Оправдание или социальная справедливость?

 

Как справедливо было замечено, основной спорный вопрос в эпоху Реформации, по сути, не интересует сегодня верующих ни в протестантских церквах, ни в Католической церкви (не говоря уже о том, что в этом отношении можно достичь единства). Оправдание верой?! Кто еще спрашивает вместе с Лютером: «Как возникает царство Божье в человеке?» Кто еще спрашивает вместе с Тридентским собором: «Как грешный человек достигает состояния благодати?» Кто помимо богословов, считающих все древние вопросы вечными вопросами, еще спорит об этом? Является ли благодать благоволением

Божьим или внутренним качеством человека? Является ли оправдание внешним судебным решением Бога или внутренним исцелением человека? Оправдание только верой или верой и делами? Разве все эти вопросы не стали устаревшими, более не связанными с жизнью? Ведь даже лютеране более не уверены в своем articulus stantis et cadentis Ecclesiae— артикуле веры, с которым стоит и падает церковь?

На этом современном фоне не следует удивляться, что сегодня во всех церквах говорят не о «христианском оправдании», но об «общественной справедливости». Речь идет не о том, что первое просто отрицается. Однако горячий интерес проявляется только ко второму. У нас, конечно, нет ни малейшего повода подвергать сомнению общественную значимость христианского благовестия и активные усилия для достижения общественного освобождения. Но здесь следует исследовать лишь один аспект, непосредственно ведущий к ответу на действительно существенный вопрос: можно ли просто иметь второе без первого?

Если мы схематически представим старую и новую постановки проблемы, то они выглядят следующим образом.

Раньше спрашивали в великом страхе за мир и свою душу: как мне обрести милостивого Бога?

Сейчас же, в состоянии не меньшего страха перед миром и своим бытием, спрашивают: как моей жизни обрести смысл?

Раньше Бога рассматривали как Бога–судью, который очищает человека от его грехов и объявляет его оправданным.

Сейчас его понимают как Бога–партнера, который призывает человека к свободе и ответственности за мир и историю.

Раньше речь шла об индивидуальном оправдании и о приватном «спаси душу свою!»

Сейчас речь идет о социальном измерении спасения и всесторонней заботе о ближних.

Раньше люди спиритуалистически заботились о потустороннем спасении и мире с Богом.

Сейчас они целостно заботятся об общественных реалиях и реформе или даже революции структур.

Раньше человек находился перед необходимостью оправдывать свою жизнь перед Богом.

Сейчас — перед необходимостью оправдать свою жизнь перед самим собой и своими ближними.

Из всей этой книги стало ясно, насколько эта новая постановка проблемы правильна и важна; здесь нет нужды повторять все сказанное. Безусловно, Лютер не сделал общественных выводов из своего понимания оправдания, например, в отношении нищеты крестьян. Поэтому Эрнст Блох справедливо сравнил с ним и противопоставил ему Томаса Мюнцера. Учение Лютера о двух царствах существенно упростило эту проблему, и это оказывало негативное влияние на умы людей до недавнего времени, особенно в вопросе сопротивления национал–социализму. Безусловно, и католическая традиция рассматривала следствия из учения об оправдании более во внутрицерковной области благочестивых, милосердных дел, чем в реорганизации общества. Папское церковное государство с его экономикой монсеньеров во многом было самым социально отсталым государством Европы, и вплоть до его падения Рим успешно отвергал любое католическое социальное учение. Здесь можно было бы еще многое сказать об истории обращения церкви к миру и обществу, как мы уже кратко представили это развитие во вступительной главе.

Однако теперь, в конце этой книги, важно нечто другое, и именно это позволяет понять, что приведенные антитезы не выражают самого существенного.

 

Не самое важное

 

В современной жизни важно то, чего достигает человек. Спрашивают не столько: «кто он?», сколько: «что он?», «что он из себя представляет?» Тем самым подразумевают профессию, работу, достижения, положение человека и его авторитет в обществе. Именно это важно.

Такой взгляд не является абсолютно естественным, каким он может показаться на первый взгляд. Он типично «западный», хотя его можно было встретить в социалистических странах восточного блока (второй мир) и в развивающихся странах (третий мир). Однако изначально он родом из первого мира, из Западной Европы и Северной Америки, где возникло современное индустриальное общество. Только здесь с давних пор развивалась рационально организованная наука со специализирующимися профессионалами. Только здесь на производстве была рациональная организация свободного труда в соответствии с принципом рентабельности. Только здесь был средний класс в собственном смысле этого слова и специфически оформленная рационализация экономики и в конечном счете всего общества с новым экономическим мышлением. Почему же именно здесь?

Макс Вебер в своем классическом исследовании «Протестантская этика и дух капитализма» (1905) глубоко исследовал этот процесс: западная рационализация, безусловно, была ускорена определенными экономическими факторами (в этом отношении Маркс был прав). Однако, с другой стороны, западная экономичеекая рационализация вообще возникла только благодаря новому практически–рациональному экономическому образу мысли, который имеет свое основание в совершенно конкретном религиозно–этическом образе жизни (в этом отношении нрав Вебер): определенное содержание веры и представления об обязанностях решающим образом породили эту новую позицию в жизни и экономике. В какой мере? Корни, что довольно удивительно, восходят к вроде бы уже не актуальным сегодня вопросам эпохи Реформации: невольно следуя строгому кальвинистскому учению о двойном избрании (предопределение одних ко блаженству, других — к проклятию), находившиеся под влиянием Кальвина церкви подчеркивали значение «освящения», повседневных дел, профессиональной деятельности и их успешность как исполнение заповеди о любви к ближнему — все это понималось как видимые знаки позитивного избрания к вечному блаженству. Тем самым на основании не просвещенческих, но религиозных мотивов возник дух неутомимой работы, профессионального успеха и экономического прогресса: имеющая чрезвычайно важные последствия комбинация интенсивного благочестия и капиталистического духа предпринимательства в исторически важных церквах и сектах, у английских, шотландских и американских пуритан, французских гугенотов, немецких реформатов и пиетистов.

Чем больше секуляризация охватывала все области жизни и чем больше обретала успех современная экономическая система, тем больше неутомимое усердие, строгая дисциплина и высокое чувство ответственности становились добродетелями секулярного человека, достигшего зрелости в «индустриальном» обществе. Разносторонние «деловые качества» стали основной добродетелью, «прибыль» — образом мысли, «успех» — целью, «достижение» — законом этого современного общества достижений, в котором каждый должен играть свою роль (основную роль — в профессии и чаще всего различные вторичные роли).

Тем самым человек теперь пытается реализовать самого себя в динамически развивающемся мире и обществе путем собственных достижений — в отличие от прежнего статического общества, хотя человеческая самореализация важна для человека во все времена. Лишь тот представляет из себя нечто, кто чего?то достигает. И разве можно сказать о человеке что?то хуже, чем то, что он ничего не достиг? Работа, карьера, зарабатывание денег — что может быть важнее? Индустриализация, продукция, расширение, потребление в большом и малом, рост, прогресс, совершенство, улучшение жизненного стандарта во всех отношениях: разве это не смысл жизни? Разве иначе, кроме как путем достижений, можно оправдать свое существование? Экономические ценности занимают самое высокое место в системе ценностей, профессия и деловые качества определяют социальный статус, ориентация на благосостояние и успех позволяют индустриальным нациям избежать давления бедности и созидают общество благосостояния.

Однако именно это настолько успешное мышление, основанное на достижениях, в конце концов становится серьезной угрозой для человечности человека. Не только потому, что человек теряет из виду высшие ценности и всеобъемлющий смысл жизни, но и поскольку он одновременно теряет себя в анонимных механизмах, техниках, силах, организациях этой системы. Ибо чем больше прогресс и совершенство, тем сильнее включение человека в сложный экономико–социальный процесс: все более строгая дисциплина, которая порабощает человека, все больше дел и усердия, которые более не позволяют человеку осознать самого себя, все больше ответственности, которая полностью порабощает человека в его задачах, все более плотная, создаваемая самим обществом сеть норм, которая немилосердно опутывает и регламентирует человека не только в его профессии и работе, но и во время его досуга, его развлечений, его отпуска, его путешествий. Уличное движение в городах с его тысячами запретов, предписаний, сигналов, указателей, в которых ранее не было нужды и которым теперь необходимо следовать, если человек хочет выжить, представляет собой яркую иллюстрацию полностью организованного, нормированного, бюрократизированного и компьютеризированного с утра до ночи общества современности. Новая секулярная система законов во всех секторах человеческой жизни приобрела доселе никогда не существовавшие и уже не обозреваемые юристами масштабы, по сравнению с которой ветхозаветная (религиозная) система законов и искусство истолкования закона тогдашними экспертами кажутся действительно невинными.

Однако чем больше человек исполняет требования этой системы законов, тем больше он теряет свою спонтанность, инициативу, самостоятельность, тем меньше у него остается пространства для самого себя, для своего человеческого бытия. Человек ощущает, что он существует для законов (параграфов, определений, руководств к действию и руководств по эксплуатации), а не законы — для него. Чем больше он теряет себя в этой сети ожиданий, определений, норм и контроля, тем более он цепляется за них, чтобы обрести в них утверждение самого себя. Вся жизнь — в высшей степени утомительный и быстро изнашивающий «спорт достижений» с постоянным контролем успеха: от профессиональной до сексуальной жизни не должно быть снижения достижений, но где только возможно — их повышение. По сути это смертельный круг правил, в котором достижения вводят человека в состояние зависимости, от которого он стремится освободиться только путем новых достижений: великая потеря свободы.

Тем самым человек в современных формах ощущает то, что Павел называл проклятьем закона: современная жизнь держит его под постоянным давлением достижений, давлением действия, давлением успеха. Он постоянно должен оправдывать самого себя в своем бытии: не перед судом Бога, как раньше, но перед форумом окружающего его мира, перед обществом, перед самим собой. И оправдать себя в этом обществе достижений он может только путем достижений: лишь благодаря достижениям он представляет собой нечто, сохраняет свое место в обществе, обретает уважение, в котором он нуждается. Только путем демонстрации достижений он может утверждать самого себя.

Разве не стала вполне реальной опасность того, что человек, находясь под этим огромным давлением успеха, даже безумия успеха, в рамках ролевых ожиданий его окружения и постоянной конкуренции, которая обрушивается на него, становится руководимым только извне, полностью теряет себя в своей собственной роли: теперь он — только менеджер, продавец, ученый, чиновник, техник, рабочий, профессионал, но более — не человек! «Диффузия идентичности» (Е. X. Эриксон [Erikson]) в различных ролях и тем самым кризис идентичности и потеря идентичности: человек более не есть он сам, он отчужден от самого себя. Он вынужден сам и собственными силами утверждать себя, вопреки другим и так часто ценой других! Он, по сути, живет только для себя и пытается использовать всех других для достижения своих целей.

Вопрос в том, обретет ли человек счастье на этом пути? Позволят ли другие использовать и эксплуатировать себя? Может ли сам человек, пребывая под законом успеха, вообще исполнить все требования, которые вновь и вновь обращаются к нему? И прежде всего: может ли он всеми своими достижениями действительно оправдать свое бытие? Не оправдывает ли он, по сути дела, только свою роль или свои роли, которые он должен играть, однако не свое бытие? Разве он действительно есть то, что он представляет собой в своем действии? Человек ведь может быть замечательным менеджером, ученым, чиновником или специалистом и блестяще играть свою роль согласно общему мнению и все же полностью оказаться неудачником как человек: он кружит вокруг себя, однако не достигает самого себя. Он даже не замечает, что при всех своих достижениях потерял себя, что должен вновь обрести себя, и что не обретет себя вновь, если не осознает себя. Во всех достижениях, во всех своих действиях человек никоим образом еще не обретает бытия, идентичности, свободы, личного существования, подтверждения своего «я» и смысла своего бытия. Желающий утвердить только себя самого, оправдать только себя самого, упустит свою жизнь. Следует вспомнить слова: желающий сохранить свою жизнь, потеряет ее. Однако есть ли у него вообще выбор, кроме как утверждать себя, оправдывать себя путем своих достижений?

Существует и другой путь. Не просто ничего не делать, не отказываться от достижений из принципа, не отступать от представляемой в обществе роли и не отвергать свое призвание. Однако понимать, что человек не растворяется в своей профессии и своей работе, что личность — это больше, чем ее роль, что достижения важны, но не являются решающими: ни хорошие, ни плохие. Говоря кратко: в конечном счете важны не достижения!

 

Самое важное

 

Разве можно дерзать говорить такие возмутительные слова вопреки всему духу эпохи Нового времени перед лицом существующего сейчас — и твердо устоявшегося, пусть и по–разному на Западе и на Востоке — общества достижений? Однако ввиду всего сказанного выше, возможно, это не так уж возмутительно: в свете Иисуса Христа действительно можно утверждать, что в конечном счете важны не достижения человека. В свете из Иисуса Христа возможно встать на другую основополагающую позицию, достичь другого сознания, обрести новое отношение к жизни, чтобы осознать границы мышления успеха, чтобы избежать безумия достижений и разорвать круг их давления, чтобы действительно стать свободным. Поэтому необходимо трезво и реалистично осознавать тенденцию к расчеловечиванию, заключающуюся в законе успеха — ради людей, которые не могут эмигрировать из этого общества достижений, но должны жить и работать в нем, ощущать подтверждение им и все же стремиться к качественно иной свободе.

Вспомним, что Иисус не отвергал сами достижения — законнические, ритуальные, моральные. Однако он решительно выступал против того, что именно достижения определяют масштаб человеческого бытия. Что он сказал об успешном фарисее, который полагал, что на основании своих достижений он имеет вес перед Богом и людьми, является чем?то и тем самым во всем своем бытии, своей позиции и своем авторитете совершенно оправдан? Иисус сказал: он не ушел домой оправданным. И что же сказал тот же самый Иисус о безуспешном неудачнике, который не мог предъявить достижений (или, по крайней мере, только морально низкопробные), который вообще и не пытался предстоять оправданным перед Богом, но предоставлял себя Богу во всей своей несостоятельности и возлагал свою единственную надежду на милость Божью? О нем Иисус сказал: он пошел домой оправданным.

Таким образом, также становится ясно, что в конечном счете не важны не только позитивные, прекрасные и благие достижения человека. Утешительная сторона этой же вести состоит в том, что, к нашему счастью, в конечном счете не важны и негативные, дурные и скверные «достижения» человека (и сколько в этом отношении «достигает» каждый человек, даже если он не грешный мытарь). В конечном счете, во всем неизбежном действии и бездействии человека важно нечто другое: человек как в хорошем, так и в плохом ни в коем случае не должен оставлять своего безусловного доверия. Тем самым в своих великих и благих делах он знает, что он не имеет ничего, чего бы он не получил, и что у него нет повода для высокомерия, хвастовства и гордости. С первого до последнего момента своей жизни он принимает. Он связан с другими, он ежедневно по–новому обретает свою жизнь, он обязан другим всем тем, что он есть и имеет. Однако в то же время важно, что человек и в своих неудачах, пусть даже очень постыдных, знает, что у него нет повода к прекращению усилий и сомнению. Он во всем своем грехе и именно в нем остается поддерживаемым тем, кого можно правильно понять и серьезно воспринять только как милующего. Откуда у человека эта уверенность? Распятый, который в абсолютной пассивности более не способен ни к каким достижениям и который в конце концов перед лицом защитников благочестивых дел становится оправданным Богом, есть и остается живым знаком Божьим: самое решающее зависит не от человека и его дел, но — на благо человека в добре и зле — от милосердного Бога, который ожидает от человека непоколебимого доверия в его страдании.

Поэтому в свете Распятого совсем неудивительно, что Павел возвещает как центральный момент своего благовестия именно следующее: человек оправдывается перед Богом и людьми не на основании своих достижений. Павел не отвергал достижения. Он мог хвалиться, что достиг большего, чем все другие апостолы, и он ожидал от своих христиан дел, плодов духа, выражений любви: вера, действующая любовью. Однако эти достижения не являются решающими. Решающей является вера, это безусловное непоколебимое вверение себя Богу — несмотря на все собственные ошибки и слабости, однако несмотря и на собственные позитивные достижения, достоинства, заслуги и притязания. Человек должен во всем вверить себя Богу и принять то, что Бог желает даровать ему.

Лишь богословы, которые не поняли вести об оправдании Павла, могут в сегодняшнем обществе достижений, приспосабливаясь к нему, призывать уделять больше внимания всему «операциональному» и тем самым Посланию Иакова с его «оправданием делами». Как будто бы Павел не понимал намного лучше «операциональность», чем этот неизвестный нам эллинистический иудеохристианин в конце I в., который из лучших побуждений использовал имя брата Господня Иакова, чтобы в соответствии со своими знанием и умением защитить ортопраксию от пассивной ортодоксии. По сравнении с ним — а здесь не избежать сравнений — Павел не только лучше защищал ортопраксию, но и совершенно иначе, всеобъемлюще понимал и обосновывал, что в человеческом и христианском бытии является решительно важным.

Здесь, само собой разумеется, нет нужды полемически выступать против всех достижений, добрых дел, работы, профессионального роста — ведь христианин призван сделать из своих «талантов» самое лучшее. Христианская весть об оправдании не предоставляет оправдания для бездействия человека. Добрые дела важны. Однако основой христианского бытия и критерием предстояния перед Богом не может быть ссылка на какие?то достижения: никакого самоутверждения, никакого самооправдания человека. Но лишь безусловное упование на Бога через Иисуса в верующем доверии. Здесь провозглашается необычайно ободряющая весть, которая дает прочное основание человеческой жизни, несмотря на все неизбежные неудачи, ошибки и сомнения, и которая одновременно может освободить от религиозного или секулярного давления успеха для свободы, помогающей перенести все самые плохие ситуации.

Насколько основополагающим является доверие для человеческой жизни, насколько человек только в «основополагающем доверии» может принять идентичность, ценность и осмысленность реальности и особенно своего собственного бытия, уже было подчеркнуто в самом начале этой книги. Сейчас стало намного яснее, что человек, если он как личность вообще желает достичь самореализации, если как личность желает обрести свободу, идентичность, смысл, счастье, то он может сделать это только в безусловном доверии тому, кто может дать ему все это. В верующем доверии Богу, которое становится возможным благодаря Иисусу Христу, основополагающее доверие человека находит свое окончательное выражение. В свете Иисуса недоказуемое доверие Богу — если на него отваживаются и его осуществляют — само проявляет свою осмысленность и свою освобождающую силу.

В чем проявляется эта свобода ? Не в том, что человек иллюзорно кажется совершенно автономным, полностью независимым, абсолютно несвязанным. Ведь у каждого человека есть свой Бог или свои боги, которые для него авторитетны, на которых он ориентируется, которым он все приносит в жертву. Истинная свобода проявляется в том, что человек освобождается от зависимости от ложных богов, которые немилосердно толкают его к все новым достижениям: будь то деньги, карьера, престиж, власть, наслаждение — ко всему, что является для него высшей ценностью.

Если человек связывает себя только с единым истинным Богом, который не идентичен никакой конечной реальности, то он становится свободным от всех конечных ценностей, благ, сил. Тогда он познает относительность своего собственного успеха и ложных достижений. Он более не подвластен немилосердному закону обязательного успеха. Конечно, он не освобождается от различных достижений. Однако он совершенно свободен от принуждения к успеху и безумия достижений. Он более не растворяется в своей роли или своих ролях. Он может быть тем, кто он есть.

Тот, кто живет не для себя самого, действительно придет к самому себе, станет человеком, обретет смысл, идентичность, свободу. Вспомним слова: кто потеряет жизнь свою меня ради — ради вести и личности Иисуса — тот обретет ее. Человеку могут быть только дарованы смысл, свобода, идентичность, оправдание его бытия. Без предшествующего принятия нет действия. Без предоставляющей возможность благодати — никаких достижений. Без истинного смирения перед единым Богом — никакого истинного превосходства над многими псевдобогами. Лишь единый истинный Бог дарует человеку великую суверенную свободу, которая открывает ему новое пространство свободы и новые шансы свободы от всего того, что может поработить его в этом мире.

Тем самым человек пребывает оправданным не только в своих достижениях и ролях, но во всем своем существовании, в своем человеческом бытии, совершенно независимо от своих достижений. Он знает, что его жизнь имеет смысл: не только в успехах, но и в неудачах, не только в блестящих достижениях, но и в ошибках, не только в случае увеличения достижений, но и при их снижении. Тем самым его жизнь имеет смысл даже в том случае, если его по какой?то причине более не принимает окружение или общество: если его уничтожают враги или оставляют друзья, если он делал не то, что нужно, и пожал неудачи, если его достижения уменьшаются и замещаются достижениями других, если он уже никому не нужен. Даже обанкротившийся предприниматель и совершенно одинокая разведенная супруга, даже потерпевший крушение и забытый политик, пятидесятилетний безработный, постаревшая проститутка или находящийся в тюрьме опасный преступник не должны отчаиваться. Все они, даже если их никто более не признает, остаются признанными тем, чье признание в конечном счете единственно важно: у него нет лицеприятия, и его суд осуществляется согласно мере его благости.

Итак, в конечном счете в человеческой жизни важно: чтобы человек, здоровый или больной, способный или неспособный работать, имеющий большие или малые достижения, привычный к успеху или оставленный им, виновный или невиновный, не только в конце, но и во всей своей жизни непоколебимо и несокрушимо основывался на том доверии, которое во всем Новом Завете называется верой. И если его «Те Deum»[27] относится к единому истинному Богу, а не ко многим ложным богам, то он может дерзать в любой ситуации применить к себе в качестве обетования и конец этого гимна: «In te Domine speravi, поп confundar in aeternum» — «на тебя, Господи, уповал и не постыжусь во веки».

 

 

Предложения

 

Христианскую свободу необходимо в любой ситуации, в любом месте и в любое время реализовывать по–новому — как индивидуально, так и общественно. Иисус Христос как основополагающая модель в своей наглядности, постижимости и реализуемости предоставляет неисчислимые возможности для претворения христианской программы в практику. Многие практические следствия стали уже очевидными. В этой последней главе мы не стремимся систематически развить христианскую программу деятельности, но лишь проиллюстрировать на нескольких примерах основных проблем современного человека и его общества, что может изменить и действительно изменило следование за Иисусом Христом — повсюду, где его серьезно воспринимают. Что принципиально означает христианская свобода, было показано не только в предыдущей главе, но и во всей книге. Здесь мы лишь обозначим, как христианская свобода не только в исключительных ситуациях, но как раз во многих противоречивых повседневных индивидуальных и общественных ситуациях может открыть новый путь, если она, в свете Иисуса Христа, демонстрирует другие стандарты, ценностные шкалы и смысловые связи. Тем самым речь идет о нескольких кратких предложениях для последующего размышления, чтобы стимулировать мысль и деятельность.

 

Свобода в правовом порядке

 

Иисус ожидает от своих учеников того, что они добровольно и безвозмездно отказываются от прав. На того, кто сегодня — как индивидуум или группа — в своем поведении желает ориентироваться на Иисуса Христа, не возлагается необходимость принципиального отказа от прав. Однако в конкретной ситуации ради другого человека ему предлагается в качестве шанса возможный отказ от прав.

Возьмем в качестве примера проблему войны и мира: в течение десятилетий оказалось невозможным установить мир в некоторых регионах, причем не только на Ближнем и Дальнем Востоке, но и в Европе. Почему у нас нет мира? Конечно, потому что этого не хочет «другая сторона». Однако проблема лежит глубже: обе стороны выдвигают требования и заявляют о правах — на одни и те же территории, народы, экономические пространства. Обе стороны также могут обосновать свои притязания и права: исторически, экономически, культурно, политически. Правительства с обеих сторон согласно своей государственной конституции обязаны соблюдать и защищать права государства. Ранее речь шла даже о большем: и расширять их.

Силовые блоки и политические лагеря были и остаются зацикленными на внешнеполитических образах врага, которые должны оправдать их собственную позицию и которые индивидуалистическо–психологически питаются страхом перед всем чуждым и предубеждениями против всего иного, отличающегося, необычного. Такие образы врага также имеют важную внутриполитическую функцию идентичности и стабилизации всего общества. Такие образы врага и предубеждения по отношению к другим странам, народам, расам очень удобны, поскольку они популярны. Именно из?за своей укорененности в глубинных психических слоях человека их чрезвычайно тяжело корректировать. Тем самым политическое положение силовых блоков характеризуется атмосферой недоверия и коллективных подозрений: замкнутый круг недоверия, которое ставит под вопрос любое стремление к миру и любую готовность к примирению уже в зародыше, считая их слабостью или тактикой другого.

Последствия, если взглянуть глобально, чрезвычайно значимы: гонка вооружений, против которой все договоренности и уже заключенные договоры об ограничении вооружений и контроля над ними еще не предоставили действенных средств. Возникает спираль насилия и ответного насилия в международных кризисах, когда обе стороны пытаются маневрировать силовым, политическим, экономическим, военно–стратегическим образом. Во многих частях планеты не возникает прочного мира, ведь никто не понимает, почему именно он, а не другой должен отказаться от позиции права и силы. Никто не понимает, почему он, обладая необходимой для этого силой, не должен осуществлять свою позицию, а при определенных обстоятельствах даже жесткими мерами. Никто не понимает, почему он не должен преклоняться перед внешнеполитическим маккиавелизмом, по возможности уменьшая свой собственный риск. Но что же могут сделать христиане? Укажем лишь кратко:

 

Христианская весть не дает детальных указаний о том, как, к примеру, должны проходить восточные границы Германии, граница между Израилем и арабскими государствами или международные границы рыбной ловли, как следует урегулировать конфликты в Азии, Африке или Южной Америке и особенно конфликт Запада и Востока. Она не содержит детальных предложений о конференциях по разоружению и мирных совещаниях. Евангелие — не политическая теория и не конкретный метод дипломатии.

Однако христианская весть говорит нечто принципиальное, чего государственные мужи не могут так легко требовать от своих народов, но что католические, протестантские и православные епископы, христианские церковные лидеры, богословы, пастыри и миряне во всем мире вполне могли бы сказать и должны были бы сказать: что безвозмездный отказ от права не обязательно должен быть позором, что слова «политика отказа», по крайней мере для христиан, не должны быть оскорблением. В отдельных конкретных случаях — не в качестве нового закона! — безвозмездный отказ от прав может быть следствием великой свободы христианина: идти две мили с тем, кто принудил идти одну

 

Христианин, который живет этой свободой, будет критично относиться ко всем тем, кто на любой стороне постоянно только на словах убеждает в своей готовности к миру, кто ради пропаганды всегда только обещает дружбу и примирение, однако в политической практике не готов, при определенных обстоятельствах, отказаться ради мира от устаревших правовых позиций, сделать первый шаг по направлению к другому, публично стремиться к дружбе с другими народами даже тогда, когда это не популярно.

Христианин, для которого эта великая свобода является жизненно определяющей и основополагающей, в своей малой или большой области влияния является вызовом для всех не желающих понять, почему в некоторых ситуациях ради человека и ради мира рекомендуется отказаться от права и преимущества, вызовом для всех полагающих, что сила и насилие, стремление к успеху и использование других (по возможности избегая риска для себя) являются самым выгодным, самым мудрым, самым разумным решением для человека.

Христианская весть решительным образом противостоит этому виду логики господства, которая ставит на карту человечность людей ради законности, выгоды и насилия. Она предлагает увидеть в отказе нечто позитивное, действительно человечное: гарантию собственной свободы и свободы другого.

Тот, кто подозревает здесь христианскую весть в наивном, нереалистичном нейтралитете или в исключительно индивидуально–частной апелляции, так и не понял, насколько велика взрывная сила этого христианского вызова именно для изменения всех общественных структур, всех отношений, позиций и предубеждений народов. Однако это удастся лишь в том случае, если есть люди, все больше людей, которые, к какой бы партии они ни принадлежали, ориентируются на это требование, если есть политики, все больше политиков, которые в этом требовании видят свою руководящую ценность, хотя при этом они не обязаны в своих политических речах и переговорах, публичных выступлениях и программах постоянно произносить имя того, кто является для них в конечном счете определяющим для их политики.

Но что же при этом выигрывают? Очевидно, ничего! Или лучше сказать: «только» мир. И, возможно, в более длительной перспективе — ближнего. Мы не говорим, что христианская весть предполагает простые решения всех проблем. Христианская весть, особенно Нагорная проповедь, не хочет отменить правовой порядок, она не хочет сделать закон ненужным. Однако она желает радикально релятивировать закон. Почему? Чтобы закон служил человеку, а не люди служили закону.

Там, где индивидуум или целые группы забывают о том, что закон для человека, а не человек для закона, они вносят свой вклад — история государств, а также церквей, общин, семей и отдельных человеческих жизней доказывает это — в установление немилосердной законнической позиции в общественной и личной сферах и из summum ius (высшего права) возникает summa iniuria (высшее бесправие). Таким образом вновь и вновь умножается бесчеловечность между людьми, группами, народами.

Там, где индивидуум или целые группы помнят о том, что закон для человека, они осуществляют очеловечивание необходимого правового порядка и делают в рамках существующего правового порядка — в совершенно конкретной ситуации — возможным умиротворение, прощение, примирение: тем самым они именно в правовой области распространяют человечность между людьми, группами и народами. Они могут приложить к себе обетование, что все, отказывающиеся от насилия, унаследуют землю.

 

Свобода в борьбе за власть

 

Иисус призывает своих учеников к тому, чтобы они добровольно использовали власть на благо других. На того, кто сегодня — будь то индивидуум или группа — принимает Иисуса Христа как образец, не возлагается обязанность фактически невозможного отказа от любого использования силы. Однако в конкретной ситуации он чувствует побуждение к использованию власти для других.

Задумаемся, к примеру, о проблеме экономической власти: поскольку здесь существуют аналогичные проблемы, как и в рассмотренном круге проблем войны и мира, можно быть более кратким и ограничиться самым важным. Факты известны: против растущих цен и инфляции, очевидно, не существует никаких средств. Цены растут и растут, что прежде всего не в пользу бедных и беднейших. Работодатели виноваты перед профсоюзами, профсоюзы — перед работодателями, а те и другие вместе — перед правительством. Замкнутый круг? Что же делать? И здесь отметим лишь кратко:

 

Христианская весть не дает никаких детальных указаний о том, как технически подступиться к проблеме, как решить загадку магического квадрата: как одновременно достичь полной занятости, экономического роста, стабильности цен и уравновешенного внешнеторгового баланса. Предложение и спрос, внутренний и внешний рынок вроде бы подчиняются железным экономическим законам. И каждый стремится как можно больше использовать их в немилосердной борьбе за власть для своего блага.

Христианская весть говорит нечто, чего обычно не найти ни в одном национально–экономическом учебнике (ни в «левом», ни в «правом») и что для нашего контекста необычайно важно: во всех неизбежных конфликтах интересов не является позором ни для предпринимателя, ни для руководителя профсоюза, если они не всегда полностью используют свою власть по отношению к другим. Не является позором, если предприниматель не перекладывает каждое повышение издержек производства на потребителей, чтобы только сохранить постоянным капитал или по возможности увеличить рост прибыли. Не является позором, если руководитель профсоюза не всегда настаивает на повышении заработной платы, хотя он может сделать это и члены профсоюза, возможно, ожидают этого. Короче говоря, власть имущие не должны стыдиться, если они при всей жесткости конфликтов не всегда используют свою общественную власть для своей пользы, но в великой свободе готовы в определенных ситуациях — вновь не в качестве всеобщего закона — использовать власть для пользы др<