О потерях, новых неприятностях и парикмахерском искусстве

 

Сбил, сколотил — вот колесо; сел да поехал — ах, хорошо! Оглянулся назад, одни спицы лежат.

Байка

 

Я почти совсем не помню своего детства. И родители в памяти остались лишь силуэтами, кругами на воде, пеплом кострища, прерывистым паучьим следом… Будто и не было их вовсе, а родилась я сразу же в кособокой бабулиной избушке на окраине густого хвойного леса. Вот как мы через все княжество с Ягой путешествовали от самой романской границы, как прятались и убегали от каких-то лихих людишек — помню очень даже неплохо. И как первый раз увидала чистенькую деревеньку в излучине Смородины и услыхала уютное название — Мохнатовка… Вот и сейчас, стоит только зажмуриться и попытаться не слушать высокий пронзительный звук, рвущий барабанные перепонки…

— Прекрати орать, — четко сказал Зигфрид, распахивая свои морозные глаза, белки которых теперь прочерчивала красная паутинка лопнувших сосудов.

Сразу стало очень тихо. Ёжкин кот! Да ведь это из моего рта все время какофония изливалась!

— Ты жив! — выдохнула я счастливо, склоняясь еще ниже над поверженным другом.

— Это ненадолго, — горько усмехнулся тот, из уголка рта стала стекать струйка темной, почти коричневой крови. — Тебе теперь грозит опасность. Она очень разозлилась, что заклинания неполные.

— Еще кому-то глиняные болваны понадобились, — начала понемногу прозревать я. — Ты ей все рассказал?

— Прости, дорогая, но ее методы допроса оказались гораздо эффективнее твоих.

Я еще раз оглядела развороченную грудную клетку барона, прогнав прочь подленькую мыслишку, что при другом раскладе он бы уж точно от меня схлопотал, и всхлипнула.

— Не реви, — скривился от боли шваб. — Лутоня, тебе нужно быть сильной. Я при первой же возможности вернусь за тобой. Ты веришь мне?

Я только кивнула, чтоб не завыть белугой.

В воздухе сгущался белесый туман, яркие голубоватые искры с треском пробегали по запрокинутому лицу Зигфрида. Портал последней надежды начинал свою работу.

— Ты будешь осторожна? — не отставал огневик.

— Кого хоть беречься? — попыталась я придать голосу твердость. — Что за баба с тобой такое сотворила?

И он ответил, тихо, едва слышно, да такое сказанул, что у меня рот сам собой раскрылся в удивлении:

— Я и слов таких не знаю!

Зигфрид продолжал что-то втолковывать, но до меня не доносилось ни звука. Искорки портала будто снежным вихрем укутывали моего друга, он отмахивался, отводил их назойливый ворох, но они налетали вновь… И вот уже рука барона безжизненно опускается на дощатый пол и тут же скрывается за мерцающим сугробом волшебных отблесков. Через минуту все было кончено. Истаявший портал оставил после себя только легкий запах лаванды и неопрятную кучу Зигфридовой одежды.

Захотелось схватить окровавленную рубаху, зарыться в нее лицом и всласть нареветься. Не желаю быть сильной! Хочу лить слезы, ругаться последними словами и расколотить что-нибудь бьющееся! Бестолочь, кулёма, неумеха! Да как я могла до такого допустить? Не охранить своего соратника, беду от него не отвести? Как я, которой любые мороки просто на один зуб, не заметила подвоха в истрепанном столичном карманнике? Почему, прежде чем про дело с бароном разговаривать, не проверила, нет ли за дверью горницы лишних ушей? Ведь понятно, что стервятина до последнего не знала, у кого из нас пергаменты доксовы схоронены. А если Зигфрид умрет? Что я делать буду? К драконам возможность оказаться в желанном университете, к драконьей матери всю мою ученую будущность! Как жить-то дальше, если Зигфрид умрет из-за меня? Я обхватила себя руками и, покачиваясь, будто в молитвенном самозабвении, тихонечко жалобно заскулила.

— А вот интересно, в Элорию все попадают в чем мать родила? Тогда ж можно просто с той стороны стоять, семечки лузгать, пока бабу какую покрасивше занесет…

Любознательность Ванечки иногда ни в какие ворота не лезет. Я с рычанием поднялась с пола. Видно, лицо мое выражало стойкое нежелание беседовать об устройстве элорийских порталов. Да так явно выражало, что дурачок влип в стенку, пытаясь одновременно спрятаться за спиной Михая. Перевертыш прикрывал нашего детинушку ровно по грудь, поэтому Ванюша еще и съежился, пытаясь занять как можно меньше места.

— Не губи, тетенька, я так спросил, для общего развития, — пискнул придушенно, прикрывая руками темечко.

— Ну так я тебя в общем и разовью, — оскалилась я так широко, что в висках захрустело. — А потом совью… В косицы…

На помощь племянничку пришел Колобок:

— Лутоня, остынь, не со зла парень болтает.

А то я сама не знаю! Только острая боль, будто вогнали мне в сердце раскаленный добела прут, не дает вздохнуть, требует выхода, какой-то совершенно невообразимой каверзы.

— Ой, не ешь меня, дева красная, — завел дядюшка, — а лучше песенку мою послушай…

Я представила себе, как обламываю зубы о черствый бочок бывшего атамана, и хихикнула:

— Давай без юбиляций обойдемся.

Боль отпустила, голова стала ясной, мысли выстраивались в четкие цепочки. Несмотря ни на что, жизнь продолжается. У меня есть обязательства, которые надо выполнять. И еще у меня есть бабушка, которой не понравилось бы, что ее кровинушка размякла, как опара в квашне. Мы, ягги, народ стойкий, нам любое дело по плечу.

— Вот и хорошо, вот и ладненько, — с облегчением зачастил Колоб. — Ты, Лутонюшка, не кручинься. Все с нашим Зигфридом ладно будет. Подлатают его да обратно к нам закинут. Он же тебе пообещал.

— Вернется — хорошо, не вернется — сами за ним отправимся, — отбросила я с лица растрепавшиеся волосы. — Вещи-то его здесь остались, надо только в записях поискать…

Колобок зашипел будто ужак, которому на хвост наступили. Я запнулась. Нашла при ком секреты выбалтывать! Михай-то здесь. Не слепой, не глухой и умом не скорбный. А я тут, умница-разумница, языком что помелом машу!

— Собирайся, ты теперь под княжьей защитой, — проговорил мой охранник, поняв, что ничего интересного больше не услышит.

— А соратники мои как же?

— Мы тут сами помаленьку, — осмелел Иван. — Не сомневайся, тетенька, в лучшем виде дельце обделаем.

— Тоже мне, обдельщик! Читать-то хоть выучен? — Я попыталась цыкнуть зубом на разбитной бабулин манер — презрительно. Да только слюной подавилась. Тут всем учиться не помешает.

В дверном проеме появился Антип. На простом широком лице хозяина явственно читалось желание, чтоб дорогие, но очень уж докучные постояльцы никогда не появлялись на пороге его заведения. За спиной Колобкова свояка отиралась нескладная фигура в долгополом сюртуке и смешной треугольной шапке.

— Я тут лекаря для увечного шваба привел, — кашлянул хозяин смущенно, оглядывая горницу на предмет обнаружения вышеозначенного шваба.

— Благодарствуйте, сами разберемся, — отсыпала я в хозяйскую ладонь из щедрого княжьего аванса.

— Надо бы и лепиле… Того-этого, за беспокойство, — посветлел лицом Антип.

— Надо так надо, — согласно кивнула я и прибавила пару серебряных кругляшей. — Понятно же — человек через полгорода бежал, старался, на зов откликнулся. Не его вина, что без него вопрос решили.

Треуголка согласно покачивалась в такт моим словам.

— Да нет, путь не дальний, — возразил честный Антип, — гер Вассер, лекарь княжеский, тут же у нас суп с потрошками откушивать изволил… Вот я и подсуетился маленько.

— Мофетт, фройляйн понадобится моя помосчь? — Фыркающий говорок лекаря не оставлял сомнений в том, что передо мной соотечественник Зигфрида.

— Фройляйн ни в чем не нуждается, — успокоила я больше себя, чем окружающих.

Если уж быть честной до конца, мне в этот момент было хуже некуда. Исподтишка навалилась такая усталость, что больше всего хотелось прикорнуть где-нибудь в уголке и вздремнуть эдак с седмицу… Вот видала я мужиков, которые после обильных возлияний накануне целый день могли снопы ворочать или молотом у наковальни махать. Я же хлипковата для эдаких чудес оказалась. Да только не время сейчас раскисать. Я до боли стиснула зубы и вздернула подбородок. И не такие клубки распутывала. Не дождетесь!

А вокруг набирала обороты обычная гостиничная жизнь. Прислужницы уже суетливо прибирали в горнице, выметая прутяными вениками сор и битое стекло, мальчишка-половой перетряхивал постель, Антип увел так и не пригодившегося лекаря в общий зал — дальше трапезничать.

Снизу раздалось осторожное шипение. Это Колобок пытался привлечь мое внимание, пока Михай на пару с Ванечкой, не отрываясь, глядели на плавные движения ладных девах.

— Погутарим малехо? — шепотом спросил атаман.

Я подняла с пола своего соратника, чуть не крякнув от усилий. Однако кто-то творожок потребляет не в меру, да в медовых засахаренных сливах себя не ограничивает!

Найти пустую гостевую оказалось делом плевым — я просто толкнула ногой ближайшую дверь, которая оказалась незапертой, и опустила на плетеный половик атамана. Тот пошарудел по углам, пока я запиралась изнутри, и тихонько молвил:

— Чисто все… Давай рассказывай.

— Зигфрид успел передать, что наемница то была — из самых дорогих.

— Кто за ней стоит, известно?

— Пока нет, но поберечься в любом случае не помешает.

— Что делать будем?

— Ты с Иваном — искать заклинание перехода, которое Зигфрид подготовил, а я за недостающим ингредиентом отправлюсь.

Я наскоро рассказала Колобку о наших с бароном планах и о том, какое задание получила от валашского господаря.

— Все одно к одному складывается, — пожевал губами атаман. — Уж очень на подвох похоже.

— Может, судьба такая, — не согласилась я. — Там разберемся. Для меня все равно другой дороги нет — я слово дала.

— Мне тоже на попятный идти не с руки, — всхлипнул Колоб. — Совсем мне поплохело в дороге, того и гляди, рассыпаться начну.

Вот когда он сырость разводить начинает, я сразу вспоминаю, кем был лихой предводитель в прошлой жизни. Видно, с тех времен в нем плаксивость и сохранилась. Однако интересно было бы глянуть на письмена, что в нем запрятаны. Там небось две-три хитрые загогулины еще поместилось, которые силу нашему златоусту придают… Ёжкин кот!

— А ведь тебе пуще меня остеречься надобно, — торопливо выпалила я. — Не только у меня в голове можно доксовыми писаниями разжиться.

Он моментально понял и аж затрясся весь от неудержимого страха.

— Караул! Прятаться, бежать! Где мой Ванечка?

— Может, вместе пойдем? В княжьем-то тереме побоится небось вражина на тебя нападать.

— Ага! А заклинание перехода тем временем Антиповы девки на растопку пустят?

Вот ведь положеньице — что в лоб, что по лбу!

— Ты, Лутонюшка, сама отправляйся. Сделай все как надобно, да рог индры-зверя нам тоже доставь.

— А вы тут как же?

— Если что — отобьемся, — твердо ответил Колоб. — Иван в драке семерых стоит, да и я колдану маленько, если припечет.

На том и порешили.

Михай терепеливо дожидался меня в горнице Зигфрида, вполголоса переговариваясь с нашим дурачком. Девицы оставили помещение в чистоте, и только пустая зеркальная рама напоминала о недавних событиях. Я вошла сосредоточенно, будто опасаясь расплескать резкими движениями свою решимость. Судя по донесшимся фразам — «терем для утех» и «бабы красоты необычайной», Ванечка до сих пор обсуждал тему отношений между полами и спрыгивать с любимого конька не собирался. Ёжкин кот, вот честное слово, женю оглоеда, чтоб на своей шкуре все испытал!

— Ну что, пошли? — встрепенулся перевертыш, которому, видно, такие разговоры хуже горькой редьки наскучили.

— Да, — кивнула я, подхватывая котомку. — Поспешим.

Антип отыскал мне в своем хозяйстве шерстяные вотты, чтоб руки не мерзли, и облезлый меховой треух. Сдается мне, что при жизни шапка сия препротивно мяукала и воровала сметану. Но, как говорится, дареному коню… На дворе неожиданно завьюжило, поэтому любая теплая одежка была очень кстати.

— Может, яблочный сидр в твоих запасах имеется? — спросила я Колобкового свояка. — Ну или наливка какая… Только обязательно чтоб из яблок.

Мужик кивнул, и уже через минуту мои запасы пополнились бутылью темного стекла, заткнутой притертой пробкой.

Как возвращались мы с Михаем к княжьему терему, проходили стражу, плутали по темным коридорам, запомнила я крайне смутно. Моя сосредоточенность играла со мной злые шутки — надо было столько разных вещей одновременно в голове держать, о стольком подумать, что ни на что другое сил не оставалось. Поэтому я, будто плывя по течению, послушно следовала за своим охранником.

Знакомую дверь Михай отпер ключом, пропустил меня вперед, сам скользнул следом. Потолочная дева-птица глядела на меня удивленно. Видно, не надеялась больше свидеться. Я скинула верхнюю одежду и устроилась на изящном табурете. Доставая из сумицы свое непростое блюдце, я честно предупредила перевертыша:

— В Рутении за вызов демона положена смертная казнь.

— И чего, совсем не боишься? — сглотнул Михай.

— От тебя таиться не получится, — объяснила я. — Дело трудоемкое — не на две минутки. Если кто неожиданно зайдет — обоим головы не сносить. Господин-то твой где?

— Государственные вопросы со Славиславом решает. Это надолго. Какая помощь от меня требуется?

— Может, за дверью покараулишь? — просительно сложила я руки. — Как закончу — кликну, а ты, если кто в горницу ломиться будет, предупредишь.

Перевертыш согласился. Я не сомневалась, что Владу обо всем будет доложено, как только господарь вернется. Только отчего-то совсем я этого не опасалась. Драконы, судя по слухам, сами вызываниями не брезговали. А уж рыбак рыбака…

Как только за Михаем закрылась дверь, я выбила притертую пробку.

Насупленная Иравари явилась на этот раз в облаке пара, поводя обнаженными плечиками, с которых скатывались прозрачные водяные бусинки.

— У меня совсем нет времени, — начала с места в карьер. — Три вопроса, три ответа, и разбежались…

— Не три, а шесть, еще с того раза должна осталась, — непреклонно нависла я над тарелицей.

— Ну хорошо, — вздохнула демоница, доставая из воздуха плотный полосатый лоскут и сооружая у себя на голове подобие тюрбана. — Договор дороже денег. Спрашивай!

— Зигфрид фон Кляйнерманн жив?

Иравари изменилась в лице. Только что по ее смуглому личику змеилась равнодушная улыбка, и вот уже обнажились клыки, изо рта раздалось рассерженное шипение, а раскосые черные глаза полыхнули красным огнем:

— Вляпался теленок? Ни на минуту оставить нельзя! Подожди, сейчас гляну.

Я приготовилась терпеливо ждать. Демоница глядела куда-то поверх меня, задумчиво шевеля губами:

— Три, четырнадцать, шестнадцать… Разрыв аорты, разрыв селезенки, обширное кровотечение… Процесс купирован…

От обилия страшных незнакомых слов у меня волосы на голове зашевелились.

— Заштопали твоего милого, — наконец соизволила успокоить меня бестия. — Через пару седмиц как новенький будет. Это ты его так отделала?

Я облегченно вздохнула:

— А это мы как раз ко второму вопросу подошли.

И я передала демонице наш прощальный с бароном разговор.

Иравари всхохотнула:

— Чему только тебя Варвара учила? Это лисица хинская была. Зигги же тебе четко сказал: Хумэнь.

— Я думала, он бредит.

— Как же! Он бредил, когда его эта девка морочила. Потом в себя чуток пришел — решил тебя упредить.

Лихорадочно вспоминая все, что читала или слышала про хинских древних оборотней, я все больше убеждалась, как барону невероятно повезло, что после встречи с этой тварью он жив остался. А интересно, какие деньжищи надо предложить древней сущности, чтоб она капище свое покинула да шпионить согласилась? У них же, хинских лис, способности к морокам с возрастом проявляются. Судя по тому, что меня она легко вокруг пальца обвела, моему карманнику лет пятьсот, не меньше… Кто? Кто мог себе позволить ее нанять?

— Сейчас я тебе первый десяток ваших богачей зачитаю, — обрадовалась Иравари. — И на этой оптимистической ноте мы третий вопрос закроем.

— Я тебе закрою! — не на шутку разозлилась я. — Тебе еще свои ошибки отрабатывать!

— Да я никогда не ошибаюсь! — заорала демоница. — Может, кто-то спрашивать не умеет! Так это вообще не мои проблемы!

— А кто не смог выяснить, что Зигфрид уже давно не студент?

— А сама… — Демоница запнулась. — Погоди…

Опять взгляды вдаль, невнятное бормотание и повинный взгляд лукавых глаз:

— Ну накосячила разок, с кем не бывает… В университете такая хитрая защита поставлена, я торопилась побыстрее информацию добыть… А хочешь, намекну, кому ваши големы могли понадобиться?

— Ты об этом что-то знаешь?

— Ну не так чтоб точно, — заюлила демоница. — Только умному человеку иногда и полсловечка достаточно, чтобы выводы сделать. Смотри!

И она помахала перед лицом рукой.

— И чего? — не поняла я.

— Вот ведь бестолочь, — только что не сплюнула Иравари. — Еще раз смотри.

Она опять протянула в мою сторону кисть, помахивая длинными когтистыми пальчиками. Только вот мизинчик и большой были поджаты, а три остальных шевелились в воздухе на манер улиточных усиков…

— Трехликий, — потерянно прошептала я.

— Я тебе ни о чем не говорила, — улыбнулась Иравари, одним широким движением разматывая тюрбан. — Ну все, что ли? Отложим остальные разговоры на потом? А то пиво греется, мужчины остывают…

Эх, да я бы сама сейчас с большим удовольствием прошептала отпускающее слово да забилась в уголок, над ее новостями раздумывать. Вот только неведомо, когда в следующий раз случай посекретничать представится. Значит, отпущенное время надо до конца использовать.

— Четвертый вопрос, — вернулась я к делам. — Рог индры-зверя можно добыть, не убивая животное?

— Я с тобой поседею, — просто сказала Иравари.

Демоница хлопнула в ладоши, видно оставив намерения продолжать отдых, и перенесла себя в другие периакты. Строгая черная рубаха укрыла ее плечи, волосы сами собой затянулись в тугую косицу, а тонкое переносье оседлала проволочка золоченых очков. На заднем плане виднелись теперь не клубы синеватого пара, а ряды книжных корешков. Вот бы в той библиотеке покопаться! Жаль, что Иравари меня к себе пригласить не может, да и ко мне ей ходу нет. По малолетству я все способы искала во плоти к себе знакомицу призвать. Только она мне объяснила, что наши миры нигде, кроме информационного поля, не пересекаются. Что это за поле такое мудреное, я до сих пор не понимаю, а у демоницы слов не хватает толково объяснить.

— Вводную! — скомандовала Иравари мне.

— Чего?

— С самого начала рассказывай мне про единорогов. — Иравари была терпелива, как деревенский бортник за работой.

— Ну… — покопалась я в памяти. — Однажды Даждь-бог, пролетая в колеснице над рутенскими лесами…

— Бестолочь! — завизжала демоница. — Шуточки шутить со мной вздумала? Ты думаешь, единороги — такие милые зверушки, которые едят радугу и какают бабочками? Они плотоядные!

Веселиться мне сразу расхотелось.

— А как же колдовская пыльца, вечные ручьи и волшебные рощи? — лепетала я растерянно.

— Все будет — и пыльца, и дубы-колдуны, и трава волшебная, — скривилась собеседница. — Говори, зачем тебе рог индры понадобился?!

— Не мне, то есть не только мне…

Который раз за день я рассказывала единорожью историю. Впору уже мозолям на языке от словоблудия заводиться.

Иравари покусывала в задумчивости губы:

— Он мне начинает нравиться…

— Кто? — решила я на всякий случай уточнить.

— Да суженый твой, ряженый… Зигги по ходу проигрывает по очкам.

— Значит, я сейчас по его милости к людоедам в… копыта отправляюсь, а ты…

— Не дрейфь, подруга, — подмигнула демоница. — Невинных дев они не жрут. Или ты уже с кем-нибудь?..

— Нет, — смутилась я.

— Дурацкий вопрос, — кивнула собеседница. — Я б знала. Стихийницу твоего уровня инициировать у Зигги кишка тонка. А Влад тебя не тронет, пока с единорогами не разберетесь.

Ёжкин кот, как же мне в этот момент стало противно! На все вопросы про инициацию бабушка отвечала мне уклончиво. Теперь я начинала догадываться почему…

— Запомни одно, — продолжала меж тем Иравари. — Убивать единорога в лошадиной ипостаси бессмысленно. Дождись, пока перекинется, и глуши серебром…

— А в кого они превращаются?

И в этот момент из коридора заорали:

— Лутоня, ты одета? Можно войти?

Ну, Михай, молодец! Просто чудесный способ предупредить выдумал!

Я бормотнула отпускающее слово, ткнув в блюдце, прерывая беседу на самом интересном месте, и крикнула:

— Заходи!

К моему удивлению, в горницу с моим охранником вошел вовсе не Влад, а статная рыжекосая баба, за которой двое прислужников волокли сундук.

Я одним быстрым движением смела волшебную утварь в сумицу и уставилась на гостью. А посмотреть было на что. Высоченная, ее макушка чуть не касалась притолоки, затянутая в открытое на плечах красное платье, она казалась чародейским цветком, случайно распустившимся посередине суровой рутенской зимы.

— Здрава будь, девица, — щебетала баба, нет — дама, вываливая на княжью лежанку ворох разноцветных тканей и расставляя на столике шкатулки из терпко пахнущего сандалового дерева. — Сейчас Инесса из тебя красотку делать будет.

Прислужники с поклоном удалились, Михай, кинув прощальный взгляд, тоже скрылся за дверью, и я осталась наедине с гостьей.

— Тебя Лутоней кличут?

Я кивнула.

— Это же мужское имя, — проговорила дама, открывая одну из шкатулок и извлекая оттуда одну за одной целую дюжину баночек и кисти из беличьей шерстки.

— Какое есть, — вздернула я подбородок, попутно решив, что малевать себя ни за что не дам.

— Да уж, мои родители тоже с именем повеселились, — продолжала гостья, не обратив ни малейшего внимания на мой маленький бунт.

— А что с твоим-то не так? — заинтересовалась я.

— Так самое что ни на есть элорийское имечко. В наших краях так детей не называют.

— И откуда ты родом?

— Местная, — широко улыбнулась Инесса, устанавливая на столик трехстворчатое зеркальце и оглядывая меня пытливым взором. — По заграницам, конечно, помоталась, пока ремеслу цирюльному обучалась… Потом возвернулась — тут уж и имя мое ко двору пришлось.

С волосочесами раньше мне говорить не приходилось. Поэтому бесхитростный рассказ мастерицы меня не на шутку увлек.

— Князь Влад просил тебя в порядок привести. Ты не думай, я стольких княжон одевала, причесывала…

— А тут, вишь, к дуре деревенской приставили, — невесело усмехнулась я.

— Не сомневайся, — вооружилась Инесса громадной волосяной щеткой, — когда мы с тобой закончим, царевичи с королевичами в очередь становиться будут, только чтоб одним глазком на тебя взглянуть.

— Оно мне надо? — испуганно ойкнула я.

— Надо! — прервала мои метания мастерица. — Красота — это главное наше, бабское оружие.

Что на это возразить, я не знала. Поэтому просто расслабилась, позволив делать со мной все, что посчитает нужным эта странная женщина. Она бормотала что-то о текстуре кожи и цвете глаз, об оттенках одежды, которые наилучшим образом подойдут к моим волосам, а я думала о неизвестности, которая поджидает меня в будущем.

Один только раз встрепенулась, когда услыхала над ухом лязгающий звук ножниц. То умелица подравнивала мне кончики, выбивающиеся из прически.

— Ш-ш-ш… Не дергайся, — прошептала Инесса успокоительно, сметая на стол почти невесомые завитки. — Так оно ладнее будет.

Я прикрыла глаза и, кажется, задремала под убаюкивающую трескотню кудесницы. Даже легчайшие прикосновения кисточек к скулам, подбородку, губам не вызывали неприязни. Мастерица свое дело знала.

Потом меня одевали. Будто ниоткуда явились смешливые девицы в одинаковых мышиного цвета нарядах — видно, подмастерья. Их быстрые легкие руки споро стащили с меня одежду, обтерли сразу покрывшуюся гусиными цыпками кожу душистыми маслами и обрядили меня в обновки. Ёжкин кот, я до сего часа и не подозревала, сколько благородные франкские дамы барахла на себя напяливают для того, чтоб так выглядеть. Ну, будто полураздетыми. А то, что меня рядят по новейшей иноземной моде, сомнений уже не вызывало. Льнущее к телу белье, расшитое шелком, нижнее платье, верхнее платье, плоеная растопырчатая юбка… Ну будто бы луковую шелуху обратно на овощ прилаживают — слой за слоем… А ворот-то низковато: груди топорщатся, будто осадные орудия. Руки сами собою дернулись срамоту прикрыть, да одна из девиц накинула поверх струящийся кусок ткани.

— Госпожа Инесса, не знаю, как эршап получше приладить…

— Отойди, я сама. — Мастерица ловко заколола драпировку над моей ключицей и вскинула руки, будто в восхищении. — Красота! Запомни, твой цвет — голубой. С таким тоном кожи…

— Ой, беда! — раздался писк откуда-то снизу.

Я скосила глаза. Сидя на корточках, одна из подмастерий на полу раскладывала несколько пар изящных светлых туфелек.

— В чем дело? — строго спросила Инесса.

— Больно уж ножка у нашей барышни мала, не знаю, что и подобрать.

Инесса по-простому опустилась рядом с подчиненной, бормоча под нос какие-то цифры.

— А ведь правда — кукольный размерчик. Может, ее на котурны поставить?

— Сама на ходулях прыгай, — обиделась я. — Босиком пойду.

Девицы захихикали.

— Давай-ка, Маришка, беги в кладовую, — решила Инесса, поднимаясь. — Достань шкатулку светлого дерева.

— Ту самую? — присвистнула Маришка, отряхивая колени. — Я мигом.

И скрылась за дверью.

— Огня вели принести, — прикрикнула вдогонку мастерица. — Вечереет.

Прислужники, внесшие в горницу два разлапистых шандала, опередили нашу посыльную буквально на минуту. Пока я моргала глазами, привыкая к изменившемуся освещению, мастерица извлекла из коробки полупрозрачные, вроде как слюдяные туфельки с небольшими устойчивыми каблучками.

— Пробуй, — велела она мне, ставя на пол обувку.

Я ступила вперед, немного приподняв подол. Туфли охватили ступни подобно второй коже.

— То, что надо, — решила Инесса. — Дело сделано.

— А оценить работу не нужно? — спросила я. — В зеркальце глянуть так и не дашь?

— Ой, да насмотришься еще, — заюлила Инесса, давая знак девицам.

Я прислушалась к себе. Ощущения скорее приятные, будто всю жизнь в эдаких шелках по двору расхаживала. Тем временем суетливые подмастерья собрали пожитки и, щебеча, вылетели из горницы, подобно стайке сероперых воробушков. Их командирша замыкала процессию. Я с хрустом потянулась, раздумывая, успею ли перекемарить еще часок-другой в ожидании. Бочком присела на край лежанки, уже примериваясь поваляться всласть.

— Куда? Куафюру помнешь! — остановил меня окрик от двери. — Теперь до праздника только сидеть.

— Я устала, — тихонько заныла я. — Что ж теперь, все время ходить, будто оглоблю проглотила?

— Потерпишь, — сказала, как отрезала. — Красота жертв требует.

Вот на все у бабы готовый ответ припасен! Жизнь-то у нее какая легкая! Думать ни о чем не надо — на все готовое решение: красота — оружие, благолепие требует жертв, баба должна быть пригожей. Все. На большее Инессиной мудрости не хватит, но ей и того в избытке.

Мучительница стояла у двери подбоченясь. Мне ничего не оставалось, как вытянуться в струнку и ожидать, пока она наконец-то покинет помещение. А там поглядим, как время коротать.

А потом в горнице я осталась совсем одна и с удивлением поняла, что спать совсем не хочется. А хочется посмотреть на себя и самой составить мнение о новом обличье. Я ринулась в смежную горенку, где, как я помнила, было зеркало. Точно — было, я же еще утром на себя любовалась. На свои синяки подглазные да губы заветренные.

Утром… А кажись, с десяток лет с того времени пролетело, столько всего сталось…

Только вот сейчас глухая стена была пуста. Лишь чуть более темный тон покрытия указывал место, где раньше висело зеркало. Ёжкин кот, что ж у меня ничего как надо не получается?! Я топнула ногой в расстройстве и замерла. А интересно, стены-то в тереме княжеском из чего делают? На какой такой материал все эти штукатурки пестроцветные прилаживают? Небось прямо на дранку. А то как еще объяснить, почему это в убиральне звукозащиты никакой нет? За стеной явно шла какая-то беседа, отголоски которой доносились сюда. Я приложила ухо к стене. Слышимость была просто великолепной. Ленивые интонации одного из собеседников заставили мое сердце тревожно биться. В двух шагах от меня, в соседней комнате, находился Влад. А второй голос был женским. Я вся обратилась в слух. Беседа велась на современном франкском наречии, которое я понимать понимала, но сказать что-нибудь не решилась бы. Иравари говорила, что у меня для этого говорения речевой аппарат не приспособлен. Ну вроде мягкости ротовой недостает. Собеседница Влада, видно, этой мягкостью обладала в избытке. Любо-дорого было вслушиваться в гортанные переливы чужого языка. Слова лились потоком, вот только в выражениях барыня ни капельки не стеснялась.

— И вы предпочли мне какую-то уличную моську! — донеслось до меня.

— Эта бродяжка обладает тем несомненным достоинством, коего вы, мадемуазель, лишены, — процедил господарь. — Адюльтер графа Воронова с вами…

— Вы подослали шпионов, — ахнула барынька, — рылись в грязном белье, подсматривали в моем будуаре!

— О, для меня это было бы слишком сложно, — хмыкнул Влад. — Я всего лишь заплатил вашему возлюбленному.

— Этого не может быть! — донесся до меня растерянный лепет. — Граф — благороднейший человек. Он предложил мне руку и сердце.

— Ну с сердцем вы разберетесь сами. А рука достопочтенного вельможи находится в распоряжении его супруги.

— Вы подлец! — завизжала женщина.

— А вы, мадемуазель, шлюха, — припечатал князь. — Теперь, когда я полностью уверен, что вы не сможете пересечь границу Заповедной пущи, наш договор теряет силу. Вы свободны, сударыня.

— Без меня вы никогда не найдете путь!

— О, не преувеличивайте свою незаменимость, мадемуазель. Дюжина моих теней обшаривает территорию в поисках входа, так что нахождение оного всего лишь вопрос времени.

И тут их милая беседа неожиданно для меня прервалась — в соседнюю горенку вошел еще кто-то.

— Все готово, Инесса? — перешел князь на рутенский. — Ты все исполнила в точности?

Инесса была тиха и немногословна. О чем она поведала Владу, осталось для меня загадкой. Но звон монет и угодливое бормотание, донесшееся до меня, указывало на то, что кудесница получила плату и вознаграждением осталась довольна.

— Прощайте, мадемуазель, — повысил голос Влад. — Надеюсь, больше не увидимся. Михай обеспечит вас лошадьми, так что и вы, и ваша свита ни в чем не будете нуждаться.

Князь покинул комнату, через стену я слышала плач и стенания несчастной горемыки. Франкскую бабу мне было жалко прямо до слез. Чего она там с этим графом накрутила — ее дело, да только не по-людски это — любовью попрекать. Я часто дышала и до боли закусывала губы, пытаясь не разреветься. Голос валашского господаря вернул меня к действительности:

— Выходи, не прячься, птица-синица.

Ёжкин кот! Я лихорадочно попыталась расправить складки своего нового облачения. Зернистые гарусинки, которыми неизвестная швея украсила пояс тесного платья, нещадно обдирали пальцы. Я зашипела от боли, и в этот момент в убиральню вошел Влад.

— Помочь? — спросил глумливо. — Сама-то небось с застежками не справляешься?

Я вздернула подбородок:

— Стучать надобно, когда в такие места заходишь. А то увидал бы чего лишнее.

Я попыталась обойти препятствие, семеня и путаясь в многослойном подоле платья.

— Может, я и хотел увидеть, — отступил князь, пропуская меня в горницу.

Его оценивающий взгляд жег мою спину. Я устроилась на ажурном табурете, расправив юбку и сложив руки на коленях.

— Посмотрел? Доволен, как меня обрядили?

— Да, — просто кивнул господарь, — тебе к лицу.

— А зеркало куда подевалось? Я тоже поглядеть хочу.

— Зеркало? — хохотнул князь. — Я через него тебя на постоялом дворе отыскал. Теперь от него одни осколочки и остались.

— Никогда не слыхала, чтоб таким манером перемещались, — заинтересовалась я. — Твой ход — это что-то вроде тропы лешачьей?

— Нет, — устроился Влад на другом табурете и опустил локти на столешницу. — Это называется «лабиринт отражений». Для адептов воды — вполне естественный способ путешествий.

— А в Элорию ты так сможешь тропку перекинуть? — решила я уточнить на всякий случай.

— К сожалению, нет, — погрустнел князь. — В тамошнем Квадрилиуме я персона нон грата, а мне нужно, чтоб с той стороны был кто-то, чья личная вещь у меня есть.

— Так вот, значит, для чего ты ленту мою умыкнул, — прозрела я. — Значит, стащил, когда косу мне расчесывал, а потом на меня свой зеркальный путь проложил!

— Каюсь, — в притворном смущении тряхнул волосами злыдень. — Но ведь здорово получилось? Ты удивилась?

— И не только я. — Мой голос предательски дрогнул.

— Михай рассказал мне о том, что произошло с Кляйнерманном, — сочувственно проговорил Влад. — Можешь не верить, но мне очень жаль.

Я шмыгнула носом.

— Ты только не плачь, — предостерегающе поднял руку собеседник. — Не могу женские слезы переносить.

— Я и не собиралась, — всхлипнула я. — Еще чего не хватало…

Князь неожиданно вскочил на ноги.

— Знаю, чем тебя отвлечь!

Молниеносно подскочив к шкапчику, он выхватил из его темного нутра толстостенную бутыль с каким-то вином, ладонью выбил пробку и плеснул рубиновую жидкость прямо на пол, нисколько не озаботившись сохранностью ковра. Пряный ежевичный дух щекотнул мои ноздри. Я зачарованно наблюдала за чужой волшбой, действительно позабыв реветь. Вино, вопреки моим опасениям, и не думало проливаться. Распределившись в воздухе тонкой пленкой, напомнившей мне бочок мыльного пузыря, оно твердело, будто бы от мороза, приобретая ледяную гладкость. И вот уже прямо посреди горницы выросло громадное круглое зеркало, в котором четко отражались и предметы меблировки, и уголок пестротканого покрывала, и складки драпировочных тканей…

Я вскочила на ноги и подошла поближе.

— Ну как? — выглянул князь из-за зеркальной перегородки.

— Сильное колдовство! — восхитилась я, постучав костяшками пальцев по поверхности. — А чего ж при таких талантах ты настоящее зеркало расколотил?

— Гораздо проще готовым воспользоваться, чем водяное делать, — ответил маг, кажется смутившись. — На себя-то смотреть будешь?

Ёжкин кот, как же мне было страшно! Я боялась увидеть в отражении нелепую расфуфыренную фигуру, похожую на переодетую барынькой макаку, которую водили заезжие скоморохи на ярмарке. Помнится, вся Мохнатовка потешалась над забавными ужимками бестии, над начерненными бровями и жирными карминными губищами. Кажется, только я одна во всей деревне заметила тогда, что глаза несчастной животины были полны боли и грусти…

Эх, была не была! И я, расправив плечи, смело взглянула на свое отражение.

Время замедлило свой ход, сердце забилось с перебоями, противно заныло в животе. Это была не я. То есть именно такой мне хотелось бы стать, если б вся моя жизнь сложилась немного иначе — праздно и беспечально. Как меня назвал Зигфрид когда-то давно, в прошлой жизни? Снегурочка? Из зазеркалья на меня смотрела снежная королева. Права, права была Инесса-кудесница. Белый и голубой. Это морозное сочетание подчеркнуло все, что было в моей внешности яркого, нездешнего. У этой новой меня были черные как ночь волосы, уложенные в гладкую прическу. Локоны, изящно спадавшие по сторонам лица, подчеркивали треугольную форму подбородка и белизну кожи, тронутой на скулах нежным румянцем. Карие глаза сияли, голубизна белка соперничала яркостью с цветом платья, а розовые, четко очерченные губы подрагивали, будто готовясь сложиться лукавой улыбкой. Платье, отделанное речным жемчугом по подолу и поясу, при любом движении переливалось в неровном свете свечей. Я была ослеплена и очарована. Видимо, примерно такие же чувства владели и князем, который возвышался за моим левым плечом. Его темный камзол смотрелся противоположностью моему светлому легкому нар