Декабря 1979 года. Кабул. Штаб центрального армейского корпуса

 

Сдав Дуста в посольство, Борич со своей группой вернулся к изрядно пострадавшему от пожара и стрельбы зданию штаба ЦАК. Усталость, нервное напряжение и бессонная ночь брали свое. Чтобы восстановить силы, решили немного вздремнуть. Расположились прямо на полу наименее разгромленного во время недавнего боя кабинете. Но сон снова не шел. К этому времени над городом начала летать авиация. Грохот и рев стояли такие, что уснуть было просто невозможно.

– Вот, б…, поспать не дают. Надо окно закрыть, шум невыносимый, – сказал Мурсюкаев.

Закрыв окно, он снова устроился на своем месте и, к удивлению окружавших его товарищей, тут же уснул, огласив комнату здоровым молодецким храпом.

– Вот это сила внушения, – присвистнул Борич, с удивлением посмотрев на раму, в которой не было… ни одного целого стекла. Мужики засмеялись и, натянув на голову бушлаты, последовали примеру спящего.

 

Декабря. Кабул. Первая вилла

 

Валерий Волох: 

– Под утро начали возвращаться наши ребята с точек. Пошла информация о том, что происходит в городе. В это время стала известна история, ставшая своего рода легендой. Во время ночных событий одному нашему товарищу пуля попала прямо в рукоятку пистолета, засунутого за ремень. Парень просто в рубашке родился. Позднее мы даже ходатайствовали перед командованием, чтобы ему этот пистолет оставили в качестве сувенира.

 

Декабря. Кабул. Дворец Амина

 

Валерий Волох: 

– Когда шум боя стих, в одной из комнат дворца наши ребята нашли ионику ( клавишный электронный инструмент. – Прим. авт.). Саша Малашонок, наш товарищ, сел за инструмент и стал напевать рождавшиеся на ходу строки, в которых описывались события прошедшей ночи и того, что происходило накануне.

 

Бой гремел в окрестностях Кабула,

Ночь светилась блестками огня.

Не сломало нас и не согнуло —

Видно, сердце крепче, чем броня.

Мы не дипломаты по призванью,

Нам милей братишка-автомат,

Четкие команды, приказанья,

Да в кармане парочка гранат…

Самолет заходит на посадку,

Тяжело моторами гудя.

Он привез патроны и взрывчатку —

Это для меня и для тебя.

Помните, ребята-мусульмане:

Ваша сила в том, что мы за вас.

И не надо лишних трепыханий,

В бой идти нам не в последний раз…

 

Его тут же обступили ребята и стали помогать импровизировать, сплетая нехитрые рифмы в единый незамысловатый узел. Хлестко и емко, не стесняясь в выражениях и оценках, они под зычный мужской гогот добавляли все новые и новые строки, создавая рифмованное панорамное полотно всего того, что они пережили за последнее время. Не обошли вниманием и промахи кремлевских политиков. Сурово, отбросив куртуазно-дипломатические политесы, обнажали суть проблемы и задавали им риторический вопрос:

 

Что ж вы, братцы-м… ки!

Потеряли Тараки?..

 

Досталось и заокеанским «бигбоссам». Слова, родившиеся около тридцати лет назад, и сегодня звучат пророчески:

 

Мы вернемся в Европу,

Но заложим здесь мину,

И целуйте нас в… спину,

Вспоминая Амина.

 

Так родилась знаменитая «Кабулиада», ставшая своеобразным гимном для всех тех, кто в ту памятную ночь волею Судеб оказался ввергнут в огненную круговерть кабульских событий…

 

Афганистан насквозь промок от слез.

Ребята наши поняли здесь скоро,

Что это не страна счастливых грез,

А страшного фашистского террора.

Насадим память нашу на штыки

И будем вечно помнить, как когда-то

На пулеметы шли не штрафники,

А мирные и честные ребята…

 

 

Январь 1980 года. Кабул

 

В начале января в Кабул инкогнито прибыл председатель Комитета государственной безопасности Юрий Владимирович Андропов. Предполагалось, что он посетит и зенитовцев. По этому случаю на виллу к ним прибыл чиновник посольства, которому было поручено проверить готовность жилых помещений к визиту столь высокого гостя. Окинув грустным взглядом царивший вокруг рационально обустроенный хаос, он сказал:

– Это не воинское подразделение, а логово какое-то. Бардак! Вы бы порядок навели, что ли. Наглядную агитацию повесили. Тот же боевой листок.

– Нам что, стенгазету с отчетом об итогах операции вывесить? У нас же вся информация секретная. О чем же нам в вашем боевом листке писать прикажете? – с ехидцей уточнили уличенные в бардаке обитатели виллы.

– Ну, лозунг какой-нибудь придумайте, девиз отряда, – не сдавался радетель порядка.

– Это можно.

– Вот и славно. Обустройте свой быт, как и подобает советскому боевому отряду, а не бандитской шайке.

На следующий день он пришел проверить, как устранили указанные недостатки. Его увещеваниям вняли. Повсюду царили чистота и порядок. Бронзу надраили, хрусталь отмыли до сияющего блеска, зеркала натерли, мрамор вычистили. Красота!!! А посреди холла натянули красное полотнище с девизом отряда: «Если хочешь есть варенье, не лови зевалом мух».

Проверяющий ничего не сказал, молча развернулся и вышел.

А Андропов так и не пришел. Видно, дел и без того было много.

Сергей Борич: 

– До отлета жили на своей вилле. К этому времени ее уже начали обстреливать. До декабря ничего подобного не было. Теперь же случались и попытки забросать здание гранатами. Но на это мы придумали очередную хитрость: натянули в оконные проемы полиэтиленовую пленку. Гранаты отскакивали от нее и падали под ноги незадачливым метателям.

 

 

Кабул, 1979 г.

 

В основном занимались агентурной работой. За три месяца, проведенные в Кабуле, мы «обросли» полезными связями, благодаря чему могли получать интересную информацию. Каждый из нас владел в совершенстве одним или несколькими иностранными языками. В Кабуле же нам в основном приходилось общаться с образованными афганскими чиновниками, знающими иностранные языки, в том числе и русский. К тому же и мы освоили местное наречие так, что могли довольно сносно объясняться с афганцами, поэтому проблемы в общении были сведены к минимуму.

Как-то раз один сотрудник госбезопасности, работавший в Кабуле под дипломатическим прикрытием, попросил руководство группы «Зенит-2» подстраховать его во время одной конспиративной встречи. Он не был до конца уверен в своем агенте, и существовала большая вероятность нарваться на засаду. К просьбе отнеслись с пониманием. На «стрелку» вместе с ним для прикрытия отправили Сергея Борича и Михаила Поволоцкого. Встреча проходила на конспиративной вилле, расположенной неподалеку от «шуравейника» (района, в котором проживали работавшие в Кабуле советские специалисты. – Прим. авт.).

Дело было вечером. Сергей с напарником прибыли на место заранее. Заняли удобную позицию на галерее второго этажа, опоясывавшей здание по всему периметру. Место выбрали идеально. Комната, где проходила встреча, освещенная ярко горящими светильниками, просматривалась как на ладони. Зенитовцев же от посторонних глаз надежно скрывал вечерний сумрак галереи. Все проходило спокойно и без экцессов, когда в самый разгар беседы в помещении неожиданно погас свет и спустя несколько минут раздался оглушительный грохот падающей мебели и звон разбившейся посуды, увенчанный заковыристой ненормативной тирадой.

Зенитовцы застыли в некотором замешательстве. Было очевидно, что внизу происходит что-то нештатное, но что именно, понять было невозможно. Темень непроглядная, хоть глаз выколи, и только шорох какой-то непонятной возни, мало напоминающий шум борьбы. Решили немного выждать, сориентироваться в ситуации, а потом уже предпринимать какие-либо действия. Минуты через три свет загорелся. Обстановка вполне мирная, разве что стол с чайными приборами перевернут и кресла упали. Люди спокойно продолжают прерванную беседу, по ходу дела расставляют на места опрокинутую мебель и поднимают с пола то, что еще совсем недавно было чайным сервизом.

 

 

Валерий Волох с бойцами отряда «Каскад-1». Группа «Урал», ноябрь 1980 г.

 

Сергей Борич: 

– Оказалось, что на вилле просто полетели пробки. Наш резидент пошел ее менять и, в темноте налетев на чайный столик, опрокинул его, из-за чего и поднялась вся эта суматоха. Для полного комплекта не хватало одной малости – открыть стрельбу и положить всех на месте. Но, к счастью, обошлось без этого.

 

Февраля 1980 года. Кабул

 

…Сергей Борич возвращался домой. Целым и невредимым. Он навсегда покидал эту хмурую негостеприимную землю. Рядом летели друзья, ставшие за несколько последних месяцев его семьей. Они твердо знали, что вместе могут совершить все или практически все, и искренне уверовали в свою неуязвимость. Незабвенная балашихинская мантра. В этом, конечно, присутствовала изрядная доля бравады. Но все, кто вместе с ним всем сердцем уверовал в это, летели сейчас домой. Те же, кто начал сомневаться… Специальные навыки как приобретаются, так и теряются. А вера и убеждение остаются навсегда.

Валерий Волох спустя полгода вернется в Афганистан в составе команды «Урал» оперативно-разведывательного боевого отряда КГБ СССР «Каскад-1». Зона влияния его группы будет находиться в районе Чарикара и Чаквардака. Засады, погони, отступления, боевые выходы, марш-броски, обстрелы, суета. И четкое осознание бессмысленности всего происходящего вокруг. Он вернется в Союз в январе 1981 года, так до конца и не осознав высший смысл всего того, что происходило там, за далекой мутной рекой, отделившей от него навсегда чужую, так и непонятую до конца войну.

 

Ответный ход

 

 

Это мой долг

 

Весной 1984 года молодого перспективного начальника особого отдела легендарной Железной 24-й мотострелковой дивизии, дислоцировавшейся в Яворове, подполковника Станислава Князева[22] вызвали в Москву в связи с его выдвижением на более высокую должность в особом отделе Прикарпатского военного округа. В то время все назначения шли через столицу, и офицера пригласили на беседу к заместителю начальника 3-го Главного управления КГБ СССР по кадрам генералу Лойко. Кандидат произвел на генерала должное впечатление, вопрос о назначении был практически решен. Но буквально на следующий день генерал Лойко вновь пригласил Князева к себе в кабинет. Речь шла о командировке в Афганистан. Выезжать надо было немедленно. В Кундузе сняли с должности начальника особого отдела 201-й мотострелковой дивизии, который не справился со своими обязанностями в боевой обстановке, необходимо было срочно возглавить «осиротевший» отдел. Не раздумывая, Князев согласился.

– Я тебе здесь должность полковничью держу, а ты в Афганистан, на «вилку», – в сердцах упрекнул его начальник особого отдела Прикарпатского военного округа генерал-майор Хромых, лично ходатайствовавший о назначении Князева, когда тот позвонил ему доложить о сложившейся ситуации.

– Я – офицер, товарищ генерал. А офицеры от войны не отказываются. Это мой долг.

 

Груз ответственности

 

В Кабуле, накануне отъезда в Кундуз, Князев познакомился с подполковником Имомназаром Рахматназаровым, бывшим начальником одного из райотделов КГБ Таджикистана, который уже несколько дней томился в представительстве КГБ СССР в ДРА, ожидая своего назначения. Слово за слово, разговорились. Имомназар великолепно ориентировался в местной ситуации, прекрасно владел языком, знал местные традиции, обычаи, что было не удивительно. Среди пестрого многообразия народов, обживших афганскую землю, таджики занимали далеко не последнее место по своей многочисленности. Родственные связи между этими народами настолько тесно переплетены, что практически каждый советский таджик мог найти в Афганистане своего дальнего родственника. У того же Имомназара имелась здесь родня. Упускать такого ценного специалиста Князев не стал и тут же предложил новому знакомцу служить под своим началом. Получив от Рахматназарова согласие, он немедленно уладил этот вопрос в кадрах и отправился в Кундуз вместе со своим новым сотрудником.

Афганистан встретил подполковника Князева буйством свежей апрельской зелени. Такое изобилие цвета и красок здесь можно наблюдать всего недели две в году. Затем солнце безжалостно расправлялось с неуместно оживившей эту суровую землю порослью, нарушавшей созданную им гармонию хмурой выжженной пустоши, и на протяжении всего года вокруг простирался унылый серый пейзаж, навевающий такую же мутную серую тоску. Пыль и песок становились вечными непреходящими спутниками, от которых не было никакого спасу. Природа угасала, а вместе с ней угасали и чувства, присыпанные вечной неистребимой мучнистой массой. Однако Князев ничего этого тогда еще не знал. С первых минут его пребывания на афганской земле война увлекла его в свою сутолочную круговерть, не дав возможности ни осмотреться, ни пообвыкнуться.

 

 

Начальник особого отдела 201-й мсд подполковник Князев С. Н. Кундуз, 1984 г.

 

– Князев, что там у вас происходит? – услышал он в трубке требовательный голос начальника особого отдела 40-й армии генерала Бойченко, едва зашел в штаб дивизии по приезде с аэродрома.

По дороге в Кундуз Князев успел узнать, что накануне 149-й батальон, входивший в состав дивизии, понес значительные потери во время проведения боевой операции, однако выяснить подробности он еще не успел.

– Сейчас уточню, товарищ генерал. Я только что прилетел.

– А кто вам на войне время даст? – сурово спросил его Бойченко. – Как только вы ступили на эту землю, вы за все несете прямую ответственность. Это понятно?

– Так точно.

– Жду доклад через пятнадцать минут.

Так началась его афганская война.

 

Лиха беда начало

 

201-я мотострелковая дивизия дислоцировалась в Кундузе и Пули-Хумри. В зону ее ответственности входило семь провинций и трасса от Хайратона до Даши, по которой постоянно шли советские автомобильные колонны с грузами. Вдоль дороги протянулся трубопровод с горючим, поэтому духи постоянно осуществляли в этом районе всевозможные диверсии. Дивизия была рассыпана по гарнизонам частями, взводами и ротами. Работы было много.

Помимо навалившихся оперативных задач, увеличивающихся по мере более детального изучения обстановки, Князеву предстояло решить целый ряд организационных вопросов.

– Когда я приехал в дивизию, почти сорок процентов моих подчиненных болело распространенными в Афганистане инфекциями. Вирусный гепатит, дизентерия и прочая местная хворь значительно подкосили дееспособность особого отдела. Прежде всего по приезде я организовал строительство двух бань и заставлял своих сотрудников, чуть ли не в приказном порядке, два раза в неделю их посещать. Несоблюдение санитарных норм было главной причиной всех болезней.

Кроме того, для организации нормальной результативной работы и продуктивного сотрудничества с командованием дивизии мне пришлось поправлять подпорченный предшественником авторитет военной контрразведки.

Сегодня трудно судить о причинах, которые привели бывшего начальника отдела к такому бесславному финалу. Скорее всего, их было несколько. Работа шла вяло, информации поступало мало, отношение с командованием дивизии было безнадежно испорчено. К тому же он еще и попивать начал. Тут как раз пропал без вести начальник разведки дивизии подполковник Заяц, и, когда начались разбирательства по поводу его исчезновения, никто не сказал в отношении бывшего начальника особого отдела ни одного доброго слова.

Прежде всего Князев, в отличие от своего предшественника, начал ходить на боевые операции. Это было сразу замечено. Терпеливо и грамотно контрразведчик выстраивал свои отношения с офицерами. Лишнего не требовал, но и заискивать перед людьми было не в его правилах. В принципиальных вопросах он всегда проявлял завидную твердость и бескомпромиссность. Война не располагала к дешевым популистским методам. Слишком велика была цена за беспечное попустительство и либерализм. Но и перегибать палку он не стал, уловив своим профессиональным чутьем ту золотую середину, которая позволила ему выстроить конструктивные деловые отношения с людьми.

 

Темная история

 

Исчезновение подполковника Зайца – история темная. Многое в ней до сих пор так и осталось неизвестным.

Заяц был офицером боевым, мужественным, отчаянно храбрым. За чужие спины не прятался, действовал решительно, даже в чем-то дерзко. Во время одного боевого выхода его разведрота попала в засаду. Им тогда здорово от духов досталось. Потеряли несколько ребят. Не долго думая, Заяц тут же расстрелял двух местных проводников, которые, по его глубокому убеждению, умышленно привели роту под пули. Их вина была для него очевидна и безоговорочна. Однако у служителей армейской фемиды на сей счет имелось свое особое мнение, и военная прокуратура возбудила против начальника разведки уголовное дело по факту превышения служебных полномочий. Узнав об этом, офицер пришел в страшное негодование. Его, боевого офицера, под статью?!. И за что?! За то, что расправился по законам военного времени с душманскими агентами, виновными в гибели наших советских парней…

Однако его логика на работников прокуратуры не действовала. Де-юре – никакой войны в Афганистане не было и в помине. Мы помогали налаживать мирную жизнь братскому народу. То, что де-факто в Союз со своим страшным грузом летели «Черные тюльпаны», в расчет не бралось.

– У афганцев боевой дух воспитывается с детства. Лучшим подарком для подростка было оружие. Помните песню Розенбаума: «Опять бача подвел под пули роту»? Многим эта строчка так и осталась непонятой. «Бача» – это подросток. Наши подразделения часто плутали в горах. На картах было обозначено далеко не все. Очень многое было неясно. Требовались проводники. Местные подростки, «бачата», как мы их называли, вызывались на эту роль неоднократно. Не раз по заданию душманов они приводили наших ребят в засады. Это специфика гражданской войны, когда никто не знает, кто на чьей стороне. Тем более что для них мы все были «неверными», вторгшимися на их землю.

Кто теперь узнает правду о том, были ли эти проводники в действительности душманскими агентами или же они стали жертвой рокового стечения обстоятельств. А тогда Заяц, будучи не в силах мириться с таким положением дел, «в состоянии сильного эмоционального возбуждения», как утверждали свидетели, сел один в БТР, выехал за пределы боевого охранения и, поднимая густые клубы серо-бурой пыли, скрылся в направлении Северного Кундуза. Спустя какое-то время со стороны, в которую отправилась управляемая им боевая машина, раздались выстрелы. Бэтээр в скором времени нашли. Офицер исчез.

На его поиски были брошены практически все имеющиеся в наличие силы и средства. Но все усилия оказались напрасными. Зачем он выехал один (что было категорически запрещено), куда направлялся, что с ним произошло, кто стрелял – так и осталось неизвестно. А неизвестность, как водится, порождает слухи. Пошли разговоры, что он добровольно ушел в Пакистан.

– Я не думаю, что подполковник Заяц сам ушел. Все, что я узнал об этом человеке от его сослуживцев, от тех, кто его хорошо знал, напрочь отвергало подобный сценарий. Скорее всего, он хотел прорваться в Союз в поисках правды. Уверен, что его захватили и, по всей видимости, сразу же увезли в Пакистан. Все-таки подполковник. Его долго искали. Разведка шла по всем направлениям: с позиций военной контрразведки, ГРУ, ХАДа и царандоя. К нам постоянно приходила агентурная информация, что якобы его видели то в одной, то в другой банде. Мы прорывались в указанный район с боями – тщетно. Через доверенных людей пытались выйти на влиятельных душманских лидеров, вели с ними переговоры, но найти пропавшего офицера мы так и не смогли.

 

Андаробское ущелье

 

На контакт с шурави афганцы шли охотно. Их гибкая психология не была отягощена предрассудками в этом отношении. Если выгода была очевидна, они охотно заключали соглашения и оказывали посильное содействие, эквивалентное приобретаемой пользе.

В зону ответственности 201-й мотострелковой дивизии входило Андаробское ущелье, выход из которого, словно пробка, сдерживающая джина в бутылке, прикрывал батальон 390-го полка. Район ущелья контролировали два мятежных отряда, главари которых, Джумахон и Лико, никак не могли разделить между собой подконтрольную территорию. Джумахон стараниями советских контрразведчиков начал активное сотрудничество с народной властью. Его снабжали оружием и медикаментами, взамен он помогал поддерживать в районе относительный порядок. Результат оправдал затраченные усилия.

– Благодаря этому сотрудничеству обстановка в районе заметно улучшилась и стабилизировалась. Подобная ситуация не устраивала многих. На Джумахона началась настоящая охота. Попытки устранить неугодного командира предпринимали постоянно. В конце концов он угодил в засаду и погиб. Вот тогда советскому батальону пришлось несладко. Обстрелы и нападения заметно участились, что привело к значительному увеличению потерь наших военнослужащих.

Как-то раз Князев и сам чуть было не погиб в этом ущелье. В канун проведения очередной боевой операции он вместе с командиром дивизии прилетел в расположение андаробского батальона для проведения рекогносцировки на местности. Согласовав все вопросы, собрались возвращаться в Кундуз, сели в вертолет, начали взлетать, но при развороте летчик зацепил колесом выступ скалы, и машина начала стремительно терять высоту. Отчаянные попытки выровнять вертолет ни к чему не привели, и он рухнул на каменистую землю. К счастью, высота оказалась небольшой, и серьезно никто не пострадал.

 

Цена ошибок

 

– При проведении боевой операции планированию уделяли особое внимание. Собирались все, кто был в ней задействован, и самым тщательным образом прорабатывали детали боевого взаимодействия, стараясь предусмотреть все возможные ситуации и пути их решения. Мы, военные контрразведчики, со своих позиций также вносили определенные коррективы. В горячке боя многие теряются и не могут мгновенно реагировать на изменение обстановки, принимать единственно правильные решения. Тогда приходится действовать по заранее отработанной схеме. Эти заблаговременно наработанные варианты спасли не одну солдатскую жизнь. А если не успеешь вовремя среагировать – потеряешь людей.

Так было с 4-й ротой 149-го мотострелкового полка под Асадабадом. Вышли в поисках банды, засевшей в горах, прошли достаточно большое расстояние, а душманов все не было. Остановились. Пока начали на месте выяснять, что да как, пока согласовывали действия с командованием, которое толком не могло сформулировать задачу своим подчиненным, душманы заняли высотки и стали методично уничтожать попавших в западню ребят. Потери были страшными. Командир роты, чтобы не попасть в плен, бросился вниз со скалы. Так глупость и нерешительность одних приводят других к героической смерти.

 

«Кисточка на чалме Магомета»

 

Я уже не раз писала о том, что одним из приоритетных направлений в работе военных контрразведчиков в Афганистане было освобождение советских военнослужащих из душманского плена. Сотрудники особых отделов с помощью агентов устанавливали с ними контакт и содействовали их побегу. Как правило, пленных удерживали в родовых кишлаках душманских главарей. Кроме того, они были ходовым товаром в урегулировании междушманских отношений: их обменивали, продавали, покупали, чтобы в последующем совершить еще более выгодную сделку. Звучит чудовищно, но таковы были реалии той войны.

Схемы освобождения использовались самые разные. Все зависело от множества мельчайших деталей, складывающихся в единое мозаичное полотно, на основе которого и разрабатывались специальные операции по спасению попавших в беду военнослужащих. Иногда их освобождали за выкуп, иногда – обменивали, иногда выводили из кишлака с помощью агентов. Проводили поблизости боевую операцию, и, когда начиналась суматоха, доверенный человек помогал укрыться пленнику в специально оборудованном схроне. Затем кишлак захватывали, доставали его из тайника, и, таким образом, все благополучно заканчивалось.

– Жизнь в плену у всех складывалась по-разному. Кто-то принимал мусульманство, чем обеспечивал себе довольно сносное существование – обзаводился семьей, хозяйством, детьми, – однако участия в боевых действиях против советских войск избегал. Кто-то, наоборот, с охотой вливался в ряды душманского движения и с изуверским удовольствием участвовал в диверсиях против своих бывших сослуживцев. Кто-то выбирал смерть. Я не помню имя сержанта, тело которого мы однажды нашли. Перед смертью его страшно пытали. Клали руку на камень и прикладами дробили пальцы. По всей видимости, подобная жестокость была вызвана его несогласием принять ислам и сотрудничать. А сколько таких безымянных героев приняли мученическую смерть на этой войне за отказ предать свои идеалы. Ведь чаще всего героями становились либо те, кто остался в живых, либо те, у кого остались живы свидетели их подвига. Те же, кто покидал этот мир под чудовищными пытками, в окружении упивающихся их страданиями врагов, так и остались неизвестными.

Помню одну примечательную операцию, когда мы выводили из банды нашего солдата, который, приняв ислам, перешел на сторону душманов и стал правой рукой одного мятежного лидера, при котором находился на достаточно привилегированном положении… Я не помню, как точно звучало его новое мусульманское имя на дари, но на русский язык оно переводилось «Кисточка на чалме Магомета».

В своей прежней, советской, жизни «Кисточка» был гранатометчиком, и гранатометчиком достаточно искусным. Во время боевых душманских акций он был дерзок и смел. Как-то раз мастерски подбил наш БТР, чем заслужил еще большее уважение среди своих новых соратников. Ему дали жену – пятнадцатилетнюю девочку, при дележе награбленного у местных жителей добра не обижали, отчего плов «Кисточки» всегда был жирным, а халат засален, что по местным правилам считалось признаком определенного благосостояния. Вытирать жирные от плова руки о волосы, полы халата и о сапоги, дабы подчеркнуть свой достаток, – древняя традиция. Отсюда же и вечный, неистребимый запах бараньего сала, исходящий от местных жителей. Такие подробности новой жизни бывшего гранатометчика контрразведчики узнавали от своих агентов, внедренных в банду. Когда антисоветская деятельность «Кисточки» и его участие в боевых действиях против советских войск стали очевидны, было принято решение вернуть бывшего нашего военнослужащего на родную землю и передать в руки правосудия.

– Во время операции по изъятию этого парня из банды (речь шла именно об изъятии, а не освобождении) мы потеряли двух агентов-афганцев, которых разоблачили душманы и публично, в назидание другим, расстреляли. Они прокололись на повышенном интересе к объекту и на попытках установить с ним контакт. У душманов контрразведка тоже не дремала. В бандах находились офицеры иностранной разведки и контрразведки. Инструкторы были отличными профессионалами. Там долго не разбирались. При малейшем подозрении на измену проблему решали радикально. Командир объявлял приговор, который тут же, без промедления, приводили в исполнение.

Несколько раз контрразведчики создавали искусственные ситуации, пытаясь выманить «Кисточку» для захвата. Предлоги были самые разные, но все они строились на пристрастии духов безнаказанно поживиться. Брали, что называется, «на живца». «Кисточка» же на рожон не лез: осторожничал, присматривался, выжидал. Однако вскоре грамотно расставленный капкан замкнулся, цепко схватив алчную до легкой наживы жертву.

– Выманили его на машину с оружием и боеприпасами. А для большей гарантии сказали, что повезут коротко ствольные «калаши», которые были у духов в большом почете. Обладать таким оружием в душманской среде почиталось за особый шик. Те главари бандформирований, которые с нами сотрудничали, всегда просили подарить им именно его. САКС-74У. – Прим. авт.)

Весть о том, что «Урал», груженный желанными автоматами, в сопровождении малочисленной охраны пройдет указанным маршрутом, своевременно достигла нужных ушей. Духи, не чуя подвоха, клюнули на приманку, организовали засаду и сами угодили в хитроумно сплетенную западню. «Кисточку» удалось захватить живым. Такой поворот событий стал для него полной неожиданностью. Он был напуган, подавлен и молчалив. Пока парень не отошел от шока, контрразведчики пытались его разговорить.

Прежде всего их интересовала информация о бандформированиях, орудовавших в этом районе, о связях этих формирований с Пакистаном, о том, какие инструкторы уже находятся в отрядах, ожидается ли прибытие новых иностранных миссионеров. Эти сведения интересовали особистов не случайно. В районах, в которых действиями банд руководили зарубежные специалисты, заметно увеличивалось количество диверсий и намного повышалась их эффективность. Они грамотно и умело раздували в стране пожар войны, обучая вооруженных дехкан воевать в современных условиях современными методами, охотно делились премудростями диверсионной работы, заметно повышая общий уровень боевого мастерства у своих подопечных. Например, для того, чтобы усилить мощность взрыва ребристой «итальянки», они научили афганцев при установке мины снизу подкладывать мешок, наполненный обыкновенной селитрой. Оказывается, это сельскохозяйственное удобрение, щедро поставляемое Советским Союзом для развития аграрного производства Афганистана, одновременно являлось и прекрасным детонатором. Взрыв получался чудовищной силы. Подобные ноу-хау с легкой руки иностранных инструкторов внедрялись в душманской среде в большом количестве. И контрразведчики, естественно, при любой возможности старались узнать что-либо об их деятельности в ближайшем окружении частей, оперативное обеспечение которых они осуществляли.

Однако ничего вразумительного от «Кисточки» услышать так и не удалось. Говорил он мало, с неохотой, скупыми рублеными фразами, интеллектом не блистал, жил, как показалось работавшим с ним оперативникам, по большей части инстинктами: поел, поспал – и славно. Когда же пришло время очередной молитвы, он повернул лицо на восток и самозабвенно предался общению с новоприобретенным Богом. Была ли эта демонстрация истовой набожности вызовом и своеобразным протестом или же «Кисточка на чалме Магомета» действительно искренне проникся постулатами новой веры, так никто и не понял. Через несколько часов после задержания его забрали в Кабул, а затем переправили в Ташкент.

– Дальнейшая судьба этого парня мне неизвестна. Не думаю, что его ждала высшая мера наказания, хотя измена Родине в то время каралась очень жестоко. С позиций сегодняшнего дня смотришь на все это уже немного мягче. Молодым, совсем юным ребятам, вырванным из привычной мирной жизни и оказавшимся в эпицентре боевых действий, безумно сложно адаптироваться в этой сложной обстановке. Тут взрослые мужики тушевались, что уж о них говорить. Мне приходилось знать офицеров, которые панически боялись ходить на боевые. Один подполковник даже на командование вышел с просьбой не посылать его на операции, потому что не мог в боевой обстановке справиться со своим страхом. Мы все боялись на этой войне. Просто одни могли контролировать свой страх. Другие – нет.

Я и сам прекрасно помню тот момент, когда у меня впервые появилось реальное ощущение страха. Это случилось во время первого боевого выхода в районе города Ташкургана: там я впервые увидел тела убитых ребят и понял, насколько хрупка и скоротечна человеческая жизнь. Именно тогда ко мне пришло четкое осознание того, что никто из нас не застрахован от смерти. Когда на твоих глазах умирает человек и ты не в силах что-либо изменить, это невозможно забыть. Помню, как у нас на руках умирал один капитан. Молодой. Ему бы жить да жить. Последнее, что он сказал перед смертью: «Мужики, как хочется жить, как хочется жить…» Разве такое забудешь?!

Во время боевых выходов и проведения оперативных мероприятий подполковник Князев не раз был на волоске от гибели. Но однажды смерть подкралась к нему совсем близко. Как-то раз он вышел с боевой группой на боевую операцию, проводимую совместно с подразделениями афганской милиции – царандоя в районе Файзабада. Остановились на привал. Тут-то снайпер и выцепил в перекрестье прицела приглянувшуюся ему фигуру статного советского офицера. Да, видно, в книге судеб на этот счет имелся свой особый расклад. Пуля со свистом пронеслась мимо лица Князева и поразила афганца, стоявшего рядом…

 

Файзабадский командир

 

– Иногда нам приходилось заниматься совсем нетипичными случаями, выбивающимися из каждодневных будничных задач. Помню, как мне пришлось арестовывать командира файзабадского 890-го полка.

Этот офицер ожесточился настолько, что пытки пленных, рукоприкладство к подчиненным, неоправданная жестокость стали в части явлением обычным. Дошло до того, что командир на построении личного состава открыто заявил:

– Я здесь с вами, сукины дети, цацкаться не собираюсь, а пристрелю на боевых, к ядреной матери, и все!

Когда же по его приказу расстреляли одиннадцать пленных афганцев, Князев вместе с военным прокурором отправился в часть расследовать ЧП. В ходе дознания выяснилось, что командир перед смертью лично пытал пленных, а чтобы скрыть улики, приказал взорвать тела гранатами. Более того, подобные истязательства были здесь не редки. А в последнее время командир приобщал к пыткам и других офицеров. Большинство участвовало в них под страхом расправы. Все прекрасно понимали, что угроза, озвученная на построении, не пустые слова. Кто-кто, а этот человек за неповиновение действительно мог пристрелить, и никто бы ничего не доказал. Поэтому, когда начала работать комиссия, все поначалу отмалчивались, уверенные в том, что высокие покровители, стоявшие за спиной их командира, не дадут делу хода, но постепенно контрразведчики совместно с работниками военной прокуратуры сумели разрушить непроницаемую стену неверия в силу закона, и свидетели начали давать показания. Правда оказалась чудовищно страшна.

– На нас действительно пытались надавить «сверху». Говорили, что мы уничтожаем отличного боевого офицера. Но когда начались допросы и вскрылись первые факты, командир полка сам написал объяснения и во всем сознался, после чего его отправили в Союз.

Любая война страшна. Прежде всего оттого, что она безжалостно ломает психику человека, и момент, когда происходит этот надлом, отследить очень трудно. Помню, в одном из отрядов царандоя служил афганец. Хорошо служил, надо сказать. Участвовал в боевых операциях. Его поощряли, награждали. Считали, что на него можно положиться. И тут, неожиданно для всех, он убивает нескольких своих товарищей, забирает их оружие и уходит в банду. Оказалось, что его семью в чем-то ущемили, и он посчитал себя глубоко оскорбленным. Решил уйти. А чтобы душманы приняли, надо иметь конкретные заслуги. Вот он и принес оружие убитых сослуживцев в качестве вступительного взноса. Хорошо, что наших солдат не тронул. Видно, что-то ему помешало.

 

Пакистанский инструктор

 

В процессе работы Князев не раз поблагодарил его величество Случай, который свел его в Кабуле с Имомназаром Рахматназаровым. Роль этого сотрудника в налаживании контактов с местными жителями была неоценима. Он легко находил с ними общий язык, легко устанавливал контакт. Ему доверяли, его уважали, что было неудивительно. Во-первых, Имомназар был единокровной частью их сложноустроенного мира и мыслил с ними одними категориями. А во-вторых, он был единоверцем, облаченны