти фрагменты: каждая из указанных цитат была в ее Библии тщательно подчеркнута. Микаэль закурил сигарету и прислушался к пению птиц.

Теперь он понимал значение цифр, но имена по‑прежнему оставались загадкой. При чем здесь Магда, Сара, Мари, РЯ и РЛ?

Вдруг догадка пронзила Микаэля, и перед ним разверзлась преисподняя. Он вспомнил сожженную в Хедестаде жертву, о которой рассказывал комиссар Густав Морелль. Дело Ребекки – девушки, которую в конце 1940‑х годов зверски изнасиловали и убили, положив ее голову на раскаленные угли.

«И рассекут ее на части, отделивши голову ее и тук ее; и разложит их священник на дровах, которые на огне, на жертвеннике». Ребекка. Инициалы «РЯ».

Какая же у нее была фамилия?

Господи помилуй, но во что же они втянули Харриет?

 

Хенрик Вангер внезапно захворал, и когда ближе к вечеру Микаэль пришел к нему, он обнаружил, что тот уже в постели. Анна все‑таки впустила журналиста и позволила ему поговорить с больным несколько минут.

– Летняя простуда, – шмыгая носом, заявил Хенрик. – Я тебе нужен?

– Да, я хочу задать вам вопрос.

– Задавай.

– Вы слышали об убийстве, которое вроде произошло в Хедестаде где‑то в сороковые годы? Девушку по имени Ребекка убили, сунув головой в костер.

– Ребекка Якобссон, – сразу же ответил Хенрик Вангер. – Ее имя не скоро забудешь. Правда, мне о ней не доводилось слышать уже много лет.

– Но об убийстве вам известно?

– Еще бы. Ребекке Якобссон было двадцать три или двадцать четыре года, когда ее убили. Это, скорее всего, случилось… да, точно, в сорок девятом году. Тогда это преступление очень обстоятельно расследовали, и даже я сам немного в нем участвовал.

– Вы? – удивленно воскликнул Микаэль.

– Да. Ребекка Якобссон работала в нашем концерне секретаршей. Она была очень красивой девушкой и пользовалась огромным успехом… Но почему ты вдруг о ней спрашиваешь?

Микаэль даже не знал, что ответить. Он встал и подошел к окну.

– Я и сам, честно сказать, не знаю. Хенрик, возможно, я кое‑что обнаружил, но мне необходимо сперва все хорошенько обдумать.

– Ты намекаешь на то, что между Ребеккой и Харриет может обнаружиться какая‑то связь? Но между этими инцидентами прошло около семнадцати лет.

– Я немного подумаю – и загляну завтра, если вам станет получше.

 

Но на следующий день Микаэль с Хенриком Вангером так и не встретился. Около часа ночи он по‑прежнему сидел за кухонным столом, читая Библию Харриет, и вдруг услышал шум мотора – мост на большой скорости пересекала машина. В кухонном окне он увидел, как промелькнул проблесковый маячок «Скорой помощи».

Понимая, что это не к добру, Микаэль выскочил на улицу и кинулся вслед за «Скорой». Та остановилась у дома Хенрика Вангера. На первом этаже повсюду горел свет, и Микаэль сразу понял: что‑то случилось. Он в два прыжка преодолел лестницу, ведущую в дом, и в холле увидел растерянную Анну Нюгрен.

– Сердце, – сказала она. – Он разбудил меня и пожаловался на боль в груди, а потом упал.

Микаэль обнял домоправительницу.

Персонал «Скорой» вынес из дома носилки, на которых неподвижно лежал Хенрик Вангер. Следом появился обеспокоенный Мартин. Он уже успел лечь спать, когда раздался звонок Анны, и теперь был в тапках на босу ногу и с незастегнутой ширинкой. Мартин едва кивнул Микаэлю и обратился к Анне:

– Я поеду с ним в больницу. Позвоните Биргеру и Сесилии. И сообщите Дирку Фруде.

– Я могу сходить к Фруде, – предложил Микаэль.

Анна растроганно кивнула.

После полуночи обычно являются с недобрыми вестями, думал Блумквист, давя пальцем на кнопку звонка. Прошло несколько минут, прежде чем в дверях появился заспанный адвокат.

– У меня плохие новости. Хенрика Вангера только что увезли в больницу. Похоже, инфаркт. Мартин просил сообщить вам.

– О господи! – вздохнул Дирк Фруде.

Он взглянул на наручные часы и растерянно добавил:

– Пятница, тринадцатое…

 

Микаэль вернулся к себе домой около половины третьего ночи. После некоторых раздумий он решил отложить разговор с Эрикой до утра.

Только в десять утра, поговорив по мобильному телефону с Дирком Фруде и убедившись в том, что Хенрик Вангер по‑прежнему жив, он позвонил Эрике и сообщил, что нового совладельца «Миллениума» отвезли в больницу с инфарктом. Как и следовало ожидать, эта новость очень расстроила и встревожила ее.

Поздно вечером к Микаэлю явился Дирк Фруде и подробно рассказал о состоянии Хенрика Вангера.

– Он жив, но больше ничем порадовать не могу. Он перенес обширный инфаркт и плюс ко всему еще и подхватил какую‑то инфекцию.

– Вы его видели?

– Нет. Он лежит в реанимации, рядом с ним находятся Мартин и Биргер.

– Каковы его шансы?

Адвокат махнул рукой.

– Если он смог пережить инфаркт, то это уже добрый знак. У Хенрика вообще‑то завидное здоровье. Но и возраст у него тоже серьезный… Посмотрим.

Они немного посидели молча, раздумывая над тем, как непрочна человеческая жизнь. Микаэль налил кофе. Фруде выглядел подавленным.

– Я вынужден спросить, что же будет дальше, – произнес Блумквист.

Дирк взглянул на него:

– Условия вашей работы не меняются. Они оговорены в контракте, действующем до конца года, независимо от того, будет ли жив Хенрик Вангер. Для беспокойства нет причин.

– Я не беспокоюсь об условиях, я имел в виду совсем другое. Меня интересует, перед кем мне отчитываться в его отсутствие.

Дирк Фруде вздохнул.

– Микаэль, вы знаете не хуже меня, что вся эта история с Харриет для Хенрика была своего рода хобби.

– Не согласен.

– Что вы имеете в виду?

– Я обнаружил новые факты и обстоятельства, – сказал Микаэль. – Вчера я проинформировал об этом Хенрика. Боюсь, что это могло спровоцировать инфаркт.

Дирк Фруде изумленно посмотрел на Микаэля:

– Вы шутите.

Тот покачал головой.

– За последние дни я раскопал больше данных об исчезновении Харриет, чем все официальное расследование за последние тридцать лет. Но сейчас я понимаю: моя проблема заключается в том, что мы не обговорили, перед кем я должен отчитываться в отсутствие Хенрика.

– Ну, если вас устроит моя кандидатура…

– Вполне. Ведь мне нельзя останавливаться на достигнутом. У вас есть немного времени?

Микаэль решил преподнести информацию о своих открытиях в наиболее доступной форме. Он продемонстрировал серию снимков с Йернвегсгатан и изложил свою концепцию. Затем объяснил, как его дочь раскрыла тайну телефонной книжки. А под конец упомянул про жестокое убийство Ребекки Якобссон в 1949 году.

Правда, Блумквист утаил то, что сумел разглядеть лицо Сесилии Вангер в окне комнаты Харриет. Он предпочитал сам поговорить с нею, прежде чем бросить на Сесилию тень подозрения.

Дирк Фруде выглядел озабоченным. Услышанное озадачило его.

– Вы полагаете, что убийство Ребекки имеет отношение к исчезновению Харриет?

– Не знаю. На первый взгляд, это выглядит невероятным. Но невозможно отмахнуться от факта: Харриет записала в телефонной книжке инициалы «РЯ», а также сослалась на закон о сожжении жертвы. Ребекку Якобссон сожгли. Связь с семьей Вангеров несомненна – убитая работала в концерне «Вангер».

– А как вы сами все это объясняете?

– Пока никак. Но я двинусь дальше. Вы теперь представляете интересы Хенрика, и вам придется принимать решения за него.

– Возможно, следует поставить в известность полицию?

– Нет. Во всяком случае, без разрешения Хенрика мы не будем этого делать. Дело об убийстве Ребекки закрыто за давностью лет, и полицейское расследование прекращено. Никого уже не интересует убийство, совершенное пятьдесят четыре года назад.

– Понимаю… Но вы‑то что собираетесь делать?

Микаэль встал и прошелся по кухне.

– Во‑первых, я хочу проверить свою версию с фотографией. Если мы узнаем, что увидела Харриет… думаю, это сможет стать подсказкой к дальнейшим изысканиям. Во‑вторых, мне нужна машина, чтобы добраться до Нуршё и посмотреть, куда приведет этот след. И, в‑третьих, нужно проверить цитаты из Библии. Мы уже связали одну цитату со страшным отвратительным убийством. Остается еще четыре. Вот тут‑то мне и понадобится помощь.

– Помощь? Но в каком плане?

– Мне требуется ассистент в расследовании – помощник, который сможет перекопать старые пресс‑архивы и отыскать Магду, Сару и остальных, кого перечислила Харриет. Если я прав, то Ребекка – не единственная жертва.

– Вы хотите сказать, что придется посвятить еще кого‑то…

– Да. Просто в ходе работы неожиданно выяснилось, что необходимо провести колоссальную архивную работу. Если бы я был полицейским и занимался расследованием, то смог бы распределить время и ресурсы и отрядить сотрудников рыться в бумагах. Мне нужен профессионал, который умеет работать в архивах, и в то же время надежный и заслуживающий доверия.

– Понял… Вообще‑то я знаю одного компетентного исследователя, – сказал Дирк Фруде. – Она, в частности, занималась составлением вашего досье…

В ту же минуту он сообразил, что сказал лишнее.

– Кто занимался… и чем? – спросил Микаэль Блумквист с металлом в голосе.

«Видимо, старею», – подумал Фруде, а вслух сказал:

– Я просто размышлял вслух. Не обращайте внимания.

– Вы собирали на меня персональное досье?

– Но это же вполне стандартная ситуация, Микаэль. Мы хотели нанять вас и проверяли, кто вы и что вы.

– Так вот почему мне всегда казалось, что Хенрик Вангер знает обо мне буквально все… И насколько же обстоятельным было это досье?

– Весьма обстоятельным.

– Значит, там излагались и проблемы «Миллениума»?

Дирк Фруде пожал плечами:

– Тогда это было актуально.

Микаэль закурил сигарету, уже пятую за этот день. Снова он становится курильщиком…

– Полагаю, что досье изложено в письменной форме?

– Микаэль, поверьте, там нет ничего из ряда вон выходящего.

– Я хочу прочитать его.

– Дорогой мой, там и вправду нет ничего особенного. Мы просто хотели проверить вас, прежде чем нанять на работу.

– Я хочу прочитать отчет, – повторил Микаэль.

– Только Хенрик может дать разрешение на это.

– Неужели? Что ж, тогда имейте в виду: отчет должен быть у меня в руках в течение часа. Если я не получу его, то немедленно самоотстраняюсь от работы и уезжаю в Стокгольм ночным поездом. Где отчет?

Дирк Фруде и Микаэль Блумквист несколько секунд смотрели друг на друга. Потом старый адвокат вздохнул и опустил глаза.

– У меня дома, в кабинете.

 

История Харриет Вангер, безусловно, оказалась самой загадочной из всех, какими Блумквисту вообще приходилось заниматься. В принципе, весь последний год, начиная с того момента, как он опубликовал материал о Хансе Эрике Веннерстрёме, превратился для него в американские горки, где самыми популярными участками стали крутые спуски. И похоже, что конца этим приключениям не было видно.

Дирк Фруде возился очень долго. Лишь в шесть вечера досье Лисбет Саландер оказалось в руках Микаэля. Оно включало примерно восемьдесят страниц собственно отчета и сто страниц копий – статьи, аттестаты и прочие документы, детально освещавшие жизнь Микаэля.

Было непривычно читать о самом себе текст, который при ближайшем рассмотрении оказался произведением, написанным в жанре синтеза биографии и служебного расследования. Микаэля поразила подробность отчета. Лисбет Саландер раскопала такие детали и эпизоды, которые, как он думал, были навеки погребены в недрах истории. Она добралась до его юношеской связи с женщиной, которая тогда была пламенной синдикалисткой, а теперь стала респектабельным политиком.

Черт побери, интересно, кто же ей все это выдал?

Она даже разыскала его рок‑группу «Бутстрэп», которая сегодня предана забвению, и провела доскональный анализ его финансовой ситуации.

Как ей это удалось?

Журналист Микаэль Блумквист и сам много лет раскапывал информацию о самых разных людях и мог чисто профессионально оценить качество ее работы. Так что он оценил Лисбет Саландер как первоклассную ищейку. Микаэль даже усомнился, что сам смог бы собрать такое классное досье о совершенно незнакомом ему человеке.

Он также был вынужден констатировать, что им с Эрикой вовсе не обязательно было соблюдать деликатную дистанцию в общении с Хенриком Вангером, который уже во всех подробностях знал об их многолетних отношениях и любовном треугольнике с участием Грегера Бекмана. Лисбет Саландер сумела еще и на редкость точно оценить финансовое состояние «Миллениума». Так что вступая в контакты с Эрикой и предлагая свое участие, Хенрик прекрасно знал, что их дела обстоят не просто плохо, а из рук вон плохо.

Какую же игру на самом деле затеял Хенрик Вангер?

О деле Веннерстрёма в досье упоминалось лишь вскользь, но автор досье, несомненно, присутствовала в качестве зрителя на одном из судебных заседаний. И ее немало удивило поведение Микаэля, когда тот отказался выступать на процессе.

А девица‑то не промах, кем бы она ни была.

Продолжая листать досье на самого себя, Микаэль даже вздрогнул. Лисбет Саландер коротко излагала свою версию дальнейшего развития событий после суда. Она почти дословно воспроизвела пресс‑релиз, который они с Эрикой разослали, когда Микаэль покинул пост ответственного редактора «Миллениума».

Лисбет Саландер использовала его собственный черновик.

Микаэль взглянул на обложку отчета. Тот был датирован тремя днями раньше, чем он получил на руки постановление суда.

Это просто нереально.

В тот день пресс‑релиз физически находился лишь в одном‑единственном месте на свете – в личном компьютере Микаэля. Даже не в рабочем компьютере в редакции, а в его личном лэптопе. Он никогда не распечатывался. Даже Эрика Бергер не имела копии, хотя они и обсуждали его общем и целом.

Ошеломленный Микаэль положил отчет Лисбет Саландер на стол. Он решил больше не курить. Вместо этого надел куртку и вышел прогуляться. Стояла светлая ночь – до дня летнего солнцестояния оставалась неделя. Блумквист не спеша шел вдоль берега пролива, мимо дома Сесилии и шикарной яхты рядом с виллой Мартина, погруженный в раздумья. Под конец он присел на камень и уставился на огни бакенов в бухте Хедестада. Из всего этого напрашивался только один вывод.

– Вы залезли в мой компьютер, фрёкен Саландер, – сказал он вслух. – Ах ты, чертова хакерша…

 

Глава 18

Среда, 18 июня

 

Лисбет с трудом отходила после тяжелого забытья. Ее подташнивало. И даже не обязательно было поворачивать голову, чтобы понять: Мимми уже ушла на работу. Но ее запах все еще чувствовался в спертом воздухе спальни. Накануне в кафе, на еженедельной встрече с «Перстами дьявола», которые устраивались по вторникам, Лисбет выпила слишком много пива. Мимми появилась перед самым закрытием, и потом они вместе отправились домой – и в койку.

В отличие от Мимми, Лисбет Саландер никогда всерьез не считала себя лесбиянкой. И не задумывалась над тем, к какому клану себя причислить: к гетеросексуалам, гомосексуалам или, возможно, к бисексуалам. Вопросы этикета нисколько не занимали ее, и она считала, что никого не касается, с кем она спит ночью. Если бы все же ей пришлось заявить о своих сексуальных преференциях, то она отдала бы предпочтение парням – во всяком случае, они лидировали в ее рейтинге. Но проблема заключалась лишь в том, чтобы найти парня, который не был бы недоумком, но при этом годился бы на что‑нибудь в постели. А Мимми удавалось ее зажечь, и отношения с ней Лисбет считала весьма недурным компромиссным вариантом. Она встретила Мимми год назад в пивном павильоне на «Европрайде», фестивале секс‑меньшинств, и только ее единственную Лисбет сама привела к «Перстам дьявола». В прошлом году они встречались время от времени, но их отношения по‑прежнему оставались для обеих лишь приятным времяпрепровождением. К теплому и мягкому телу Мимми было так здорово прижиматься. К тому же Лисбет нравилось просыпаться и завтракать вместе с нею.

Часы на ночном столике показывали половину десятого утра. Лисбет все еще пыталась понять, что же ее разбудило, как в дверь снова позвонили. Девушка озадаченно села. Обычно никто не посещал ее в такое время суток. Да и вообще в ее дверь звонили редко. Наполовину сонная, Саландер завернулась в простыню, слегка покачиваясь, направилась в прихожую и открыла дверь.

И встретилась взглядом с Микаэлем Блумквистом.

Почему‑то ее охватила паника, и она инстинктивно отступила назад.

– Доброе утро, фрёкен Саландер, – дружелюбно поздоровался тот. – Я понимаю, что вчера вы поздно пришли домой. Могу я войти?

Не дождавшись разрешения, журналист переступил через порог и закрыл за собой дверь. Пока он с любопытством разглядывал сложенную на полу прихожей кучу одежды и горы пакетов с газетами, параллельно косясь на дверь спальни, Лисбет Саландер никак не могла сообразить – как, что, кто? Блумквист с улыбкой смотрел на ее широко открытый рот.

– Кажется, ты еще не завтракала, поэтому я прихватил с собой бейглы. Один с ростбифом, один с индейкой и дижонской горчицей и один вегетарианский, с авокадо. Я не знаю, что ты любишь. Ростбиф?

Он исчез на кухне, с ходу нашел ее кофеварку и крикнул:

– Где у тебя тут кофе?

Саландер стояла в прихожей как парализованная, пока не услышала звук льющейся воды, и в три шага оказалась на кухне.

– Стой!

Она почувствовала, что кричит, и понизила голос.

– Ты врываешься сюда и распоряжаешься так, словно живешь тут, черт бы тебя побрал! А ведь мы даже не знакомы.

Микаэль остановился, держа кувшин над кофеваркой, и, повернув к ней голову, ответил без всякого юмора в голосе:

– Неправда. Ты знаешь меня лучше, чем большинство других людей. Не отпирайся!

Он повернулся к ней спиной, долил воду в кувшин, а затем начал открывать банки на кухонном столе.

– Кстати, я знаю, как и чем ты занимаешься. Я узнал твои тайны.

 

Лисбет Саландер прикрыла глаза. Ей очень хотелось бы, чтобы пол перестал раскачиваться у нее под ногами. Она находилась в состоянии интеллектуального паралича, никак не могла отойти от похмелья. Ситуация была совершенно нереальной, и ее мозг отказывался работать. Раньше она никогда не сталкивалась ни с кем из своих объектов лицом к лицу.

Он знает, где я живу!

Он стоит посреди ее кухни. Это невозможно. Такого просто не может быть.

Он знает, кто я!

Лисбет обнаружила, что простыня сползла, и обмотала ее потуже. Блумквист что‑то сказал, но она не сразу его поняла.

– Нам надо поговорить, – повторил он. – Но думаю, ты сперва захочешь принять душ.

Она решила действовать напрямую.

– Слышь, если ты явился сюда, чтобы устроить скандал, то обратился не по адресу. Я только выполняла поручение. Тебе нужно поговорить с моим шефом.

Микаэль встал перед ней и поднял руки ладонями вперед. Я безоружен. Универсальный жест доброй воли.

– С Драганом Арманским я уже побеседовал. Он, кстати, просил, чтобы ты ему позвонила, а то вчера вечером твой мобильник не отвечал.

Блумквист приблизился к ней. Никакой угрозы он для нее не представлял, она это сразу почувствовала, но все же отступила на несколько сантиметров, когда он коснулся ее руки и указал на дверь ванной. Ей не нравится, когда ее трогают без ее разрешения, пусть даже и с дружескими намерениями.

– Я не собираюсь устраивать никаких скандалов, – сказал он спокойно. – Но я очень хотел бы с тобой поговорить. Когда ты, конечно, проснешься. Пока ты будешь одеваться, кофе как раз подоспеет. Так что марш в душ! Бегом!

Она безвольно подчинилась.

«Лисбет Саландер никогда не бывает безвольной», – тут же подумала она.

 

Уже в ванной комнате девушка прислонилась к двери и попробовала сосредоточиться. Лисбет, конечно, испытала настоящее потрясение. Она от себя такого даже не ожидала. Вообще‑то она только сейчас почувствовала, что у нее вот‑вот лопнет мочевой пузырь и что после ночных эскапад душ – не просто удачная идея, а настоятельная необходимость.

Лисбет привела себя в порядок, проскользнула в спальню, натянула на себя трусы, джинсы и футболку с надписью «Armageddon was yesterday – today we have a serious problem»[78].

Секунду помешкав, она отыскала брошенную на стул кожаную куртку. Затем достала из кармана электрошокер, убедилась, что он заряжен, и сунула в задний карман джинсов. Запах кофе уже витал по всей квартире. Лисбет сделала глубокий вдох и снова вышла на кухню.

– Ты что, никогда здесь не убираешь? – произнес Блумквист вместо приветствия.

Он заполнил раковину грязной посудой, вытряхнул пепельницы, выбросил старые пакеты из‑под молока, очистил стол от скопившихся за пять недель газет, вытер, поставил на него кофейные чашки и разложил бейглы, которые, как оказалось, и в самом деле принес. Все это выглядело очень привлекательно, а после ночи с Мимми Лисбет и впрямь чертовски проголодалась.

«Что ж, посмотрим, чем все это закончится».

Саландер уселась напротив и вопросительно уставилась на него.

– Ты мне так и не ответила. Ростбиф, индейка или авокадо?

– Ростбиф.

– Тогда я возьму индейку.

Они завтракали молча, рассматривая друг друга со взаимным интересом. Она съела свой бейгл и умяла еще оставшуюся половину вегетарианского. Потом взяла с подоконника мятую пачку и вытащила сигарету.

– Ну хорошо, кое‑что я теперь знаю, – сказал Микаэль, прервав молчание. – Я, возможно, не такой крутой охотник за персональной информацией, как ты, но тем не менее теперь знаю, что ты не из касты веганов[79] и не страдаешь анорексией, как считает Дирк Фруде. Так что я смогу занести эти сведения в свое досье о тебе.

Саландер уставилась на него с изумлением, но по его лицу поняла, что он над ней подшучивает. У Микаэля был такой веселый и разудалый вид, что она решила не грубить ему и одарила его кривой улыбкой. Ситуацию при всем желании трудно было бы назвать стандартной. Она отодвинула от себя тарелку. А у него, кстати, вполне дружелюбный взгляд. Кем бы он ни был, у него, вероятно, нет дурных помыслов, решила Лисбет. Судя по тем данным, которые она о нем раздобыла, ничто не указывало на то, что он злодей, способный жестоко обращаться со своими подружками, или что‑то подобное. Ведь это она знает о нем все, а не наоборот, вспомнила девушка.

Знание – это власть.

– Ну и чего ты тут выпендриваешься? – спросила она.

– Прости, пожалуйста. Честно говоря, я не собирался появиться здесь таким образом и не хотел тебя пугать. Но видела бы ты свое лицо, когда открывала мне дверь… Ты была неподражаема. Я не удержался и решил немного тебя разыграть.

Они помолчали. К своему удивлению, Лисбет вдруг обнаружила, что общество этого незваного гостя кажется ей приемлемым; во всяком случае, он не вызывает у нее отвращения.

– Так что можешь считать мое вторжение моей страшной местью за то, что ты копалась в моей личной жизни, – сказал он миролюбиво. – Ты меня боишься?

– Нет, – ответила Саландер.

– Отлично. Я пришел к тебе не для того, чтобы навредить тебе или устроить скандал.

– Если ты попытаешься навредить мне, я тебя покалечу. Без шуток.

Микаэль оглядел ее. Она была ростом примерно полтора метра и вряд ли могла бы оказать ему серьезное сопротивление, если бы он ворвался к ней в квартиру с целью учинить насилие. Но лицо ее не выражало никаких эмоций.

– Это не имеет смысла, – сказал он наконец. – У меня нет никаких дурных намерений. Мне надо с тобой поговорить. Если хочешь, чтобы я ушел, только скажи.<