Дорожный патруль: он чудовище. Даже по нашим меркам.

Джинн‑Икс покачал головой и откинулся на спинку стула.

– Он и то, и другое, парни, – тихо сказал он. – И то, и другое.

 

* * *

 

Дом Стэна был двухэтажным, причем первый этаж выстроен вровень с землей; он казался в точности таким же, как и любой другой дом в этом пригородном тупичке, – белый с красной черепицей на крыше, он был обнесен аккуратной, выкрашенной в такой же белый цвет железной изгородью с частыми каменными столбами, на верхушке каждого из которых довольно осклабился лев.

Автоматика распахнула дверь гаража при приближении автомобиля. Фургон остановился в квартале поодаль.

Никки последовала за Стэном из гаража в прилегающую кухню. Бежевый линолеум на полу, кухонная техника с пластиковыми вставками золотистого, "урожайного" оттенка. Столешницы из жаростойкого материала, солнечно‑желтый цвет которого не совсем гармонировал с холодильником и духовой плитой. Раковина забита грязной посудой, но в остальном чисто. Влажные подошвы кроссовок Никки посвистывали на линолеуме.

– Спальня у меня там, – сказал Стэн. Казалось, напряжение отпустило его. Все они одинаковы, родные стены добавляют им уверенности. Никки прошла за ним по короткому коридору.

Сама спальня не обманула ожиданий: безликая, незаправленная широкая кровать, стопка несвежей одежды на стуле у окна. Наглухо запахнутые тяжелые шторы на окне. В комнате витает мускусный запах – смесь нестиранного белья и застоявшегося воздуха.

– Может, вымоешь сперва руки? – спросил Стэн. – Прежде чем начать? Ванная прямо тут.

Он показал пальцем. Дверь в ванную соседствовала с коридором и открывалась внутрь.

– Само собой. А ты пока устраивайся поудобнее.

Он бесшумно обошел дом. Все подступы на замке, но ему удалось отыскать раздвижную стеклянную дверь, ведущую на открытую веранду. Из висевшего на плече набора инструментов он выудил стеклорез. Вырезать на стекле крут, выдавить его, сунуть внутрь руку и отпереть дверь – на все ушло не более минуты.

Он сунул стеклорез в соответствующий кармашек и достал нечто, формой и размером напоминавшее электробритву. На всякий случай проверил: голубая искра пробежала по электродам там, где обычно расположены вращающиеся лезвия. Держа парализатор наготове, шагнул через порог.

 

* * *

 

Никки вошла в ванную, оставив дверь открытой.

Узкая, навевающая клаустрофобию ванная была полностью отделана белой плиткой. Ни крючков, ни полотенец, никаких зеркал или окон. Углубленный в потолок плафон лампы, а над унитазом – встроенный вентилятор. Была здесь и ванна с душевой насадкой, но без занавески. Каких бы то ни было туалетных принадлежностей тоже не было, не считая закрепленного на стене почти закончившегося рулона с туалетной бумагой.

Раковина крепилась к дальней от входа стене, так что Никки пришлось пройти через всю ванную, чтобы вымыть руки. Она сморщила нос; пахло здесь не лучше, чем на подземной парковке.

Осмотревшись, Никки повернула кран над раковиной. Никакой воды.

– Эй, твоя сантехника не пашет...

Дверь с силой захлопнулась. На внутренней ее стороне висел плакат с изображением отчаянно вцепившегося в ветку котенка и ободряющей подписью: "Держись изо всех сил!"

– Стэн?

Она подергала ручку. Заперто. Оглянулась по сторонам, вытащила мобильник из сумочки и нажала на кнопку. На дисплее появилась надпись: "Нет покрытия".

Из спальни донесся громкий удар. Никки сунула мобильник обратно в сумочку и вынула оттуда пистолет 38‑го калибра.

– У меня пушка, Стэн. Отопри дверь, или я разнесу на хрен замок.

За дверью раздался скрипучий голос. Казалось, кто‑то шепчет в портативный мегафон, на максимуме громкости:

– Стэнли тут нет. Он сейчас... занят.

Никки выстрелила Дверная ручка была сверхпрочной модели, разработанной для вокзалов и заводов; отскочив от нее рикошетом, пуля расколола плитку рядом с душевой насадкой.

– Давай, стреляй в дверь, – проскрипел голос. – Сколько у тебя еще зарядов?

Постояв без движения, Никки заколотила в дверь рукоятью пистолета. Звон металла Она провела пальцами по выбоинам в недавно выкрашенной обшивке и медленно кивнула.

– Загляни под плакат, – прошептали за дверью.

Она сорвала постер. Под ним оказалось шесть приклеенных к двери фотографий; три черно‑белых снимка (сделанные, очевидно, с экрана телевизора) демонстрировали запись укрепленной над дверью камеры слежения. На снимках три разные женщины, похоже проститутки, и все с длинными светлыми волосами. Первая озадаченно смотрела на сотовый телефон в руке; вторая гневно била в дверь зажатым в кулаке пистолетом; третья, с потеками туши для ресниц на щеках, была обнажена и умоляла пощадить ее, молитвенно сложив ладони.

Три других снимка были сделаны цветным "Поляроидом". На них – те же женщины, но с перерезанным горлом.

Никки задрала голову. Теперь, уже зная, где находится камера, она разглядела ее – крошечное отверстие прямо над дверью. Вытащив изо рта резинку, она заклеила его.

Раздалось тихое шипение газа, начавшего поступать в комнату из душевой насадки.

– К какому типу тебя отнести? – шепнул голос.

– Скажу, если перекроешь газ, – спокойно ответила Никки.

– Мы ведем переговоры. Это хорошо. Предпочитаю именно таких. Честно говорю: стервы не в моем вкусе. Убери жвачку, и будем считать, что договорились.

Так она и сделала. Шипение смолкло, оставив едкий запах. Никки старалась не делать глубоких вдохов, но в носу все равно защипало.

– Видишь? Я разумный человек. Говори.

– Что ты хочешь услышать?

– Предложи мне что‑нибудь.

– Полагаю, на простом минете ты не успокоишься, так?

Смех, разбавленный щелчками электростатики.

– Придумай что‑нибудь получше. Другие предлагали, что станут моими рабынями, будут трахаться с собаками, жрать собственное дерьмо. Одна предложила вместо себя свою лучшую подругу.

– Но были и такие, что не предлагали ничего?

– А, угрозы... Они все говорят одно и то же: "Мой бойфренд большой человек в мафии", "На самом деле я из полиции", "У меня СПИД". Впрочем, одна наложила на меня проклятие вуду – это было действительно забавно. Но рано или поздно все угрозы сменяются мольбой.

– Хоть кого‑нибудь отпустил? – спросила Никки.

– А ты сама как думаешь?

– Думаю, я с удовольствием выдерну один из твоих ногтей, – глубокомысленно протянула Никки. – Нет, два ногтя.

– Вот это уже наглость...

– Знаю, знаю. Обычно всю работу я оставляю ему: он порой выделывает такое, что я даже не могу стоять рядом. Но ты, дружок... Ради тебя я сделаю исключение.

– И кто, интересно знать, этот "он"? Здоровенный мужик с плохими манерами, что уже несется к тебе на помощь в своем сияющем "кадиллаке"?

– Да нет же, черт. Он занят тем же бизнесом, что и ты, Стэнли.

– Что?

– Он убивает людей. Медленно.

– Ну еще бы...

Из динамика донесся громкий щелчок, сопровождаемый тяжелым ударом чего‑то твердого в дверь ванной.

– А вот и он сам... – сказала Никки, выуживая из сумочки пачку сигарет.

Дверь неторопливо отворилась. На пороге стоял ее партнер с парализатором в руке. Потерявший сознание Стэнли скорчился у его ног.

Прикурив, Никки посмотрела на Стэнли. Скорбно покачала головой.

– Его зовут Следователь, козел несчастный. Мне тебя почти жаль.

И с силой пнула лежащего в голову.

– Почти, – проворковала она.

 

* * *

 

Очнувшись, Стэнли обнаружил себя голым и привязанным к стулу в собственной кухне. Под стулом расстелено прорезиненное полотнище. Запястья примотаны к коленям. Рот наглухо заклеен липкой лентой.

Вошел Следователь, несший черную сумку, которую он поставил на табурет и открыл. Ему около тридцати; отросшие темно‑русые волосы давненько не знали расчески. Одет в черный кожаный плащ. Следователь начал опустошать сумку, аккуратно раскладывая на столе ее содержимое.

Коробка одноразовых хирургических перчаток.

Маленькие тиски, резак и пара плоскогубцев.

Садовый секатор.

Ножовка по металлу и молоток с круглым бойком.

Упаковка бритвенных лезвий, пластиковый мешочек с рыболовными крючками и коробка поваренной соли.

Флакон с бензином для зажигалок, банка "Драно" и большая полая игла.

Электрический нож.

Пропановая горелка.

Последними он достал из сумки маленький диктофон и полдюжины кассет.

– Начнем, пожалуй, – спокойно произнес он, натягивая хирургические перчатки. Сунул кассету в диктофон и нажал клавишу записи.

– Вернемся к самому началу...

Протянув руку, он сорвал липкую ленту с лица Стэнли.

Другой рукой он взял со стола ножовку.

 

* * *

 

Она нашла их в обувной коробке в шкафу – восемь белых льняных салфеток, аккуратно сложенных треугольниками, каждая в своем застегивающемся пакетике. В середине каждой салфетки алел отпечаток губ, запечатленный на ткани поцелуй.

Никки внимательно изучила их. На обратной стороне каждого пакетика стояла одна буква, выведенная несмываемым маркером. Обнаружив среди прочих букву "Джи", Никки резко втянула воздух.

– "Джи"... Женевьева? Это ты?

Присев на кровать, она стянула с головы светлый парик, бросила рядом. Она смотрела на салфетку сквозь прозрачный пластик, разглядывая поцелуй и ведя по его контуру кончиком пальца. Внезапно Никки охватила чудовищная усталость, будто ее тело вдруг прибавило в весе на целую тонну.

– Ох, Дженни. Надеюсь, ты сейчас в лучшем мире, родная. Надеюсь, тебе от этого легче.

Из кухни донесся приглушенный вопль, в котором слышалось отчаяние агонии.

Никки затушила сигарету в большой пустой пепельнице, стоявшей у изголовья кровати. Пакетик с салфеткой соскользнул с ее коленей; опустив голову, она прижала к лицу обе ладони.

 

* * *

 

– Я знаю, что ты лжешь.

– Нет! Нет! Богом клянусь!

– Все вы предсказуемы, в точности, как и ваши жертвы. Сначала вы заявляете, что вообще не собирались делать ничего плохого, что это просто была такая игра. Потом вы строите из себя крутых парней, говорите, что у меня нет доказательств, угрожаете судом. Когда и это не срабатывает, вы пробуете подкуп и только потом начинаете молить о пощаде.

– Я говорю правду, пожалуйста, о господи...

– И вот тогда начинается новый этап. – Следователь потянулся вниз, выбрал бритвенное лезвие. Придвинулся, не сводя со Стэна внимательных глаз. – Вы начинаете лгать. Сообщаете нечто такое, что мне придется пойти и проверить самому, потому что у вас остался единственный выход – тянуть резину.

Он запихнул в рот Стэнли тряпку, чтобы приглушить его крики, и принялся за работу быстрыми, точными взмахами бритвы. Кожа легко отделялась от мышц. С помощью рыболовных крючков он закрепил ее края на кончиках ушей Стэнли.

– Учти, этот этап мы уже миновали. Теперь тебе придется рассказывать мне правду.

Стэнли кивнул. Из его глаз брызнули слезы, и он сдавленно замычал, когда соленые струйки побежали по сырому, выставленному напоказ мясу его щек.

– Считай это демонстрацией, – произнес Следователь, поднимая со стола коробку соли.

Потянулся за кляпом во рту Стэнли, затем замер. Два отворота кожи, растянутой по обе стороны лица, с их рисунком красных и голубых вен, поразили его гротескной красотой; они напоминали крылья мясной бабочки, тельцем которой служил нос Стэнли.

Покачав головой, Следователь вынул кляп.

– В холодильнике, – взвизгнул Стэнли. – Загляни в холодильник, я сделал это для инициации. Я расскажу все, что знаю, только, пожалуйста, не убивай меня...

И Стэнли поделился с ним некими весьма интересными сведениями.

 

* * *

 

Семь часов спустя

Протянув затянутую в окровавленную резину руку, Следователь немного приоткрыл шторы спальни, впуская внутрь лучик поднимающегося солнца Стояло раннее утро. Мальчишка‑почтальон развозил газеты. В доме через улицу мать семейства поцеловала на прощанье мужа, спешащего подвезти детей в школу. Следователь смотрел на них с сожалением.

Никки сидела за столом на кухне. На крышке стола были рассеяны всевозможные инструменты со следами крови.

– Знаешь, чем она любила заниматься в свободные дни? – спросила у Стэнли Никки. – Без всякого макияжа, в мешковатых шмотках, в бейсболке выходила на улицу и пробовала знакомиться с парнями. Серьезно говорю. Она не пошла бы в таком виде в бар, но любое другое место годилось: парк, библиотека, какой‑нибудь хренов магазин на углу. Говорила, ей хочется познакомиться с человеком, в голове у которого было бы что‑нибудь кроме траханья. Я сто раз ей говорила, всем мужикам только это и нужно... единственная разница между ними состоит в том, что некоторые готовы за это платить. К счастью для нас.

Она помолчала, доставая сигарету.

– Если только не появится придурок вроде тебя, Стэнли, и не накроется все наше счастье.

Никки прикурила, зажав зажигалку дрожащими пальцами.

– Я миллион раз репетировала слова, которые собиралась тебе сказать, сукин ты сын. Что я скажу, когда наконец доберусь до тебя. А теперь нет уже никакой долбаной разницы, скажу я их или нет. – Покачав головой, она невесело фыркнула.

– Но я все‑таки скажу кое‑что. На самом деле ее звали Джанет, а не Женевьева, и... люди любили ее. Она была хорошим человеком. Ей нравились веселые диско‑ритмы, она обожала ходить по магазинам, а еще она любила старые машины пятидесятых и пить пиво, и она вовсе не была дурацким трофеем, который ты засунул в коробку из‑под ботинок после того, как убил ее, больная ты скотина!

Одно из глазных яблок Стэна свешивалось из глазницы. И нелепо закачалось на щеке, когда он вздрогнул от ее крика.

– Убейте меня... – пролепетал Стэнли.

– Всего‑то?Нет проблем, мать твою!

Схватив резак, она занесла его над головой.

Прежде, чем она могла опустить орудие, Следователь перехватил ее руку.

– Нет.

В ярости Никки развернулась к нему:

– Какого еще хрена? Ты сказал, что закончил с ним!

– Так и есть. Но я не могу позволить тебе сделать это.

Слезы гнева и скорби омыли лицо Никки.

– Он убил мою подругу, черт тебя возьми!

– Знаю. Но мы заключили договор, согласившись работать вместе. Ты берешь на себя одну часть риска, я – другую.

Она свирепо уставилась на него, но затем разжала пальцы, выпуская резак.

– На твоих руках не должно быть крови, Никки. Даже его крови.

– Ладно, ладно. – Она смотрела прямо в глаза Следователю. – Но теперь... я хочу видеть.

Следователь удерживал ее взгляд, не меняясь в лице.

– Хорошо.

Без всякого предупреждения он повернулся и с силой всадил резак в череп Стэнли.

 

* * *

 

Даймунд и Фимби подъехали к дому Стэнли в пятнадцать минут четвертого. В конце тупика сгрудились три полицейских автомобиля, фургончик коронера и передвижной телетранслятор. На дальней стороне улицы стояли соседи, сбившиеся вместе, маленькой нервной группкой.

Даймунд был старшим детективом. До выхода на пенсию ему оставалось совсем ничего, он был высок и неуклюж, тонкие седые волосы, по обыкновению, зачесаны назад.

Фимби подчинялся ему. Его тело и лицо напоминали формой грушу, над мясистой челюстью нависали усы подковкой, цвета перца пополам с солью. На обоих – отсвечивавшие медью пальто и шляпы – не столько стиля ради, сколько для защиты от дождичка, вечно моросившего в Сиэтле.

– Наверняка это он, – проговорил Даймунд, едва они прошли в дом, сверкнув жетонами перед лицом охранявшего дверь патрульного.

– Да ничего подобного, – ответил Фимби.

– Должно быть, он.

– Этого просто не может быть.

Войдя в кухню, они увидели тело. И, замерев, с секунду впитывали увиденное.

– О'кей, – произнес Фимби. – Это и впрямь он.

– Ну еще бы.

Даймунд нагнулся, чтобы поближе взглянуть на труп, пока Фимби привычно натягивал резиновые перчатки.

– Точно, он. Следователь, – вздохнул Даймунд. Фимби поднял одну из пяти магнитофонных кассет, аккуратной стопочкой сложенных на столе.

– Четыре записаны полностью, – отметил Фимби. – По девяносто минут каждая. Шесть часов.

– Единственная его черта, о которой нам известно, это методичность.

Еще один патрульный с бледным лицом вошел на кухню, старательно избегая смотреть на то, что осталось от Стэнли.

– Детектив? Мы нашли второй труп.

Они последовали за ним в дальнюю комнату, где полицейский фотограф уже колдовал над распахнутым настежь холодильником. Даймунд и Фимби заглянули внутрь.

Тело было юным, обнаженным, женским. Ей перерезали горло.

– Не хватает правой руки, – сказал Фимби.

– Не очень‑то похоже на стиль Следователя, верно? Наверное, тот мужик в кухне постарался... Думаю, узнаем точно, прослушав записи.

– Детектив? – позвал патрульный. Он был молод, с оспинами на щеках и с коротким ежиком светлых волос на голове. – Почему вы называете его Следователем?

– Ты что, газет не читаешь? – удивился Даймунд.

 

* * *

 

ГРОЗА СЕРИЙНЫХ УБИЙЦ НАНОСИТ НОВЫЙ УДАР!

"УИКЛИ УОРЛД НЬЮС", 4 июня 1999 г. – Сиэтл, Вашингтон.

Самозваный член "комитета бдительности", известный как Следователь (так его окрестили потому, что он раскрывает оставшиеся нераскрытыми дела об убийствах), на этой неделе вновь напомнил о себе, положив конец кровавому списку очередного маньяка – Стэнли Дюпреи, которого полиция называет убийцей восьми местных проституток. Об обстоятельствах смерти самого Дюпреи ничего не сообщается, хотя утверждают, что в момент обнаружения его тело пребывало в столь же плачевном состоянии, как и тела других жертв Следователя.

Смерть Дюпреи стала уже четвертой в ряду убийств, совершенных Следователем, с присущей ему жестокостью воздающим по заслугам серийным убийцам. Полиция по обе стороны границы США и Канады пока пребывает в растерянности относительно личности подозреваемого, о которой у властей в лучшем случае имеются лишь самые смутные догадки.

Некоторые источники утверждают, что полиция не особенно стремится найти и обезвредить Следователя. "Черт, да зачем нам это надо? – говорит офицер полиции, просивший не называть его имя. – Он помогает нам выполнять нашу работу. Зачем же тратить деньги налогоплательщиков на то, чтобы остановить человека, который делает то, что нам не под силу? Многие из нас сожалеют, что мы сами не можем действовать его методами. Вместо того чтобы тратить миллионы на этих недоносков – ловить их, судить и содержать в заключении, – этот парень сразу карает их той смертью, которой они заслуживают".

Вопрос лишь в том, как ему это удается. Неужели полиция, со всеми доступными ей ресурсами, настолько некомпетентна, что превзойти ее способен и целеустремленный одиночка, причем уже четырежды? Или же истина еще неприятнее? Не является ли Следователь одним из бывших служителей закона, наплевавшим на этот закон полицейским, решившим взять орудие воздаяния в собственные руки?

По мнению некоторых, это объясняет не только неохоту, с которой полиция ведет поиски Следователя, но также и его поразительную способность находить свои жертвы. Если он обладает доступом к полицейским архивам, то у него на руках должен быть целый список подозреваемых. Ему остается лишь выбирать.

До сих пор Следователь нес смерть лишь достойным всяческого порицания убийцам. Но даже полиция совершает порой ошибки; что, если такую ошибку совершит сам Следователь?

Каждому из нас остается только уповать на то, что наших имен нет в его "черном списке".

 

* * *

 

Чарли Холлоуэй откинулся, зевая, на спинку кресла; денек выдался долгим. Взгляд Чарли упал на его собственный портрет, висевший на стене напротив рабочего стола, и он задумался, сколько еще времени пройдет, прежде чем его лицо перестанет напоминать запечатленные там черты. Конечно, заменяющая нос большущая картофелина останется с ним до конца, но волосы – пышная шевелюра на портрете – уже изрядно поредели и не могут похвастать таким иссиня‑черным цветом. Лицо утяжелялось с течением лет, а голубые глаза (которые всегда были самой привлекательной чертой Чарли, как однажды заметила его мать) в последнее время все чаще прятались за стеклами очков.

– Все‑таки жаль, художник, написавший портрет Дориана Грея, не один из моих клиентов, – сокрушенно вздохнул Чарли. – С другой стороны, это полотно когда‑нибудь будет стоить кучу денег...

Его фантазии грубо прервал телефонный звонок.

– Привет, Чарли Холлоуэй на проводе.

– Чарли.

– Джек? Эй, а я только что вспоминал о тебе. – Голос Чарли немного притих, нисходя с приподнятого дружеского тона до озабоченного. – Как ты?

– Я... Не знаю. Все в порядке, наверное.

– Давненько от тебя не было весточек. Чем‑то был занят?

– Да. Занят, вот именно.

– Работал, надеюсь?

– Не совсем.

– А... Вот это скверно, – проговорил Чарли, качая головой. – Знаешь, не хочу тебя подталкивать, Джек, но...

– Прошло уже три года. Нужно двигаться дальше.

Вздохнув, Чарли потер переносицу.

– Нет, я не об этом. Произошла кошмарная трагедия, Джек, и это случилось не только с ними, это случилось и с тобой тоже. Я не пытаюсь свести все к банальностям или кормить тебя всеми этими новомодными баснями о внутреннем мире...

Вошел секретарь с папкой под мышкой. Фальми считал себя готом; он был тощ как щепка, его черные как смоль волосы были подстрижены колючими клочьями, а кожа своим цветом напоминала ванильное мороженое. Глаза Фальми подводил черным карандашом, а по шее к уху тянулась татуировка – замысловатый кельтский орнамент. Чарли в жизни не видел на своем секретаре одежды любого другого цвета, кроме черного – или, в крайнем случае, серебристого. Сегодня это черные джинсы, черная футболка и проклепанные кожаные перчатки по локоть.

– Чарли? – позвал секретарь высоким, с гнусавинкой голосом.

– Секунду, Джек. Что там еще?

– Подпишись под этим манифестом.

Раздраженно хмыкнув, Чарли взял протянутую папку с бумажкой на зажиме и поставил росчерк. Для истинного гота Фальми был чересчур повернут на анальной тематике, но вместе с тем поразительно педантичен, и Чарли это ценил. Он протянул папку обратно, и Фальми выскользнул из кабинета.

– Извини, Джек. Я хотел сказать, что боль, которую ты носишь в себе... ну, это нечто настоящее. У нее есть вес, глубина, а еще она ядовита. Если не удастся найти способ избавиться от нее, она сожрет тебя заживо.

– Тебе бы книги писать, Чарли.

Чарли хохотнул.

– Спасибо, но все свои творческие способности я посвящаю художникам вроде тебя. Я счастлив сбывать ваши творения, оставляя себе небольшой процент.

– Ну, значит, ты не слишком уж счастлив. Моих творений не так уж и много, верно ведь?

– Слушай, я совсем не об этом... Мне просто кажется, ты почувствовал бы себя лучше, если бы мог вернуться к работе, вот и все. Даже не думай о коммерческой стороне дела. Делай это не ради денег, а ради себя самого.

– Терапия искусством.

– Почему бы и нет? Стоит попробовать.

– Спасибо, Чарли... но я уже занялся самолечением. Методика довольно радикальная, но, похоже, помогает.

– Да? Ну что ж, был бы результат. Это главное.

– Я подумывал заглянуть к тебе.

– Отличная новость, Джек. В любое удобное время.

– Пока что мое расписание несколько... туманно. Позвоню, когда прояснится.

– Непременно.

– Мы еще поговорим, Чарли. Потом.

– Надеюсь, ждать не слишком долго.

Джек повесил трубку. Опустив свою, Чарли вновь уставился на портрет, написанный для него Джеком. Сдвинул брови.

 

* * *

 

– Ты готов? – спросила Никки.

– Да, – ответил Следователь, отодвигая телефонный аппарат. – Я готов.

Искусство как терапия. Было бы все так просто.

Другое дело – терапия как искусство...

 

* * *

 

ИНТЕРЛЮДИЯ

Дорогой Дневник!

Я, Фиона Стэдмен, окончательно пришла к выводу: я люблю дядю Рика.

Ну ладно, может, и не люблю, но влюблена наверняка, и не слабо. Ему двадцать четыре, на десять лет больше, чем мне, но мой папа на десяток лет старше моей Л4амы, так что это не такая уж большая проблема. И никто‑никто на свете не понимает меня так, как он.

Честно говоря, никто даже не пытался. Папа допоздна на работе, а мама вечно занята своей благотворительностью и так из‑за этого нервничает, что все время словно бы не в духе. Про моих так называемых подружек можно вообще не вспоминать; они уже дразнят меня – дескать, «дядюшка что надо»... Знали бы они, что я действительно чувствую.

Стало быть, поплакаться я могу только в одну жилетку – электронную, да еще и с таким дурацким именем в придачу: «Дорогой Дневник». Не обижайся, но мне оно давно осточертело, больно уж корявое... Ничего, если я стану называть тебя как‑нибудь по‑другому?

Так‑так. Как насчет «Электра»? Подходит? Вот и отлично, начнем сначала...

Дорогая Электра, сегодня выдался особенно дрянной денек. Я пыталась отпроситься у мамы на концерт «Волнистых болванов», а она – ни в какую. Говорю ей, там будет полно моих подружек, а она, кажется, решила, будто я вожусь с кем не надо. Вообразила, что у нас нечто вроде банды.

Между прочим, Электра, знаешь ли ты, кого должна благодарить за то, что вообще существуешь? Дядю Рика. Ну, то есть заплатили мои родители, но это дядя Рик распаковал ящики, помог тебя подключить и настроить. Не будь его, ты, скорее всего, так и пылилась бы в коробке.

Вздох. Дядя Рик. Это просто нечестно, что мы родственники. Электра, он такой славный. Высокий, с темными волнистыми волосами, большими карими глазами и потрясной улыбкой... а еще у него очень красивое тело. Прошлым летом он ходил с нами на пляж, и я изо всех сил старалась не пялиться во все глаза. То есть он вовсе никакой не качок, но мускулы у него есть... и он вовсе не волосатый, у него только небольшой кудрявый островок посередине груди.

Господи, неужели со мной что‑то не так? Я еще ни разу не целовалась с мальчиком и вот уже думаю о собственном дяде так, словно он мой парень или типа того. Это явно какая‑то болезнь, Электра.

Я уже говорила, что он ездит на мотоцикле? Иногда он катает, и меня, тогда я обхватываю его обеими руками за пояс и прижимаюсь лицом к шее. Дядя Рик пахнет кожей, сигаретами и чем‑то сладким.

Это просто нечестно.

 

Глава 2

 

Джек умел обращаться с компьютерами. Он не разбирался в них так же хорошо, как Стэнли, но знал достаточно, чтобы задать правильные вопросы. И едва Стэнли развязал язык, Джек сообразил, что пора сунуть в диктофон новую кассету – ту, которую он не оставит полицейским.

В итоге Джек забрал из дома Стэнли Дюпреи два предмета: ноутбук и правую руку трупа из холодильника. К этому моменту он уже знал все пароли Стэнли; знал он и то, как обезвредить мины‑ловушки, которые тот встроил в систему и которые должны были уничтожить определенные файлы в случае неожиданного ареста владельца. И что делать с отрубленной рукой проститутки, Джек тоже знал.

Он знал о "Волчьих угодьях".

Компьютер Стэнли он установил в номере мотеля, где они с Никки поселились. Мотель располагался рядом с аэропортом Сиэтла, так что в нем нередко останавливались прилетавшие в город бизнесмены; в каждом из номеров имелось собственное подключение к Интернету. Ноутбук был новеньким, со всеми последними игрушками; для связи с сетью требовалось просто‑напросто подключить кабель.

Никки вышла чего‑нибудь перекусить. Джек же испытывал совсем иной голод.

Веб‑сайт он обнаружил безо всяких проблем. По безжизненно‑бежевому фону бежали коричнево‑черные буквы: "Волчьи угодья"; Джек далеко не сразу понял, что они выжжены на человеческой коже.

Он вошел на сайт под именем, которое нашел в файлах Стэнли: Поцелуй Смерти. Выскочил запрос пароля. Он впечатал туда слово "Дахау".

Джека ожидало чье‑то сообщение. Экран стал черным: вверху – фотография привязанной к стулу женщины с повязкой на глазах. Ее губы задвигались, выталкивая на экран кроваво‑красные буквы: