Экспроприация на Эриванской площади

Самым блестящим актом большевистской боевой группы как по выполнению, так и по результатам была экспроприация 250.000 рублей, совершенная на Эриванской площади в Тифлисе 13 июня 1907 года.

Эта экспроприация была организована тифлисской партийной организацией, и успех ее был результатом твердого руководства партии. Большевистские организации на Кавказе строго придерживались взятой партией линии в отношении эксов, не допуская отрыва большевистских боевых групп от партии, всецело подчиняя их деятельность ее основным целям и задачам.

В этом акте Камо проявил исключительную находчивость, инициативу и героизм.

Он втянул в дело почтового чиновника Гиго Касрадзе и с его помощью установил, когда и сколько денег получалось из Петербурга на имя тифлисского отделения Государственного банка.

Замечательно, что слухи об экспроприации носились по городу задолго до совершения акта. Указывалась вполне точно даже дата. Об этом очень обстоятельно сообщил прокурор Тифлисского окружного суда министру юстиции. В этом рапорте признание бессилия правительства чередуется с обвинением в легкомыслии полицейской власти. Полицмейстер «не верил» слухам, так как не располагал на сей счет «широкими агентурными данными».

Кассир Государственного банка и счетчик с пятью казаками и двумя стражниками, получив с почты 250000, на двух извозчиках возвращались в банк. Когда один из извозчиков проезжал мимо Коммерческого банка и магазина Ротинова и Гаврилова, неожиданно с левой стороны были брошены бомбы перед первым извозчиком. Последовал взрыв. Вся площадь окуталась дымом. Минуту спустя справа, у магазина Ротинова, раздалось два взрыва, потом еще два. Началась неописуемая паника. К счастью, народу на площади было мало. Как выяснилось на следствии, еще с утра некто в офицерской форме уговаривал публику не толпиться на площади. Скоро на площадь прибыли войска, однако, ни экспроприаторов, ни денег не удалось обнаружить. Так представлялась последовательность событий этого утра посторонним зрителям.

Один из участников экспроприации т. Дзвали подробно рассказывает о предварительной разработке плана.

«Почта должна была проследовать с Лорис-Меликовской улицы (ныне ул. Кецховели) через Эриванскую площадь на Фрейлинскую улицу. Эриванская площадь представлялась нам наиболее удобным пунктом для нападения, несмотря на то, что она охранялась особенно тщательно. На площади стояло несколько приставов с их помощниками и младшими чинами. Перед зданием городской управы стояло семь казаков. В начале каждой улицы поставлено было по одному городовому и по два казака. То и дело по площади и ближайшим улицам проезжали казачьи патрули. Тифлис был в то время на военном положении, и не только казаки, но и городовые были вооружены винтовками.

Деньги везли в следующем порядке: впереди ехало трое казаков верхами, за ними извозчик с пятью солдатами, затем извозчик с денежными мешками с одним почтовым чиновником и одним караульным, и, наконец, третий извозчик опять-таки с пятью солдатами. Шествие замыкали три конных казака. По бокам каждого экипажа также гарцовали казаки. Мы рассчитали так, что когда передовые казаки завернут на Сололакскую улицу, экипаж с деньгами будет находиться приблизительно около подъезда штаба Кавказского округа. Около Пушкинского сквера должна была стоять Пация Галдава. На ее обязанности было подать знак о приближении казаков, находящемуся на сквере Степко Инцкирвели, который вследствие полученной раны не мог принимать непосредственного участия в деле с оружием в руках. Тов. Инцкирвели со своей стороны должен был сигнализировать разгуливающей перед зданием штаба Анете Сулаквелидзе. Эта последняя должна была сообщить находящимся в ближайшем ресторане «Тилипучури» товарищам. После этого Бачуа Купрашвили с развернутой газетой должен был обойти площадь в знак того, чтобы товарищи заняли намеченные посты. Датико Чиабришвили, Аркадий Элбакидзе, Вано Шишманов, Вано Каландадзе, Илико Чичиашвили и Илико Эбралидзе должны были напасть на казаков и почту. Для каждой группы казаков и экипажа намечено было по одному человеку. Одному поручалось увезти деньги. Акакий Далакишвили и Теофил Какриашвили должны были напасть на отряд, стоящий перед зданием городской управы. Элисо Ломинадзе и Серапион Ломидзе стояли около Вельяминовской улицы, лицом к лицу с казацкой охраной. Нападавшие должны были бежать по этому направлению. Тов. Камо взял на себя наиболее ответственную задачу — увезти деньги. Он был в офицерской форме. В момент взрыва он должен был примчаться на извозчике со стороны Гановской улицы. Так были распределены роли, так был намечен порядок действий.

Товарищи расположились на заранее им указанных пунктах. Показались казаки. Бомбы нужно было бросать с таким расчетом, чтобы они взорвались одновременно в разных местах.

Передовые казаки повернули на Сололакскую.

Датико Чиабришвили сделал шаг вперед. Одновременно то же самое сделали все остальные, и местность сотряслась от необычайного грохота... Илико Чичиашвили, Илико Эбралидзе и Вано Каландадзе ринулись на стоящих на площади полицейских и усиленным огнем из маузеров заставили их разбежаться.

Все шло как по писаному!

Но вот первая неувязка с планом. Экипаж с деньгами остался невредим. Испуганные лошади понеслись через площадь к Армянскому базару. Тов. Бачуа Купрашвили не растерялся и настиг экипаж в конце площади. Он бросил бомбу в лошадей на таком близком расстоянии, что силой взрыва самого его подбросило в воздух. Он упал на землю в полусознании.

Тов. Чиабришвили, который тоже гнался за экипажем, подоспел как раз в ту минуту, когда экипаж окутало дымом от взрыва. Чиабришвили схватил денежный мешок и бросился на Вельяминовскую улицу. Тут Камо взял у него мешок и мгновенно скрылся.

Когда раздался взрыв, Камо согласно плану ехал по Гановской улице. Доехав до площади, он не увидел никого из товарищей. Камо догадался, что что-то неладно. Он выехал на площадь и стоя на подножке экипажа, кричал, ругался, стрелял из револьвера, стараясь привлечь внимание товарищей. Тут-то и подоспел Чиабришвили и передал ему деньги.

Дело было сделано. Товарищи собрались на квартире Миха Бочаридзе. Не досчитали только одного — Бачуа Купрашвили. Тов. Чиабришвили видел, как Бачуа упал после взрыва. Ему показалось, что Бачуа убит.

Камо был страшно взволнован.

— На чорта было деньги брать — лучше было спасти товарища. Как ты мог его оставить без помощи? — накинулся Камо с упреками на Чиабришвили.

Но в эту минуту появился израненный Бачуа. Камо в неописуемом восторге чуть не пустился в пляс.

— Нас, бичо*, видно и смерть не берет. Как кошки с любой высоты падаем и не разбиваемся, — сказал он весело.

_____________________________________________________________________________

*Бичо — парень, мальчик.

 

Камо спрятал деньги в новый тюфяк, а Маро Бочоридзе с помощью кинто доставила его, куда следует. Маро шла в белом платье, с видом безобидной мещаночки, бок-о-бок с ничего неподозревавшим кинто. Так проследовали они перед самым носом полиции, сбившейся с ног в поисках преступников и похищенных денег».

Так закончился первый акт эриванской экспроприации.

Дальнейшие шаги боевой группы были не менее опасны. Но прежде, чем обратиться к ним ознакомимся с двумя официальными документами, изображаюми то же событие.

Первый из них — протокол околоточного надзирателя Светлакова, составленный по горячим следам. Второй — показания двух «пострадавших»: караульного Государственного банка Жиляева и кассира Курдюмова. Эти два документа независимо от успеха экспроприации являются неоспоримым доказательством блестящей организации дела.

Нападение было таким внезапным, механика его благодаря дисциплине и солидарности участников работала так бесперебойно, что свидетели даже из числа непосредственно пострадавших на вопросы следственной власти могли отвечать только одно: «не знаю» «не видел», «не заметил».

ПРОТОКОЛ I.

1907 года, июня 13 дня, гор. Тифлис.

«Я, околоточный надзиратель 4 участка Светлаков, составил настоящий акт в следующем: сего числа, в 11 часов дня, по Эриванской площади проезжали кассир тифлисского отделения Государственного банка губернский секретарь Василий Михайлов Курдюмов со счетчиком банка Григорием Марковым Головня, проживающим в банке, в сопровождении наряда из казаков и солдат. Не доезжая до Сололакской ул., почти у поворота на эту улицу, неизвестными злоумышленниками и неизвестно откуда были брошены три бомбы в сопровождавший конвой с целью отнять деньги, полученные кассиром из почтово-телеграфной конторы, и нагнать панику на публику. Кучер фаэтона, везшего кассира, после взрыва брошенных снарядов, повернул фаэтон по направлению к Пушкинской улице и в это время злоумышленники воспользовались поднявшейся суматохой, вновь бросили два снаряда и в то же время брошено три снаряда: один из здания Тифлисской городской управы, другой у станции конки* и третий на углу Вельяминовской улицы и Эриванской площади. Брошено всего восемь снарядов. Брошенным первым снарядом разбило кузов фаэтона и выбросило кассира Курдюмова на мостовую. Конвоировавшие казаки и солдаты от взрыва получили тяжелые поранения, также поранены две лошади казаков, а злоумышленники, пользуясь общей паникой публики и невозможностью дать сопротивление конвоя и среди поднявшегося от взрывов дыма и удушающих газов, схватили мешок с деньгами, которых, по заявлению кассира Курдюмова было 250.000 рублей, открыли в разных сторонах площади револьверную стрельбу и вместе с деньгами скрылись неизвестно куда. От взрывов снарядов выбиты все стекла домов и магазинов по всей Эриванской площади».

_____________________________________________________________________________

*Как мы видим, эти данные не соответствуют действительности. — Б. Б.

 

Затем идет список раненых и убитых при происшествии. Заканчивается протокол так:

«Из дальнейшего производства дознания и опроса как раненных, так и находившихся содержателей магазинов, приказчиков и случайно попавшейся публики установить личность злоумышленников и по какому направлению побежали злоумышленники с похищенными деньгами — в виду полного отсутствия показаний — не удалось. Найденные на площади доска от фаэтона, железные части разорвавшихся снарядов при сем препровождаются...»

Караульный показал:

«...Лишь только первый фаэтон миновал Общество взаимного кредита и стал направляться на Сололакскую улицу, как вдруг с левой стороны раздался под моим фаэтоном взрыв. Одновременно с ним раздался взрыв и под передними казаками. За первыми двумя взрывами последовало еще два взрыва: под моим фаэтоном с левой стороны и возле передних казаков.

Первая бомба меня оглушила, и когда я пришел в себя, то на моем фаэтоне солдат не было, фаэтон был на площади и поворачивал налево, при чем с кучера текла кровь. Я сказал кучеру «поезжай», и тот стал двигаться. В то же время впереди нас, немного правее, на площади ехал пустой без кучера первый фаэтон, Курдюмова и Головни на нем не было... Заметив первый фаэтон, на котором мы везли деньги, я в то же время увидел, как к этому фаэтону подбежал молодой человек в черной одежде, при чем сказать не могу, был ли он в пиджаке или рубахе, равно не заметил, что было у него на голове и какие его были приметы, могу сказать только, что человек этот был туземец, но какой нации: армянин или грузин, не знаю, я сообразил, что туземец этот, очевидно, хочет взять с фаэтона мешок с деньгами. Я решил воспрепятствовать этому. Здоровой правой ногой я ступил на дно фаэтона, и хотел только левой раненой ногой стать на скамейку, чтобы соскочить с фаэтона и броситься к злоумышленнику, как увидел, что этот молодой человек схватил уже с фаэтона мешок. Я сделал усилие, чтобы спрыгнуть с фаэтона, но в это время у самого моего фаэтона разорвалась бомба, меня оглушило, и я лишился сознания и более ничего не знаю.

Бомба в меня была брошена со стороны Караван-Сарая, но кем я не видел. Фаэтон же, с которого злоумышленник схватил мешок с деньгами, был посередине площади, за городской управой, ближе к Армянскому базару.

Кто этот молодой туземец, схвативший с фаэтона мешок с деньгами, я не знаю и опознать его не могу».

ПРОТОКОЛ II.

1907 года, июня 13 дня.

«Курдюмов Василий Михайлович, 34 лет, православный, грамотный, не судился.

Я — помощник кассира Государственного банка. Сегодня по приказанию управляющего я к десяти часам утра вместе со счетчиком Григорием Головней, караульным Жиляевым, двумя рядовыми и шестью казаками отправился в здание почтово-телеграфной конторы за получением ценностей. Туда я по обыкновению пошел пешком. Получив от двух чиновников Иванова и фамилию другого не помню деньги в количестве 465 рублей и ценными закрытыми пакетами более 250000 рублей, я повез их в отделение Государственного банка. Для этого я нанял два фаэтона, стоящие у здания почты. На первом из них, номера которого и не заметил, поместился я и счетчик Головня... Я заметил, что лошади у этого фаэтона были серые, сидение фаэтона было покрыто синим сукном, без чехла, внизу красный ковер, физиономии фаэтонщика не помню и какой национальности не обратил внимания. Во второй фаэтон сел Жиляев с двумя рядовыми. Казаки ехали так: двое впереди, один рядом с нашим фаэтоном и два сзади второго фаэтона. Мы поехали по Лорис-Меликовской улице, мимо Пушкинского сквера, на Эриванскую площадь. Только что мы хотели повернуть на Сололакскую улицу, как в передового казака был брошен снаряд, разорвавшийся посредине улицы, при чем была ранена лошадь казака. Кто бросил снаряд и откуда он брошен, я не заметил. Силою взрыва я был выброшен из фаэтона на мостовую. В это время сзади уже нашего фаэтона раздались последовательно еще два взрыва, оглушившие меня. Когда я пришел в себя, то увидел около раненую лошадь, убитого казака около киоска с газетами и одного раненого близ Городской управы. Фаэтона около меня не было, площадь была совершенно пуста и вблизи раздавались револьверные выстрелы. Я вскочил и побежал по направлению к Пушкинской улице, рассчитывая встретить извозчика, чтобы погнаться за фаэтоном с деньгами, но никого не нашел. Более ничего показать не имею. Добавляю, что у меня остались целыми 465 рублей, которые были у меня в боковом кармане пиджака, 250 тысяч были зашитые двух тюках, один в 80 тысяч, а другой в 170 тысяч. В каких кредитных билетах заключались эти деньги, мне неизвестно. Получаю деньги с почты. Я сдаю их также. Всегда у меня бывает с собой обычный конвой. 250 тысяч — это обыкновенное среднее получение ценностей с почты банком.

Василий Курдюмов».

Паника на площади была так велика, что никто не думал о преследовании нападавших — это подтверждает также прокурор Тифлисского окружного суда, в своем докладе министру юстиции. «Никто из очевидцев, — говорит он, — не в состоянии был точно определить число нападавших лиц, место, откуда были брошены бомбы, и направление, по которому скрылись злоумышленники. Но большинство показаний свидетелей сводится к тому, что снаряды, по всей вероятности, были брошены из окон или с крыш прилегающих частных домов... Из находившихся на площади воинских и полицейских чинов только один солдат произвел выстрел, тогда как остальные не успели даже рассмотреть злоумышленников. Момент похищения денег также остался незамеченным».

Любопытные детали совершения экспроприации на Эриванской площади сообщает т. А. Бебуришвили.

«Спустя некоторое время после экса, — вспоминает он, — Камо приехал в Петербург. Нужно сказать, что в это время не было для меньшевиков более ненавистного большевистского имени, чем имя Камо. Каких только небылиц не рассказывали они, называя его грабителем, а не революционером. Правда, и Камо не оставался в долгу. По поводу этого экса меньшевики решительно обвинили Камо в присвоении денег. Не приходится доказывать, что это было абсолютной ложью. Деньги были полностью доставлены в Петербург и вывезены в Финляндию, я этому живой свидетель. Отобранные у правительства деньги, Камо привез в вагоне второго класса в простой коробке от дамской шляпы. В дороге был осмотр вещей, но никому из жандармов не пришло в голову заглянуть в коробку. Так проявились и здесь обычные его качества — смелость и находчивость. Он предложил тогда мне выехать за границу с моей маленькой дочкой. План у него был такой: девочка маленькая, лежит в люльке, никто не подумает осматривать ее. А он провезет в люльке и туда и обратно все, что ему нужно будет. Предполагалось, что в Париже мы остановимся в лучшем отеле. Первые дни нам придется волей-неволей широко тратить деньги (конечно, не экспроприированные деньги), чтобы произвести впечатление богатых прожигателей жизни, а затем уже мы принимаемся за обмен экспроприированных сумм. Этот блестящий план не был осуществлен, так как уже на следующий день Камо придумал другой, который, помнится, и был приведен в исполнение*.

_____________________________________________________________________________

*Все деньги были доставлены в Финляндию, в Куокала, где тогда жили Ленин и Богданов и отданы большевистскому центру.

 

В один из приездов Камо появился в форме прапорщика милиции с паспортом одного из уездных предводителей дворянства.

Перед той поездкой за границу, которая окончилась арестом в Берлине, он снова несколько дней прожил у меня в ожидании заграничного паспорта. Прописан он был в самой фешенебельной гостинице Петербурга по паспорту Мирского. Сам он о паспорте не хлопотал, поручив все дело швейцару гостиницы и щедро оплачивал его услуги. Швейцар считал Камо очень важным господином. Камо со смехом рассказывал об этом. Расставались мы с ним надолго. Скоро я узнал из газет, что Мирский арестован в Берлине и у него найден чемодан с двойным дном, набитым взрывчатыми веществами».

_____________________________________________________________________________

Мелкие купюры остались там, а пятисотрублевки были зашиты в стеганый жилет, и я их перевез за границу. Насколько помню, жилет этот шили Надежда Константиновна и Наталия Богдановна Богданова. Он очень ловко сидел на мне. И без всяких осложнений деньги были перевезены нелегально через границу. — М. Л.

 

ПОЛИЦЕЙСКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛ

Экспроприация на Эриванской площади, организованная Камо, или как величали ее следственные и жандармские власти дело о «разбойном нападении 13 июня 1907 г. в Тифлисе, на Эриванской площади, на денежный транспорт тифлисского отделения Государственного банка и похищении из него 250000 рублей» чрезвычайно обеспокоило царское правительство. Беспокойство его можно было оправдать с самых различных точек зрения. Этот оскорбительный для правительственного самолюбия открытый, дерзкий налет, свидетельствует о том, что революция понесла лишь временное поражение. Акт был совершен безукоризненно с точки зрения конспирации, «преступники» скрылись, и широкие массы города и страны сочувственно обсуждали детали налета. Власть компрометировала себя еще больше, хватая налево и направо людей, не имевших ничего общего с боевой группой Камо. Это был не только политический удар, это был скандальный провал жандармерии и полиции, этих главных опор государства российского. С другой стороны, сколько бы ни клеветали агенты охранки на революционеров, правительство отлично знало, что отобранные у него деньги будут полностью употреблены на усиление революционного движения. Передвижение революционных групп по России и по Европе, закупка оружия, снаряжение мастерских для приготовления бомб, печатание нелегальной литературы — все вообще подпольные предприятия партии большевиков получили солидную материальную базу, и партия могла сильно развернуть свою деятельность. Среди похищенных денег было значительное количество кредитных билетов пятисотрублевого достоинства, номера которых были известны Государственному банку (номера от 62901 до 63000 и от 63701 до 63800, всего на сумму 100 тысяч рублей). Справка об этих номерах давала следственной власти возможность широко раскинуть свою сеть по городам и городишкам Российской империи и по западно-европейским центрам. И следственная власть вступила на этот путь обнаружения причастных к «разбойному нападению» лиц.

Судебный следователь по особо важным делам сообщает о номерах и сериях кредитных билетов 500-рублевого достоинства во все концы Российской империи, а также полиции западно-европейских стран.

И очень скоро закинутая следователем сеть начинает давать результаты в разных точках империи и Запада.

Справки о захваченных кредитных билетах стекаются со всех сторон. Следствие растет как ком. Тифлис, Минск, Сувалки, Борисов взволнованы отголосками «разбойного нападения». Становые скачут по своим станам, полицмейстеры производят обыски, прохвосты пользуются случаем свести счеты с неугодными им людьми на почве, всплывших на поверхность 500-рублевок.

Полиция западно-европейских государств, конечно, очень сочувственно отозвалась на призыв о помощи своего восточного собрата. И вот в январе 1908 года мюнхенской полицией была задержана Сарра Равич, пытавшаяся разменять кредитный билет в 500 рублей серии AM за номером 063 791. Вот в каких словах оповестила о сем мюнхенская полиция тифлисского следователя:

«Начальнику криминальной охраны в Тифлисе*.

Тифлис. Мюнхен 3997ч 110/108 5,50 5 К.

Сегодня утром в Мюнхене-Баварском задержана студентка из Витебска, назвавшая себя Саррой Равич, еврейка, родившаяся в августе 1879 года, которая хотела разменять билет в 500 рублей серии AM № 063 791, происходящий из суммы 250000 р. ограбленного транспорта, в июне месяце 1907 года в Тифлисе в ущерб российского Государственного банка. Девица Равич имеет паспорт, выданный на имя некоего господина Берка Шейнина. Она заявляет, что приехала из Женевы и получила названный билет сегодня в Мюнхене от

неизвестного и от дальнейших объяснений отказывается. Прошу уведомить меня, если Равич должна находиться под стражей.

Дирекция полиции Диллман».

_____________________________________________________________________________

Перевод с французского сделан переводчиком особого от­дела канцелярии царского наместника на Кавказе. На совести этого официального переводчика мы оставляем странности при­водимого русского текста телеграмм.

 

Менее чем через неделю г. Диллман порадовал следователя Малиновского новой сенсацией:

Тифлис. Мюнхен 6049, 15, 18, 11, 20 м.

«По делу ограбления в Тифлисе кроме Равич задержаны еще в Мюнхене-Баварском назвавшие себя Багдасарьян Тигран, студент из города Тавриза (Персия) и Ходжармирьянц Миграм, студент из Верхних Акулис, прибывшие из Парижа, у которых обнаружены семнадцать билетов в 500 рублей AM 063771, 063780 и 063784, 063790 и много других денег.

Дирекция полиции Диллман».

6 января 1908 г.

Автор третьего официального документа тех же дней, директор департамента полиции небезызвестный Трусевич, в своей телеграмме на имя прокурора Тифлисской судебной палаты извещает об аресте в Париже еще одного участника, у которого отобраны двенадцать кредитных пятисотенных билетов, похищенных при ограблении 13 июня 1907 года в г. Тифлисе казенного транспорта.

Вся задача как русских жандармов, так и их заграничных пособников, судейских и полицейских чиновников «демократических» стран, состояла в том, чтобы доказать, что арестованные — не революционеры, а уголовные преступники. Без этого очень трудно было осуществить выдачу их русским властям, вот почему: «обе телеграммы получены незашифрованными, — поясняет своему шефу жандармский полковник Бабушкин, — дабы не придавать делу политической окраски и во избежание, затруднений при выдаче, обе телеграммы направлены на распоряжение и для непосредственного ответа прокурору окружного суда».

В ответ на телеграммы Диллмана и Трусевича следователь Малиновский разразился «постановлением» от 7 января 1908 года имеющим целью подвести юридическую базу под задуманное требование о выдаче преступников. В этом постановлении следователь Малиновский требует:

«указанных выше Сарру Равич, Тиграна Багдасарьяна, Миграма Ходжармирьянца и Меера Валлаха привлечь к настоящему делу в качестве обвиняемых; мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать против них безусловное содержание их под стражей и возбуждения ходатайства о выдаче этих лиц из-за границы и препровождение их под стражей в г. Тифлис в распоряжение судебного следователя, для чего копию настоящего постановления представить господину министру юстиции через прокурора Тифлисского окружного суда».

По мере того, как число арестов за границей растет, удлиняется и это постановление. Все арестованные объявляются участниками «разбойного нападения».

Одновременно с постановлением следователь телеграфировал полицей-директору Диллману не очень твердо сформулированные свои требования.

Мюнхен. Полицей-директору Диллману.

«По поводу Равич, Ходжармирьянц, Багдасарьян сообщаю: арестованные все трое, как привлеченные ограбления двухсот тысяч рублей. Переговоры выдаче поименованных начаты.

Следователь по особо важным делам Малиновский».

«Настоящая» бумага о выдаче была направлена прокуратурой в министерство юстиции. В духе полковника Бабушкина и шефа жандармов арестованным за границей предъявлялось совершенно не политическое обвинение в рядовом разбое.

11 января в Тифлисе получены были сведения о дружественном акте полиции еще одной «демократической» страны — Швеции. Шведская полиция задержала, как об этом сообщает директор Трусевич, «лифляндца Яна, пытавшегося разменять пять пятисотрублевых, похищенных в Тифлисе. № 84».

12 января следователь сочиняет очередное постановление о привлечении Яна в качестве обвиняемого в разбойном нападении и о выдаче его, как и в предыдущих случаях, и посылает российскому консулу в Стокгольме письмо о предоставлении ему переписки и вещественных доказательств и о производстве дальнейших арестов.

На месте следователь старается установить путем полицейских справок, не проживали ли в пределах Закавказья, главным образом Тифлиса и Кутаиса, арестованные в Мюнхене, Париже и Стокгольме лица.

Пока в Тифлисе писались приведенные нами бумаги и производилось «обследование» родственников и однофамильцев мюнхенских и парижских заточников, между полициями Мюнхена и Женевы было, видимо, заключено соглашение о решительных действиях против русских революционеров.

У С. Равич найдены были письма, адресованные в- Женеву. Этого было достаточно для охранки «самой демократической» из всех европейских республик 16 января датирована телеграмма Трусевича, сообщавшая о результатах полицейской акции.

 

Тифлис. Прокурору судебной палаты. Воинская. Дополнение телеграммы 30.

«В связи с мюнхенскими арестами Женеве арестованы Вячеслав Карпинский, живший у Равич, и разыскивается Стрелочников, которому Равич доверила получать свою корреспонденцию. Швейцарские власти выражают готовность исполнить все требования расследованию и выдаче № 121.        

Директор Трусевич».

Следователь пишет дальнейшие «постановления», в которых участниками «разбойного нападения», без всяких к тому оснований, кроме личных связей с С. Равич, называются Карпинский и Стрелочников.

16 января внимание следственной власти вновь отвлекается к Яну. «Преступные» пятисотрублевые ассигнации обнаружены кроме Стокгольма еще в Копенгагене. Тождество Яна установлено датской полицией.

В половине января в Женеве с помощью швейцарской полиции обнаруживается еще один «участник» тифлисского ограбления — Николай Александрович Семашко*.

_____________________________________________________________________________

* Toв. Семашко был арестован одновременно с т. Карпинским. — М. Л.

Текст телеграммы об аресте т. Семашко отличается особою полицейской выразительностью:

Тифлис. Прокурору суда. Петербург 85 9511. Пр. 60, 19, 8, 42, Д.

«Телеграфируйте, будет ли предъявлено требование выдаче задержанного 8 января Женеве участника тифлисского грабежа Николая Семашко, сына Александра Семашко и Марии Плехановой, родившегося 8 сентября 1873 года Затонске, повидимому состоявшего связи Саррой Равич, пытавшейся предупредить Семашко письмом своем задержании, показаниях, данных Мюнхене. Утвердительном случае доставьте без всякого промедления копию постановления заключении Семашко под стражу, последующем донести.

За вице-директора Храбро-Василевский».

На что прокурор отвечает:

«Сведения о Семашко, сообщенные впервые вашим превосходительством, послужили основанием привлечения его. Требование выдаче представляется министерству сегодня».

Отношение министерства юстиции от 12 января за № 416 полностью приоткрывает закулисную работу международной полицейской своры. Роттердамская полиция вслед за другими открыла в меняльных конторах города «преступные» кредитки. И она не только.доводит до сведения царского правительства,— она «ходатайствует» о предъявлении с русской стороны соответствующих требований.

Как сообщает министерство юстиции (отношение за № 416): «В виду ходатайства роттердамской полиции министерством иностранных дел уже поручено по телеграфу императорской миссии в Гааге сделать официальное представление нидерландскому правительству о задержании продавцов означенных билетов и о заключении их под стражу до выяснения их личностей».