В 1955 году Л. М. Фетисовой было присвоено почетное звание «заслуженной артистки РСФСР»

                                                   1957 год

Сыграла роль Женьки Шульженко в спектакле «Фабричная девчонка» А. М. Володина

 

В. А. Максимова: «… В роли проявился сильный драматический темперамент актрисы, её «изящный светлый комизм». Лёгкая бесшабашная, в жакетке и косыночке, из озорства «переложившая» косметику на молодое и свежее лицо своё, на крепких ногах шла Женька по жизни, вносила отважный дух беспокойства, несогласия с тем, что другим казалось обыкновенным и привычным. Фетисова играла Женьку лирически, пряча под грубоватой и задиристой наружностью ранимую и чуткую душу». (Из книги «Время рождает героя», 1975).

 

Б. А. Львов-Анохин: «Л. Фетисова играла свою Женьку Шульженко с настоящим огнём правдолюбца, вступившего в непримиримый конфликт со всякой неправдой и ханжеством». (Из книги «ЦАТСА — 50 лет», 1980).

 

«Успех «Фабричной девчонки» был оглушительным — если на генеральной репетиции без публики, при пустом зале спектакль шёл, скажем, два с половиной часа, то на премьере — на сорок минут больше: такими бурными и частыми были реакции зрителей. И, конечно, зал бушевал в основном вокруг Фетисовой, в сценах её поединка с замечательным Н. Пастуховым-Бибичевым. И странно подумать, что перед этим, на художественном совете, раздавались голоса, требовавшие снять Фетисову с роли. Пьеса тогда казалась непривычно острой, ей сопутствовали разгромные статьи, спектаклю грозило снятие, а Люся играла с такой нешуточной болью, с таким гневом, с такой вызывающей дерзостью сценических приспособлений, причудливо сочетая гротесковое озорство Женькиных эскапад, её издевательски шутовское «кривляние» с глубочайшим, почти грозным драматизмом, что опасности, таившиеся в пьесе стократ усугублялись. Она не боялась показать, до какой степени отчаяния и ожесточения могут довести человека ложь, ханжество, жестокость фальшивых моральных догматов. А многие опасались резкости этого сценического высказывания и советовали всё смягчить, свести к образу обаятельной и беззаботной резвушки. Но эти советы были не для Фетисовой, она их яростно отметала, от кого бы они ни исходили. Слава Богу, удалось отстоять её в этом спектакле, и она играла его под гром аплодисментов переполненного зрительного зала и под громы ортодоксальных критических статей, к которым, надо сказать, она относилась с полным пренебрежением…» («Театральная жизнь» №2 за 2000 год).

 

А. Г. Моров: «Фетисова не смягчала комедийных черт в характере своей героини — «фабричной» развязности, наигранной бравады. Но актриса передавала и драму человека, чувствующего общественные недостатки, как свою боль». (Из книги «Три века русской сцены», 1978).

 

М. Н. Строева: «Л. Фетисова играет Женьку как бы по нисходящей: всё труднее, тоскливее и горестней становится её путь… Актриса предлагает решение по сути драматическое… Нет, не потому решил пропечатать эту Женьку Бибичев, что она легкомысленная, а потому, что слишком много и остро думает». («Театр» №6  за 1957 год).

 

В. А. Борцов: «… Когда она играла в «Фабричной девчонке», хотелось не хлопать, а лезть на сцену и драться за нее» («Станиславский» № 6 за 2007

год).

 

                                             1959 год

 

Сыграла роль Нилы Снижко в спектакле «Барабанщица» А. Д. Салынского

 

А. Д. Салынский: «Барабанщицу» прочли в театре в течение трёх дней, прочли все, кто должен был решать её судьбу. Особенно я обрадовался, когда узнал, что роль Нилы Снижко поручена Людмиле Фетисовой. «Меня увлекает в пьесе то, что можно назвать человечностью, — говорила мне Людмила Михайловна, Люся Фетисова, — здесь любовь, стыд, если хотите, страх. Мужество.… Да, конечно, подвиг. Очень важно это, но подвиг из сюжета не выскочит! А вот сделать так, чтобы Нила Снижко была живым человечком, умной, талантливой девушкой, — это в первую очередь». Да, Людмила, Люся Фетисова была права: подвижническая судьба Нилы Снижко обязательно проявится в спектакле… Людмилу Фетисову увлекала проблема веры в человека и неверия, чиновной подозрительности…

В решающей степени успех спектакля определила Людмила Фетисова. Силой своего необычайного таланта, она создала образ многомерный, загадочный и правдивый. Её мгновенные переходы от «овчарки» к Человеку были поразительно естественны…

  Глубокий голос, в каждой сказанной ею реплике — некая тайна, да не банально-мелодраматическая, нет, идущая от душевной бездонности актрисы. Большие, то суровые, то ласковые, то насмешливые глаза, и такая боль вдруг проглянет… Её походка — и сильная, и летящая. Трагизм был главной чертой её таланта. Даже, когда она смеялась, мне слышалась в её смехе подстреленность её сердца.

Людмила Фетисова давала спектаклю неоспоримую художественную правду».

 

«Думается, что Фетисова была человеком большой и чистой души. Она говорила мне, что «забывается» в этой роли, что даже физическая усталость от спектакля не умаляет её радости, какого-то особого душевного подъёма. «Мне иногда кажется, что в финале я действительно умираю», — добавила она однажды, как бы подсмеиваясь над собой». (Из книги «ЦАТСА — 50 лет», 1980).

 

Л. И. Касаткина: «Много было у Люси ролей, но о главной — Ниле Снижко — хочу сказать особо. Видели мы разных двойников из разведки. Но все это было поверхностно: смена туалетов, причесок, манеры говорить, способов обольщения мужчин.

А вот как Фетисовой было обрисовано двойное существование Нилы, это удивительно! Как нагло, «завлекающее» и цинично вела она в компании немецких прихвостней и как вдруг на миг приоткрывала свою истинную суть — чистого, преданного Родине человека. И все это было у нее в выражении глаз, в пластике рук, в походке, в каждой клеточке ее тела, а не в «говорении» выученного текста, хотя текст в этой роли был хорош. Не внешние приметы бывалых двойников, а готовность к подвигу.… Какая-то трагическая аура окружала ее с первого момента появления на сцене. Зрители в подавляющем большинстве своем знали, что героиня погибнет, но они эту трагедию ощущали как бы через всю сценическую жизнь образа: и когда она пила-гуляла с немецкими агентами, и когда приходила к матери своего любимого человека Марии Игнатьевне, и когда молила своего любимого понять ее. Сильный, выразительный, смелый образ — так можно охарактеризовать это вершинное творение Людмилы Фетисовой». (Из книги «Судьба на двоих», 2005).

 

А. П. Штейн: «…Фетисова играет две роли. Одна Нила Снижко — циничная, опустошённая, распевающая берлинские песенки — накипь войны. Другая — та, что добровольно взяла на себя крест тяжкого подвига. Чистая кристально девушка, жаждущая тепла, любви, ласки. Как иногда этой Ниле не хочется, нет сил у неё больше продолжать игру в цинизм, опустошённость; как хочется её поделиться радостью с окружающими её людьми, быть самой собой, быть вместе с людьми. Но надо для дела, ради которого она живёт, — и, возникшая было перед нами вторая Нила, на наших глазах исчезает. Матёрый фашистский разведчик, перед которым Нила искусно разыгрывает целую сцену, замечает, тем не менее, что у неё «стыдливые глаза». Да, у Нилы-Фетисовой стыдливые глаза. Недаром, говорят, что глаза — зеркало души. И это зеркало иногда против воли Нилы её выдаёт…» («Литература и жизнь» 15. 03. 1959 год).

 

Ф. Я. Чеханков: «… Когда её Нила взлетала на стол и танцевала, это была тигрица, темперамент бешеный, отпускались все колки. Голос Фетисовой был хрипловатым, но чувственным невероятно. А в лирических сценах она выглядела безумно незащищённой, превращалась в ребёнка. Её хотелось обнять, защитить, чтобы никто не посмел обидеть…» (Из книги «Моя дырявая память», 2003).

 

Б. А. Львов-Анохин: «… в роли Нилы Снижко Фетисова обнажала драматизм судьбы отважной разведчицы, отчаяние и ужас от намеренного, вынужденного попрания себя, своей девичьей гордости, чистоты, надежды. Маска, которую она должна была носить, надламывала её душу, иногда казалось, что у неё внутри тяжёлая незаживающая рана. И трудно было представить, что могло бы залечить эту глубокую рану. Поэтому смерть в финале казалась избавлением…». («Театральная жизнь» №2 за 2000 год).

 

                                           1960 год

 

Сыграла роль Любки в спектакле «Любка-Любовь» З. Дановской

 

Б. А. Львов-Анохин: «Роль гордой красавицы Любови Фетисова могла бы сыграть ярко, смело, звонко, могла бы легко встать в центр спектакля, как всегда, властно завоевав восхищение зрителей. Но мы решили пойти другим, более трудным путём, найти новые краски в актёрской палитре Фетисовой.… На репетициях шла борьба с порывистостью актёрской манеры Фетисовой, с её нервной угловатостью, искались прозрачные краски, музыкальность, тонкость переходов, пластическая и интонационная певучесть.… Всё это было трудно для Фетисовой, не броско, не выигрышно, может быть, «не выгодно» для её индивидуальности, но она пошла на эксперимент доверчиво, как всегда, беззаветно, с огромным творческим интересом и совсем не огорчилась, когда роль не принесла ей видимого успеха, признания, когда её исполнение было признано спорным.… А какие у Фетисовой были репетиции, какую она находила глубину, сдержанность! У неё были куски удивительной внутренней музыкальности и наполненности. Она вызывала ассоциации с романтической гриновской Ассоль, я называл её «Джульеттой в стёганке»…» (Из книги «Людмила Фетисова», 1964).

 

Н. И. Эльяш: «Актриса искала новые для себя краски: лиризм, иной строй речи. В ней всё дышит поэзией» («Московский комсомолец» 29. 11. 1959 год).

 

        Сыграла роль Рины в спектакле «Увидеть вовремя» Л. Г. Зорина

 

Б. А. Львов-Анохин: «… Актриса нашла здесь новую для себя, чуть ироничную манеру игры. Рина стала для неё «упражнением» на артистическую точность, графическую скупость, лаконизм сценического рисунка. Здесь не было ни одного свойственного Фетисовой «захлёста», никакого «перебора» в драматическом или комедийном плане…. В этой роли Фетисова утверждала свою любимую тему, только совсем в ином преломлении. Она часто рассказывала со сцены о том, какое это счастье — уметь отдавать всю себя без остатка делу, подвигу или любви. А здесь говорила, как пуста, холодна и бессмысленна жизнь человека, не обладающего этим умением, как глухо бьётся сердце, не способное гореть» (Из книги «Людмила Фетисова», 1964).

 

                  Сыграла роль Лели в спектакле «Океан» А. П. Штейна

 

Б. А. Львов-Анохин: «… Фетисова с большим юмором сыграла в этой роли то, что было несвойственно ей самой: брезгливо-недовольное отношение к жизни, присущее людям «потребительской» психологии, которые весь мир воспринимают, как большой магазин, где им якобы что-то не додали, не довесили, обсчитали или всучили залежалый товар. И они навеки обижены на то, что, им, по их мнению, досталась судьба «второго» или «третьего» сорта, а не «экстра-класса» (Из книги «Людмила Фетисова», 1964).

 

                          21 апреля 1962 года скончалась в Москве

 

Л. И. Касаткина: «Апрель 1962 года. Утром потребовалась какая-то срочная репетиция, она была короткой, так как старшие и народно-заслуженные спешили на заседание худсовета, а я побежала домой, а потом собиралась на съемку. Едва вошла, мама трубку протягивает: из театра, срочно. И тут страшная, буквально сбившая меня с ног весть: скоропостижно скончалась Люся Фетисова. Трудно передать мое горе. Ведь Люсе было всего тридцать семь лет. Вся ее великолепная творческая жизнь просматривалась впереди. Болезнь сосудов, о которой она, по-моему, и не знала толком ничего, во всяком случае, мне, ее близкой подруге, она никогда ничего не говорила, так внезапно и трагично эту жизнь оборвала».

 

«И вот ее нет. Только на днях виделись в гардеробе, перед началом вечернего спектакля.

           -Привет, Люсь.… Как твой Алеха? Здоров? Ну и слава Богу!

           -Здравствуй, Люся.… Как твой Сережа? Мамку не огорчает? Ну и

            Прекрасно! У тебя что сегодня?

            -Барабаню…. А у тебя?

            - «Якорная площадь».

            -Привет твоим мужикам всех поколений.

            - И твоим … привет!

Разбежались. Неужели это было в последний раз? Все так просто…. И навсегда!!... Художники театра, хотя Люся лежала в фойе, оформили сцену декорациями из «Барабанщицы». И все мы сидели долго, смотрели на декорацию, слышали, как нам казалось, ее голос, слышали ее шаги и этот проклятый выстрел…» (Из книги «Судьба на двоих», 2005).

 

Ф. Я. Чеханков: «Она умерла неожиданно для всех.… Это был шок. Страшное, непоправимое событие. Люди не плакали — рыдали. Все-таки в театре ее любили. Она упала прямо на заседании месткома. Мы вынесли ее из комнаты на шестом этаже, опустили на пол, подложили под голову подушки — почему-то я запомнил, что черные, из кожи, от какого-то дивана. Потом ее повезли в больницу…. Ей сделали трепанацию черепа, но помочь не смогли. Доктор сказал, что сосуды буквально рассыпались у него в руках. У тридцатисемилетней  женщины оказались сосуды старухи…. Когда я бываю на Новодевичьем кладбище, я иногда захожу к ней. Это так странно, что похоронили ее именно там, в этом официальном пантеоне знаменитостей. Видимо, ее смерть потрясла даже ревнителей всяких условностей. А, может быть, наконец, восторжествовала справедливость» (Из книги «Моя дырявая память», 2003).

 

                                                    P. S. 

 

  31 октября 2017 года на Родине актрисы была открыта мемориальная доска ее     памяти

   «… это стало знаменательным событием для местных жителей, и, конечно, для родных Людмилы Михайловны. Более чем красноречивым доказательством чего стало признание ее сына, известного поэта Сергея Львовича Таратуты: «Я счастлив, свершилось!» (По материалам «Страстного бульвара, 10» № 4 за 2017 год).

 

                                                        Подготовила Майя Фолкинштейн.