Непроизвольное вздрагивание и зуд: «Трепетник»

 

Гадания по приметам, связанным с собственным телом, были весьма распространены в России. Из самых элементарных примеров отметим поверье: если родимое пятно расположено так, что его можно увидеть самому, – это к несчастью, а если нельзя – то к удаче[953]. Более детально разработано гадание по непроизвольному вздрагиванию или почесыванию различных частей тела, это древний и, по‑видимому, универсальный способ ворожбы. В русских народных поговорках и поверьях можно найти сколько угодно таких примеров, существуют они и на других языках, включая английский[954]. Шум в левом ухе – к плохим вестям, в правом – к хорошим; если чешется левый глаз – к слезам, если правый – к радости (о значении правого‑левого подробнее см. гл. 2.7.5)[955]; если чешутся уши – к новостям, или к дождю, или к рождению ребенка у друзей; если уши горят – значит, о тебе кто‑то говорит[956]. Если болят руки, ноги, голова, пальцы или мозоли – к плохой погоде[957]; если чешется голова – значит, кто‑то тебя бранит[958]; зуд в носу – к покойнику[959]; горит ступня – к дальней дороге; если правая ступня мерзнет раньше, чем левая, – добрый знак[960]. С ногами связана и другая известная с древности примета: если споткнулся, это дурное {238} предзнаменование[961]. В России вера в этот дурной знак не относится к самым распространенным суевериям, но В.И. Даль зафиксировал одно русское поверье: «кто, идучи домой, споткнется, у того дома ссора готова»[962].

Тексты гадания по непроизвольному вздрагиванию частей тела – «Трепетники» – были изучены М.Н. Сперанским[963]. Это исследование поместил в более широкий контекст Германн Дильс, сделавший немецкие переводы европейских (включая славянские) и восточных «Zuchungsbücher»[964]. Византийскую версию приводит А. Делятт[965].

М.Н. Сперанский, напомню, отмечал, что В.И. Даль ошибочно принимал ряд книжных суеверий за народные. Если верить И.А. Гончарову, в российской провинции XIX века и дворяне, и крестьяне, и мужчины, и женщины верили в подобные приметы, даже если не всегда одинаково истолковывали их значение. Так, детство гончаровского Ильи Ильича Обломова прошло в помещичьем семейном кругу, где подобные суеверия были широко распространены[966].

 

Заговоры, заклинания и ложные молитвы

 

Введение

 

Русские магические формулы, обычно называемые заговорами, можно было бы рассмотреть в связи с народной магией в главе 2 или в связи с амулетами в главе 8, поскольку их нередко переписывали и носили как амулеты (в частности, неграмотные люди, которые не могли прочитать записанное заклинание)[967]. Применение заговоров также могло быть связано с ритуалами, амулетами и магическими объектами[968] (что демонстрируют тексты, в которых фигурирует св. Сисиний – гл. 8.6.6.1) или с лечением травами, не во всех случаях бесспорно магическим. Однако широта темы заставляет выделить ее в отдельную главу, причем даже в этом случае возможен лишь самый общий очерк, сопровождаемый отдельными примерами. В этой главе при необходимости рассматриваются также невербальные процедуры (ритуалы), использование магических объектов и веществ, поскольку часто они комбинировались с заговорами и заклинаниями (произносимыми или записанными) или же должны были привести к аналогичному результату.

В русской традиции существует множество заговоров, которые имеют форму христианских молитв и в то же время включают в свой состав магические, фольклорные или, во всяком случае, неканонические элементы. Как и в Западной Европе или Греции, такие молитвы по терминологии и даже по содержанию могут мало отличаться от приемлемых с церковной точки зрения текстов и часто сосуществуют с ними[969]. Фактически во многих случаях все зависит от того, кто и при каких обстоятельствах произносит молитву/заговор. Рассмотрим, например, «Большой требник». Эта книга была опубликована в 1641 году киевским митрополитом XVII века Петром Могилой. Она содержала молитвы и последования совершаемых в особых случаях священнодействий. «Большой требник» включает много таких молитв, которые, будучи произнесены {244} «вещей женкой», следовало бы определить как заговоры, причем в этом он всего лишь следует давней рукописной традиции[970]. Такие молитвы обычно называются ложными молитвами [971] или заговорами. На английский язык это чаще всего переводится как spell или иногда incantation (chant ) – говорить нараспев), поскольку, за исключением тех заговоров, которые шептали, их обычно произносили нараспев, на манер церковного чтения[972], а русские крестьяне, как известно, обычно молились вслух. При этом термин «заговор» подразумевает нехристианское содержание и, возможно, пришел из языческих регионов, взаимодействовавших с Русью[973], или с латинского Запада[974].

 

Икона избранных святых, помогающих в различных случаях.

Палех, XIX в. (любезно предоставлено фирмой Кристиз, Лондон) {245}

Как и на католическом Западе, очень тонкая грань между канонически приемлемыми молитвами и магическими заклинаниями на низовом уровне часто бывала стерта из‑за того, что в случае известных обстоятельств или болезней призывали определенных святых. Те атрибуты и иконографические особенности, которыми святые наделялись в церковном искусстве, усиливали это обстоятельство. К примеру, в России молились следующим святым или их иконам: иконам Богородицы – почти во всех случаях, но для зашиты от чумы и прочих эпидемий обычно обращались к Боголюбской иконе (см. гл. 8.6.2); св. Антипию – при зубной боли; св. Иоанну Воину – против воров и обидчиков; свв. Косме и Дамиану – для успехов в науке и обучении грамотности[975]; Иоанну Крестителю – при головной боли; свв. Флору и Лавру – о лошадях; св. Анастасии – об овцах, а также при трудных родах; свв. Семи отрокам – о сновидениях и об избавлении от бессонницы; свв. евангелистам – о совете и любви между мужем и женой; св. Параскеве Пятнице – женщины о покровительстве; иконе Богоматери Всех Скорбящих Радости – об исцелении больного; св. Николаю Чудотворцу – при морских бурях; св. апостолу Петру – об успешной ловле рыбы; св. Власию – о коровах; св. Георгию – о скоте вообще; Илье‑пророку – о дожде; св. Василию Великому – о свиньях; свв. Зосиме и Савватию – о пчелах; св. Сергию – о курах; св. Никите Мученику – о гусях; царю Давиду – об укрощении чьего‑либо гнева[976].

В XIX веке писали иконы и печатали лубочные картинки, на которых как на своего рода памятках‑справочниках были помещены святые и иконы, к которым следовало обращаться в случаях тех или иных болезней и несчастий; к ним могли относиться так же, как к чудотворным иконам. Например, на рис. на стр. 4 изображена палехская икона XIX века, на которой образы святых расположены в соответствии со сферой их заступничества: св. Иоанн Богослов (для обучающихся иконописи), семь архангелов, четыре популярных типа икон Богоматери, свв. Никита, Конон и Симеон (от детских болезней), св. Иустиния (для защиты от порчи)[977], св. Флор (чтобы избежать опьянения). К приведенному списку можно добавить, например, Казанскую икону Богоматери, мч. Мину или Логгина Сотника, которым молились об исцелении зрения; св. Марфу – об излечении от лихорадки; Тихвинскую икону Богоматери – о здоровье детей; Богоматерь Неопалимую Купину и св. Никиту Новгородского – о защите от пожара и молнии; св. Романа {246} Чудотворца – от бесплодия; свв. Феодора Тирона или Иоанна Воина – о возвращении украденных вещей и беглых рабов; свв. Варвару, Харлампия и Онуфрия – о защите от внезапной смерти; свв. Гурия, Самона и Авива – от нелюбви мужем жены; свв. Нифонта и Маруфа – о защите от злых духов; св. Мартемиана – об избавлении от нечистой страсти; свв. Киприана и Иустинию – от корыстолюбия[978]. (См. также гл. 8.6 о чудотворных иконах.)

Многие святые в роли защитников и покровителей имели особые народные прозвания, указывающие на сферу их деятельности, а в ряде случаев по народному названию своего праздника они вошли в народный календарь (особенно если этот праздник служил началом каких‑либо сельскохозяйственных работ)[979]. (См. также гл. 5.3.)

 

Русские заговоры

 

Слово заговор, как и ряд близких ему синонимов (например, наговор, оговор, приговор, нашепти ),[980] подобно английскому spell и встречающемуся латинскому murmur , включает представление о речи (хотя очень многие заговоры описывают также сопутствующие действия). Другое значение слова – «тайное действие», «[политический] заговор», «деятельность заговорщиков», – возможно, не вполне случайно, имея в виду обычную многовековую связь магии и мятежа; о магии как о тяжком преступлении, измене см. подробнее в гл. 16. Глагольная форма заговорить (как и глаголы, соответствующие другим вышеупомянутым синонимичным существительным) означает «оказать действие заговором, заколдовать», а страдательная форма заговориться означает «быть заколдованным, защититься посредством заговора»[981].

Семантически близкий, но более многозначный синоним заговора (возможно, с элементом эвфемизма) – слово. В.И. Даль приводит примеры: «он такое слово знает» и «клад со словом кладут» (в народе верили, что сокровище обычно прячут, произнося колдовские заклинания). Одна севернорусская сказка содержит следующий пассаж: «У разбойников было крепкое, темное слово. Сказывали они это слово на ветер, нес это темное слово ветер на заказанное место – и стала у богатыря лошадь, как вкопанная…»[982]

Здесь сочетаются использование «слова» в магическом смысле и представление о заклятиях, посылаемых «на ветер» (см. гл. 2.3.2). Возможно, аналогом является выражение думу подумать, отмеченное {247} в Северной Сибири в значении «заколдовать, напустить порчу на кого‑либо»[983].

Слова заклинание . заклятие также иногда выступают синонимами слова заговор, хотя их собственные значения, вероятно, скорее ограничиваются понятиями «проклятие, магический запрет, экзорцизм, колдовство». В этом контексте глагол, от которого они происходят, означает «заговаривать, запрещать под страхом проклятия, завораживать, заколдовывать»; ср. заклинатель духов, заклинатель змей [984].

Заговоры также обозначаются словами: обереги (защитительные заговоры, ритуалы или талисманы), привороты, присушки (любовные заговоры), отвороты, отсушки (заговоры, направленные на подавление любовного влечения), уроки (может означать вредоносный заговор, сглаз – причиненное им несчастье и персонифицирующий его демон)[985].

Малоупотребительное обозначение чертовщинные заговоры подчеркивает дьявольскую природу некоторых заговоров[986]; ряд приводимых ниже примеров показывает, что некоторые заговоры являются «антимолитвами», в которых демоническими эквивалентами отрицаются или замещаются все благочестивые действия и обращения «хороших» заговоров. Б.А. Успенский в своем исследовании магического использования экспрессивной фразеологии отметил, что матерная брань может выступать функционально эквивалентной молитве или проклятию – в ситуациях, когда взывают о магической помощи, – поскольку считающий себя жертвой колдовства может обратиться и к священнику, и к колдуну[987].

Имеется несколько публикаций собраний заговоров, наиболее солидное – Л.Н. Майкова[988]; ряд неканонических молитв опубликован Н.С. Тихонравовым[989], А.Н. Пыпиным[990], А.И. Яцимирским[991].

 

История заговоров

 

Заговор – это прежде всего магическая формула, призванная исполнить желание заговаривающего: обеспечить защиту, вызвать злого духа (отождествляемого с болезнью или персонифицирующего ее), причинить вред врагу или сопернику. Употребление заговоров с очень раннего времени осуждалось церковью; в Уставе Владимира Мономаха (конец XI века) оно, наряду с колдовством, отнесено к юрисдикции церковного суда. Новгородский архиепископ {248} Моисей в середине XIV века среди осуждаемых практик перечисляет приношение жертв бесам, лечение недугов «чарами и наузами», когда «немощнаго беса глаголемаго трясцю прогонять некыми писмены лживыми, проклятых бесов елиньскых пишюще на яблоцех и покладають на святей трапезе в годъ святыя литургия», а также различные магические действия, к которым прибегали, собираясь на охоту и рыбную ловлю или собираясь предстать перед князем[992]. Чтобы предметы обрели магическую силу, их клали на церковный престол, что являлось, очевидно, распространенной практикой и еще в XVI веке было осуждено церковью на Стоглавом соборе (см. гл. 1.6); промысловая магия, обеспечивающая удачу на охоте, была распространена у шаманов нерусских народов Сибири и Севера.

 

Опахивание (дер. Шемякино Касимовского уезда Рязанской губ., 1914)

Совершенно очевидно, что часто к заговорам прибегало духовенство; некоторые ученые даже считают, что изначально они имеют церковно‑византийское происхождение и лишь позднее приобрели местный языческий колорит. Общая модель русских магических практик и текстов, их византийские и западноевропейские параллели и родственные образцы заставляют считать этот тезис достаточно обоснованным[993].

Изучение заговоров осложнено несколькими факторами. Во‑первых, отобранные и опубликованные образцы, пройдя сквозь призму интересов собирателя, могут намеренно отражать особые {249} экзотические, поэтические, языческие или иные элементы собранного материала. Во‑вторых, заговор существует в двух интерактивных плоскостях – в устном народном творчестве (где набор базовых элементов по усмотрению клиента или исполнителя может быть организован в рамках разнообразных традиционных структур) и в виде записанных сборников заговоров (в них заговоры приобретают окончательную форму, в которой они были собраны или зафиксированы). Как и многие другие формы магии и колдовства, заговоры, видимо, были наиболее популярны в России в XVII веке, причем во всех слоях общества. Нельзя исключать, что это нам только кажется, поскольку этому периоду свойственны более высокий уровень политического и религиозного чувства, а также грамотности и лучшая обеспеченность источниками. Заговоры широко применялись и позднее, так что в большинстве русских домов хранились сборники – обычно в составе домашних лечебников (от врачебных сборников они отличались только деталями)[994]. Видимо, так было во всей Европе: в описанном Р. Кикхефером руководстве «Wolfsthurn» (XV век) наряду с доморощенными средствами народной медицины приведены и магические[995]; причем эта традиция сохранялась и в новое время в форме печатных компиляций и компендиумов, приписываемых Аристотелю или Альберту Великому (книги назывались «Великий Альберт», «Малый Альберт» и т.д.). В русских рукописных собраниях сборники заговоров встречаются не так часто, как можно было бы ожидать. Несомненно, причина этого в том, что такие сборники являлись предметом повседневного домашнего обихода, ими пользовались, пока они, как и поваренные книги, не приходили в негодность. С другой стороны, как было отмечено выше, со времен Петра Великого владение этими книгами стало незаконным. Их, как и другие атрибуты магии, при обнаружении следовало сжечь[996]. Кроме того, будучи частью тайного профессионального инструментария колдуна или знахаря, они ревностно охранялись. Известна тетрадка XVIII века (так эти сборники обычно назывались в судебных делах), которая явно принадлежала знахарю, предпринявшему ряд усилий, чтобы защитить ее от сторонних глаз. Она содержала травник, включавший ряд волшебных растений, и частью была написана шифром (тарабарской грамотой), частью – латинскими буквами, частью – русскими, но с опущенными гласными[997]. Другая тетрадка (около 1730 года), написанная довольно архаичным языком, включала: заговоры от различных болезней; заговоры «ко власти» и «к суду», на оружие, {250} на рыбную ловлю, на облегчение родов; псалмы, которые следовало читать как заклинания в различных целях; древние гадательные тексты, такие как «Громник», «Лунник», «Колядник», о звезде Чигирь, о «добрых и злых» днях и часах (см. о них в гл. 14 и 15); и две физиогномики[998].

В конце XIX – начале XX века ряд ученых, такие как А.Н. Веселовский, В. Мансикка, Вс. Миллер, рассматривали проблему древних аналогов русских заговоров[999], но в советской литературе стали появляться заявления в националистическом духе о том, будто в заговорах проявилось чисто русское поэтическое воображение. Оценивая эти притязания, следует иметь в виду чрезвычайно сходную природу заговоров в других традициях, например в англосаксонской и позднейшей английской, скандинавской, немецкой, балкано‑славянской, греческой. Американский заговор на лечение ожога, записанный в Кентукки, гласит: «Посмотри на восток, посмотри на запад, посмотри на юг, посмотри на север. Видел, шли три ангела. У одного Огонь, у другого Мороз. Погаси Огонь, задуй Мороз. Отец, Сын и Святой Дух»[1000]. Этот заговор может с легкостью сойти и за русский. При этом несомненно, что некоторые русские заговоры отличаются выдающимися поэтическими достоинствами.