Глава первая. Первые шаги Нерона — императора

 

Нерон был провозглашен императором 13 октября 54 года, а на следующий день римский сенат принял декрет о торжественном погребении Клавдия и его официальном обожествлении, на чем настаивала главным образом Агриппина. Этим актом упрочивалось положение Нерона на императорском троне. Жрицей сопричисленного к богам Клавдия назначили Агриппину, на которую возложили исполнение всех обрядов, связанных с почитанием нового божества. Как облеченной высоким жреческим саном, ей выделили двух ликторов, которым надлежало повсюду сопровождать ее в качестве почетного эскорта.

В устройстве и проведении погребальных торжеств Агриппина участвовала лично. Во время похорон она вместе с другими женщинами исполнила хвалебный гимн, написанный в честь умершего императора:

 

Рыдайте сильней, стенайте, друзья,

Пусть Форум кругом ваш вопль огласит:

Скончался, увы, великий мудрец!

Храбрее его не рождалось на свет!

 

Это были обычные ритуальные восхваления. Прозвучавшие из уст плачущих женщин, они ни у кого улыбки не вызвали.

После того, как плакальщицы смолкли, на ростральной трибуне Форума появился молодой император и с чувством произнес умершему надгробный элогий. В своем похвальном слове Нерон говорил о знатности рода Клавдия, перечислил консульства и триумфы его предков. Затем он вспомнил о научных занятиях покойного и о том, что в его правление Римская империя никогда не подвергалась опасности со стороны внешних врагов.

Сначала речь Нерона слушали с сочувствием и вниманием. Но стоило ему упомянуть о мудрости и дальновидности Клавдия, как среди стоящих в первых рядах сенаторов и консуляров началось движение, послышались смех и прысканье тех, кто пытался его подавить; вскоре смех перекинулся на соседние ряды, и вот уже все перестали сдерживаться, и погребальная речь завершилась всеобщим весельем.

Нерон был великолепен. Он ни разу не улыбнулся и, сохраняя уважение к покойному, не сбиваясь и не теряя нити изложения, невозмутимо произнес заготовленную речь до конца. Впрочем, всем было известно, что ее автор — Сенека.

Теперь Нерону по случаю вручения ему верховной власти предстояло выступить в сенате. К этому выступлению он готовился с особой тщательностью. Поблагодарив сенаторов за оказанное ему доверие, он сказал:

— Отцы — сенаторы, мне несказанно повезло, ведь моя юность протекала в мирной и спокойной обстановке. Мне неведомы страдания, приносимые междоусобными войнами. Неведомы мне и семейные раздоры. Я не знаю, что такое ненависть, обида и жажда мщения. А посему мне ничто не препятствует руководствоваться только здравым смыслом и добродетелями, завещанными римлянам от предков. Я не собираюсь быть единоличным судьей во всех делах. Я рассчитываю на помощь всех вас, благоразумных и благонамеренных граждан великого государства. Если кто—то в Риме надеется, что я по молодости и неопытности буду потакать произволу кучки могущественных, но недобросовестных людей, буду терпеть под своей кровлей продажность, заискивание и низкопоклонство, скажу сразу — они ошибаются. У меня нет недостатка в советчиках, как наилучшим образом управлять Римским государством. Примером мне будет служить мудрое правление Августа. Я обещаю вам, что мой дом и государство будут решительно отделены друг от друга. Я также обещаю, что без нужды не буду вмешиваться в дела сената.

— Вы мне доверили императорскую власть, вам я вручаю управление империей.

Эта речь так понравилась сенаторам, что они постановили вырезать ее на колонне из серебра и зачитывать в сенате в начале каждого года.

«Объявив, что будет править по начертанию Августа, Нерон, — пишет Светоний, — не пропускал ни единого случая показать свою щедрость, милость и мягкость». «Он не нарушил своего обещания, — подтверждает Тацит, — и сенат действительно вынес по собственному усмотрению Немало решений».

Первое время Нерон не раз демонстрировал, что он одушевлен лучшими намерениями, и его отношения с сенатом были прямо — таки идиллическими. Сенату были возвращены многие из прерогатив в сфере судебной и законодательной власти. Был проведен закон, запрещавший брать на себя защиту в суде за деньги или какое—либо другое вознаграждение. Квесторы освобождались от разорительной для себя обязанности давать за свой счет гладиаторские бои.

Разъяренная уступчивостью сына, Агриппина пыталась опротестовать эти решения сената, поскольку ими отменялись указы теперь уже божественного Клавдия. Так как появляться в Курии, где проходили заседания сената, женщинам было запрещено, она добилась, чтобы некоторые вопросы обсуждались сенаторами в обширном зале дворца, в котором предварительно была пробита в стене брешь, скрытая ковром. Спрятавшись за ним, Агриппина могла слышать все, что говорили сенаторы.

От своего имени Нерон отменил или частично сократил обременительные подати, принял меры против доносчиков, раздал городскому плебсу по четыреста сестерциев на человека, что равнялось полугодовому жалованию легионера, обедневшим сенаторам из знатных родов назначил ежегодное пособие, причем некоторым — доходящее до пятисот тысяч, преторианцев на месяц освободил от платы за хлеб.

Поведение Нерона и его первые правительственные акты склоняли римлян к мысли, что их надежды осуществились. Молодой принцепс вел себя как заботливый правитель, исполненный уважения к согражданам и правам сената. Законы в государстве почитались, провинции управлялись без нареканий, лихоимство наместников и взяточничество чиновников незамедлительно карались. Заметно уменьшилось могущество вольноотпущенников, их поведение стало менее вызывающим. Казалось, что вновь римляне дышат забытым воздухом республиканской свободы, отнятой у них Юлием Цезарем.

Начало правления юного Нерона было просто блестящим. Возможно, в этом была заслуга матери и наставников. Более вероятным, однако представляется, что они и новое окружение еще не успели развратить его. Когда среди прочих знаков отличия ему был предложен титул «отца отечества», он отклонил его как чрезмерный.

— Разве может семнадцатилетний человек называться отцом людей, которые годятся ему в деды? — произнес он с укором.

Однажды к нему явилась группа сенаторов.

— Император, — сказали они, — позволь нам установить тебе памятник из золота или серебра. Мы поместим его в Курии, чтобы, даже отсутствуя, ты всегда был с нами.

— Я еще должен его заслужить, — скромно ответил Нерон, отклоняя предложения льстецов.

Точно так же он воспротивился решению сената считать началом года не первое января, а декабрь — месяц, в котором он родился.

Казалось, император совершенно глух к славословиям и лести. Единственное, что он попросил у сенаторов — соорудить статую своему отцу, Гнею Домицию Агенобарбу. Но такое проявление сыновних чувств произвело на всех благоприятное впечатление.

У Нерона была великолепная память на лица и имена. Это качество сыграло хорошую службу, потому что самолюбию многих римлян льстило, что при встрече император приветствует их по имени, не обращаясь к помощи номенклатора — раба, в обязанности которого входило подсказывать своему хозяину имена встречных.

В судебных разбирательствах он не стремился непременно засудить обвиняемого, с приговором никогда не спешил и по возможности переносил решение вопроса на следующий день. Привлекать к суду лишь по подозрению или навету он вообще избегал. Так, им было отклонено обвинение против сенатора Каррината Целера, выдвинутое его рабом, и проявлена снисходительность к Плавтию Латерану, который был исключен из сенаторского сословия за прелюбодейную связь с Мессалиной и теперь с его благоволения вновь восстановлен в сенате. Многим запомнилось, как Нерон, ставя свою подпись под смертным приговором какому—то уголовнику, убившему человека, тяжело вздохнул и произнес:

— О если бы я не умел писать!

Одно лишь омрачало атмосферу тех месяцев — необузданное честолюбие и мстительность Агриппины, не замедлившей расправиться со своим главным врагом, вольноотпущенником Нарциссом. Он возвратился в Рим, как только узнал о смерти Клавдия, и прилагал все силы к тому, чтобы примириться с матерью — императрицей. Однако его попытки успехом не увенчались. Его не спасло даже то, что он сжег все документы, компрометирующие Агриппину и ее окружение. К Нарциссу был послан центурион с поручением убить его. Эти вестники смерти сделались обычным явлением в жизни Рима еще со времени правления Тиберия.

Испросив разрешения попрощаться со своей любимицей, белой комнатной собачкой, единственным верным ему существом, Нарцисс мужественно принял смерть.

После того как Нарцисс был устранен, Агриппина немедленно реорганизовала императорский совет, на котором при Клавдии обсуждались все вопросы еще до того, как они оглашались в сенате. Теперь совет состоял из пяти человек. Сенека взял на себя обязанности государственного секретаря. Бурр заправлял военными делами. Паллант продолжал занимать пост министра финансов и отвечал за всю бухгалтерию. Место Нарцисса, в чьем ведении находились императорская переписка и канцелярия, занял теперь вольноотпущенник греческого происхождения Дорифор. За собой Агриппина закрепила главную роль премьер — министра. Получив от Нерона полную свободу действий, она сделалась по сути дела его регентшей.

Вскоре на совете было принято решение умертвить Юния Силана, единственная вина которого заключалась в том, что он приходился братом Луцию Силану, некогда обрученному с Октавией. Когда Агриппина расторгла эту помолвку, Луций Силан демонстративно покончил с собой в день свадьбы Агриппины и Клавдия. Страшась возмездия со стороны его брата, прямого потомка Августа, императрица убедила членов совета подослать к нему убийц и для исполнения этого грязного дела предложила всадника Публия Целера и вольноотпущенника Гелия.

В тот момент Юний Силан находился далеко от Рима, в провинции Азии, где он исполнял свои проконсульские обязанности. Убийцы отравили Силана среди пира, причем действовали так неумело, что все, включая саму жертву, поняли, что это намеренное отравление.

Едва Нерону исполнилось семнадцать лет, как в Рим пришло известие о начавшейся на Востоке войне. В сопредельную Римской империи Армению вторглись парфяне. Под командованием энергичного царя Вологеза они захватили территорию своего западного соседа и теперь угрожали границам Римской империи. Армения находилась под покровительством Рима, и претенденты на армянскую корону получали ее лишь с согласия римского сената.

В столице горячо обсуждали, сможет ли юный принцепс, управляемый женщиной и философом, справиться с захватчиками. Нерон всех удивил своими исключительно разумными распоряжениями. Для спасения Армении был выбран один из лучших полководцев того времени, Гней Домиций Корбулон, прекрасно зарекомендовавший себя в Германии. Вскоре все было подготовлено для военного похода в Армению. Но парфяне еще не чувствовали себя готовыми к схватке с римлянами и покинули захваченную ими территорию, не дожидаясь прибытия Корбулона, который остался очень недоволен таким исходом.

В Риме же бескровное завершение конфликта вызвало всеобщее ликование. Нерона прославляли как спасителя мира. Нашлись льстецы, которые предложили установить ему в храме Марса Мстителя статую таких же размеров, как статуя самого бога. Но это и другие предложения, явно отдающие низкопоклонством, Нерон благоразумно отклонил.

Приблизительно в это же время в римском дворцовом церемониале произошло важное изменение: присутствие Агриппины на официальных приемах было признано нецелесообразным. Эта уступка, сделанная Клавдием жене, вызывала постоянные нарекания со стороны сенаторского сословия и воспринималась римлянами как проявление слабости престарелого императора. И вот теперь Сенека и некоторые из его окружения решили, что настало время положить конец этой постыдной практике, оскорбительной для мужского достоинства сенаторов. Присутствие женщины на государственных аудиенциях, говорили они, дискредитирует доброе имя Рима и роняет в глазах чужеземцев представление о его могуществе, поэтому Агриппине не следует являться на официальные церемонии.

Однако Агриппина к их рекомендациям осталась глуха и, когда император и его министры принимали делегацию из Армении, она неожиданно для всех появилась в зале заседаний и направилась прямо к императорскому возвышению, намереваясь сесть рядом с сыном. Все присутствующие оцепенели и потеряли дар речи. Один лишь Сенека что—то быстро произнес на ухо Нерону. Тот немедленно поднялся со своего кресла и пошел навстречу матери. Обнял ее, поцеловал, осведомился о здоровье и после короткого разговора попросил оставить его одного с армянским посольством. «Так под видом сыновней почтительности, — пишет Тацит, — удалось избежать бесчестья».

 

Глава вторая. Уроки Сенеки

 

Сенека решил во что бы то ни стало вырвать Нерона из—под опеки матери. Человек исключительно тщеславный, он рассчитывал на гораздо большее, чем имел, — стать главным советником императора и заправлять всей политикой Римской империи.

Сперва подспудно, затем все более открыто он начал склонять своего воспитанника к отказу от сотрудничества с сенатом ради укрепления сильной единоличной власти. Подталкивая Нерона к установлению тоталитарного режима, Сенека дал ему теоретическое обоснование в специальном трактате «О милосердии», отрывки из которого постоянно зачитывал влюбленному в него ученику. Идеи Сенеки о тиранической форме правления шли вразрез со свободолюбивой традицией республиканского Рима, но философ упорно вдалбливал их в юношу.

«Цивилизация — это дисциплина, — поучал Сенека. — Монарх — обруч, который скрепляет государство. Рим прекратит повелевать, как только перестанет повиноваться. Властитель и государство так связаны между собой, что их невозможно уже отделить друг от друга, не вызвав гибели обоих. Император нуждается в силе, как государство нуждается в правителе».

К милосердию же Сенека призывал Нерона лишь как к средству, способному оградить его от опасностей, которым неизбежно подвергается тот, кто правит. «Лучшая безопасность правителя — мягкость. Частое мщение обуздывает единицы и порождает ненависть сотен. Как подрезанные деревья умножают свои побеги, так жестокость монарха, уничтожив немногих врагов, увеличивает их число».

Конечно, Сенека не ограничивался только апологией «просвещенного тирана». Он прекрасно понимал, что для того, чтобы что—то изменить в императорском дворце, одних слов недостаточно. Надо прежде всего сделать другим самого Нерона, но пока он остается под влиянием матери, эта задача невыполнима. Поскольку Агриппина держала себя с сыном исключительно сурово, требуя от него беспрекословного повиновения, Сенека, хорошо изучивший характер своего питомца, быстро смекнул, что легче всего отдалить его от матери, поощряя в нем дурные наклонности, к некоторым из которых — лицемерию, сластолюбию, жестокости — он имел явное предрасположение. Как педагог и философ, Сенека хорошо знал, что порок преобразует человека гораздо быстрее и глубже, чем добродетель.

Очень скоро Сенека нашел себе помощника. В деле развращения Нерона ему с энтузиазмом взялся помогать вольноотпущенник Дорифор. Оба энергично приступили к систематическому растлению семнадцатилетнего императора. Об этом прямо говорит Дион Кассий: «Они предоставили Нерону возможность отдаться страстям для того, чтобы, утолив их без чрезмерного ущерба для государства, он изменил затем образ жизни. А то, что душа молодого человека, предоставленная себе самой и подталкиваемая к удовольствиям и распутству, оставшись без порицания, не только не может никогда насытиться, но останется навсегда ими испорченной, — они игнорировали… Нерон посещал пирушки, чревоугодничал, пьянствовал, вступал в беспорядочные любовные связи и, видя, что дела государства идут одинаково хорошо, пришел к убеждению, что это было именно то, что от него хотели, и уже без удержу отдался все возрастающему разврату».

В выборе друзей Нерон был не особенно щепетилен. В тот период он сблизился с Клавдием Сенеционом и Марком Отоном, будущим императором. Последний был очень хитер и расчетлив. С ним мы еще встретимся на страницах этой книги. Уже в детстве он проявил свои дурные наклонности, страсть к мотовству и разврату, за что не раз бывал сечен отцом. Вскоре к этой троице присоединился мимический актер Парис и некоторые другие молодые люди. Все они были старше и опытнее Нерона.

В компании этих сорвиголов Нерон начал совершать набеги на улицы ночного Рима. В сущности, он был еще очень юн и, как многих людей незрелого возраста, его тянуло на озорство и мальчишечьи шалости. Он был уверен, что накладных волос, плаща и круглой войлочной шапки вольноотпущенника вполне достаточно, чтобы сделаться неузнаваемым. Едва смеркалось, он покидал дворец и вместе со своими дружками слонялся по кабакам, бродил по переулкам, посещал кварталы, населенные проститутками, взламывал двери домов и лавок, нападал на припозднившихся прохожих и колотил их. Впрочем, ничто не ново под луной. Когда—то его прадед Марк Антоний, переодевшись слугой, в компании с Клеопатрой вот так же шатался по улицам ночной Александрии и выделывал такие же безумные вещи, и не раз оказывался участником потасовок вроде тех, которые затевал теперь в Риме его правнук.

Заводилой был Отон, признанный самым изобретательным в разного рода увеселениях. Именно он придумал развлечение, очень веселившее друзей. Схватив зазевавшегося или подвыпившего прохожего, они подбрасывали его на растянутом плаще. Вопли и мольбы несчастной жертвы, взлетавшей в воздух, приводили молодчиков в неописуемый восторг.

Эти далеко не безобидные забавы иногда оканчивались плохо для распоясавшихся хулиганов. Некоторые прохожие, хотя и застигнутые врасплох, быстро приходили в себя и давали решительный отпор обидчикам. И на следующий день принцепс красовался перед придворными с синяком под глазом.

Однажды в ночной стычке Нерону основательно намяли бока. Ему досталось ударов гораздо больше обычного. Это постарался Гай Юлий Монтан, сын римского сенатора. Возвращаясь в поздний час домой, он подвергся нападению шайки Нерона. Возможно, все обошлось бы несколькими крепкими тумаками, но подвыпивший Нерон стал приставать к молоденькой жене Монтана и оскорблять ее. Вне себя от ярости Монтан так вздул хулигана, что тот лишился сознания. Из—за многочисленных ссадин и кровоподтеков, полученных в драке, Нерон в течение нескольких дней не мог показаться на улицах Рима.

Узнав о том, что он избил самого императора, Монтан был так напуган, что ничего лучшего не придумал, как письменно принести принцепсу свои извинения. Это было непростительной ошибкой. Нерону и раньше попадало в ночных драках, но он пребывал в убеждении, что остался неузнанным. Если же Монтан знал, что поднимает руку на императора, значит, он сознательно совершил преступление в оскорблении величества и должен умереть.

Отныне Нерон отправлялся на свои ночные вылазки только в сопровождении преторианцев и гладиаторов, которым было велено держаться в стороне и вмешиваться лишь в случае опасности. Но в Риме уже прослышали, что Нерон затевает по ночам уличные потасовки, и при стычках сопротивления ему уже не оказывали.

Из этой ситуации быстро извлекли выгоду профессиональные преступники. Невидимые в ночном мраке, они стали выдавать себя за императора, чтобы жертвы их разбоя вели себя смирно.

Если Нерона порицали за бесчинства, творимые им под покровом ночи, то его наставника Сенеку осуждали за поступки, совершаемые при свете дня. Многие римляне находили возмутительным и постыдным тот факт, что Сенека за четыре года жизни при дворе скопил триста миллионов сестерциев — сумму, равную той, которую вольноотпущенник Паллант нажил неутомимым воровством в течение всей своей жизни.

Нашелся человек, который не побоялся возвысить свой голос против Сенеки. Это был Публий Суиллий.

— Философ, лицемерно проповедующий умеренность, — говорил он повсюду, — сделал себе карьеру через постель тетки Нерона. Этот человек погряз в нудных занятиях с неопытными юношами, которым он морочит голову своим уже набившим всем оскомину морализаторством. Проницательный Клавдий в свое время отправил его в ссылку. Теперь он вернулся. Мало того, он втерся во дворец. Благодаря какой мудрости и каким наставлениям философов он за короткий срок нажил огромное состояние? Всем известно, что он крутится возле бездетных стариков, заставляя их переписывать свои завещания на его имя. Он занимается грязным ростовщичеством, под грабительские проценты ссужая деньги в Италии и провинциях.

Суллию, конечно, не поздоровилось. Но отделался он сравнительно легко, кончив свои дни в ссылке на Балеарских островах.

 

Глава третья. Открытие любви

 

Как только Нерон стал императором, Сенека попросил, чтобы тот не целовал его при людях. Возможно, такая сдержанность преставлялась ему более подобающей для принцепса. Но скорее всего, он опасался, как бы не обнаружилось, что между ним и его пылким учеником существуют гомосексуальные отношения. Опытный педераст, он не только растлил доверенного ему мальчика, но и толкнул на путь мужеложства. Как известно, Клавдий был совершенно равнодушен к лицам своего пола. С появлением Сенеки во дворце этот вид половых отношений стал практиковаться и в императорской семье. «Уроки», преподанные учителем, Нерон «закреплял» со своим сводным братом Британником.

В древнем Риме гомосексуализм не считался чем—то постыдным и неким извращением. Наоборот, в любви к мальчикам древние находили особый шик. И здесь, как во многом другом, примером для римлян служили греки. Римляне могли подтрунивать над отношениями такого рода, но им не пришло бы в голову осудить их. Предосудительной считалась связь только между римскими гражданами, но к их услугам в Риме всегда было множество мальчиков — рабов со всех концов света.

Воспитание Сенеки уже начало давать свои первые результаты. Ночные кутежи, драки на улицах города, беспорядочные половые связи способствовали проявлению у Нерона таких качеств, как наглость, жестокость, распущенность. «Когда постепенно дурные наклонности в нем окрепли, — замечает Светоний, — он перестал шутить и прятаться и бросился, уже не таясь, в еще худшие пороки».

Свою жену он теперь открыто ненавидел и избегал оставаться с ней наедине. А если иногда и заходил в ее спальню, то лишь с одной мыслью: задушить ее во сне. Как—то в покоях Октавии Нерон заметил темноглазую черноволосую девушку, которую прежде никогда не видел. Это была сириянка Акте. Все древние историки единодушно признают ее обаяние и чарующую красоту. Она была наделена прелестью, присущей только восточным женщинам. Столь очаровательной девушки Нерон в своей жизни еще не встречал. Странно, как он до сих пор не обратил на нее внимания. Не мог же Нерон знать, что эта встреча была подстроена Сенекой. Хитрый лис опасался, как бы юный принцепс, ведя беспорядочную сексуальную жизнь, не оказался вскоре добычей какой—нибудь опытной интригантки именитого рода, что могло бы привести к утрате им влияния на императора.

Сенека не сомневался, что Нерон, увидев Акте, обязательно в нее влюбится. Его расчет оказался верен. Нерон тут же бросился к старику с расспросами, кто эта девушка, откуда она, чем занимается. Любопытство горящего нетерпением юноши было полностью удовлетворено.

— Это Акте, — ответил ему Сенека. — Она родилась в Греции, но ее родители — сирийцы. В Рим она привезена как рабыня еще ребенком и была приобретена для императора Клавдия. Но сейчас она уже вольноотпущенница. Ведет жизнь куртизанки и дружит с Октавией.

В тот момент никто из них не знал, что Акте была уготована особая роль в судьбе Нерона. Она не только оставит глубокий след в его жизни, но будет среди тех немногих людей, которые проводят его в последний путь. Красавица — сириянка пробудила в императоре незнакомое ему доселе чувство, выходящее далеко за пределы обычного сексуального влечения и о котором раньше он не мог даже подозревать. Акте была на несколько лет старше Нерона. С детского возраста ее готовили угождать прихотям мужчин. Ей были известны все секреты восточной эротики, и ее утонченные ласки быстро сделали свое дело. Но император не только влюбился в Акте, он еще и сдружился с ней.

Сенека сразу дал понять, что к новому увлечению Нерона относится благосклонно, однако посоветовал держать все в секрете, потому что влюбленность императора вряд ли придется по душе его матери.

Агриппина, конечно, скоро дозналась о тайных свиданиях Нерона с вольноотпущенницей и пришла в бешенство.

— Как ты посмел, — накинулась она на сына, — связаться с какой—то безродной вольноотпущенницей? Не хочешь ли ты сделать вчерашнюю рабыню моей невесткой? Ты — самая последняя дрянь и ничтожество, если позволил прибрать себя к рукам проститутке. Я никому не позволю вмешиваться в мои планы, так и передай своей грязной развратнице!

Скандалы, подобные этому, следовали один за другим. И Нерон, наконец, на них отреагировал, но совсем не так, как ожидала Агриппина. Вместо того, чтобы попросить у матери прощения за то, что без ее ведома позволил себе влюбиться, он еще больше упорствовал в своей привязанности к Акте. Оценивая эту ситуацию, римский историк Тацит пишет: «Чем яростнее Агриппина осыпала его упреками, не желая выждать, когда он одумается или пресытится, тем сильнее распаляла в нем страсть, пока он не вышел из повиновения матери и не доверился целиком Сенеке».

Старый воспитатель немедленно предложил своему питомцу помощь. Поскольку Нерон не мог открыто делать возлюбленной подарки, не вызвав сплетен и осложнений, ведь и мать, и те, кто поддерживал Октавию, могли бы воспользоваться этим для его дискредитации, Сенека посоветовал прибегнуть к услугам начальника ночной стражи города Аннея Серена, который был его учеником и любовником. По наущению Сенеки этот молодой человек, изобразив влюбленность, начал открыто делать Акте великолепные подарки, которые ему передавал император для своей подруги. Некоторое время обман удавался: все верили, что Серен одаривает Акте от своего имени.

Но разве можно было утаить что—то от вездесущей Агриппины? На этот раз она не только изругала сына за дерзкое своеволие, но и надавала ему пощечин.

— Оказывается, ты не только дурак, но еще и расточитель, — бесилась она. — Неужели ты в самом деле так глуп, что надеешься на то, что я тебе позволю развестись с женой императорской крови, чтобы жениться на распутнице рабского происхождения?

Вот тут Нерон и показал, что он действительно сын своей матери. Он подкупил нескольких сенаторов консульского звания, которые клятвенно подтвердили, что Акте ведет свое происхождение от рода Атталидов, долгое время царствовавшего в Пергаме.

Вместо того, чтобы остановиться и прикусить язык, Агриппина в присутствии многих сановников стала бросать в лицо сыну резкие обвинения, на которые он ответил:

— Я никогда не откажусь от Акте и скорее оставлю власть, чем ее. Если ты придаешь такое значение власти, то сама и дерись за нее. Я же готов отречься от престола, чтобы вместе с Акте жить на Родосе, население которого меня любит.

От этих слов Агриппина опешила. Она всегда считала сына смирной овечкой и такой твердости от него не ожидала.

Сенека ликовал. Именно этого он и хотел. Препятствуя любви сына к вольноотпущеннице, Агриппина втянулась в опасную для себя игру.

Через несколько дней, остыв и поразмыслив, Агриппина решила резко изменить тактику. Она поняла, что ей противостоит не только слепая влюбленность сына, но и коварство Сенеки. Сделав над собой усилие, она попросила у Нерона аудиенции.

— Я признаю свою вину и прошу прощения за излишнюю суровость к тебе. Ты — мой единственный сын и самый дорогой для меня человек. Поэтому ты не должен сомневаться в моем неизменно добром к тебе отношении. Резкие слова простительны для матери, пекущейся о своем чаде. Если Акте тебе так мила, можешь воспользоваться моим спальным покоем и с удобствами встречаться там со своей возлюбленной. Чтобы ты не сомневался в моем расположении, я предоставляю в полное твое распоряжение все свое состояние.

Нерон искренне и горячо поблагодарил мать, заверив ее в своей сыновней любви.

Между Агриппиной и императором наметилось восстановление прежних отношений. Но Сенеку это не устраивало и более того — страшило. Ведь это означало для него конец.

— Будь осторожен, мой мальчик, — увещевал он Нерона. — Твоя мать — хитра и жестока. Ее уступчивость не должна обманывать тебя. Впрочем, что я такое говорю? Ведь ты не настолько наивен, чтобы сам не видеть этого.

Так как слова Сенеки ожидаемого действия не возымели, ему на помощь пришли Клавдий Сенецион и Марк Отон, спутники Нерона в его ночных похождениях. Превознося красоту и достоинства Акте, они предостерегали своего друга от излишней доверчивости по отношению к матери.

Нерон не знал, кому верить, признавая правыми всех. Конечно, ему было нелегко так сразу освободиться от многолетней тирании матери. Все же он благоразумно решил не обострять ситуацию и отблагодарить мать за сделанный ею шаг к примирению. С этой целью он отправился в императорскую гардеробную, где хранились наряды, в которых блистали жены и матери его предшественников, и, выбрав самые красивые платья и драгоценности, отослал их в дар Агриппине, полагая, что такие щедрые подарки способны привести в восхищение любую женщину.

Великодушный жест сына Агриппина расценила как оскорбление.

— Если мой сын считает, — говорила она в кругу доверенных друзей, — что эти безделицы приумножат мой гардероб, то он ошибается. Ведь он вернул лишь малую часть того, что приобретено моими стараниями, и своим подарком отнял все остальное.

В своем самомнении она заключила, что поступок Нерона продиктован его слабостью и является еще одним доказательством его зависимости от матери. И вот, уверившись в своей победе над сыном, она высокомерно попросила передать ему, что в его даре видит попытку несколькими тряпками и камешками купить ее уступчивость.

На самом деле, матери Нерон не боялся и задобрить ее не пытался. Им двигали лучшие побуждения, и действовал он от чистого сердца, но, как уже нередко случалось, матерью понят не был.

Дерзкие слова Агриппины, услужливо переданные императору, безнаказанными не остались. Удар был нанесен по Палланту, который был надежной опорой Агриппины во дворце. Вольноотпущенник, бесконтрольно распоряжавшийся императорской казной, отстраняется от заведования финансовыми делами.

Паллант, готовый к любым превратностям, смещению не противился. Он уже давно добился от Нерона обещания, что, когда будет уходить со своего поста, никто, ни император, ни его преемник не потребуют от него отчета в делах. Таким образом, заступивший на его место всадник Клавдий Этруск начинал фактически с нуля.

Настал день, когда Паллант покинул императорский дворец. Его сопровождала целая толпа опечаленных друзей, помощников, рабов, да и сам Паллант выглядел в тот день невеселым, как человек, которому нанесли кровное оскорбление.

С уходом из дворца верного ей вольноотпущенника Агриппина лишилась не только любовника, но и единственного союзника, на которого она могла рассчитывать в императорском совете. Она оказалась жестоко обманутой в своих расчетах и теперь уже открыто, не скупясь на угрозы и проклятия, поносила сына.