Мальчик, который хотел быть королём. Имя ложной богини. Невозможный город

Мальчик, который хотел быть королём, держал в руках череп отца. Он медленно поворачивал его, проводя кончиками пальцев по обводам кости. Большой палец, всё ещё коричневый от грязи с полей, поглаживал срезанные пеньки зубов цвета слоновой кости щербатой посмертной улыбки.

Он поднял взгляд на каменную полку, где в молчаливом бдении расположились другие черепа. Они смотрели в мрачные границы хижины, глаза им заменяли гладкие камешки, а лица были восстановлены при помощи глины и грубого мастерства. Здесь мальчик также переделает лицо отца, вылепит знакомые черты из мокрой глины, медленно обработает кремнёвым ножом, а затем оставит череп сушиться под солнцем в зените.

Мальчик подумывал использовать морские ракушки для глаз, если сумеет выменять у прибрежных торговцев две достаточно гладкие. Он скоро сделает это. Это – традиция.

Сначала ему нужны ответы.

Он повернул череп ещё раз, проведя большим пальцем вдоль неровного отверстия в сломанной кости. Ему не нужно было закрывать глаза и медитировать, чтобы узнать правду. Ему не нужно было молиться духу отца, чтобы тот рассказал о произошедшем. Он просто коснулся отверстия в голове отца и сразу всё узнал. Он увидел удар бронзового ножа из‑за спины, увидел, как отец упал в грязь, увидел всё, что привело к этому.

Мальчик, который хотел быть королём, поднялся с пола семейной хижины и вышел в деревушку, сжимая череп отца в руке.

Кирпичные хижины протянулись вдоль обоих берегов реки. Пшеничные поля на востоке напоминали лоскутное море тёмного золота под взглядом заходящего солнца. Деревня никогда не бывала по‑настоящему тихой, даже после окончания дневной работы. Семьи разговаривали, смеялись и ссорились. Собаки лаяли, привлекая внимание, и скулили, выпрашивая еду. Ветер резвился в кустарниках и деревьях, шелест листьев и скрип ветвей распевали вечную песню.

Лохматый пёс зарычал, когда мальчик проходил мимо, но с визгом бросился наутёк, когда он просто посмотрел на него. Горбатый стервятник со злобными глазами закричал над деревней. Группа чумазых ребятишек отошла в сторону, когда мальчик приблизился, они забросили игру с мячом и потупили взгляды.

Босые ноги безошибочно вели его к дому брата отца. Загоревший и закалённый годами работы на полях человек сидел возле кирпичной хижины, продевая бусинки на нить для младшей дочери.

Дядя мальчика произнёс звук, означавший имя мальчика. В ответ на приветствие мальчик показал череп отца.

Спустя много веков после этих событий граждане даже цивилизованных и развитых культур часто неправильно понимали, что такое инфаркт миокарда. Дикая сжимающая боль в груди, вызванная тем, что кровь переставала течь по сосудам сердца, вызывая повреждение ткани миокарда самого сердца. Проще говоря, сердце человека высыхало, пытаясь функционировать без смазки кислородом.

Это и произошло с дядей мальчика, когда тот посмотрел на череп убитого брата.

Мальчик, который хотел быть королём, наблюдал без раскаяния и без какой‑либо враждебности. Он смотрел, как дядя осел с корточек в грязь, прижав руку к предавшей груди. Он наблюдал, как затемнённые солнцем черты лица дяди ужасно и резко дёргались от нестерпимой муки, пока пожилой человек бился в конвульсиях. Он смотрел, как ожерелье выскользнуло из руки дяди, ожерелье, которое делали для его младшей двоюродной сестры и теперь никогда не закончат.

Сбежались люди. Они кричали. Они плакали. Они издавали панические и скорбные звуки на прото‑индо‑европейском языке, который станет известен, как ранний предшественник хеттского диалекта.

Мальчик ушёл, возвращаясь к хижине семьи. На пути он повернулся к фигуре – гиганту – облачённой в золото и шагавшей рядом. Лицо высокого воина украшали татуировки воинского клана Нордафрики, закручиваясь с висков и следуя изгибам скул. Извивавшиеся чернила, белые на тёмной плоти, заканчивались на подбородке прямо подо ртом.

– Привет, Ра, – произнёс мальчик на языке, на котором не будут говорить на этой планете ещё многие тысячи лет. Те, кто станет разговаривать на нём, назовут язык высоким готиком.

Золотой воин, Ра, опустился на колено, потрясённый видом Терры, которой не существовало уже тысячи лет: чистым и плодородным местом, ещё не тронутым войной. На самом деле это ещё не была Терра, это была Земля.

Когда гигант опустился на колено, а мальчик остановился перед ним, им стало намного легче встретиться глазами.

– Мой Император, – произнёс кустодий.

Мальчик положил руку на нагрудник гиганта, тёмные пальцы коснулись королевского орла. Ладонь, огрубевшая от полевых работ, несмотря на юность, пробежала вдоль края золотого крыла. Выражение лица было задумчивым, если не абсолютно безмятежным. Он не улыбался. Человек, которым станет этот мальчик, также никогда не улыбался.

– Вы никогда не показывали мне эти воспоминания, – сказал Ра.

Мальчик посмотрел на него. – Нет, не показывал. Именно здесь всё началось, Ра. Здесь на берегу реки Сакарья. – Мальчик обратил взгляд старых глаз к самой реке. – Так много воды. Так много жизни. Если чудеса галактики и разочаровали меня, то только потому, что нам повезло вырасти в такой колыбели. Нужно было так многому научиться, Ра. Так много узнать. Мне приятно, что ты видишь, каким это некогда было.

Ра не мог не улыбнуться отвлечённому созерцательному тону мальчика. Он слышал его много раз прежде в голосе другого человека, столь же знакомом ему, как собственный.

– Для меня честь видеть это, сир.

Мальчик посмотрел на него, сквозь него, и, наконец, убрал руку с символа орла на нагруднике кустодия. – Я чувствую, что вы потерпели тяжёлое поражение. Я не могу связаться с Кадаем или Ясаком.

– Кадай погиб три дня назад, мой король. Ясарик за две недели до него. Я – последний трибун.

Мальчик смотрел, не мигая. Ра заметил что‑то похожее на мимолётную гримасу, ребёнок вздрогнул от какой‑то непостижимой боли.

– Сир? – спросил кустодий.

– Силы, освобождённые просчётом Магнуса, растут. Сначала ручеёк, затем поток. Теперь штормовой ветер, беспрерывный и беспрестанный.

– Вы отбросите их, сир.

– Мой верный кустодий. – Тихо и медленно прохрипел мальчик, из горла раздался шум, как у больного туберкулёзом. Взгляд на миг стал рассеянным. Из носа потекла кровь, огибая губы.

– Сир? Вы ранены?

Взгляд мальчика снова прояснился. Он вытер кровь тыльной стороной грязной руки. – Нет. Я чувствую новое присутствие в давлении эфира. Что‑то старое. Очень старое. Приближается.

Ра ждал объяснений, но мальчик не стал уточнять. – Ты должен кое‑что сделать для меня, Ра.

– Что угодно, мой король.

– Ты должен передать сообщение Дженеции Кроле. Скажи ей… – мальчик остановился, переводя дыхание. – Скажи ей, что пора начинать Негласные Меры.

– Как прикажете, сир. – Эти два слова ничего не означали для Ра. Он снова ждал объяснений. И снова не получил их.

– Как погиб Кадай? – спросил ребёнок.

– Внешние туннели пали, мой король. Кадай выдвинулся слишком далеко от Невозможного города, когда ударила орда. Я пытался пробиться к авангарду, чтобы прикрыть отступление. – Ра тихо выдохнул. – Простите меня, сир. Я пытался.

– Что за враг во внешних туннелях?

– К Нерождённым присоединились предатели из Легионес Астартес. Пожиратели Миров, Несущие Слово, Сыны Гора. Наши дозорные видели титанов в тумане и сущности размером с титанов. Они заполонили главные магистрали и вспомогательные проходы.

Непостижимые мысли расцветали и увядали позади тёмных глаз ребёнка. – Это было неизбежно. Мы знали, что они получат доступ в паутину, прежде чем война закончится. С вами Игнатум, Ра. С вами “ Потомок Бдительного Света ”. Вы выстоите.

– Я отвожу все оставшиеся войска в Невозможный город. Внешние туннели потеряны, мой король. Врагов слишком много, чтобы отбить их.

– Да будет так, – разрешил ребёнок. – Организуйте оборону в Каластаре. Продавайте каждый шаг так дорого, как сможете. Что‑то ещё?

– Я направил Диоклетиана на поверхность, чтобы привести больше воинов. Всех кого он сможет собрать. Мой король, Десять Тысяч истекают кровью и Безмолвное Сестринство истекает кровью вместе с нами, но если бы Вы оставили Трон хотя бы ненадолго, сир, мы смогли бы контратаковать и глубоко вклиниться в Глупость Магнуса. Мы очистили бы сотни туннелей.

– Я не могу оставить Золотой Трон, – ответил мальчик кратко и резко. – Это не изменится.

– Сир…

– Я не могу оставить Золотой Трон. Иначе все пути между Имперской Темницей и Невозможным городом будут разрушены и наводнены порождениями варпа. Вы останетесь одни, Ра. Одни и окружённые.

– Но мы можем продержаться, пока Вы не придёте к нам.

– Кадай предлагал то же самое, как и Ясарик, и Гелий перед ним. Каждый из Десяти Тысяч воплощает генетические знания, накопленные за множество жизней. Каждый из вас уникален. Произведение искусства, которое невозможно повторить. Я дорожу вашими жизнями, хотя, не задумываясь, трачу столь много других. Я не приказал бы Десяти Тысячам идти в огонь, если бы был выбор.

– Понимаю, сир.

– Нет. Не понимаешь. – Мальчик закрыл глаза. – В момент, когда я встану со своего места, мечты человечества умрут.

– Как скажете, мой король.

Мальчик провёл рукой по искажённому болью лицу. – Что с работой Механикум? Что с Менделем?

– Аднектор‑примус погиб, сир. Он пал, когда начали разрушаться внешние туннели.

Мальчик встретил взгляд Ра, темноглазый и холодный. – Мендель погиб?

– На перекрёстке одной из главных магистралей. Он был в авангарде Кадая. Я пробился к нему, чтобы забрать останки.

Взгляд мальчика стал рассеянным. Казалось, что перед Ра оболочка ребёнка, мумифицированный труп мальчика, умершего слишком рано.

– Мой король? – спросил Ра.

– Это – ваша война, – рассеянно ответил мальчик. – Десять Тысяч и Безмолвное Сестринство должны удержать паутину. Если вы подведёте меня – вы подведёте человечество.

– Я скорее умру, чем подведу Вас, ваше величество.

Мальчик снова вздрогнул. Сжался на этот раз, нескрываемая боль – не страшная, но настоящая – вспыхнула в глазах ребёнка. Это вернуло его в настоящее. – Малкадор и Седьмой проигрывают войну за Империум, – произнёс он. – Это – трагедия, но эту трагедию можно обратить, пока я дышу. Империум, в конечном счёте, всего лишь империя. Империи можно отвоевать, будь то спасение от невежества или освобождение от рук предателей.

Усмешка Ра напоминала полумесяц утомлённого страдания. – Мы столкнулись с великим множеством предателей, мой король.

Уголки рта мальчика стали глубже. Не улыбка. Ни в коем случае. Возможно, подёргивание. Очередная дрожь. – Предатели есть всегда, Ра. После того, как Десять Тысяч завершили Усмирение Ашарика, я сказал вам всем, что есть грех намного серьёзнее, чем предательство.

– Неудача.

– Неудача, – согласился мальчик. – Это остаётся истиной сейчас, как и тогда, как и будет всегда. Вы не можете проиграть здесь, Ра. Это – война за душу человечества. Паутина – поле битвы.

Ра ничего не ответил, потому что никакие слова не имели смысл. Он повернулся посмотреть на этот рай первобытного человечества с их глиняными хижинами, полями и руками, которые не знали оружия. Такая невинность. Такая невероятная ужасающая невинность.

– Шестнадцатый направляется к Терре, чтобы провозгласить себя королём, – сказал мальчик. – Мог ты представить, что я позволил бы подобному произойти? Оружие в чужих руках сделает себя повелителем целой расы. Терра обратится в пепел до первого восхода солнца.

Ра сглотнул от внезапного холода в словах ребёнка. – Сир, вы в порядке?

Взгляд мальчика медленно поворачивался, скользил по рядам высоких зерновых, окружавших деревню, где любой мужчина, женщина и ребёнок игнорировали их двоих, словно они не существовали. – Вот где я провёл свою юность, обрабатывая почву и вдыхая жизнь от земли.

Кустодий склонил голову, и сервомоторы в воротнике заурчали. – Я завершил доклад, сир. Почему вы оставляете меня здесь?

– Так я просвещаю тебя, – ответил мальчик, говоря почти со сверхъестественным терпением. – Ты видел, как умер тот человек, не так ли?

Ра оглянулся через плечо на деревенских жителей, которые собрались вокруг упавшего человека в небольшую немытую толпу, плача и успокаивая друг друга.

– Так.

– Это был мой дядя. Брат моего отца.

– Вы убили его, – сказал кустодий без малейшего осуждения.

– Да. Он ударил моего отца сзади куском заточенной бронзы, настолько грубым, что едва ли достойным называться ножом. Люди поколениями убивали друг друга до моего рождения, но это стало первым убийством, которое отозвалось во мне и изменило моё существование. Оно стало просвещением.

Он ненадолго замолчал, пока Ра наблюдал за шумными деревенскими жителями. – Самое первое убийство также было братоубийством, – спокойно продолжил мальчик. – За тысячи лет до этого, когда люди внешне больше напоминали обезьян, чем нынешних нас. Но мне стало любопытно – братья всегда убивают братьев. Интересно, почему? Возможно, какой‑то эволюционный недостаток, какая‑то укоренившаяся эмоциональная слабость, лежащая в сердце человечества.

Ра покачал головой. – Я не слишком знаком с такими эмоциями, сир. У меня нет братьев.

– Вопрос был риторическим, Ра. – Мальчик перевёл дыхание. – Значение этой ночи не в убийстве, а в справедливом приговоре. За совершённое я остановил сердце дяди и заставил его умереть. В грядущие эпохи это назовут lex talionis, законом возмездия или проще “око за око”. Это – сама справедливость. Со временем сотни человеческих культур воспримут её. Одни пойдут на это из жестокости, другие из идеалов, которые считают справедливыми и просвещёнными, но эта заповедь пронизывает саму сущность нашей расы.

Ра отвёл взгляд от плачущих людей. Он слышал слова своего господина, знал лежащие за ними историю и философию, но причина всё же ускользала от него. Сомнение явно читалось на его лице, потому что мальчик понимающе склонил голову.

– Я сказал тебе, что здесь всё началось, – произнёс мальчик.

– Культура? – ответил воин. – Цивилизация?

Мгновенное молчание мальчика показало Ра, что он ошибся. – Мы недалеко ушли от этих начал, Ра, ни в расстоянии, ни во времени. Отсюда ты мог бы пойти к колыбели цивилизации, где люди основали самый первый город. Я направлюсь туда, когда покину деревню. Это путешествие случится скоро. Но не это является началом, о котором я говорю.

Мальчик повернул череп в руках, как делал раньше в хижине. – Здесь я впервые познал правду о нашей расе. Именно когда я держал и рассматривал череп отца, думая, как восстановить черты его лица согласно нашим похоронным обрядам. Когда я узнал о его убийстве, это стало откровением в сердце всего человечества. Этот мир ещё не нуждается в тебе, Ра. Он не нуждается в имперских телохранителях, потому что не знает ничего об императорах, или военачальниках, или завоевателях. И поэтому он не знает единства. Не знает законов.

– Вы говорите о лидерстве, – сказал кустодий.

– Не совсем. У каждой деревни уже были лидеры. У каждой семьи были патриархи и матриархи. Я говорю о королях. Дающих законы, правящих культурами. Не просто о тех, кто отдаёт приказы, а о тех, чьи решения связывают цивилизацию. Той ночью я понял, что человечеством нужно управлять. Ему нельзя было доверять процветать без повелителя. Его следовало вести и формировать, связывать законами и направлять по пути, проложенному мудрейшими умами.

Ра вдохнул влажный воздух земли, которая ничего не знала о том опустошении, которое грядёт в веках. Он вдохнул запах пота крестьян и минералов в речной воде, чувствуя, как кровь поёт от ощущения воистину первозданного мира. Он не восхищался грубостью людей, которые испытывали недостаток во всём, кроме самых примитивных технологий, но ощущал благоговение или страх от столь скромного происхождения целой расы. Думать, что Император, почитаемый превыше всех, возвысился с такого начала.

Он посмотрел мальчику прямо в глаза, встретив тёмный и понимающий взгляд, и заговорил с подозрением, от которого татуировки военного клана на щеках свернулись в лёгкую улыбку:

– Это и в самом деле было так, сир? Вы действительно родились здесь?

Мальчик, который хотел быть королём, повернул череп в руках, его голос звучал уже далёким и отвлечённым. – Я отправлюсь меняться с прибрежными торговцами, которые придут в высокую луну. Использую раковины для глаз отца.

– Мой король?

Мальчик повернулся к нему и ответил голосом монарха, которым однажды станет. Он коснулся кончиками пальцев лба кустодия, послав импульс силы:

+ Проснись, Ра. +

 

Ра открыл глаза. Он не спал, просто моргнул. Промежуток в полсекунды, когда он видел детство Императора во времена почти первобытной чистоты. Он медленно выдохнул, пока его чувства возвращались в настоящее среди памятников мёртвой империи, некрополя Каластар.

Собор эльдаров вокруг него молчал. Разрушенный купол пропускал непрерывный и не имевший источника свет, отбрасывая тени под переменчивыми углами и причудливо отражаясь от золотых доспехов кустодия. Что‑то, напоминавшее туман, цеплялось за землю с маслянистой вязкостью, и шептало, потревоженное шагами незваных гостей.

И незваными гостями здесь были они. Это не вызывало никаких сомнений.

Статуя девы ксеносов наблюдала за тренировкой Ра. Она стояла в тихом почтении, ниспадавшие одежды и лицо были изваяны из того же самого материала – изменённой песнью призрачной кости. Одна её тонкая рука была вытянута, моля о благословении, ладонь второй покоилась на груди, возможно, отражая какую‑то непостижимую внутреннюю боль, а, возможно, просто показывая какую‑то муку, имевшую значение для её ничтожной умирающей расы.

Подаренное Императором копьё в его руках отбрасывало резкие серебряные блики на стены собора. На лезвии виднелись царапины и сколы от бесконечного использования с совершенным непрерывным ремонтом. Он провёл кончиками пальцев по гладкому лику своего отражения на зеркальной поверхности, смотря на открытое лицо, которое он так редко показывал миру.

Беспокойство покалывало кожу под золотыми доспехами. Он чувствовал усталость прошедших пяти лет, которая цеплялась за него словно ледяной ветер за кости. Истощение не было чуждо воинам Десяти Тысяч – их сила заключалась в устойчивости к боли и усталости, а не в изгнании их – но он чувствовал себя так же, как и в первые дни посвящения, когда испытания и vitafurtam – выпивавшие жизнь – машины Императора обескровили его перед суровыми тренировками кустодия.

Злясь на себя за потерю концентрации, Ра возобновил ненадолго прерванную Императором тренировку. Копьё вращалось и кружилось, клинок пел в холодном воздухе. Он бил кулаком, ботинком и локтем, растворяясь в гармонии освобождённого разума.

Ра двигался перед алтарём, заставляя мускулы исполнять движения Пятидесяти форм, стремясь к полной концентрации через единство тела и разума. Он отгородился от окружения, не обращая внимания на колонны собора или главный алтарь, изгнал звуки рычащих суставов брони и грохот ботинок о потрескавшийся пол из призрачной кости.

Вскоре он сильно вспотел, ручьи пота потекли по тёмному лицу, по линиям скул и татуировок, извивавшихся от висков к уголкам рта. Копьё свистело и выло, рассекая туманный воздух. Пронзительные резкие звуки оружия слились с мелодией тяжёлого дыхания.

В середине Третьей формы кружащееся копьё скользнуло в руке. Колебание было крошечным, мельчайшее перемещение рукояти в сжатых пальцах, невидимое для стороннего наблюдателя. Ра стиснул зубы, сосредоточившись сильнее на движениях, преследуя неуловимое спокойствие.

Он вспомнил слова Императора, произнесённые в сне‑памяти, где Повелитель Человечества впервые возвысился среди полей и глиняных хижин. Слова обещания, ответственности. Необходимость управления человечеством, чтобы нести закон и прогресс.

Он думал о своих словах Диоклетиану и Керии перед тем, как отправить их на поверхность. Едва один из десяти в Десяти Тысячах остаётся здесь.

Он думал о…

Копьё скользнуло во второй раз. Ра сжал крепче, не позволив клинку выпасть из рук, но вред уже был нанесён.

Он замедлил движения, тяжело дыша. Каменная дева ксеносов всё также смотрела на него, моля неизвестно о чём. Он отвернулся, посмотрев на разрушенный купол.

Без солнца нет дня. Без неба нет ночи. Невозможный город – ни один из защитников не использовал эльдарское название, если только не в качестве насмешки – протянулся на километры во все стороны. Во все стороны: посмотришь на восток и запад – увидишь городской ландшафт извилистых улиц и полуразрушенных башен, возвышающихся под невероятными углами, словно земля изогнулась в форме невообразимо огромной трубы. Посмотришь прямо вверх – увидишь ещё больше районов древнего города из призрачной кости, которые простирались на километры и были трудно различимы сквозь туман этого мира. Высокие башни плавно изгибающейся архитектуры ксеносов опускались вниз точно так же, как шпили с земли поднимались вверх. По правде говоря, как только путешественник приближался к городу, не было никакого способа узнать, где находилась истинная земля, сила тяжести оставалась неизменной, куда бы он ни шёл. Ни один инструмент Механикум не мог объяснить это явление, но очень мало марсианских инструментов надёжно работали в этом мире с тех пор, как появились здесь несколько лет назад.

Именно сюда примарх Магнус привёл за собой легион демонов, стремясь предупредить Императора о предательстве Гора. И именно здесь с наивностью гордого и своенравного бога‑ребёнка Магнус приставил меч к горлу мечты Императора. Катакомбы Каластара вели прямо к Имперской Темнице. Если падёт Невозможный город – падёт Терра.

Никто не знал, какой катаклизм разрушил Каластар в предыдущие эпохи. Что изгнало эльдаров из Невозможного города оставалось тайной, которую имперский авангард не сумел разгадать. Большая часть Каластара представляла собой лабиринт созданных и установленных Механикум секций, соединявших разрыв между Имперской Темницей и непосредственно с самим мёртвым городом‑хабом. Лабиринт протяжённых туннелей, мостов и путей, созданных кровью, потом и маслом бесчисленных техножрецов в священных красных цветах Марса.

Оставалось тайной, когда Император задумал этот невообразимый проект, но, тем не менее, величайшие умы Механикум следовали многим сотням страниц каждой требовательной схемы. Поклоняясь Его видению, возвысилась новая каста техножрецов, одинаково скрытая от глаз Терры и Марса: Аднектор Консиллиум, Объединители.

И они сделали это. Они связали терранскую сталь и марсианское железо с проспектами непонятных неестественных материалов, которым придали форму давно умершие и давно забытые инопланетные властелины. Они объединили физическое оборудование с психически резонирующей материей другого измерения, и восстановили центр города ксеносов.

Невозможный город являлся воротами в остальную паутину. На его границах начинался лабиринт: тысячи капиллярных туннелей и больших проходов разветвлялись в длинную сеть ксеносов, ведя к другим мирам и областям галактики. Каждый перекрёсток, каждый туннель, каждый мост, каждый проход, выходящий из города – был ли он слишком мал для всего, кроме одного человека или достаточно велик для боевого титана – охранялся укрепившимися трэллами‑воинами Механикум, Рыцарями Забвения Сестёр Тишины и кустодиями самого Императора.

Каластар не состоял из дорог или кварталов, как представлял город человеческий разум, а являлся петляющими путями через плато и возвышения, которые вели к высокому сооружению предположительно большой значимости. Каждый мост нависал над бесконечной пропастью. Провидцы Механикус утверждали, что любой, упавший с мостов Каластара, умрёт от старости, так и не достигнув дна. Вглядываясь вниз, в небытие, было легко поверить в это.

Над всеми в этом районе возвышался огромный шпиль, ведущие к нему длинные променады украшали ряды разрушенных статуй, которые сначала приняли за героев эльдаров.

– Боги, – сказал Диоклетиан полдесятилетия назад, грубо поправив смотрителя Механикум, ответственного за начальные разведывательные исследования. Тогда гололитическая карта отбрасывала тусклый свет на его лицо. – Я изучал их языческие и глупые предания. Это не просто статуи героев. Многие из них изображают ложных богов ксеносов.

И поэтому его назвали Шпилем бога. Трибун Эндимион и Бездушная Королева теперь использовали его как командный центр.

Этот путь некогда представлял собой ошеломительно прекрасную картину, пусть и являвшуюся делом рук ксеносов. Путешественник эльдаров во времена славы их охватывающей звёзды империи проделал бы долгий плавный подъём через сады люминесцентных поющих кристаллов и по арочным мостам, которые изгибались над бездонной пустотой между уровнями платформ, прежде чем остановится у ворот, ведущих в башню в центре города. Сейчас кристаллические фигуры превратились в расплавленные останки на парящих опорах, многие стали позициями для автоматических орудийных батарей “Тарантул”. Большая часть мостов была разрушена, их пролёты давно упали в бездну Невозможного города. В открытых раньше пространствах внутреннего двора расположился шумный улей вооружённых станций, баз снабжения, сборных казарм и посадочных площадок Механикум.

В соборе Ра снова посмотрел на статую девы‑богини ксеносов. Нечестивое создание, не отводящее взгляда раскосых глаз. Кто она такая, чтобы осуждать расу, ведущую новую войну в руинах её города? Её время и время её народа прошло. Эльдары прошли оценку неумолимой изменчивой вселенной и были признаны ненужными.

Копьё запело, вращаясь, первый удар отрубил протянутую руку, заставив расколотую призрачную кость загреметь по полу; второй прошёл сквозь шею богини, повергнув голову в капюшоне на землю в кольцах эха. Большая трещина протянулась молнией по бледному лицу ото лба до горла. Над отрубленной шеей поднимался пар от порочного поцелуя силового поля копья.

– Вспышка гнева? – спросил мелодичный голос у входа в храм.

Ра медленно повернулся, злясь, что не заметил приближение посетителей. Получается, его настроение оказалось даже неуравновешеннее, чем он думал, раз они так легко подошли к нему необнаруженными.

Женщина и девочка. Он не ждал их так скоро.

– Не совсем, – признал он. – Мне не понравилось, как ксенос смотрела на меня. – Он напрягся, когда они прошли последние несколько шагов, сопротивляясь шипящему вдоху, сжимавшему его череп холодными пальцами. – Командующая, – приветствовал Ра первую фигуру, – и Мельпомена, – приветствовал он вторую.

Командующая Безмолвным Сестринством пришла в сопровождении помощницы – девочки девяти или десяти лет, с бритой головой и татуировками аквилы, одетую в простую белую мантию адепта и украшенную лентами стелящихся пергаментов, перечислявших ритуалы и обряды, о которых Ра не желал знать.

Он немедленно отвёл взгляд от бездушного ребёнка. Общество и одной Сестры‑командующей было достаточно неприятным, но вместе они создавали угрозу лишить его всех надежд на концентрацию. Разрыв зрительного контакта помогал. Слабо.

Присутствие Кроле было ещё труднее терпеть, но невозможно отклонить. Она была высокой фигурой, облачённой в облегающий серебряный доспех и закутанной в серо‑коричневый мех какого‑то великого зверя с другой планеты; Ра приходилось напрягаться, чтобы удерживать на ней внимание, при этом с трудом концентрируясь на чём‑то ещё. Она поглощала его мысли, как ночь поглощает свет, всё вокруг неё становилось тусклее и темнее. Не самое приятное из ощущений – Сестра притягивала концентрацию кустодия не потому, что заслоняла всё остальное, а потому что заглушала и затмевала её. Стоять рядом с ней – всё равно, что стоять возле чего‑то пустого, чего‑то голодного, чего‑то, что вытягивало содержимое черепа Ра.

Она была пустой. Ничем в форме чего‑то. Бездной, притворяющейся полнотой.

Дженеция Кроле приветствовала Ра кивком, её глаза слегка закрылись для движения. Рот оставался невидимым позади большого серебряного горжета, хирургически связанного с челюстью и скулами. Когда она склонила голову, высокий гребень окрашенных красным волос слегка покачнулся. Ра знал эту традицию: Сёстры Тишины никогда не стригли волосы после принесения клятвы Спокойствия. Грива Кроле, даже связанная у основания в хвост, была достаточно длинной и достигала основания позвоночника.

Если кто‑либо усомнится в её власти – когда доказательств их чувств окажется недостаточно – всё затянувшееся непонимание будет изгнано мечом‑цвайхендером “ Истина ” в ножнах вдоль плаща, чья рукоять и навершие виднелись над плечом. Лорд целой расы когда‑то владел этим клинком, прежде чем подарил его деве, которая теперь несла оружие за спиной.

– Приветствую, Ра Эндимион, – произнёс ребёнок рядом с Сестрой‑командующей. Голос девочки звучал нежно и напевно, контрастируя с возвышавшейся над ней облачённой в броню воительницей. Дженеция не отводила внимательного взгляда тёмных глаз с кустодия. Она подняла руку перед нагрудником и исполнила в воздухе пальцами в перчатке искусную последовательность жестов.

Девочка заговорила за свою госпожу, смотря также вызывающе прямо, как и старшая женщина. – Вы получили сообщение от Императора.

В тоне Мельпомены не было обвинения, как и во взгляде Дженеции. Обвинение подразумевало бы возможность сомнения.

– Получил, – признал Ра. Он не стал спрашивать, откуда узнала Дженеция.

Дженеция ответила жестами, взгляд тёмных глаз оставался суровым, но рука в перчатке двигалась терпеливо и медленно. Многим из Десяти Тысяч вообще не требовалось, чтобы Сёстры Тишины использовали знаки и жесты для передачи мыслей. За столько лет совместных сражений кустодии научились различать их настроение и намерения по малейшим движениям или изменениям лица. Однако никто не мог утверждать, что хорошо знает командующую Кроле. Постоянное присутствие Мельпомены стало необходимостью. Что‑то во внешности Кроле выскальзывало из чувств, отказываясь оставаться в разуме Ра. Он смотрел прямо на неё, наблюдая, как руки плетут знакомые узоры, которые он знал также хорошо, как и любой разговорный язык, и всё же смысл и значения оказывались обрывочными, словно он слышал короткие обрывки в чужом разговоре.

– Отступление проходит быстро, – перевела безволосая девочка. – Все подразделения на пути к Невозможному городу.

– Он был таким утомлённым, Дженеция. Боюсь, новости о нашей неудаче ещё одним бременем лягут на Его плечи.

– Неудаче Кадая, – ответила девочка, наблюдая за руками своей госпожи. – Не вашей. Не моей. Кадай зашёл слишком далеко и со слишком большой гордостью игнорировал ваши советы и мои желания. Несмотря на это даже Кадай не мог знать об ордах, наводнивших внешние туннели.

Ра очень слабо успокоили её слова, не важно, насколько близки они были к истине. Кроле заметила неприятие кустодия. – Вы и я будем удерживать этот мерзкий город, пока он не падёт, трибун. И когда это произойдёт, мы станем сражаться туннель за туннелем, как сражались, когда получили первый приказ войти в паутину. Другого выбора просто нет.

Ра кивнул и ничего не сказал. Нечего было говорить. Поражение было немыслимым.

– Что желает наш повелитель? – спросил девочка.

Ра заставил мышцы расслабиться, суставы доспеха тихо заурчали от изменения. – Он приказал передать вам начать то, что Он назвал Негласными Мерами.

Зрачки Кроле в ксеносвете превратились в булавочные головки. – Он сказал это? – переспросила девочка. – Вы уверены?

Ра понимал, что бессмысленно спрашивать, что означал этот приказ. Сёстры являлись обособленным орденом. У них были свои тайны, как свои тайны были и у Десяти Тысяч. Так повелел Император.

Ра встретил взгляд Сестры‑командующей. Почувствовав его искренность, Кроле кивнула и начала жестикулировать ответ.

– Сестра Керия Касрин будет сопровождать Диоклетиана на поверхность, – сказала девочка, – дабы исполнить приказ Императора.

– Как вам будет угодно, – согласился Ра.

Дженеция вопросительно посмотрела на него, её взгляд стал мрачным.

– Он присоединится к нам? – спросила Мельпомена.

– Он остаётся на Золотом Троне. Осаждающие Его за пределами паутины силы растут. Он не присоединится к нам.

Мельпомена отстранённо наблюдала за руками госпожи, непрерывно говоря. – Что Он приказывает – мы воплощаем в жизнь. – Закончив жестикулировать, Дженеция снова переместилась. Она не стала строить предложение из знаков, а просто протянула руку за плечо рядом с тыльной стороной шеи и коснулась кончиками пальцев длинной рукояти “Истины”. Этого было достаточно, чтобы девочка перевела. – Император в порядке?

– Давление мучает Его, но Он остаётся непоколебимым. Кроме нападения на Свои психические защиты Он говорил о новом приближающемся присутствии. Что‑то старое. Что‑то уже в паутине.

Дженеция прервала его лёгким движением руки. Движение плавно перешло в последовательность жестов. – Именно поэтому я здесь, – сказала Мельпомена. – Если вы закончили свои медитации, то не согласитесь ли проследовать за мной?

– Как вам будет угодно.

Кустодий последовал за покинувшей собор командующей. Вместе они смотрели на затянутую туманом панораму Каластара, на раскинувшийся перед ними, вокруг них и над ними Невозможный город. Прошли времена, когда его безумный вид вызывал дезориентацию даже у улучшенных чувств Ра. Теперь, смотря на руины эльдаров, он видел бронированные бастионы Механикум, башни с орудийными платформами и мосты, которые будет бесконечно легче защищать, чем несколько сотен отдельных туннелей, но без права на ошибку. Отойдя в город, они потеряли все позиции для отступления.

Весь город представлял собой невероятный гибрид имперской технологии, привитой на изъеденную временем призрачную кость эльдаров. Когда дело касалось Невозможного города, благоговение Ра давно сменилось холодным расчётом и проблемами логистики.

И там располагался Шпиль бога, где среди тумана проглядывал силуэт золотой “Грозовой птицы”, которая, покачиваясь, заходила на посадку. Три орнитоптера Механикум с пропеллерами колыхались по медленной дуге над приземлявшимся десантно‑штурмовым кораблём. К счастью флаеры “Колоборинкос” не было слышно на таком расстоянии. Вблизи хлопающие крылья и вращавшиеся винты машин испускали свирепый рёв.

Едва ли достигая четверти высоты Шпиля бога, и всё же оставаясь возвышавшимся над рядами войск Механикум колоссом, стоял “ Потомок Бдительного Света ”. Недавно вернувшийся из одного из самых широких и высоких туннелей “Владыка войны” был облеплен аварийными бригадами и ремонтными сервиторами, которые кишели на пластинах брони, как муравьи на трупе.

– Вас что‑то беспокоит? – спросил Ра Сестру‑командующую. – Не могу понять по вашему лицу.

Дженеция Кроле ответила несколькими жестами для девочки, которая сказала вслух. – Вы слушали сообщения о проходе HG‑245‑12‑12?

Ра кивнул, он не забывал обращать внимание на фоновый шум приглушённых вокс‑сообщений, привлекавших его внимание и шептавших о ходе войны. Бойцы сражались на баррикадах, гибли, контратаковали. Бесконечный цикл. Он почти заглушил их, пока тренировался и размышлял о воле Императора, но всё же сразу понял, о чём говорила Сестра‑командующая.

– Я уже просила, чтобы Механикум послали один из патрулей касты Уридия, – уточнила Мельпомена. – Они менее эффективны, после гибели аднектор‑примуса Менделя, но заверили меня, что это будет сделано. Теперь вы говорите, что сам Император чувствует приближение этого существа. Протектора и его военных машин может оказаться недостаточно. Что может быть таким сильным в одиночку, что его чувствует Император? Что там может быть?

– Целый миллион всего чего угодно, – ответил Ра, – каждое новое невероятне