Страх перед последними мгновениями жизни

 

Однажды во сне я встретил человека, который носил мятую шляпу и вельветовый пиджак. Выглядел он как академическая версия Индианы Джонса — внешность профессора, волевой подбородок, добрый взгляд. Он был завсегдатаем похорон. Видимо,  я  тоже,  так  как  в  этом  сне  одна  поминальная  служба  сменяла  другую  —

 

похоронные залы, часовни, кладбища. Он никогда не снимал свою шляпу. Я так и не спросил у него, почему он ее носит, поинтересовался только, почему он постоянно бывает на похоронах.

— Я прихожу забирать людей в их вечный дом.

В минуту бодрствования такое заявление побудило бы меня позвонить в ФБР, чтобы  специальные  люди  проверили  связи  этого  типа.  Но  то  был  сон,  а  во  снах

возможны всякие странности, так что я не стал копать дальше. Я не спросил ни о происхождении его списка клиентов, ни о способе их транспортировки. Мне не пришла в голову мысль, как странно увидеть на похоронах человека в вельветовом пиджаке и мятой шляпе. Но я удивился, столкнувшись с ним на оживленной улице.

Представьте себе парад в День благодарения или празднование Четвертого июля.

Забитый людьми проспект.

— Не ожидал встретить вас здесь, — сказал я ему. Он не ответил.

Я увидел, что поблизости стоит один из моих друзей. Хороший человек, вдовец в летах, слабого здоровья. Я вдруг понял, зачем здесь этот ангел в вельветовом пиджаке и мятой шляпе.

— Вы пришли за моим другом.

— Нет.

Затем в моем сне произошло то, что бывает только во снах. Куда-то исчезли все, кроме незнакомца и меня. Шумный тротуар превратился в безлюдную улицу, такую тихую, что я не мог бы не расслышать следующую его фразу:

— Макс, я пришел за тобой.

Забавно, я не сопротивлялся, не возражал, не пытался убежать. Я, однако, высказал свою просьбу. Когда он согласился ее выполнить, улица внезапно наполнилась людьми, и я начал ходить от одного к другому, со всеми прощаясь. Я никому не говорил

об ангеле и его шляпе и о том, куда отправляюсь. Они думали, что завтра мы снова увидимся.

Но я-то знал правду, и поэтому мир вдруг тоже стал правдивее. Как если бы объектив жизни не был сфокусирован, а после настройки на резкость картинка прояснилась. Ошибки и обиды оказались забыты. На первый план вышла любовь. Я

пожал руку самому суровому моему критику. Подарил бумажник нищему. Обнимался с людьми слишком сухими и слишком вспыльчивыми. А своим близким, жене и детям, я предложил вместе помолиться. Более простой молитвы у меня никогда не было. Стоять в вере твердо. Верить Христу.

И  тут  сон  кончился.  Я  проснулся.  И  за  час  записал  все,  что  мне  из  этого  сна

запомнилось.

Он запал мне в душу на долгие годы. Я возвращаюсь к нему, словно к любимой песне или к любимому свитеру. Не могу сказать, что такое бывает у меня с другими снами. Но этот сон выделяется тем, что резонирует с глубинным стремлением, которое может быть вам понятно — встретить свою смерть без страха. Умереть без боязни и

без боя... хорошо бы вообще с улыбкой.

Невозможно? Кое-кто так и думает.

Аристотель говорил, что смерти следует бояться больше всего, потому что «она предстает  концом  всего»1.  Жан  Поль  Сартр  утверждал,  что  «смерть  лишает  жизнь

 

 

всякого смысла»2. Роберт Грин Ингерсол13, один из самых отъявленных американских агностиков, не смог произнести ничего утешительного на похоронах своего брата. Он сказал: «Жизнь есть узкая долина между холодными и голыми горными вершинами двух вечностей. Тщетно мы пытаемся заглянуть за их громады»3. Пессимизм французского философа Франсуа Рабле отдает таким же антарктическим холодом. Его последними словами стала такая фраза: «Я ухожу в великое "Возможно"»4. Шекспир в самых мрачных тонах говорит о смерти устами своего Гамлета:

Когда  бы неизвестность после смерти,  Боязнь страны,  откуда ни один Не возвращался...5

Какие  печальные,  гнетущие  речи!  Коль  скоро  смерть  есть  лишь  «конец  всего»,

«голая  горная  вершина»  и  «великое  "Возможно"»,  то  кто  же  сможет  умереть  без

страха? Но что если философы что-то упустили? Допустим, смерть отличается от всего, что они о ней думали, — не проклятие, а переход, не бедствие, от которого нужно бежать, а угол, за который нужно свернуть. Что если кладбище — не владения пожирателей  туш,  а  обитель  Хранителя  душ,  Который  однажды  провозгласит:

«Воспряньте и торжествуйте, поверженные в прахе...» (Ис. 26:19)?

Таково обетование Христа: «Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога и в Меня веруйте. В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: "Я иду приготовить место вам. И когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я"» (Ин. 14:1-3).

Тогда  как  для  нас  слова  Христа  звучат  утешением,  его  слушателям  в  первом

столетии они казались революционными. Он обещал свершить подвиг, о котором никто не смел и думать, не смел даже себе представить. Он воскреснет из мертвых и выведет Своих последователей из могилы.

В традиционном иудаизме имели место разногласия по поводу воскресения. «Ибо

саддукеи говорят, что нет воскресения, ни Ангела, ни духа; а фарисеи признают и то и другое» (Деян. 23:8). Саддукеям смерть представлялась катастрофическим, необратимым переходом в шеол, преисподнюю. Никакого спасения. Никакой надежды. Никакой амнистии. «Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают...» (Еккл. 9:5).

Фарисеи  верили  в  воскресение,  но  это  воскресение  было  чисто  духовным,  не

телесным. «В преданиях не было идей о воскрешении пророков для новой жизни во плоти  Какими бы превознесенными ни были

Авраам, Исаак и Иаков в глазах иудеев, никто не думал, что они могут воскреснуть из мертвых»6.

В древнегреческой философии образы другие, но ведет она к тому же отчаянию. На древнегреческой карте страны смерти была река Стикс с лодочником Хароном. Харон переправлял души умерших через реку, доставляя в сумеречное царство бесплотных духов, теней, призраков.

Такова была сцена, на которой появился Иисус. Однако, придя на эту топь зыбких

сомнений, Он выстроил прочный мост. Он обещал не просто жизнь после смерти, но

лучшую жизнь.

«В доме Отца Моего обителей много... Я иду приготовить место вам». Скорее всего,  мы,  люди  Запада,  не  почувствуем  здесь  ассоциаций  с  бракосочетанием,  но

 

13 Роберт Грин Ингерсолл (1833-1899) — американский юрист и публицист. — Примеч. пер.

 

можете прозакладывать свое свадебное платье, что слушатели Иисуса, безусловно, их замечали. Именно таким было обещание жениха невесте. Получив с обеих сторон разрешение родителей, жених возвращался в жилище своего отца, чтобы построить дом для своей невесты. Он должен был «приготовить место».

Обещая сделать то же самое для вас, Иисус превращает похороны в такой же

источник  надежд,  как  свадьба.  В  Его  глазах  похороны  на  кладбище  должны

представлять собой такое же волнующее событие, как венчание в церкви.

Эта мысль находит отзвук в нашей семье сейчас, когда у нас завершается агония подготовки к свадьбе. Слова «у нас» я употребляю обобщенно. Это Деналин и наш?, дочь Дженна готовят свадьбу. Я же только улыбаюсь, киваю и подписываю чеки. Наш дом гудит от разговоров о свадебных платьях, свадебных тортах, свадебных гостях и

свадебных банкетах. Дата назначена, церковь выбрана, до глубины души взволнованы все. Свадьба — это предвестие радостей!

Как и похороны, говорит Иисус. То и другое — вехи, отмечающие переход к новой эпохе существования, когда у нас будет новое имя и новый дом. Жених несет невесту на руках. Иисус — наш Жених. «Приду опять и возьму вас к Себе». Он встретит вас у

алтаря. Последний проблеск в вашей земной жизни станет первым проблеском Его приближения.

Но откуда у нас может быть уверенность, что Он исполнит Свое обетование? Какие у нас гарантии, что Его слова есть нечто большее, нежели чисто поэтический образ или пустое суеверие? Дерзнем ли мы отдать наши сердечные упования в руки плотника из

иудейского захолустья? Ответ находится на кладбище в Иерусалиме. Если пуст гроб Иисуса, то не пусты Его обещания. Посмотрим, как апостол Павел свел всю эту логику рассуждений к одной фразе: «...каждый в своем порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его» (1 Кор. 15:23).

Павел обращался к христианам Коринфа, воспитанным на представлениях древнегреческой философии о тенях в загробном сумраке. Кто-то убедил их, что мертвые тела воскресать не могут, — ни их тела, ни тело Христа. Такая мысль для апостола невыносима. «Напоминаю вам, братия, Евангелие, которое я благовествовал вам...» (1 Кор. 15:1). С твердостью выносящего свое заключение юриста Павел рассматривает факты: «Христос... воскрес в третий день... явился Кифе, потом двенадцати; потом явился более нежели пятистам братий... потом явился Иакову, также всем Апостолам; а после всех явился и мне...» (1 Кор. 15:3-8).

Давайте пригласим свидетелей, предлагает он. Будем вызывать их одного за другим. Пусть каждый, кто видел воскресшего Христа, скажет об этом. Запаситесь-ка

сухим пайком и вычеркните из календаря все дела на ближайшее время, ведь предстоит выслушать свыше пятисот очевидцев.

Понимаете логику Павла? Если один человек заявляет, что видел Христа после распятия, это не в счет. Если показания дают двенадцать человек, это можно списать на массовую галлюцинацию. Но пятьдесят человек? Сто человек? Триста? Когда об одном и

том же свидетельствуют сотни людей, недоверие сменяется верой.

Павел знал о существовании не горсточки, а многих сотен очевидцев. Петр. Иаков. Иоанн. Его последователи в лице пятисот учеников; сам Павел. Они видели Иисуса. Они видели Его в физическом смысле слова.

 

Они видели Его реально. Там не было призрака или какого-либо обмана чувств. В эпитафиях часто можно встретить такие слова: «Она вечно будет жить в моем сердце». Последователи Иисуса совсем не это имели в виду. Они видели Иисуса «во плоти».

Явившись ученикам, Он заверил их: «...это Я Сам...» (Лк. 24:39). Направлявшиеся в

Эммаус ученики не увидели в Его теле ничего необычного. Его ноги касались земли. Хлеб удерживался в Его руках. Они вообще думали, что Он — такой же путник, как они

сами, пока не «открылись у них глаза» (Лк. 24:31). Мария видела Иисуса в саду и назвала Его «господин» (Ин. 20:15). На берегу ученики видели, как Иисус готовит на огне рыбу. Воскресший Христос совершал физические действия в физическом теле. Он объяснил ученикам, что они видят перед собой не духа. «...Осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня» (Лк. 24:39).

С Иисусом произошло фактическое, телесное воскресение. И — вот оно что! — раз Он воскрес, то и мы воскреснем! «Каждый в своем порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его».

Аристотель поддался заблуждению. Смерти не нужно бояться. Сартр ошибался. Последнее  мгновение  жизни  —  не  самое  худшее.  Древнегреческий  путеводитель

оказался неточным. Харон не повезет вас в страну забвения. Века спустя пятьсот очевидцев оставили нам свое свидетельство: умирать безопасно.

Так будем же умирать с верой. Пусть Воскресение войдет в самое наше сердце и определит, как нам смотреть на приближение смерти. Пусть станут свободными те,

«которые от страха смерти через всю жизнь были подвержены рабству» (Евр. 2:15).

Иисус дает нам смелость для этого последнего путешествия. Он дал ее Чарлзу Линдбергу, авиатору, в одиночку совершившему первый в мире беспосадочный перелет через Атлантику. Когда Линдберг узнал, что смертельно болен раком, он с женой отправился провести свои последние дни в их доме на Гавайских островах. Он позвал священника, чтобы тот совершил над ним последние обряды, и сам написал, какие слова нужно произнести над его могилой.

 

Тело Чарлза А. Линдберга мы предаем месту его последнего упокоения; но дух его мы предаем всемогущему Богу, зная, что смерть есть не что иное, как новый поворот бытия, и помня, что Иисус сказал на кресте: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой».7

 

«Смерть — новый поворот бытия». Нет нужды ее бояться или отворачиваться от нее. Благодаря Христу мы можем прямо взглянуть на нее.

Я взглянул. Среди других хирургических операций на сердце моя была далеко не самой рискованной. Но любой медицинской процедуры, требующей четырех часов манипуляций на открытом сердце, вполне достаточно, чтобы тебе понадобилось лишний раз помолиться. Поэтому перед моей операцией я, Деналин и несколько наших добрых друзей молились вместе. Мы остановились в гостинице при Кливлендской клинике (штат Огайо). Мы просили Бога благословить врачей и присматривать за сиделками. Поговорив потом еще немного, все пожелали мне удачи и распрощались. Мне нужно было лечь спать пораньше. Но сон не шел, и я захотел еще раз помолиться... теперь в одиночестве.

Я спустился на лифте в вестибюль, нашел тихий уголок и стал думать. «Что если

операция пойдет наперекосяк? Что если это моя последняя ночь на земле?

 

Нет ли кого-то, с кем мне необходимо примириться? Не должен ли я кому-то позвонить, чтобы загладить свою вину перед ним?» Такого человека вспомнить я не смог (а если вы считаете, что я должен был позвонить вам, простите меня; наверное, нам нужно поговорить).

Потом я написал письма моей жене и дочерям, начав каждое со слов: «Если ты это

читаешь, значит операция прошла неудачно».

Потом у меня состоялся самый честный и откровенный разговор с Богом. Мы начали с вдумчивого разбора первых пяти десятков лет моей жизни. Подробности вас утомили бы, но меня и Бога они позабавили. Я благодарил Его за благодать сверх меры и за жену, несомненно, посланную мне Его ангелами. Мое перечисление Его благословений могло бы затянуться до утра, и к тому дело и шло. Так что я остановил себя и вознес такую молитву: «Я в хороших руках, Господи. Врачи подготовились к операции, персонал опытный. Но даже при самых усердных стараниях разное ведь случается. Может быть, это последняя моя ночь в этой жизни, но я хочу Тебе сказать — пусть и так, а со мной все в порядке».

Я лег спать. И спал, как младенец. Как оказалось, ангел в мятой шляпе за мной не

пришел. Ко мне вернулись силы после операции, и вот он я — энергичный, как всегда, бодро барабанящий по клавишам компьютерной клавиатуры. Одно, впрочем, изменилось. Как насчет того, чтобы встретить смерть с отвагой?

Думаю, я смогу. Надеюсь, и вы тоже.

 

 

Жизнь1с к1офеином

Мир оставляю вам, мир Мой даю вам не так, как мир дает, Я даю вам.

Да не смущается сердце ваше и да не устрашается. Ин. 14:27

 

 

Страх грядущего

 

Ах, если бы мы могли заказывать себе жизнь так, как заказываем приготовить чашечку кофе! Разве вам не понравилось бы подбирать и смешивать ингредиенты своего будущего?

— Приготовьте большую чашку  очень горячих  приключений, опасностей  можно

поменьше, а вот хорошего здоровья — двойную дозу.

— Достаточно будет долголетия без кофеина и с капелькой плодовитости.

Побольше интеллектуальности, а болезней не надо.

— Мне, пожалуйста, десертный мокко с шоколадом и тремя ложками вседозволенности. И проследите, чтобы там не было ни грамма расплаты.

 

— Скорее дайте мне грандиозный эспрессо, добавьте много-много сливок любви и

— для полноты вкуса — пенсию на Карибах.

О, отведите меня в такую кофейню! Увы, ее не существует. Истина же такова, что жизнь чаще преподносит нам варево, совершенно не похожее на то, что мы просили. У вас когда-нибудь было чувство, что Буфетчик откуда-то сверху окликает вас и протягивает вам кружку непрошеных стрессов?

— Джо Джонс, получите свой преждевременный выход на пенсию. Аккуратней, здесь еще должен быть клубок супружеских проблем и бурный рост цен.

— Мэри Адаме, вы заказывали учебу в университете и детей. Учеба еще не готова, а детей уже можете забирать. Поздравляем с беременностью!

— Сюзи, вот ваш горящий перевод в заграничный филиал за полгода до выпускного

бала вашей дочери. Добавить вам сюда капельку спокойствия?

В жизни — сплошной кофеин неожиданностей. Уточнений. Пертурбаций. Перемен. Спускаешься по социальной лестнице, съезжаешь с дорогой квартиры, уступаешь место молодым, потом снова выкарабкиваешься. Как на качелях. Одни перемены желанны, другие — нет. А в те редкие периоды, когда тебе кажется, что все в мире устоялось,

будь настороже. Один 77-летний старик недавно сказал моему знакомому:

— Я прожил хорошую жизнь. Сейчас я всем доволен и смотрю в будущее с оптимизмом.

Через пару недель в их краях пронесся смерч, который унес жизни его сына, невестки,  внука  и  матери  невестки.  Никогда  ведь  не  знаешь  наверняка,  правда?  В

нашем перечне страхов заметное место занимает страх перед будущим. Мы могли бы заказать себе жизнь без кофеина, но мы ее не получим. Как не получили ее ученики Иисуса.

«...Иду от вас...» (Ин. 14:28).

Вообразите их изумление, когда они услышали эти слова Иисуса. Он произнес их в начале празднования Пасхи, в четверг вечером, в «горнице большой устланной». Христос и Его друзья только что мирно отужинали в конце полной событиями недели. У избирательного штаба были все причины для оптимизма — Иисус стремительно набирал голоса. Открывались новые возможности. За три коротких года Иисуса уже начали носить на руках... Он стал олицетворением надежды для простых людей.

Ученики рассуждали об установлении желанного царства, готовы были призвать

огонь с неба на любых врагов, чтобы добиться своих портфелей в будущем кабинете министров Иисуса. Они предвидели для Израиля возрождение его былой славы. Не будет больше римских захватчиков, никакого чужеземного гнета. Это марш к свободе,

и Иисус его возглавляет.

А что теперь? Иисус сказал: «Иду от вас». Это повергло их в недоумение. Когда Иисус  пояснил:  «А  куда  Я  иду,  вы  знаете,  и  путь  знаете»,  Фома  невинно  ответил:

«Господи! не знаем, куда идешь; и как можем знать путь?» (Ин. 14:4-5).

Иисус протянул ученикам чашу радикальных перемен, а они попытались вернуть ее.

Не сделали бы и мы то же самое? Но кому такое удавалось? Кто прошел по жизни, не сталкиваясь с неожиданностями? Если не хотите перемен, идите к автомату с газировкой — только там их не встретишь. Помните, к каким выводам пришел Соломон?

 

Всему свое время,

и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать;

время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать;

время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать;

время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять;

время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру.

Еккл. 3:1-8

 

Я насчитал здесь двадцать восемь времен в жизни человека. Рождение, смерть, скорбь, радость, любовь, ненависть, объединение и разделения. Бог обустраивает жизнь так же, как управляет космосом: через соответствующие времена. Когда речь идет о временах года на земле, мы понимаем Божьи принципы управления. Природе нужна зима, чтобы отдохнуть, и весна, чтобы пробудиться. Мы не бросаемся в подземные бомбоубежища при виде распускающихся весною почек. Осенний листопад

— не повод, чтобы включать сирены ПВО. Смена времен года не тревожит нас — в

отличие от нежданных перемен в нашей жизни. Глядя на панику, которую вызывают у

нас такие перемены, можно подумать, что на Айову упали первые ядерные боеголовки.

— Спасайся, кто может! Завтра контрольная по алгебре!

— Совет директоров только что назначил нам нового начальника. Все в укрытие!

— Сажайте женщин и детей в автобусы и пробивайтесь на север. Наш универмаг закрылся на ремонт!

Перемены перетряхивают нашу жизнь, и тогда Бог присылает кого-то, кто вернет нам устойчивость. Перед смертью Иисус дал Своим последователям такое обетование:

«Утешитель же, Дух Святой, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам. Мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам. Да не смущается сердце ваше и да не устрашается» (Ин. 14:26-27).

Как уходящая из школы учительница может представить ученикам свою преемницу, так Иисус представляет нам Святого Духа. И как же замечательно звучат эти рекомендации! Иисус говорит, что Святой Дух будет заменять Его. Он придет во имя Христа, имея такую же власть и могущество. Ранее в тот вечер Иисус сказал: «И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек...» (Ин. 14:16).

«Другой Утешитель». Оба эти слова не очень ясны нам. В греческом языке времен Иисуса было два разных слова, примерно переводимых как «другой». Одно имело узкий смысл «иной, совсем не такой»; а другое — «второй, еще один такой же». Когда Иисус обещает, что Отец даст «другого Утешителя», Он употребляет второе слово, то есть даст «еще одного Утешителя», не иного, но такого же.

 

Это важное различие. Допустим, вы едете в автобусе и читаете книжку. Кто-то садится рядом с вами и вдруг интересуется, что за книжку вы так увлеченно читаете. Вы отвечаете:

— Эту книгу написал Макс Лукадо. Хотите почитать — берите. У меня дома есть

еще одна.

Говоря «еще одна», имеете ли вы в виду — «другая, еще какая-то книга»? Скажем,

поваренная книга, детектив или, не дай Бог, дамский роман? Конечно, нет! С вашим-то утонченным вкусом вы, разумеется, говорите о книге, в точности подобной той, которую так любезно подарили незнакомке. Если бы вы разговаривали с ней по- гречески, вы употребили бы то же слово, что и евангелист Иоанн в своем рассказе об этом обетовании Иисуса — слово «alios», то есть «еще один, такой же, как первый».

А кто был Первым? Иисус. Таким образом, Иисус заверяет учеников вот в чем: «Я ухожу. Для вас наступают новые времена, открывается новая страница. Многое изменится, но одно останется прежним — Мое присутствие с вами. С вами будет другой такой же Утешитель, — как если бы был Я Сам».

Слово, переведенное как «Утешитель», переводят также как «Друг», «Помощник»,

«Защитник», «Заступник» и т. п. Все это — старания передать смысл прекрасного древнегреческого слова «parakletos», составленного из двух корней. Корень «para» означает «рядом (с)» (вспомним «параллель», «парадокс» и т. п.). Корень «kletos» означает «призванный», «предназначенный», «прикрепленный» и т. п. Святой Дух призван находиться рядом с вами. Он есть присутствие Иисуса — присутствие с Его последователями и в их сердцах.

Чувствуете ли вы, как необходима была ученикам Иисуса такая поддержка? Это

вечер четверга, вечер перед днем распятия. К утру пятницы они покинут Иисуса. Ко времени завтрака они забьются в дальние углы и в щели. В девять часов римские воины

распнут

Иисуса на кресте. Уже завтра, менее чем через сутки, Он умрет и будет погребен. Весь мир для них перевернется. И Христос хочет их уверить: никогда им не придется вглядываться в будущее, не ощущая рядом Его помощи.

Как и вам. Рядом с вами идет ваш Попутчик.

У вас есть свой Пат Макграт. Пат — это мой приятель по велосипедным экзерсисам. Несколько лет назад я решил заняться велоспортом ради удовольствия и для физических упражнений. Я купил себе шлем, перчатки и гоночный велосипед. Закрепив ступни в стременах педалей, я поехал — и едва не умер на первом же подъеме. Для пожилых людей с лишним весом каждый холмик становится Эверестом. В общем, крутые горки меня укатали, буквально выбили из седла — домой я вел велосипед за руль.

Пат прослышал о моем новом увлечении и предложил кататься вместе. Для него ездить на велосипеде важнее, чем дышать. Собственно, для него ездить и дышать — одно и то же. Не будь у него ответственной работы и пяти детишек, на велогонках «Тур-

де-Франс» мог бы прославиться еще один американец. Ноги у него работают, как поршни, а сердце — как дизельный мотор. Я поплакался ему на крутые подъемы и встречный ветер, а он мне предложил: «Можешь сидеть у меня на колесе».

«Сидеть на колесе» — почти то же самое, что ехать на буксире. Когда мы с Патом въезжаем в поток встречного ветра, я сразу пристраиваюсь сзади него и как можно

 

ближе. Мое переднее колесо отделяет от его заднего не больше фута. Он рассекает поток, оставляя за собой пространство, облегчающее мне движение вперед. А когда нам встречается крутой подъем? Немного стыдно признаваться, но Пат уже привык подталкивать меня ладонью в спину.

А вам бы не пригодился такой друг? Так Он у вас есть! Коль скоро вы уверовали в

Христа, Он дает вам Духа, чтобы Дух вел вас, подталкивал, обитал внутри вас. Дает не

какого-то гам духа, а Своего Духа — Параклета. Все, что Иисус делал для Своих учеников, Его Дух делает для вас. Иисус учил тогда, Дух учит сейчас. Иисус исцелял, Дух исцеляет. Иисус утешал, Дух утешает. Когда Христос посылает вам какие-то перемены, Он посылает с ними и Своего Утешителя.

Бог относится к вам так же, как одна мамаша относилась к своему маленькому

сыну Тимми. Ей совсем не нравилась мысль, что ее первоклассник будет ходить до школы в одиночестве. Но он считал себя слишком взрослым, чтобы позволить водить себя за ручку.

— И вообще, — заявил Тимми, — я буду ходить с моим другом.

Мать постаралась держать себя в руках, просто каждое утро читала сыну строки из

двадцать второго псалма: «...благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей...»

Однажды ей в голову пришла отличная идея. Она попросила соседку прогуливаться по утрам вслед за Тимми в направлении школы, присматривая за ним издалека, чтобы не заметил. Соседка охотно согласилась. Она так и так каждое утро выводила свою

трехлетнюю дочку на прогулку.

Через  несколько  дней  друг  Тимми  заметил  соседку,  опять  ведущую  за  руку маленькую дочку, и спросил:

— А не знаешь, кто это все время ходит за нами до школы?

— Конечно, знаю, — сказал Тимми. — Это семейка Стя — Блага Стя со своей Милой

Стя.

 

 

— Кто-кто?

— Мама мне каждое утро читает про них из двадцать второго псалма — «Блага Стя

и  Мила  Стя  да  сопровождают  меня  во  все  дни  жизни  моей».  К  ним  просто  надо

привыкнуть.

И вам тоже надо бы. Бог никогда не укажет вам путь, по которому придется идти в одиночестве. Вы на пороге перемен? Предстоит открыть в жизни новую страницу? Что там на ветвях деревьев — не грядет ли новое время года? Небеса дают вам ясные знамения: переменчиво все, но не присутствие Бога с вами. Вы идете по своему пути в

сопровождении Святого Духа, Который «научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам» (Ин. 14:26).

Поэтому будьте дружественны ко всему, что бы вам ни встретилось.

Принимайте это. Раскрывайте навстречу объятия. Не сопротивляйтесь этому. Перемены — это не только неизбежная составляющая нашей жизни, это неизбежная

составляющая того, что вершит Бог. Чтобы мы стали Его орудиями для изменения мира, Он меняет наш статус. Вот Гедеон — был земледельцем, стал полководцем. Мария — сельская девушка, ставшая Богоматерью. Павел — был местечковым раввином, стал проповедником для всего мира. Бог сделал Иосифа, ненавидимого всеми  младшего  брата,  правителем  Египта.  А  пастушонка  Давида  произвел  в  цари

 

Израильские. Петр собирался рыбачить на море Галилейском. Бог призвал его стать главой первой церкви. Бог многое меняет.

Но  все-таки,  —  может  спросить  кто-нибудь,  —  а  как  же  быть  с  трагическими

переменами, которым Бог позволяет произойти? В некоторых событиях совсем не видно смысла. Какое место в жизненной мозаике отвести рождению ребенка-калеки или гибельному цунами? Или когда компания проводит массовые увольнения, и отец

остается без работы... у таких событий тоже есть свое предназначение?

Да, есть, если смотреть на них с точки зрения вечности. То, что выглядит бессмысленным в этой жизни, может иметь глубочайший смысл в жизни грядущей. У меня есть доказательство — возьмем вашу жизнь в материнской утробе.

Я понимаю, что вы не очень-то хорошо помните то время, поэтому позвольте мне

рассказать вам, что же тогда происходило. Каждый день вынашивания готовил вас к земной жизни. Ваши кости укреплялись, сформировались глаза, в ваше растущее тело через пуповину поступали питательные вещества... для чего? Чтобы вы могли оставаться во чреве? Совсем нет! Жизнь в утробе подготовила вас к земной жизни, приспособила к самостоятельному существованию после родов.

Некоторые особенности вашего строения не имели никакого смысла. У вас, например, был нос, но вы не дышали. Глаза вы даже не открывали, ведь что бы вы там, в темноте, увидели? Ваш язык, ногти, прядь волос на голове были вам в материнской утробе совершенно без надобности. Но разве вы теперь не рады, что они у вас есть?

Некоторые страницы и целые главы в этой жизни кажутся такими же бесполезными

для нас, как ноздри — для зародыша. Страдания. Одиночество. Болезни. Холокост. Мученичество. Муссоны. Если предположить, что этот мир существует только для посюстороннего счастья, такие недостатки оказываются для него фатальными. Но что если земля подобна утробе? Не могут ли эти испытания, насколько бы суровыми они ни были, служить тому, чтобы подготовить нас к грядущей жизни, дать все для нее необходимое? Как пишет Павел, «кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу» (2 Кор. 4:17).

 

Вечная слава. Мне, пожалуйста, огромную чашку. «Дайте большую порцию нескончаемой радости в присутствии Бога. Побольше чудес, а душевных мук не надо». Подойдите и заказывайте. Буфетчик на месте. Как вы понимаете, это может быть ваша следующая чашка.

 

 

Тень1со2мнения

Но Он сказал им: что смущаетесь,

и для чего такие мысли входят в сердца ваши? Лк. 24:38

 

Страх, что Бога нет

 

Вуди Аллен не может спать по ночам. Он — беспокойная душа. Страхи заставляют семидесятилетнего кинорежиссера бодрствовать. Глядя на его застенчивую манеру держаться и мягкую улыбку, ни за что такого не подумаешь. Он мог бы сойти за этакого идеального дядюшку, приветливого и обходительного. Единственное, что в нем есть ершистого — это его прическа. Однако внутри, под этой внешностью, его гложет анаконда страха.

Его  убивает  пустота.  Отъявленный  атеист,  Аллен смотрит  на  жизнь  как на

«бессмысленное мельтешение». Нет Бога, нет предназначения, нет жизни после смерти и, соответственно, нет жизни и до нее. «Я, в сущности, не могу найти убедительную причину, чтобы предпочесть жизнь смерти, — признается Аллен, — за исключением

того, что я слишком боюсь... Все поезда идут по одной линии. Все они идут на свалку».

Поэтому он снимает свои фильмы, чтобы отвлечься. Десятилетиями он безостановочно выпекает их по штуке в год. «Мне нужно на чем-то сфокусироваться, поэтому я не смотрю на картину целиком»1.

Полагаю, существует кто-то, для кого страхи Вуди Аллена непостижимы. Должен быть в великом Божьем мире человек, никогда не сомневавшийся в существовании Бога и в Его благости. Но эту книгу пишет не такой человек.

Мои страхи, подобные вуди-алленовским, предпочитают всплывать на поверхность

не иначе как в воскресенье утром. Я просыпаюсь рано, задолго до того, как начнет шевелиться  моя  семья,  пробьется  первый  солнечный  лучик  и  пачка  утренних  газет

шлепнется на крыльцо. Пусть весь мир спит, но не я. Каждое воскресенье — большой день в моей жизни, я предстаю перед прихожанами, готовыми потратить полчаса своего времени, чтобы обрести новую веру и надежду.

Обычно мне вполне хватает сил. Но так бывает не всегда (вас это известие не тревожит?). Иногда в утренних сумерках этих часов перед проповедью меня поражает

явная абсурдность того, во что я верую. Особенно мне вспоминается одна Пасха. Когда я просматривал текст проповеди при свете лампы, весть о воскресении выглядела мифом, обывательскими слухами, а не евангельской истиной. Ангелы на кладбищенских камнях; погребальные пелены то нужны, то не нужны; воины, устрашившиеся мертвеца; умерший, а потом ходящий по земле Иисус. Я уже чуть ли не ждал, что вот-вот из-под следующей страницы выскочат безумный Шляпник из «Алисы в Стране чудес» и семь гномов. Многовато все-таки натяжек, вам не кажется?

 

Мне иногда так кажется. И тогда я разделяю с Вуди Алленом его кошмар — страх, что Бога нет. Страх, что на вопрос «для чего?» не существует ответа. Страх перед жизнью без цели и смысла. Страх, что имеющееся у нас сейчас хорошо настолько, насколько возможно, а любой, кто верит во что-то иное, просто собрался загорать на южном побережье Ледовитого океана. Страшные, безмолвные, леденящие душу тени одиночества в долине, которая теряется где-то в тумане.

В долине теней сомнения.

Возможно, вам знакомы ее серые очертания? В ней...

• библейские повествования похожи на басни Эзопа;

• молитвы возвращаются назад равнодушным эхом;

• все нравственные ограничения проведены тонким пунктиром;

• верующие  попеременно  вызывают  то  жалость,  то  зависть  —  явно  кое-кто обманывает сам себя, но все-таки кто?

В той или иной мере все мы заходим в эту долину. В тот или иной момент всем нам нужен план эвакуации из нее. Позвольте мне предложить свой план. Эти сомнения в

воскресные утренние часы теперь быстро рассеиваются благодаря источнику веры, бьющему на заключительных страницах Евангелия от Луки. Врач, ставший историком, посвятил последнюю главу ответу на один вопрос: что отвечает нам Христос, когда мы в Нем сомневаемся?

Лука ведет нас все в ту же «горницу большую устланную» в Иерусалиме. Это утро

воскресенья после распятия в пятницу. Последователи Иисуса собрались вместе, но не для того, чтобы преобразить мир, а чтобы спрятаться от него. Здесь собрались не проповедники Благой вести, а испуганные кролики. Все свои надежды они похоронили вместе с телом умершего плотника. Большую храбрость можно найти у выводка цыплят, и большую твердость — у медузы. Бесстрашная вера? Это не здесь. Искать в бородатых лицах этих мужчин отблеск решимости, толику мужества — пустая затея.

А вот стоит взглянуть на прояснившиеся лица женщин, и сердце у вас забьется так

же радостно, как у них. В рассказе Луки они принесли с собой в горницу лучи рассвета, возвестив о явлении Иисуса.

 

И, возвратившись от гроба, возвестили всё это одиннадцати и всем прочим. То были Магдалина Мария, и Иоанна, и Мария, мать Иакова, и другие с ними, которые сказали о сем Апостолам. И показались им слова их пустыми, и не поверили им.

Лк. 24:9-11

 

Те, кто время от времени сомневается в Христе, возьмите это себе на заметку и заодно наберитесь мужества. У непостоянных последователей Иисуса тоже были свои сомнения. Но Христос не стал обрекать их на одиночество неразрешимых вопросов. Он, как оказалось, вовсе не был мертвецом в гробу. Увидев двух учеников, бредущих в селение под названием Эммаус...

 

...Иисус, приблизившись, пошел с ними. Но глаза их были удержаны, так что они не узнали Его. Он же сказал им: о чем это вы, идя, рассуждаете между собою, и отчего вы печальны?

Лк. 24:15-17

 

Для этого дела ангелы не подошли бы, никаких посланников не было бы достаточно, все воинство небесное не справилось бы. Иисус лично поспешил на выручку.

И как же  Он укрепил  веру учеников?  В Его распоряжении  было тысяча и одно

средство. Распятие в пятницу ознаменовалось землетрясением и солнечным затмением.  В  Евангелии  от  Матфея  сказано,  что  «гробы  отверзлись;  и  многие  тела

усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святой град и явились многим» (Мф. 27:52-53). Кого-то из них Иисус мог бы позвать, чтобы поговорили с учениками, что шли в Эммаус. Или же послать последних на экскурс<