Глава 40. ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ

 

Подавшись вперед, мистер МакНэр с такой силой грохнул кулаком по столу, что подпрыгнули и зазвенели тарелки.

– А о чем это говорит, дорогая? Рыбак рыбака видит издалека. И против этого тебе нечего возразить.

– Папа, ну выслушай же меня.

– Тебе нечего возразить против сказанного мной.

– Да уж, не удивительно, что бедного Питера незаслуженно оклеветали!

– Оклеветали? Если хочешь знать, в Лоусон‑Крик им уже стали пугать непослушных детей. Мамаши так и говорят: «Если будешь шалить, то придет Питер Хейл и заберет тебя!»

– Неправда! – воскликнула девушка. – Это же неправда!

– Ой ли? Я, лично, узнал об этом из первых рук, от одного человека, который только что вернулся из Лоусон‑Крик.

– Все равно, я никогда этому не поверю! Он лучше всех. Самый честный, самый порядочный и самый умный…

– Притворщик! – перебил её отец. – Это‑то и хуже всего! То, что он лицемер!

– Нет!

– Самоуверенный трепач, невесть что возомнивший о себе. Наверняка многих успел обвести вокруг пальца. Но слава Богу мы‑то знаем всю правду о нем!

– Ты не видишь фактов – реальных фактов! Ты просто не хочешь их замечать! Ведь ты знаешь, что Питер вернулся из колледжа… калекой… несчастным калекой…

– Который целых три года морочил голову собственному отцу, выдавая себя за непревзойденного спортсмена.

– Но ведь он действительно был им! Он был замечательным спортсменом, и тебе об этом тоже прекрасно известно! Он просто не хотел огорчать отца, потому что бедный, милый, но не слишком умный Росс Хейл считал футбол важнее всей его учебы.

– Какой ещё учебы? – спросил отец. – Чему его там научили?

– Я не знаю… но уверена, что только хорошему. Потому что он не стал бы тратить время ни на что непотребное и дурное.

– На то непотребство, которым он теперь зарабатывает себе на кусок хлеба с маслом?

– Как ты можешь так говорить? Уж не от того ли, что все, и ты в том числе, были уверены, что бедный Питер осядет на ранчо у отца и будет тихо помирать с голоду? А вот он взял и не опустил руки. Брался за любую работу. У него появились деньги. Ведь это его стараниями их ранчо стало одним из лучших во всей округе. Пока, наконец – да‑да, ты сам говорил, что он там все так здорово наладил, что оно теперь само будет приносить деньги, независимо от того, какой неумеха станет заправлять им – даже если это будет сам Росс Хейл. Это же твои слова!

– Он работал, чтобы притупить нашу бдительность. И все это время эта дикость бушевала у него в душе, стремясь вырваться наружу. И вот свершилось! Теперь‑то мы знаем, каков он на самом деле!

– Но все это можно объяснить. Ты просто не хочешь меня выслушать…

– К тому же он… разве он не говорил с тобой так, будто он без ума от тебя?

– Да!

– И это когда ему было уже прекрасно известно, что ты обручена – да ты уже была обручена с Чарли! Вот паршивец!

– Я больше ни минуты не останусь в этой комнате, если ты будешь говорить такие слова!

– Да куда ты денешься! Подумать только, прекрасный, честный, работящий, предприимчивый парень – о таком женихе, как Чарли можно только мечтать!

– Разве ему пришлось выдерживать хоть одно испытание на прочность? Он когда‑либо в своей жизни хоть чем‑нибудь рисковал?

– Бог с тобой, да о Чарли никто и слова дурного не скажет! Ну, может быть, кроме слухов о том, что в Лоусон‑Крик его будто видели за игрой в покер, и он там играл по‑крупному.

– Так знай же, – воскликнула девушка, – что это единственная его заслуга, о которой мне довелось услышать!

– Рут, да что ты такое говоришь?

– Это откровенно! От чистого сердца! Я презираю мужчину, который ничем никогда не рискует – ни жизнью, ни деньгами! Значит, у него тоже есть сердце! Признаться, о Чарли я такое услышала в первый раз!

– Рут, ты говоришь о самом порядочном и уважаемом парне! Никто и никогда…

Она сердито притопнула ножкой.

– Я не желаю слышать, чего хорошего говорят о нем другие! У всякого нормального человека должны быть недоброжелатели, нельзя быть хорошим для всех! Ты на себя посмотри! У тебя же на каждого друга приходится по три врага, и разве это не тешило твоего самолюбия? Разве ты не говорил, что твои друзья пойдут за тобой…

– В огонь и воду и обратно, да, и это правда. И я ради них готов сделать то же самое.

От его прежнего воинственного настроя не осталось и следа. Он откинулся на спинку стула, и задумчиво улыбнулся.

– Ты лучше сядь, дочка. Нам с тобой надо серьезно поговорить!

Они присела на краешек стула, испуганно глядя на него.

– Отец, ты что… что ты задумал?

– Я вывел тебя из себя, но зато теперь я знаю очень многое из того, что хотел узнать. Ведь этот Питер сказал тебе, что ты ему нравишься!

– Он сделал больше, – сказала девушка. – Он сказал мне – и я хочу, чтобы весь свет знал об этом – он сказал, что любит меня; он любит меня; любит больше всего на свете. И это самое прекрасное, что когда‑либо могло случиться со мной.

– Думаю, – проговорил мистер МакНэр, – ты права, дочка!

– Правда? Ты и в самом деле так считаешь?

– Мне кажется, что, возможно, я могу согласиться с тобой, – рассудительно сказал он, взвешивая каждое слово, – потому что, этот парень, Питер, и в самом деле возвратился домой из колледжа с головой, забитой книжными истинами, и не имея ни гроша за душой. А тут его ждало пришедшее в упадок, разоренное ранчо и куча долгов. И отец, пропащий человек, опустошенный – совсем, как и его ранчо. И что же он делает? Со стороны это выглядит так, как будто он собрался с силами и поднял хозяйство из руин. Сначала все мы лишь снисходительно посмеивались, а потом и призадумались. И очень скоро стало ясно, что у парня есть мозги. Глядя на него, все увидели, что, в конце концов, и не в ногах счастье. Правильно я говорю? Потому что жил он умом – и сердцем!

– Да, – согласилась девушка, улыбаясь сквозь слезы. – Милый Питер! Как он работал! Делал все, словно шутя! А помнишь…

– Какой глупый вид был у него, когда он смотрел на тебя и делал вид, что чинит мебель? Да уж, помню. Но я другое хочу сказать. Судя по всему, этот Питер и в самом деле парень умный, честный и порядочный – такой человек создан для того, чтобы иметь друзей, которые могли бы гордиться своей дружбой с ним.

– Да.

– И уж никак нельзя подумать, что такой парень мог добровольно отправиться в горы и связаться со старым Джарвиным. Но, видать, вынудили его к этому некие обстоятельства, оказавшиеся сильнее Питера.

– Нет, нет, нет! Он не мог! Не мог!

– И потом, даже связавшись с Джарвиным, он доказал всем, что может сражаться, как герой – и защищая не собственную жизнь и даже не лучшего друга, а презренного шулера и убийцу!

– Да! Да! Он всем доказал! – воскликнула Рут, и слезы благодарные слезы счастья покатились по её щекам.

– Очень хорошо, – повысил голос отец, – так почему же ты не выйдешь за него замуж?

– Боже мой! – прошептала Рут. – А ты не смеешься надо мной?

– Разве ты не моя дочка? – загремел МакНэр. – Разве ты мне чужая? Разве ты не моя кровиночка? Просто поразительно! Сидит дома и стонет, как больная кошка. И из‑за чего? Потому что Питер – умный, добрый, скромный, отважный парень, и к тому же ещё меткий стрелок и просто красавец – потому что этот самый Питер во время же первой встречи произвел на тебя впечатление, и ты влюбилась в него с первого же взгляда, хоть у него и покалечены ноги. И вот теперь ты готова отступиться от своей любви только потому, что он, видите ли, не написал тебе!

– Папа… ведь он уехал, ни слова не сказав.

– Девочка моя, если в его жизни произошло нечто столь ужасное, что вынудило его податься в услужение к старому Джарвину, то как он мог приехать, чтобы объясниться с тобой?

– Но… ты хочешь сказать, что я могу написать ему?

– Рут, а разве в этой вашей дурацкой школе вас этому не учили?

– Но, если я напишу… о чем писать‑то?

– О том, что ты любишь его, дурочка!

– Но папа!

– Конечно же, так ему и скажи! Скажи, что любишь его. Что ты плачешь, когда видишь строчки, написанные его рукой. Что не спишь по ночам, думая только о нем. Что ты готова целовать землю, по которой он ходит – и что он не должен отчитываться перед тобой за свои безумные поступки.

– Папа, папочка, но я же пообещала выйти замуж за Чарли.

– Чарли? А кто он такой? Не знаю, о ком ты говоришь. Уж не о том ли напыщенном юнце, сынке Энди Хейла, этого ничтожества?!

– Бог ты мой! Но ты же не был против нашей помолвки!

– Дурочка! Откуда же мне было знать, что ты сможешь полюбить настоящего человека, а не жалкую пародию на него?

– Решено, я напишу. Думаю…

– Но кому…

– Сначала Чарльзу.

– К черту Чарльза! Пусть прочитает об этом в газетах! Так будет лучше всего. Да и тебе тоже нечего валять дурака и терять время. Потому что теперь у тебя есть самое дорогое, что только может получить человек от жизни. Любовь. Цени же её, и она останется с тобой навсегда! Никаких писем. Ты сама поедешь к Питеру!

– К Питеру! Но папочка, я же умру от стыда!

– Ничего с тобой не случится! А если не поедешь сама, то тогда я сам отправлюсь к нему!

– Но ты не сделаешь этого!

– Ты плохо меня знаешь! Я говорю это на полном серьезе! Так что если ты, не дай Бог, откажешься, то я сам поеду вместо тебя, и там уж…

– Ну и что же ты там будешь делать?

– Встану на колени и буду умолять Питера, чтобы он приехал и женился и моей неразумной дочери, которая осталась дома и убивается по нему!