ПЕСНИ ТРУБАДУРОВ И СОЧИНЕНИЯ ИХ СОВРЕМЕННИКОВ

 

ПОЭЗИЯ ТРУБАДУРОВ

 

 

Безымянные песни

* * *

 

Я хороша, а жизнь моя уныла:

Мне муж не мил, его любовь постыла.

 

Не слишком ли судьба ко мне сурова?

Я хороша, а жизнь моя уныла:

Мне муж не мил, его любовь постыла.

Свою мечту я вам открыть готова.

Я хороша, а жизнь моя уныла:

Мне муж не мил, его любовь постыла.

Хочу любить я друга молодого!

Я так бы с ним резвилась и шутила!

Я хороша, а жизнь моя уныла:

Мне муж не мил, его любовь постыла.

 

Наскучил муж! Ну как любить такого?

Я хороша, а жизнь моя уныла:

Мне муж не мил, его любовь постыла.

Сколь мерзок он, не передаст и слово.

Я хороша, а жизнь моя уныла:

Мне муж не мил, его любовь постыла.

И от него не надо мне иного,

Как только бы взяла его могила.

Я хороша, а жизнь моя уныла:

Мне муж не мил, его любовь постыла.

Довольно ждать! Давно решиться надо.

Я хороша, а жизнь моя уныла:

Мне муж не мил, его любовь постыла.

В любви дружка – одна моя отрада.

Я хороша, а жизнь моя уныла:

Мне муж не мил, его любовь постыла.

Без милого мне горькая досада.

Зачем страдать, коль счастье поманило?

Я хороша, а жизнь моя уныла:

Мне муж не мил, его любовь постыла.

 

И про дружка я всем поведать рада.

Я хороша, а жизнь моя уныла:

Мне муж не мил, его любовь постыла.

Мне верен друг, и ждет его награда.

Я хороша, а жизнь моя уныла:

Мне муж не мил, его любовь постыла.

В любви к дружку с собой не знаю слада,

Так сердце мне она заполонила!

Я хороша, а жизнь моя уныла:

Мне муж не мил, его любовь постыла.

 

Неплох напев, и хороша баллада.

Я хороша, а жизнь моя уныла:

Мне муж не мил, его любовь постыла.

За песню мне нужна теперь награда.

Я хороша, а жизнь моя уныла:

Мне муж не мил, его любовь постыла.

Пускай везде, не нарушая лада,

Поют о том, кого я полюбила!

Я хороша, а жизнь моя уныла:

Мне муж не мил, его любовь постыла.

 

БВЛ, с. 32–33

 

* * *

 

Отогнал он сон ленивый,

Забытье любви счастливой,

Стал он сетовать тоскливо:

– Дорогая, в небесах

Рдеет свет на облаках.

Ах!

Страж кричит нетерпеливо:

«Живо!

Уходите! Настает

Час рассвета!»

 

– Дорогая! Вот бы диво,

Если день бы суетливый

Не грозил любви пугливой

И она, царя в сердцах,

Позабыла вечный страх!

Ах!

Страж кричит нетерпеливо:

«Живо!

Уходите! Настает

Час рассвета!»

 

– Дорогая! Сколь правдиво

То, что счастье прихотливо!

Вот и мы – тоски пожива!

Ночь промчалась в легких снах,

День мы встретили в слезах!

Ах!

Страж кричит нетерпеливо:

«Живо!

Уходите! Настает

Час рассвета!»

 

– Дорогая! Сиротливо

Я уйду, храня ревниво

В сердце образ горделивый,

Вкус лобзаний на устах, –

С вами вечно я в мечтах!

Ах!

Страж кричит нетерпеливо:

«Живо!

Уходите! Настает

Час рассвета!»

 

– Дорогая! Сердце живо –

В муке страстного порыва –

Тем, что свет любви нелживой

Вижу я у вас в очах.

А без вас я – жалкий прах!

Ах!

Страж кричит нетерпеливо:

«Живо!

Уходите! Настает

Час рассвета!»

 

БВЛ, с. 33–34

 

* * *

 

Боярышник листвой в саду поник,

Где донна с другом ловят каждый миг:

Вот‑вот рожка раздастся первый клик!

Увы, рассвет, ты слишком поспешил…

 

– Ах, если б ночь господь навеки дал,

И милый мой меня не покидал,

И страж забыл свой утренний сигнал.

Увы, рассвет, ты слишком поспешил…

 

Под пенье птиц сойдем на этот луг.

Целуй меня покрепче, милый друг,

– Не страшен мне ревнивый мой супруг!

Увы, рассвет, ты слишком поспешил…

 

Продолжим здесь свою игру, дружок,

Покуда с башни не запел рожок:

Ведь расставаться наступает срок.

Увы, рассвет, ты слишком поспешил…

 

Как сладко с дуновеньем ветерка,

Струящимся сюда издалека,

Впивать дыханье милого дружка.

Увы, рассвет, ты слишком поспешил!

 

Красавица прелестна и мила

И нежною любовью расцвела,

Но, бедная, она невесела, –

Увы, рассвет, ты слишком поспешил!

 

БВЛ, с. 35

 

Гильем IX Аквитанский, граф де Пуатье

* * *

 

Желаньем петь я вдохновен

О том, как горем я согбен:

Не к милым доннам в Лимузен –

В изгнанье мне пора уйти!

 

Уйду, а сыну суждена –

Как знать! – с соседями война.

Рука уже занесена,

Неотвратимая почти…

 

Феод свой вновь не обрету,

Но родичем тебя я чту,

Фолькон Анжерский, – Пуату,

А с ним и сына защити!

 

Коли Фолькон не защитит

Или король не охранит, –

Анжу с Гасконью налетит,

У этих верность не в чести!

 

Тогда от сына самого –

Ума и доблести его –

Зависеть будет, кто – кого!

Мужай, дитя мое, расти!

 

А я в содеянных грехах

Пред всеми каюсь. Жалкий прах,

В молитвах и в простых словах

Взываю ко Христу: прости!

 

Я ради наслаждений жил,

Но Бог предел мне положил,

А груз грехов, что я свершил,

Мне тяжек стал к концу пути.

 

Забыв и рыцарство, и власть –

Все, что вкушал я прежде всласть, –

Готов к стопам творца припасть:

Лица, Господь, не отврати!

 

Прошу я каждого из тех,

Кто помнит мой веселый смех,

Роскошества моих утех:

Когда умру, мой прах почти!

 

Отныне мне не даст утех

Ни беличий, ни куний мех.

Мой графский горностай, прости!

 

БВЛ, с. 38–39

 

* * *

 

Сложу стихи я ни о чем,

Ни о себе, ни о другом,

Ни об учтивом, ни о том,

На что все падки:

Я их начну сквозь сон, верхом,

Взяв ритм лошадки.

 

Не знаю, под какой звездой

Рожден: ни добрый я, ни злой,

Ни всех любимец, ни изгой,

Но все в зачатке;

Я феей одарен ночной

В глухом распадке.

 

Не знаю, бодрствовал иль спал

Сейчас я, – кто бы мне сказал?

А что припадочным не стал,

Так все припадки

Смешней – свидетель Марциал! –

С мышонком схватки.

 

Я болен, чую смертный хлад,

Чем болен, мне не говорят,

Врача ищу я наугад,

Все их ухватки –

Вздор, коль меня не защитят

От лихорадки.

 

С подругой крепок наш союз,

Хоть я ее не видел, плюс

У нас с ней, в общем, разный вкус;

Я не в упадке:

Бегут нормандец и француз

Во все лопатки.

 

Ее не видел я в глаза

И хоть не против, но не за,

Пусть я не смыслю ни аза,

Но все в порядке

У той лишь, чья нежна краса

И речи сладки.

 

Стихи готовы – спрохвала

Другому сдам свои дела:

В Анжу пусть мчится как стрела

Он без оглядки,

Но прежде вынет из чехла

Ключ для разгадки.

 

 

* * *

 

Нежен новый сезон: кругом

Зеленеет лес, на своем

Языке слагает стихи

Всяк певец в листве, как ни мал;

Все проводят в веселье дни,

Человек же – всех больше шал.

Но оттуда, куда влеком,

Нет посланца с тайным письмом –

Ни взыграй душой, ни усни;

Та ль она, какую желал,

Не узнав, останусь в тени;

Прав ли я, пусть решит финал.

 

Беспокойной нашей любви

Ветвь боярышника сродни;

Нет листочка, чтоб не дрожал

Под холодным ночным дождем,

Но рассвет разольется ал –

И вся зелень вспыхнет огнем.

 

Так, однажды, в лучах зари

Мы закончить войну смогли,

И великий дар меня ждал:

 

Дав кольцо, пустила в свой дом;

Жизнь продли мне Бог, я б держал

Руки лишь под ее плащом.

 

Мы с Соседом Милым близки,

А что разные языки –

Ничего: я такой избрал,

Что на нем речь льется ручьем;

О любви пусть кричит бахвал,

Мы ж разрежем кусок ножом.

 

ПТ, с. 26–29

 

Маркабрюн

 

Встретил пастушку вчера я,

Здесь, у ограды блуждая.

Бойкая, хоть и простая,

Мне повстречалась девица.

Шубка на ней меховая

И кацавейка цветная,

Чепчик – от ветра прикрыться.

К ней обратился тогда я:

– Милочка! Буря какая

Нынче взметается злая!

– Дон! – отвечала девица. –

Право, здорова всегда я,

Сроду простуды не зная, –

Буря пускай себе злится!

 

– Милочка! Лишь за цветами

Шел я, но вдруг, будто в раме,

Вижу вас между кустами.

Как хороши вы, девица!

Скучно одной тут часами,

Да и не справитесь сами –

Стадо у вас разбежится!

 

– Дон! Не одними словами,

Надо служить и делами

Донне, восславленной вами.

Право, – сказала девица, –

Столько забот со стадами!

С вами пустыми речами

Тешиться мне не годится.

 

– Милочка, честное слово,

Не от виллана простого,

А от сеньора младого

Мать родила вас, девица!

Сердце любить вас готово,

Око все снова и снова

Смотрит – и не наглядится.

 

– Дон! Нет селенья такого,

Где б не трудились сурово

Ради куска трудового.

Право, – сказала девица, –

Всякий день, кроме седьмого –

Дня воскресенья святого,

Должен и рыцарь трудиться.

 

– Милочка, феи успели

Вас одарить с колыбели, –

Но непонятно ужели

Вам, дорогая девица,

Как бы вы похорошели,

Если б с собою велели

Рядышком мне приютиться!

 

– Дон! Те хвалы, что вы пели,

Слушала я еле‑еле, –

Так они мне надоели!

Право, – сказала девица, –

Что бы вам там ни хотели,

Видно, судьба пустомеле

В замок ни с чем воротиться!

 

– Милочка, самой пугливой,

Даже и самой строптивой

Можно привыкнуть на диво

К ласкам любовным, девица;

Судя по речи игривой,

Мы бы любовью счастливой

С вами могли насладиться.

 

– Дон! Говорите вы льстиво,

Как я мила и красива,

Что же, я буду правдива:

Право, – сказала девица, –

Честь берегу я стыдливо,

Чтоб из‑за радости лживой

Вечным стыдом не покрыться.

 

– Милочка! Божье творенье

Ищет везде наслажденья,

И рождены, без сомненья,

Мы друг для друга, девица!

Вас призываю под сень я, –

Дайте же без промедленья

Сладкому делу свершиться!

 

– Дон! Лишь дурак от рожденья

Легкой любви развлеченья

Ищет у всех в нетерпенье.

Ровню пусть любит девица.

Исстари общее мненье:

Если душа в запустенье,

В ней лишь безумье плодится.

 

– Милочка! Вы загляденье!

Полно же без сожаленья

Так над любовью глумиться.

– Дон! Нам велит Провиденье:

Глупым – ловить наслажденье,

Мудрым – к блаженству стремиться!

 

БВЛ, с. 42–44

 

Серкамон

* * *

 

Ненастью наступил черед,

Нагих садов печален вид,

И редко птица запоет,

И стих мой жалобно звенит.

Да, в плен любовь меня взяла,

Но счастье не дала познать.

 

Любви напрасно сердце ждет,

И грудь мою тоска щемит!

Что более всего влечет,

То менее всего сулит, –

А мы за ним, не помня зла,

Опять стремимся и опять.

Затмила мне весь женский род

Та, что в душе моей царит.

При ней и слово с уст нейдет,

Меня смущенье цепенит,

А без нее на сердце мгла.

Безумец я, ни дать ни взять!

 

Всей прелестью своих красот

Меня другая не пленит, –

И если тьма на мир падет,

Его мне Донна осветит.

Дай бог дожить, чтоб снизошла

Она моей утехой стать!

 

Ни жив ни мертв я. Не грызет

Меня болезнь, а грудь болит.

Любовь – единый мой оплот,

Но от меня мой жребий скрыт, –

Лишь Донна бы сказать могла,

В нем гибель или благодать.

 

Наступит ночь, иль день придет,

Дрожу я, все во мне горит.

Страшусь открыться ей: вот‑вот

Отказом буду я убит.

Чтоб все не разорить дотла,

Одно мне остается – ждать.

 

Мне б лучше сгинуть наперед,

Пока я не был с толку сбит.

Как улыбался нежный рот!

Как был заманчив Донны вид!

Затем ли стала мне мила,

Чтоб смертью за любовь воздать?

 

Томленье и мечты полет

Меня, безумца, веселит,

А Донна пусть меня клянет,

В глаза и за глаза бранит, –

За мукой радость бы пришла,

Лишь стоит Донне пожелать.

 

Я счастлив и среди невзгод,

Разлука ль, встреча ль предстоит.

Всё от нее: велит – и вот

Уже я прост иль сановит,

Речь холодна или тепла,

Готов я ждать иль прочь бежать.

 

Увы! А ведь она могла

Меня давно своим назвать!

Да, Серкамон, хоть доля зла,

Но долг твой – Донну прославлять.

 

БВЛ, с. 40–41

 

Джауфре Рюдель

* * *

 

Мне в пору долгих майских дней

Мил щебет птиц издалека,

Зато и мучает сильней

Моя любовь издалека.

И вот уже отрады нет,

И дикой розы белый цвет,

Как стужа зимняя, не мил.

 

Мне счастье, верю, царь царей

Пошлет в любви издалека,

Но тем моей душе больней

В мечтах о ней – издалека!

Ах, пилигримам бы вослед,

Чтоб посох страннических лет

Прекрасною замечен был!

 

Что счастья этого полней –

Помчаться к ней издалека,

Усесться рядом, потесней,

Чтоб тут же, не издалека,

Я в сладкой близости бесед –

И друг далекий, и сосед –

Прекрасной голос жадно пил!

 

Надежду в горести моей

Дарит любовь издалека,

Но грезу, сердце, не лелей –

К ней поспешить издалека.

Длинна дорога – целый свет,

Не предсказать удач иль бед,

Но будь как Бог определил!

 

Всей жизни счастье – только с ней,

С любимою издалека.

Прекраснее найти сумей

Вблизи или издалека!

Я бы, огнем любви согрет,

В отрепья нищего одет,

По царству сарацин бродил.

 

Молю, о тот, по воле чьей

Живет любовь издалека,

Пошли мне утолить скорей

Мою любовь издалека.

О, как мне мил мой сладкий бред:

Светлицы, сада больше нет –

Всё замок Донны заменил!

 

Слывет сильнейшей из страстей

Моя любовь издалека,

Да, наслаждений нет хмельней,

Чем от любви издалека!

Одно молчанье – мне в ответ,

Святой мой строг, он дал завет,

Чтоб безответно я любил.

 

Одно молчанье – мне в ответ.

Будь проклят он за свой завет,

Чтоб безответно я любил!

 

БВЛ, с. 47–48

 

Клара Андузская

* * *

 

Заботами наветчиков моих,

Гонителей всей прелести земной,

Гнев и тоска владеют нынче мной

Взамен надежд и радостей былых.

Жестокие и низкие созданья

Вас отдалить успели от меня,

И я томлюсь, в груди своей храня

Боль смертных мук, огонь негодованья.

 

Но толков я не побоюсь людских.

Моя любовь – вот гордый вызов мой.

Вы жизнь моя, мне жизни нет иной, –

Возможно ли, чтоб голос сердца стих?

Кто хвалит вас, тому почета дань я

Спешу воздать, превыше всех ценя.

Зато вскиплю, зато невзвижу дня,

Промолви кто словечко в порицанье.

 

Пусть тяжко мне, пускай удел мой лих,

Но сердце чтит закон любви одной, –

Поверьте же, я никакой ценой

Не повторю другому слов таких.

Есть у меня заветное желанье:

Счастливого хочу дождаться дня, –

Постылых ласк угрозу отстраня,

Себя навек отдать вам в обладанье.

 

Вот, милый друг, и все мои писанья,

Примите их, за краткость не браня:

Любви тесна литых стихов броня,

И под напев не подогнать рыданье.

 

БВЛ, с. 179

 

Бернарт де Вентадорн

 

Коль не от сердца песнь идет,

Она не стоит ни гроша,

А сердце песни не споет,

Любви не зная совершенной.

Мои кансоны вдохновенны –

Любовью у меня горят

И сердце, и уста, и взгляд.

 

Готов ручаться наперед:

Не буду, пыл свой заглуша,

Забыв, куда мечта зовет,

Стремиться лишь к награде бренной!

Любви взыскую неизменной,

Любовь страданья укрепят,

Я им, как наслажденью, рад.

 

Иной такое наплетет,

Во всем любовь винить спеша!

Знать, никогда ее высот

Не достигал глупец презренный.

Коль любят не самозабвенно,

А ради ласки иль наград,

То сами лжелюбви хотят.

 

Сказать ли правду вам? Так вот:

Искательница барыша,

Что наслажденья продает, –

Уж та обманет непременно.

Увы, вздыхаю откровенно,

Мой суд пускай и грубоват,

Во лжи меня не обвинят.

 

Любовь преграды все сметет,

Коль у двоих – одна душа.

Взаимностью любовь живет,

Не может тут служить заменой

Подарок самый драгоценный!

Ведь глупо же искать услад

У той, кому они претят!

 

С надеждой я гляжу вперед,

Любовью нежной к той дыша,

Кто чистою красой цветет,

К той, благородной, ненадменной,

Кем взят из участи смиренной,

Чье совершенство, говорят,

И короли повсюду чтят.

 

Ничто сильнее не влечет

Меня, певца и голыша,

Как ожиданье, что пошлет

Она мне взгляд проникновенный.

Жду этой радости священной,

Но промедленья так томят,

Как будто дни длинней стократ.

Лишь у того стихи отменны,

Кто тонким мастерством богат,

Взыскует и любви отрад,

 

Бернарт и мастерством богат,

Взыскует и любви отрад.

 

БВЛ, с. 51

 

* * *

 

Люблю на жаворонка взлет

В лучах полуденных глядеть:

Все ввысь и ввысь – и вдруг падет,

Не в силах свой восторг стерпеть.

Ах, как завидую ему,

Когда гляжу под облака!

Как тесно сердцу моему,

Как эта грудь ему узка!

 

Любовь меня к себе зовет,

Но за мечтами не поспеть.

Я не познал любви щедрот,

Познать и не придется впредь.

У Донны навсегда в дому

Весь мир, все думы чудака, –

Ему ж остались самому

Лишь боль желаний да тоска.

Я сам виновен, сумасброд,

Что мне скорбей не одолеть, –

В глаза ей заглянул и вот

Не мог я не оторопеть;

Таит в себе и свет, и тьму

И тянет вглубь игра зрачка!

Нарцисса гибель я пойму:

Манит зеркальная река.

 

Прекрасных донн неверный род

С тех пор не буду больше петь:

Я чтил их, но, наоборот,

Теперь всех донн готов презреть.

И я открою, почему:

Их воспевал я, лишь пока

Обманут не был той, к кому

Моя любовь так велика.

 

Коварных не хочу тенёт,

Довольно Донну лицезреть,

Терпеть томленья: тяжкий гнет,

Безжалостных запретов плеть.

Ужели – в толк я не возьму –

Разлука будет ей легка?

А каково теперь тому,

Кто был отвергнут свысока!

 

Надежда больше не блеснет, –

Да, впрочем, и о чем жалеть!

Ведь Донна холодна как лед –

Не может сердце мне согреть.

Зачем узнал ее? К чему?

Одно скажу наверняка:

Теперь легко и смерть приму,

Коль так судьба моя тяжка!

 

Для Донны, знаю, все не в счёт,

Сколь к ней любовью ни гореть.

Что ж, значит, время настает

В груди мне чувства запереть!

Холодность Донны перейму –

Лишь поклонюсь я ей слегка.

Пожитки уложу в суму –

И в путь! Дорога далека.

 

Понять Тристану одному,

Сколь та дорога далека.

Конец любви, мечте – всему!

Прощай, певучая строка!

 

БВЛ, с. 51–54

 

* * *

 

Цветут сады, луга зазеленели,

И птичий свист, и гомон меж листвою.

Цвету и я – ответною весною:

В душе моей напевы зазвенели.

Как жалки те, что дара лишены

Почувствовать дыхание весны

И расцвести любви красой весенней!

 

Немало слез, обид и злых мучений –

Мои мечты всё превозмочь успели,

И до сих пор они не охладели,

Я полюбил еще самозабвенней.

Всевластию любви подчинены

Все дни мои, желания и сны –

Я, как вассал, у Донны под пятою.

 

Недаром чту я истиной святою:

В делах любви язык мольбы и пеней

Пристойнее сеньора повелений, –

Иначе я самой любви не стою!

Богач, бедняк – все перед ней равны.

Надменные посрамлены, смешны,

Смиренный же достиг заветной цели.

 

Да, для другой, ее узнавши еле,

Я кинул ту, что столь нежна со мною, –

Ни с песнею, ни с весточкой иною

Мои гонцы давно к ней не летели,

И впредь меня оттуда гнать вольны.

Да, отрицать не вправе я вины,

Но одолеть не мог я искушений.

 

От всех безумств и головокружений

Я лишь тогда б очнулся в самом деле,

Когда б глаза той, нежной, поглядели

В мои глаза хоть несколько мгновений,

И, кротостью ее укрощены,

Все думы будут ей посвящены, –

В том поклянусь я с поднятой рукою.

Себе тогда я сердце успокою

В раскаянье, средь горьких сожалений,

Когда та, кого нет в мире совершенней,

Пренебрежет своей обидой злою.

Пред ней с мольбой ладони сложены:

Лишь только бы взглянуть со стороны,

Как милая готовится к постели!

 

Но трепещу от страха: неужели

Себя окажет кроткая крутою –

Сочтет меня утратою пустою?

Князья, меж тем, вассалов не имели,

Чтоб были так покорны и скромны,

Как я пред ней, – решимости полны

Ждать милости и не вставать с коленей.

 

К покинутой стихи обращены,

Но Глаз Отраде преподнесены,

Дабы ни в ком не вызвать подозрений.

 

Будь мы, Тристан , вовек разлучены,

О вас вовек не прекращу молений!

 

БВ, с. 67–68

 

Пейре Овернский

* * *

 

Трубадуров прославить я рад,

Что поют и не в склад и не в лад,

Каждый пеньем своим опьянен,

Будто сто свинопасов галдят:

Самый лучший ответит навряд,

Взят высокий иль низкий им тон.

 

О любви своей песню Роджьер

На ужасный заводит манер –

Первым будет он мной обвинен;

В церковь лучше б ходил, маловер,

И тянул бы псалмы, например,

И таращил глаза на амвон.

 

И похож Гираут, его друг,

На иссушенный солнцем бурдюк,

Вместо пенья – бурчанье и стон,

Дребезжание, скрежет и стук;

Кто за самый пленительный звук

Грош заплатит – потерпит урон.

 

Третий – де Вентадорн, старый шут,

Втрое тоньше он, чем Гираут,

И отец его вооружен

Саблей крепкой, как ивовый прут,

Мать же чистит овечий закут

И за хворостом ходит на склон.

 

Лимузенец из Бривы – жонглер,

Попрошайка, зато хоть не вор,

К итальянцам ходил на поклон;

Пой, паломник, тяни до тех пор

И так жалобно, будто ты хвор,

Пока слух мой не станет смягчен.

 

Пятый – достопочтенный Гильем,

Так ли, сяк ли судить – плох совсем,

Он поет, а меня клонит в сон,

Лучше, если б родился он нем,

У дворняги – и то больше тем,

А глаза взял у статуи он.

 

И шестой – Гриомар Гаузмар,

Рыцарь умер в нем, жив лишь фигляр;

Благодетель не больно умен:

Эти платья отдав ему в дар,

Все равно что их бросил в пожар,

Ведь фигляров таких миллион.

 

Обокраден Мондзовец Пейре,

Приживал при тулузском дворе, –

В этом есть куртуазный резон;

Но помог бы стихам и игре,

Срежь ловкач не кошель на шнуре,

А другой – что меж ног прикреплен.

 

Украшает восьмерку бродяг

Вымогатель Бернарт де Сайссак,

Вновь в дверях он, а выгнан был вон;

В ту минуту, как де Кардальяк

Старый плащ ему отдал за так,

Де Сайссак мной на свалку снесен.

 

А девятый – хвастун Раймбаут

С важным видом уже тут как тут,

А по мне, этот мэтр – пустозвон,

Жжет его сочинительства зуд,

С жаром точно таким же поют

Те, что наняты для похорон.

 

И десятый – Эбле де Санья,

Он скулит, словно пес от битья,

Женолюб, пострадавший от жен;

Груб, напыщен, и слыхивал я,

Что, где больше еды и питья,

Предается он той из сторон.

 

Ратным подвигам храбрый Руис,

С давних пор предпочтя вокализ,

Ждет для рыцарства лучших времен;

Погнут шлем, меч без дела повис –

Мог тогда только выиграть приз,

Когда в бегство бывал обращен.

 

И последний – Ломбардец‑старик,

Только в трусости он и велик;

Применять заграничный фасон

В сочинении песен привык,

И хоть люди ломают язык,

Сладкопевцем он был наречен.

 

А про Пейре Овернца молва,

Что он всех трубадуров глава

И слагатель сладчайших кансон;

Что ж, молва абсолютно права,

Разве что должен быть лишь едва

Смысл его темных строк прояснен.

 

Пел со смехом я эти слова,

Под волынку мотив сочинен.

 

ПТ, с. 47–49

 

Графиня де Диа

* * *

 

Мне любовь дарит отраду,

Чтобы звонче пела я.

Я заботу и досаду

Прочь гоню, мои друзья.

И от всех наветов злых

Ненавистников моих

Становлюсь еще смелее –

Вдесятеро веселее!

 

Строит мне во всем преграду

Их лукавая семья –

Добиваться с ними ладу

Не позволит честь моя!

Я сравню людей таких

С пеленою туч густых,

От которых день темнее, –

Я лукавить не умею.

 

Злобный ропот ваш не стих.

Но глушить мой смелый стих

Лишь напрасная затея:

О своей пою весне я!

 

БВЛ, с. 73

 

* * *

 

Полна я любви молодой,

Радостна и молода я,

И счастлив мой друг дорогой,

Сердцу его дорога я –

Я, никакая другая!

Мне тоже не нужен другой,

И мне этой страсти живой

Хватит, покуда жива я.

 

Да что пред ним рыцарь любой?

Лучшему в мире люба я.

Кто свел нас, тем, Господи мой,

Даруй все радости мая!

Речь ли чернит меня злая,

Друг, верьте лишь доброй, не злой,

Изведав любви моей зной,

Сердце правдивое зная.

 

Чтоб донне о чести радеть,

Нужно о друге раденье.

Не к трусу попала я в сеть –

Выбрала славную сень я!

Друг мой превыше презренья,

Так кто ж меня смеет презреть?

Всем любо на нас поглядеть,

Я не боюсь погляденья.

 

Привык он отвагой гореть,

И его сердца горенье

В других заставляет истлеть

Все, что достойно истленья.

Будет про нрав мой шипенье, –

Мой друг, не давайте шипеть:

Моих вам измен не терпеть,

С вами нужней бы терпенье!

 

Доблести вашей горенье

Зовет меня страстью гореть.

С вами душой ночь и день я –

Куда же еще себя деть!

 

БВЛ, с. 74

 

* * *

 

Повеселей бы песню я запела,

Да не могу – на сердце накипело!

Я ничего для друга не жалела,

Но что ему душа моя и тело,

И жалость, и любви закон святой!

Покинутая, я осиротела,

И он меня обходит стороной.

 

Мой друг, всегда лишь тем была горда я,

Что вас не огорчала никогда я,

Что нежностью Сегвина превзошла я,

В отваге вам, быть может, уступая,

Но не в любви, и верной и простой.

Так что же, всех приветом награждая,

Суровы и надменны вы со мной?

 

Я не пойму, как можно столь жестоко

Меня предать печали одинокой.

А может быть, я стала вам далекой

Из‑за другой? Но вам не шлю упрека,

Лишь о любви напомню молодой.

Да охранит меня Господне око:

Не мне, мой друг, разрыва быть виной.

 

Вам все дано – удача, слава, сила,

И ваше обхождение так мило!

Вам не одна бы сердце подарила

И знатный род свой тем не посрамила, –

Но позабыть вы не должны о той,

Что вас, мой друг, нежнее всех любила,

О клятвах и о радости былой!

 

Моя краса, мое происхожденье,

Но больше – сердца верного влеченье

Дают мне право все свои сомненья

Вам выразить в печальных звуках пенья.

Я знать хочу, о друг мой дорогой,

Откуда это гордое забвенье:

Что это – гнев? Или любовь к другой?

 

Прибавь, гонец мой, завершая пенье,

Что нет добра в надменности такой!

 

БВЛ, с. 75

 

* * *

 

Я горестной тоски полна

О рыцаре, что был моим,

И весть о том, как он любим,

Пусть сохраняют времена.

Мол, холодны мои объятья –

Неверный друг мне шлет укор,

Забыв безумств моих задор

На ложе и в парадном платье.

 

Напомнить бы ему сполна

Прикосновением нагим,

Как ласково играла с ним

Груди пуховая волна!

О нем нежней могу мечтать я,

Чем встарь о Бланкафлоре Флор, –

Ведь помнят сердце, тело, взор

О нем все время, без изъятья.

 

Вернитесь, мой прекрасный друг!

Мне тяжко ночь за ночью ждать,

Чтобы в лобзанье передать

Вам всю тоску любовных мук,

Чтоб истинным, любимым мужем

На ложе вы взошли со мной, –

Пошлет нам радость мрак ночной,

Коль мы свои желанья сдружим!

 

БВЛ, с. 76

 

* * *

 

– Друг мой! Я еле жива, –

Все из‑за вас эта мука.

Вам же дурная молва

Не любопытна нимало,

Вы – как ни в чем не бывало!

Любовь вам приносит покой,

Меня ж награждает тоской.

 

– Донна! Любовь такова,

Словно двойная порука

Разные два существа

Общей судьбою связала:

Что бы нас ни разлучало,

Но вы неотлучно со мной, –

Мы мучимся мукой одной.

 

– Друг мой, но сердца‑то – два!

А без ответного стука

Нет и любви торжества.

Если б тоски моей жало

Вас хоть чуть‑чуть уязвляло,

Удел мой, и добрый и злой,

Вам не был бы долей чужой!

– Донна! Увы, не нова

Злых пересудов наука!

Крýгом пошла голова,

Слишком злоречье пугало!

Встречам оно помешало, –

Зато улюлюканья вой

Затихнет такою ценой.

 

– Друг мой, цена дешева,

Если не станет разлука

Мучить хотя бы едва.

Я ведь ее не желала, –

Что же вдали вас держало?

Предлог поищите другой,

Мой рыцарь‑монах дорогой.

 

– Донна! В любви вы – глава,

Не возражаю ни звука.

Мне же в защите права

Бóльшие дать надлежало, –

Большее мне угрожало:

Я слиток терял золотой,

А вы – лишь песчаник простой.

 

– Друг мой! В делах плутовства

Речь ваша – тонкая штука,

Ловко плетет кружева!

Рыцарю все ж не пристало

Лгать и хитрить, как меняла.

Ведь правду увидит любой:

Любовь вы дарите другой.

 

– Донна! Внемлите сперва:

Пусть у заветного лука

Ввек не гудит тетива,

Коль не о вас тосковало

Сердце мое, как бывало!

Пусть сокол послушливый мой

Не взмоет под свод голубой!

 

– Мой друг, после клятвы такой

Я вновь обретаю покой!

– Да, Донна, храните покой:

Одна вы даны мне судьбой.

 

БВЛ, с. 76–78

 

* * *

 

Печалью стала песня перевита:

О том томлюсь и на того сердита,

Пред кем в любви душа была раскрыта;

Ни вежество мне больше не защита,

Ни красота, ни духа глубина,

Я предана, обманута, забыта,

Впрямь, видно, стала другу не нужна.

 

Я утешаюсь тем, что проявила

К вам, друг, довольно нежности и пыла,

Как Сегуин Валенсию, любила;

Но хоть моя и побеждала сила,

Столь, друг мой, ваша высока цена,

Что вам в конце концов и я постыла,

Теперь с другими ваша речь нежна.

 

Как быстро вы со мной надменны стали!

Не правда ль, друг, могу я быть в печали,

Когда вас грубо у меня отняли,

Хоть мне и безразлично, эта, та ли,

И что пообещала вам она?

А вспомните, как было все вначале!

Разлука наша – не моя вина.

 

Забвенье клятв взаимных душу ранит,

Но влечься к вам она не перестанет,

Ибо, как прежде, ваша доблесть манит,

И здешняя ль, чужая ль – им числа нет! –

Любить желая, в вас лишь влюблена;

Надеюсь, друг, вам тонкости достанет

Ту отличить, что вам навек верна.

 

Мне славы хватит отразить упреки:

Род стар, нрав легок, чувства же глубоки

И не присущи внешности пороки;

Как вестника, я шлю вам эти строки,

Прекрасный друг мой, ибо знать должна,

Из гордости ли вы ко мне жестоки,

Иль это злонамеренность одна.

 

Понятны ль вам в посланье сем намеки

На то, сколь гордость для людей вредна?

 

ПТ, с. 140–141

 

Раймбаут Оранский

* * *

 

Я совет влюбленным подам,

Но забочусь не о своем,

Ибо к лести глух и хвалам,

Касательно ж собственных драм

Не обмолвлюсь сам ни словцом;

И солгать не даст мне Амор,

Что слугою был верным самым

Я ему, услужая дамам.

 

Воздыхателям‑простакам

Сложный курс науки о том,

Как любимым стать, преподам,

Чтоб, внимая моим словам,

К цели шли они прямиком;

Вздернут будь или брошен в костер

Тот, кто речь мою глушит гамом!

Всяк учись по моим программам!

 

Те владеют сердцами дам,

Тех любезный встретит прием,

Кто сумеет дерзким речам

Дать отпор, то бишь по зубам

Дать как следует кулаком;

Угрожая, не бойтесь ссор!

С несговорчивой – будьте хамом!

Благо кроется в зле упрямом.

 

Чтобы путь проложить к сердцам

Лучших, действуйте только злом:

Дайте волю дурным словам,

Грубым песням и похвальбам;

Чтите худших; вводите в дом

Тех, чей всем известен позор, –

Словом, дом свой покройте срамом,

Чтоб не стал кораблем иль храмом.

 

Этим следуя образцам,

Преуспеете! Я ж в другом

Плане действую, ибо там,

Где лукавите вы, я прям,

Мягок, верен, честью ведом,

Вижу в женщинах лишь сестер –

И… подобным увлекшись хламом,

Я приблизился к страшным ямам.

 

Вы избегнете этих ям,

Но, поняв, что я стал глупцом,

По моим нейдите следам,

Поступайте же, как я вам

Заповедал, не то потом

Чувство вас возьмет на измор;

Да и я наглецом упрямым

В дом приду к самым милым дамам.

 

Выдам всем сестрам по серьгам,

Ибо я с тех пор не влеком

Ни к которой, увы, из дам,

Как Мой Перстень наделся сам

Мне на палец… Молчи о том,

Мой язык! Не суйся! Позер

Жизнь кончает, увенчан срамом!

Нет во мне пристрастья к рекламам.

 

Это знает Милый Жонглер –

Та, что мне не пометит шрамом

Сердца, ибо не склонна к драмам.

 

Ей пошлю стихи – курс тем самым

На родной мой Родес задам им.

 

ПТ, с. 51–52

 

* * *

 

Сеньоры, вряд ли кто поймет

То, что сейчас я петь начну,

Не сирвентес, не эстрибот,

Не то, что пели в старину,

И мне неведом поворот,

В который под конец сверну,

 

чтобы сочинить то, чего никто никогда не видел сочиненным ни мужчиной, ни женщиной, ни в этом веке, ни в каком прошедшем.

 

Безумным всяк меня зовет,

Но, петь начав, не премину

В своих желаньях дать отчет,

Не ставьте это мне в вину;

Ценней всех песенных красот –

Хоть мельком видеть ту одну.

 

И могу сказать почему: потому что, начни я для вас это и не доведи дело до конца, вы решили бы, что я безумен: ибо я предпочту один сол в кулаке, чем тысячу солнц в небе.

 

Я не боюсь теперь невзгод,

Мой друг, и рока не кляну,

И, если помощь не придет,

На друга косо не взгляну.

Тем никакой не страшен гнет,

Кто проиграл, как я, войну.

 

Все это я говорю из‑за Дамы, которая прекрасными речами и долгими проволочками заставила меня тосковать, не знаю зачем. Может ли быть мне хорошо, сеньоры?

 

Века м<