Официальное провозглашение ревизионизма

XX съезд КПСС. Тезисы Хрущёва - хартия современного ревизионизма. «Секретный» доклад против Сталина. Тольятти требует признания его «заслуг». Тито в Советском Союзе. Молотова снимают с поста министра иностранных дел. Провалившаяся попытка «антипартийной группы». Конец карьеры маршала Жукова. Новая жертва хрущёвских закулисных сделок: Кириченко. Май 1956 г.: Суслов требует от нас реабилитации Кочи Дзодзе и его сообщников. Июнь 1956 г.: Тито и Хрущёв недовольны нами. Июль 1957 г.: Хрущёв стряпает в Москве ужин, чтобы устроить нам встречу с Ранковичем и Карделем.

Измена во главе Коммунистической партии Советского Союза, страны, где совершилась Октябрьская социалистическая революция, воплотилась во всесторонних выпадах против имени и великого учения Ленина, но особенно против имени и дела Сталина.

В рамках своей стратегии периода после Второй мировой войны империализм, с американским империализмом во главе, заметив первые колебания и отступления нового советского руководства, ещё больше усилил всесторонний натиск и давление с целью заставить Хрущёва с компанией с каждым днём всё более стремительно идти по пути капитуляции и измены. «Труд» и колоссальные расходы империализма в этом контрреволюционном деле не пропали даром. Идя по пути уступок и предательства, Хрущёв и компания всё более и более способствовали усилиям империализма, осуществлению его старых чаяний.

Убедившись в том, что упрочили свои позиции, что через маршалов прибрали к своим рукам армию, что увели на свой путь органы госбезопасности и привлекли на свою сторону большинство Центрального Комитета, Хрущёв, Микоян и другие хрущёвцы подготовили и провели в феврале 1956 года пресловутой XX съезд, на котором выступили и с «секретным» докладом против Сталина.

Этот съезд Коммунистической партии Советского Союза вошёл в историю как съезд, официально узаконивший насквозь антимарксистские, антисоциалистические тезисы Никиты Хрущёва и его сообщников, как съезд, настежь распахнувший двери перед чуждой буржуазно-ревизионистской идеологией в ряде коммунистических и рабочих партий бывших социалистических стран и капиталистических стран. Официальным источником всех извращений важнейших принципиальных вопросов, таких как вопросы о характере нашей эпохи, путях перехода в социализм, мирном сосуществовании, войне и мире, об отношении к современному ревизионизму и империализму и т.д. и т.п., которые впоследствии легли в основу острой и открытой полемики с современным ревизионизмом, является доклад Хрущёва на XX съезде.

В период со времени смерти Сталина и до XX съезда хрущёвские заговорщики хитро орудовали «бюрократической легальностью», «партийными правилами», «коллегиальностью» и «демократическим централизмом», проливали крокодиловы слёзы по поводу смерти Сталина, шаг за шагом подготавливая, таким образом, торпедирование дела Сталина, его личности, марксизма-ленинизма. Этот период богат уроками для марксистов-ленинцев, ибо он указывает на крах «бюрократической легальности», представляющей собой большую опасность для марксистско-ленинской партии, указывает на методы, к которым прибегали ревизионисты, чтобы воспользоваться этой «бюрократической легальностью», указывает на то, как честные руководители с немалым стажем, утратив классовый, революционный дух, попадают в западню интриганов и идут на попятную, пасуют перед шантажом и демагогией ревизионистских предателей, прикрывающихся революционной фразеологией. Мы явились свидетелями того, как хрущёвцы в этот переходный период борьбы за закрепление своей власти, поднимая большой шум о том, будто они проявляли «большую партийность» и «освободившись от чувства страха перед Сталиным» стали применять воистину «демократические и ленинские методы», активно выдумывали самую низкопробную клевету, которую только буржуазия возводила на Советский Союз, на Сталина и весь социалистический строй. Вся эта несусветная клевета хрущёвских ревизионистов, вся их губительная деятельность поддерживала и стремилась якобы законными документами, «аргументами» и «анализами в новом духе», «обосновать» клевету, которую реакционная буржуазия на протяжении многих лет возводила на марксизм-ленинизм, революцию и социализм.

Якобы в свете «новых ситуаций», «новых событий», «новых путей и возможностей» идти вперёд было извращено всё, что было положительным в прошлом.

Многие поддались этой демагогии предателей. Но Албанская партия Труда - нет. Она подвергла этот вопрос подробному анализу с принципиальных позиций и уже давно сказала своё слово в защиту марксистско-ленинской правды.

Я вместе с членами Политбюро Мехметом Шеху и Гого Нуши были назначены нашей партией принимать участие в работе XX съезда. Оппортунистический «новый дух», который насаждался и оживлялся Хрущёвым, можно было видеть даже в том, как была организована и как проходила работа этого съезда. Этот либеральный дух чёрной тучей заволакивал всю атмосферу, пронизывал советскую печать и пропаганду тех дней, он царил в коридорах и залах съезда, отражался на лицах, в жестах и словах людей.

Уже не было прежней серьёзности, характеризовавшей такие весьма важные для жизни партии и страны события. На съезде выступали также беспартийные. В перерывах между заседаниями Хрущёв с компанией ходили по залам и коридорам, они смеялись и соревновались друг с другом: кто расскажет больше анекдотов, кто отпустит больше острот и покажет себя более популярным или осушит больше рюмок за заваленными до отказа столами, которых было в изобилии.

Всем этим Хрущёв пытался подкрепить идею о том, что раз и навсегда был положен конец «тягостному периоду», «диктатуре», «мрачному анализу» вещей и официально начался «новый период», период «демократии», «свободы», «творческого подхода» к событиям и явлениям как в Советском Союзе, так и за его пределами,

Первый отчётный доклад, с которым на съезде выступил он и который рекламировался на всех перекрёстках как «огромный вклад» в сокровищницу марксизма-ленинизма, как «творческое развитие» нашей науки, фактически представляет собой официальную хартию современного ревизионизма. Ещё в те дни буржуазия и реакция предавали исключительно большой огласке «новшества» Хрущёва, открыто говорили о коренных изменениях, происходивших в Советском Союзе, в политической и идеологической линии Коммунистической партии Советского Союза.

С радостью приветствуя крутой и коренной поворот Хрущёва, реакция и буржуазия в то же время иногда считали этот поворот «более опасными для своих интересов, чем линию времени Сталина. Эти «упрёки» буржуазии Хрущёв и хрущёвцы использовали в качестве аргументов для убеждения других в том, что «новая линия» была «правильной», «марксистской», но фактически источники беспокойства международной буржуазии заключались в чём-то другом: в лице Хрущёва и в его «новой политике» она усматривала не только нового союзника, но и нового и опасного соперника в борьбе за зоны влияния, ограбление, войны и захваты.

В последний день съезд проводил свою работу при закрытых дверях, так как предстояли выборы, поэтому мы не присутствовали на этих заседаниях. Фактически в тот день после выборов делегаты выслушали второй доклад Хрущёва. Это был пресловутый доклад против Сталина, так называемый секретный доклад, который на деле предварительно был прислан также югославским руководителям, а несколько дней спустя был вручён буржуазии и реакции в качестве нового «подарка» Хрущёва и хрущёвцев. После того, как был проработан с делегатами съезда, этот доклад был вручён для чтения и нам, как и всем другим зарубежным делегациям,

Его прочли только первые секретари братских партий, участвовавшие в съезде. Я прочёл его за ночь и, весьма потрясённый, передал его читать также двум остальным членам делегации. Что Хрущёв с компанией поставил крест на Сталине, на его облике и на его славном деле, это мы знали ещё раньше, в этом мы воочию убедились также в ходе работы съезда, где его имени ни разу не помянули добром. Но чтобы советские руководители могли записать на бумаге уйму обвинений и чудовищной ругани против великого и незабываемого Сталина, это нам и в голову не приходило. И тем не менее всё было чёрным по белому написано; доклад был зачитан советским коммунистам-делегатам съезда, был передан для чтения также представителям других партий, участвовавшим в работе съезда. Наши умы и наши сердца получили потрясающий, тяжёлый удар. Между собой мы говорили, что это была несусветная подлость с пагубными для Советского Союза и нашего движения последствиями, так что в тех трагических условиях долгом нашей партии было прочно стоять на своих марксистско-ленинских позициях.

Прочитав его, мы сразу вернули авторам их ужасный доклад. Нам незачем было взять с собой эту помойку низкопробных обвинений, выдуманных Хрущёвым. Это другие «коммунисты» взяли его с собой, чтобы передать реакции и оптом продавать его в киосках в качестве прибыльного бизнеса.

Вернулись мы в Албанию с разбитым сердцем за всё то, что увидели и услышали на родине Ленина и Сталина, но в то же время мы вернулись, получив большой урок: смотреть в оба, быть бдительными в отношении действий и позиций Хрущёва и хрущёвцев.

Прошло всего лишь несколько дней, и клубы чёрного дыма идей XX съезда стали расходиться повсюду.

Пальмиро Тольятти, наш близкий сосед, который с нами показал себя самым далёким и самым чуждым, в числе первых выступил в своей партии, бия себя в грудь. Он не только превознес до небес новые «перспективы», открытые съездом советских ревизионистов, но относительно многих из новых хрущёвских тезисов потребовал, чтобы за ним были признаны заслуги предшественника и «старого борца» за эти идеи. «Что касается нашей партии, - заявил Тольятти в марте 1956 года, - то мне кажется, что мы поступали смело. Мы всё время искали наш, итальянский способ развития по пути к социализму».

Как никогда оживились от радости белградские ревизионисты, а в остальных партиях стран народной демократии в духе тезисов Хрущёва не только стали проектировать будущее, но и пересматривать прошлое. Ревизионистские элементы, которые до вчерашнего дня изрыгали яд притаиваясь, теперь выступили совершенно открыто, чтобы рассчитаться со своими противниками; развернулась компания реабилитации предателей и осуждённых врагов, открылись двери тюрем, и многие из бывших осуждённых были посажены непосредственно на руководство партий.

Первой подала пример сама клика Хрущёва. На XX съезде Хрущёв хвастливо заявил, что в Советском Союзе было освобождено из тюрем и реабилитировано свыше 7000 человек, осуждённых при Сталине. Этот процесс продолжал углубляться.

Хрущёв и Микоян начали ликвидировать одного за другим и, наконец, всех вместе тех членов Президиума ЦК партии, которые впоследствии должны были быть квалифицированы как «антипартийная группам. Подставив ножку Маленкову, временно сменив его Булганиным, они взялись за Молотова. Это было 2 июня 1956 года. В тот день газета «Правда» открывалась крупным портретом Тито; словами «Добро пожаловать!» она приветствовала прибытие в Москву (Тито находился с визитом в Советском Союзе с 2 по 23 июня 1956 года) лидера белградской клики, а четвёртая её страница закрывалась сообщением из «хроники» о снятии Молотова с поста министра иностранных дел Советского Союза. В сообщении говорилось, что Молотов освобождался от этого поста «по своей просьбе», но фактически он освобождался в соответствии с условием, поставленным Тито в связи со своей первой поездкой в Советский Союз со времени разрыва отношений в 1948-1949 годах. И Хрущёв с компанией сразу же выполнили условие, поставленное Белградом, чтобы доставить удовольствие Тито, поскольку Молотов вместе со Сталиным подписал Письма, которые советское руководство направило югославскому руководству в 1948 году.

Позиции ревизионистских реакционеров крепли, и их противники в Президиуме - Маленков, Молотов, Каганович, Ворошилов и другие - уже стали яснее замечать ревизионистскую подоплёку и коварные планы, вынашиваемые Хрущёвым против Коммунистической партии Советского Союза и государства диктатуры пролетариата. На одном из заседаний Президиума Центрального Комитета партии в Кремле летом 1957 года, после многочисленных упрёков, Хрущёв остался в меньшинстве и, как нам собственными устами рассказывал Полянский, был снят с поста первого секретаря и назначен министром сельского хозяйства, поскольку был «специалистом по кукурузе». Однако это положение длилось всего лишь несколько часов. Хрущёв и его друзья втайне забили тревогу, маршалы окружили Кремль танками и войсками и отдали приказ даже мухи не выпускать из Кремля. С другой стороны, во все концы страны были направлены самолёты, чтобы привезти членов пленума ЦК КПСС. «Затем, рассказывал Полянский, это порождение Хрущёва, - мы ворвались в Кремль и потребовали впустить нас в зал заседания. Вышел Ворошилов, который спросил, чего мы хотели. Когда мы сказали, что хотим войти в зал заседания, он отказался наотрез. Когда мы сказали ему, что прибегнем к силе, он сказал: «Что тут происходит?». Но мы предупредили его: поменьше слов, иначе арестуем. Мы вошли в зал заседания и изменили положением. Хрущёв вновь взял власть в свои руки.

Итак, эти бывшие соратники Сталина, которые солидаризовались с клеветой, возведённой на его славное дело, после этой провалившейся попытки были названы «антипартийной группой» и получили сокрушительный удар от хрущёвцев. Никто не оплакивал их, никто не пощадил. Они утратили революционный дух, превратились в трупы большевизма, не были больше марксистами-ленинцами. Они присоединились к Хрущёву и согласились облить грязью Сталина и его дело; они попытались что-то предпринять, но не партийным путём, так как партия и для них не существовала.

Такая же участь ждала всех тех, кто так или иначе противился Хрущёву или становился уже ненужным ему. Годами подряд превозносились «огромные заслуги» Жукова, его деятельность периода Великой Отечественной войны была использована для того, чтобы облить грязью Сталина, его рука, как министра обороны, была использована для обеспечения торжества путча Хрущёва. Но позднее мы совершенно неожиданно узнали, что он был снят с занимаемых постов. В те дни Жуков находился у нас с визитом (Находился с визитом в Албании с 17 по 26 октября 1957 года.) Мы встретили его хорошо, как старого деятеля и героя сталинской Красной армии, беседовали с ним о проблемах нашей обороны, как и обороны социалистического лагеря, и не замечали чего-либо тревожного в его мыслях. Наоборот, поскольку приезжал из Югославии, где находился с визитом, он сказал нам: «Судя по тому, что я видел в Югославии, не понимаю, что она за социалистическая страна!». Из этого мы поняли, что он не был одного мнения с Хрущёвым. В тот же день, когда он уехал от нас, мы узнали, что он был снят с поста министра обороны СССР за «ошибки» и «тяжкие проступки» в проведении «партийной линии», за нарушение «законности в армии» и т.д. и т.п. Я не могу сказать, были или нет ошибки у Жукова в этом отношении, но вполне возможно, что имеются более глубокие причины.

Меня заинтриговало обращение с Жуковым на одной из встреч у Хрущёва. Не помню в каком году, но было это летом, я отдыхал на юге Советского Союза. Хрущёв пригласил меня на обед. Из местных были Микоян, Кириченко, Нина Петровна (супруга Хрущёва) и ещё кто-то. Из зарубежных гостей, помимо меня, были Ульбрихт и Гротеволь. Мы сидели на открытом воздухе, на веранде, ели и пили. Пришёл Жуков, Хрущёв пригласил его сесть. Жуков выглядел не в духе. Микоян говорит ему:

- Я - тамада, налей!

- Не могу пить, - отвечает Жуков. - Нездоровится.

- Налей, говорят тебе, - настаивал Микоян авторитетным тоном, - здесь приказываю я, а не ты.

Заступилась Нина Хрущёва:

- Анастас Иванович, - говорит она Микояну, - не заставляй его, раз ему нельзя.

Жуков замолчал и не наполнил стакан. Шутя с Микояном, Хрущёв изменил тему разговора.

Не возникли ли уже тогда противоречия с Жуковым и его стали оскорблять и показывать ему, что «приказывает» не он, а другие? Не начали ли Хрущёв и его друзья бояться силы, которой они сами облекли Жукова с целью взять власть в свои руки, и поэтому затем обвинили его в «бонапартизме»?! Не были ли сообщены Хрущёву сведения о взглядах Жукова на Югославию, прежде чем тот вернулся в Советский Союз?! Во всяком случае, Жуков исчез с политической арены, несмотря на четыре звезды Героя Советского Союза, ряд Орденов Ленина и бесчисленное множество других орденов и медалей.

После XX съезда Хрущёв высоко поднял и сделал одной из главных фигур в руководстве также Кириченко. Я познакомился с ним в Киеве много лет назад, когда он был первым секретарём на Украине. Этот краснолицый человек высокого роста, который не произвёл на меня дурного впечатления, принял меня не надменно и не только ради приличия. Кириченко сопровождал меня во многие места, которые я видел впервые, он показал мне главную улицу Киева, которая была построена совершенно заново, повёл меня в местечко, называемое Бабий Яр, известное истреблением евреев нацистами. Мы вместе с ним пошли в оперу, где послушали пьесу о Богдане Хмельницком, которого, помню, он сравнивал с нашим Скандербегом. Мне это было приятно, хотя и был уверен, что Кириченко только имя Скандербега запомнил из того, что информировали его чиновники об истории Албании. На мою любовь к Сталину он отвечал теми же терминами и тем же выражением восхищения и верности. Но, поскольку он был украинцем, Кириченко не упускал случая говорить и о Хрущёве, о его мудрости, умении, энергии и т.д. В этих естественных для меня в то время выражениях я не видел ничего дурного.

В Кремле много раз мне приходилось сидеть за столом рядом с Кириченко и беседовать с ним. После смерти Сталина устраивалось много банкетов, ибо в этот период советских руководителей, как правило, можно было встретить только на банкетах. Столы были денно и нощно накрыты, до отвращения заложены блюдами и напитками. Видя, как советские товарищи ели и пили, мне вспоминался Гаргантюа Рабле. Всё это происходило после смерти Сталина, когда советская дипломатия перешла к приёмам, а хрущёвский «коммунизм» иллюстрировался, помимо всего прочего, также банкетами, икрами и крымскими винами.

На одном из этих приёмов, когда рядом со мною сидел Кириченко, я громко сказал Хрущёву:

- Надо вам приехать и в Албанию, ведь вы всюду бывали.

- Приеду, - ответил мне Хрущёв. Тогда Кириченко говорит Хрущёву:

- Албания далеко, поэтому не давайте слово, когда поедете туда и сколько дней пробудете.

Мне, конечно, не понравилось его вмешательство и спросил его.

- Почему, вы, товарищ, проявляете такое недоброжелательство в отношении нашей страны?

Он сделал вид, будто сожалел о происшедшем, и, желая объяснить свой жест, сказал мне:

- Пока что Никите Сергеевичу нездоровится, нам надо беречь его.

Всё это были сказки. Хрущёв был здоров как свинья, ел и пил за четверых.

В другой раз (конечно, на приёме, по обычаю) мне снова привелось сидеть рядом с Кириченко. Со мной была и Неджмие. Это было в июле 1957 г., время, когда Хрущёв уже поладил с титовцами и в одно и то же время и льстил им, и нажимал на них. Титовцы делали вид, будто прельщались лестью, тогда как на давление и ножевые удары отвечали ему взаимностью. Хрущёв за день до этого, «в виде получения моего согласия», уведомил меня о том, что пригласит меня на этот ужин, на котором будут присутствовать также Живков с супругой, как и Ранкович и Кардель с супругами. Хрущёв, по привычке, шутил с Микояном. У него был такой комбинированный манер: стрелы, лукавство, ухищрения, ложь, угрозы он сопровождал издевательством над «Анастасом», который разыгрывал «шута короля».

Закончив вступление шутками «с шутом короля», Хрущёв, с рюмкой в руке, начал читать нам лекцию о дружбе, которая должна существовать между треугольником Албания-Югославия-Болгария и четырёхугольником Советский Союз-Албания-Югославия-Болгария.

- Отношения Советского Союза с Югославией, - сказал он, - шли не по прямой линии. Вначале они были хорошими, затем они охладели, позднее испортились, затем вроде наладились после нашей поездки в Белград. Затем взорвалась ракета (он имел в виду октябрьско-ноябрьские события 1956 года в Венгрии) и они снова испортились, но теперь уже создались объективные и субъективные условия для их улучшения. Отношения же Югославии с Албанией и Болгарией ещё не улучшились, и, как я уже сказал Ранковичу и Карделю, югославы должны прекратить агентурную деятельность против этих стран.

- Это албанцы не дают нам покоя, - вмешался Ранкович.

Тогда вмешался я и перечислил Ранковичу антиалбанские, саботажнические действия, заговоры и диверсионные акты, которые они предпринимали против нас. В тот вечер Хрущёв «был на нашей стороне», однако его критика в адрес югославов была беззубой.

- Я, - сказал им Хрущёв, размахивая рюмкой, - не понимаю этого названия вашей партии «Союз коммунистов Югославии». Что это за слово «Союз»? Далее, вы, югославы, возражаете против употребления термина «лагерь социализма». Ну-ка скажите нам, как его называть, «нейтральным лагерем», что ли, «лагерем нейтральных стран»? Все мы - социалистические страны, или же вы не социалистическая страна?

- Социалистическая, а как же! - ответил Кардель.

- Тогда приходите к нам, ведь мы - большинство, - заметил Хрущёв.

Всю эту речь, которую он держал стоя и которая изобиловала криками и жестами, «критическими замечаниями» в адрес югославов, Хрущёв произносил в рамках своих усилий сбить спесь с Тито, который никак не соглашался признать Хрущёва «старшиной» собрания.

Сидевший рядом со мною Кириченко слушал молча. Позднее он тихо спросил меня.

- Кто этот товарищ, которая сидит рядом со мною?

- Моя жена, Неджмие, - ответил я.

- Разве ты не мог сказать мне об этом раньше, а то я всё молчу, полагая, что она жена кого-либо из этих, - сказал он мне, указывая глазами на югославов. Он поздоровался с Неджмие и тогда стал бранить югославов.

Между тем Хрущёв продолжал «критиковать» югославов, убеждая их в том, что именно он (конечно, прикрываясь именем Советского Союза, КПСС) должен был стоять «во главе», а не кто-либо другой. Он имел в виду Тито, который, в свою очередь, старался поставить себя и югославскую партию выше всех.

- Было бы смешно, - сказал он им, - если бы мы стояли во главе лагеря, когда остальные партии не считались бы с нами, как было бы смешно, если бы какая-либо другая партия называла себя главой, когда остальные де считают её такой.

Кардель и Ранкович отвечали ему холодным видом, напрягая все силы, чтобы показаться спокойными, тем не менее, нетрудно было понять, что внутри у них бурлило. Тито наказал им решительно отстаивать его позиции, и они не нарушали слово, данное хозяину.

Диалог между ними длился, часто он прерывался выкриками Хрущёва, но я уже перестал обращать на них внимание. За исключением ответа Ранковичу, обвинившему нас в том, будто мы вмешивались в их дела, я ни словом не обменялся с ними. Всё время я разговаривал с Кириченко, и он чего только не наговорил на югославов и нашёл совершенно правильной по всем вопросам позицию нашей партии в отношении ревизионистского руководства Югославии.

Но и этот Кириченко впоследствии получил пощёчину от Хрущёва. Кириченко, которого иностранные обозреватели некоторое время считали вторым после Хрущёва, был послан в какой-то маленький захолустный городок России, конечно, почти в ссылку. Один наш слушатель какого-то военного учебного заведения, вернувшись в Албанию, рассказывал:

- Я ехал на поезде, как вдруг рядом со мною уселся какой-то советский пассажир, достал газету и стал читать. Через некоторое время бросил газету и, как уже принято, спросил меня: «Куда едете?». Я ответил. Подозревая меня из-за моего произношения русских слов, он спросил: «Какой вы национальности?». «Я албанец», говорю ему. Пассажир удивился, обрадовался, посмотрел на двери вагона, повернулся ко мне и, крепко пожав мне руку, сказал: «Я восхищаюсь албанцами». Я, - говорит наш офицер, - был удивлён его поведением, так как в это время мы уже включились в борьбу с хрущёвцами. Это было после Совещания 81 партии. «А вы кто?», спросил я, - рассказывает офицер. - Он и отвечает:

«Я - Кириченко». Когда он назвал свою фамилию, - продолжает офицер, - я понял, кто он такой, и начал было беседу с ним, но он тут же сказал мне: «Не играть ли нам в домино?». - Давайте! - ответил я, и он достал из кармана коробку с костяшками и мы начали играть. Я вскоре понял, почему он хотел играть в домино. Он хотел что-то мне сказать и оглушить свой голос стуком костяшек по столику. И он начал: «Молодец ваша партия, разоблачившая Хрущёва. Да здравствует Энвер Ходжа! Да здравствует социалистическая Албания!». И так мы завязали очень дружескую беседу под стук костяшек домино. Между тем, как мы беседовали, в наше купе вошли другие люди. Он в последний раз стукнул костяшкой и сказал: «Выстаивайте, передайте привет Энверу», и, взяв газету, углубился в чтение, делая вид, будто мы совершенно не знали друг друга, - закончил наш офицер.

Чего только не делали Хрущёв и его сообщники, чтобы распространить и насадить во всех остальных коммунистических и рабочих партиях свою явно ревизионистскую линию, свои антимарксистские и путчистские действия и методы. И мы увидели, что вскоре хрущевизм расцвёл в Болгарии и Венгрии, в Восточной Германии, Польше, Румынии и Чехословакии. Широкий процесс реабилитации под маской «исправления ошибок, допущенный в прошлом», превратился в невиданную кампанию во всех бывших народно-демократических странах. Везде распахнулись двери тюрем, лидеры других партий вступили в соревнование: кто выпустит из тюрем быстрее и больше осуждённых врагов, кто предоставит им больше постов вплоть до руководства партии и государства. Газеты и журналы этих партий каждый день помещали коммюнике и сообщения об этой весне ревизионистской мафии, они завалили свои страницы выступлениями Тито, Ульбрихта и других ревизионистских лидеров, тогда как «Правда» и ТАСС спешили подчёркивать эти события и рекламировать их как «передовой пример».

Мы видели, что происходило, чувствовали всё растущее давление, которое на нас оказывалось со всех сторон, но мы ни на йоту не сдвигались с нашей линии и с нашего пути.

Это не могло не разгневать прежде всего Тито и его сообщников, которые, в восторге от решений XX съезда и от того, что происходило в других странах, ждали, чтобы и в Албании произошёл глубокий переворот. Титовцы, работавшие в югославском посольстве в Тиране, усилили свою деятельность против нашей партии и нашей страны.

Воспользовавшись нашим корректным поведением, как и льготными условиями, которые были созданы им у нас для исполнения их обязанностей, югославские дипломаты в Тиране, по приказу и указаниям Белграда, стали вновь оживлять и активизировать свою старую агентуру в нашей стране, ориентировали её и подали сигнал к атаке. Провалившаяся попытка на Тиранской партийной конференции в апреле 1956 года напасть на руководство нашей партии была делом белградских ревизионистов, но была в то же время также делом Хрущёва и хрущёвцев (Ревизионистские элементы, злоупотребляя внутрипартийной демократией и воспользовавшись пассивной позицией камуфлированного врага, Бечира Балуку, в то время представителя Центрального Комитета, создали на этой конференции натянутую обстановку. При помощи своих представителей, которым удалось проскочить в делегаты, они выдвинули свою антимарксистскую платформу в духе XX съезда КПСС с тем, чтобы атаковать марксистско-ленинскую линию и марксистско-ленинское руководство АПТ. Как выяснилось впоследствии, их деятельность была подготовлена втайне югославским посольством в сообщничестве с советским посольством в Тиране через внутренних агентов, поставивших себя на службу югославской разведке, во главе с политагентом М. Шеху, деятельность которого в то время ещё не была раскрыта. (См.: Энвер Ходжа, «Избранные произведения», т. II, Издательство «8 Нентори», Тирана, 1975, изд. на рус. яз., стр. 496-523, как и «Титовцы» (Исторические записки). Издательство «8 Ненторий», Тирана, 1983, изд. на рус. яз., стр. 600-623). Последние своими ревизионистскими тезисами и идеями стали вдохновителями заговора, тогда как титовцы и их тайная агентура - его организаторами.

Однако, увидев, что и этот заговор провалился, советские руководители, прикидывавшиеся нашими закадычными друзьями и принципиальными людьми, не преминули прибегнуть также к открытому давлению и открытым требованиям.

Накануне III съезда нашей партии, который проводил свою работу в последние дни мая и в начале июня 1956 года (III съезд АПТ проходил с 25 мая по 3 июня 1956 года), Суслов совершенно без обиняков потребовал от нашего руководства «пересмотреть» и «исправить» свою линию прошлого.

- Нашей партии нечего пересмотреть в своей линии, - бесповоротно сказали мы ему. - Мы ни разу не допускали грубых, принципиальных ошибок в политической линии.

- Вы должны пересмотреть дело ранее осуждённых вами Кочи Дзодзе и его товарищей, - сказал нам Суслов.

- Они были и остаются изменниками и врагами нашей партии и нашего народа, врагами Советского Союза и социализма, - резко ответили мы ему. Даже если бы мы сто раз пересмотрели процессы по их делу, мы сто раз квалифицировали бы их только врагами. Таковой была их деятельность.

Тогда Суслов стал говорить о том, что происходило в других партиях и в самой КПСС. о «более великодушном», «более гуманном» подходе к этому вопросу.

- Это, - сказал он, - произвело большое впечатление на народы, они положительно относятся к этому. Так оно должно быть и у вас.

- Наш народ стал бы забрасывать нас камнями, если бы мы реабилитировали врагов и предателей, тех, кто пытался надеть стране оковы нового рабства, заявили мы идеологу Хрущёва.

Увидев, что так ничего не выйдет, Суслов пошёл на попятную.

- Хорошо, - сказал он, - если вы убеждены в том, что они враги, то пусть они такими и останутся. Но вам надо сделать одно: не говорить об их связях с югославами, больше не называть их агентами Белграда.

- Мы здесь говорим о правде, - сказали мы ему. - А правда такова, что Кочи Дзодзе и его сообщники по заговору были стопроцентными агентами югославских ревизионистов. Мы во всеуслышание заявляли о враждебных нашей партии и нашей стране связях Кочи Дзодзе с югославами, предали гласности множество фактов, свидетельствующих об этом. Они хорошо известны советскому руководству. Быть может, вы ещё не знакомы с фактами и, поскольку вы настаиваете на вашем мнении, я приведу вам некоторые из них.

Суслов с трудом сдерживал гнев. Мы хладнокровно перечислили ему некоторые из основных фактов, и в заключение сказали: - Такова правда о связях Кочи Дзодзе с югославскими ревизионистами.

- Да, да! - с нетерпением повторил он.

- Тогда как же можно исказить эту правду?! - спросили мы его. - И позволительно ли партии ради того, чтобы угодить тому или другому скрывать или извращать то, что доказано бесчисленными фактами?

- Но ведь иначе нельзя улучшить отношения с Югославией, - фыркнул Суслов.

Всё стало для нас более чем ясно. За «братским» вмешательством Суслова, скрывались сделки между Хрущёвым и Тито.

По всей вероятности, титовская группа, которая теперь уже завоевала себе почву, добивалась побольше пространства, побольше экономических, военных и политических выгод. Тито настоятельно требовал от Хрущёва реабилитации таких титовских предателей, как Кочи Дзодзе, Райк, Костов и другие. Однако в нашей стране это желание Тито не исполнилось, тогда как в Венгрии, Болгарии, Чехословакии он добился своего. Там предатели были реабилитированы, а марксистско-ленинское руководство партий было подорвано. Это было общим делом Хрущёва и Тито. Тито считал нас занозой в ноге, однако наша позиция по отношению к нему была твёрдой и незыблемой. Даже если бы враги осмелились предпринять какие-либо действия против нас, мы противодействовали бы. Тито давно знал это, но знал и убеждался в этом также Хрущёв. который, естественно, был склонен сузить дороги Тито, не дать ему пастись на тех «лугах», которые Хрущёв считал своими.

Примерно 15-20 дней спустя после III съезда нашей партии, в июне 1956 года, я находился в Москве на совещании, о котором я говорил выше и в котором принимали участие руководители партий всех социалистических стран. Хотя целью совещания было обсуждение экономических вопросов, Хрущёв, по привычке, воспользовался случаем и коснулся всех других проблем.

Там, в присутствии всех представителей остальных партий, своими собственными устами он признал, что Тито оказывал на него давление в целях реабилитации Кочи Дзодзеи других врагов, осуждённых в Албании.

- С Тито, - сказал, в частности, Хрущёв, - мы обсуждали вопрос об отношениях Югославии с другими странами. Поляками, венграми, чехами, болгарами и другими Тито был доволен, а об Албании он говорил с явной нервозностью, махая руками и ногами. «Албанцы, - сказал мне Тито, - не в порядке, они не на верном пути, не признают допущенных ими ошибок, они ничего не понимают из всего происходящего».

Повторяя слова и обвинения Тито, Хрущёв фактически также нашёл подходящий случай выразить свою злобу и недовольство нами по поводу того, что мы на нашем съезде не реабилитировали Кочи Дзодзе, которого Тито, - подчеркнул Хрущёв, - назвал великим патриотом.

- Когда говорил об албанских товарищах, Тито весь дрожал, но я возразил ему и сказал, что это - внутренние дела албанских товарищей, они сумеют разрешить их, - продолжал «докладывать» нам Хрущёв, стараясь заверить нас в том, что он имел крупный спор с Тито. Но мы уже знали смысл беспрерывных лобзаний и споров между этими двумя трубадурами современного ревизионизма.

Погрузившись по горло в болото измены, Тито составил много заговоров против социалистических стран. Но, когда изменил Хрущёв, он обратился в «павлина» и стал прикидываться «учителем» Хрущёва. Тито вправе требовать много от него и он не отстал в этом отношении. Он стремился заставить Хрущёва подчиниться ему и поступать по его приказам. За Тито стояли американский империализм и мировая реакция, вот почему Хрущёв проводил тактику сближения с Тито, старался перетянуть его на свою сторону, задобрить его, а затем задушить. Но ведь он имел дело с Тито, который также проводил тактику сближения с Хрущёвым, чтобы навязать ему свою волю, а не подчиниться ему, диктовать ему, а не получать от него приказы, получать как можно больше помощи без каких-либо условий и заставить Хрущёва подчинить ему всех противников Белграда, в первую очередь Албанскую партию Труда.

Вот почему Хрущёв проводил в отношении Тито довольно зигзагообразную линию, он то был «на короткой ноге» с ним, то сердился, то атаковал и бранил его, то отступал, чтобы снова критиковать его. Это был результат непринципиальной политики. Тито и Хрущёв были двумя ревизионистами, двумя агентами капитализма, у которых было много общего, но были и противоречия, проявлявшиеся в зигзагообразных взаимоотношениях между Хрущёвым и Тито, которые продолжают оставаться такими и поныне между Тито и преемниками Хрущёва.

Ничего марксистско-ленинского не было в их действиях и позициях. Они руководствовались контрреволюционными целями и стали головой ревизионизма, являющегося капитализмом на новый лад, врагом единства народов, поджигателем реакционного национализма, сторонником установления и усиления самой свирепой фашистской диктатуры, не позволяющей ни малейших признаков даже формальной буржуазной демократии. Ревизионизм есть идея и действие, руководящие поворотом страны от социализма к капитализму, превращением коммунистической партии в фашистскую партию, сторонник идейного хаоса, разброда, разврата, репрессии, произвола, нестабильности, продажи родины с молотка. Эта трагедия произошла в Советском Союзе и в других ревизионистских странах. Эту ситуацию создали Хрущёв и хрущёвцы, её поощряли и ей способствовали американский империализм и мировой капитализм.

Проектирование империи

По пути превращения социалистических стран в русские губернии. Перестановки в болгарском руководст