I. Люди как полезные ископаемые

Бывший генеральный директор Google Эрик Шмидт считает, что именно проведенный Хэлом Вэрианом анализ рекламных аукционов фирмы привел к моменту истины, прояснившему подлинную природу бизнеса Google: «Мы внезапно поняли, что занимаемся аукционным бизнесом»[220]. Ларри Пейджу приписывают совершенно другой и гораздо более глубокий ответ на вопрос «Что такое Google?». Дуглас Эдвардс вспоминает об одном совещании с участием учредителей в 2001 году, на котором у них пытались получить ответ как раз на этот вопрос. Пейдж тогда размышлял:

Если бы нас можно было отнести к какой‑то категории, то это была бы персональная информация < …> Места, которые вы видели. Коммуникации. <…> Датчики совсем дешевые. <…> Хранение дешево. Камеры дешевы. Люди будут генерировать огромные объемы данных <…> Все, что вы когда‑либо слышали, видели или испытали, станет доступным для поиска. Вся ваша жизнь будет доступна для поиска[221].

Видение Пейджа точно отражает историю капитализма, для которого характерно прибирать к рукам вещи, обитающие за пределами рыночной сферы, и объявлять о начале их новой жизни в качестве рыночных товаров. В грандиозном повествовании историка Карла Поланьи о «великой трансформации» в направлении саморегулирующейся рыночной экономики, вышедшем в 1944 году, он описывает истоки этого переходного процесса в рамках трех поразительных ключевых ментальных изобретений, которые он назвал «фиктивными товарами» или «товарными фикциями». Первая фикция состоит в том, что человеческую жизнь можно подчинить динамике рынка и обратить ее в «труд», который можно купить и продать. Вторая – что можно перевести в рыночные отношения природу, с ее последующим перерождением в «землю» или «недвижимость». Третья заключалась в том, что обмен может начать новую жизнь в качестве «денег»[222]. Почти за восемьдесят лет до этого Карл Маркс описал захват земель и природных ресурсов как начальный «большой взрыв», который запустил современный процесс формирования капитала, названный им «первоначальным накоплением»[223].

Философ Ханна Арендт развила мысль Поланьи и Маркса. Она заметила, что первоначальное накопление не было единовременным первичным взрывом, породившим капитализм. Напротив, это вновь и вновь возникающая фаза повторяющегося цикла, в рамках которого динамика рынка подчиняет себе все больше аспектов социального и природного мира. Марксов «первородный грех простого грабежа», писала она, «должен быть так или иначе повторен, иначе мотор накопления внезапно заглохнет»[224].

В наше время рыночной идеологии и практики этот цикл стал настолько повсеместным, что мы в конце концов перестали замечать его дерзость или оспаривать его претензии. Теперь, например, можно «купить» человеческую кровь и органы, кого‑то, кто родит вашего ребенка, постоит вместо вас в очереди или посторожит место на общественной парковке, или человека, который утешит вас в горе, или право убить исчезающее животное. Это список растет с каждым днем[225].

Социальный теоретик Дэвид Харви развивает находки Арендт своим понятием «накопления через изъятие»:

Накопление через изъятие выставляет на продажу определенные активы <…> по очень низкой (а иногда и нулевой) цене. Перенакопленный капитал может завладеть такими активами и сразу же пустить их в прибыльное дело.

Он добавляет, что силой, которая выводит этот процесс изъятия на новые, беззащитные территории, часто оказываются предприниматели, полные решимости «стать частью системы» и пользоваться «благами накопления капитала»[226].

Пейдж осознал, что роль девственного леса для Google может сыграть человеческий опыт, что его можно извлекать без каких‑либо дополнительных затрат в интернете и с минимальными затратами – в реальном мире, где «датчики очень дешевы». После извлечения он преобразуется в поведенческие данные, создавая излишки, которые составляют основу совершенно нового класса рыночных обменов. Надзорный капитализм берет свое начало в этом акте цифрового изъятия, вызванном к жизни нетерпением перенакопленных инвестиций и двумя предпринимателями, которые хотели стать частью системы. Это тот рычаг, который сдвинул мир Google и сместил его в сторону прибыли.

Сегодняшние владельцы надзорного капитала объявили о четвертом фиктивном товаре, экспроприированном из реальности живого опыта людей, чьи тела, мысли и чувства столь же невинны и девственны, как луга и леса, которыми была некогда обильна природа, прежде чем они пали жертвой рыночной динамики. В этой новой логике человеческий опыт оказывается подчинен рыночным механизмам надзорного капитализма и обретает новую жизнь в виде «поведения». Это поведение преобразуется в данные, готовые занять свое место в необозримой очереди, которая питает машины, вырабатывающие предсказания для последующего обмена на новых рынках поведенческих фьючерсов.

Превращение поведения в товар при надзорном капитализме толкает наше общество к такому будущему, в котором рыночная власть защищена рвами секретности, шифрования и экспертного знания. Даже когда знания, полученные из нашего поведения, возвращаются нам в качестве компенсации за участие, как в случае так называемой персонализации, параллельные тайные операции преследуют цель превращения излишков в продажи, которые выходят далеко за рамки наших интересов. У нас нет формального контроля, потому что мы не существенны для этого рыночного процесса.

В этом будущем мы изгнаны из нашего собственного поведения, нам отказано в доступе и контроле над знаниями, полученными в результате их изъятия другими и для других. Знания, авторитет и власть – на стороне надзорного капитала, для которого мы лишь «человеческое сырье». Мы – коренные народы сегодняшнего дня, чье молчаливое требование самоопределения стерлось с карты нашего собственного опыта.

Цифровое изъятие – это не случайный эпизод, а непрерывная координация действий, материалов и технологий, не волна, а прилив. Руководство Google с самого начала понимало, что для успеха потребуется непрерывная и глубокая линия укреплений, призванная защитить их «закоренелый грех» от конкуренции и ограничений. Они не хотели быть связанными рамками, которые обычно задает частно‑рыночная сфера корпоративного управления или демократическая сфера права. Для того чтобы они могли отстоять свою свободу и воспользоваться ею, демократия должна быть под контролем.

«Как это сошло им с рук?» Это важный вопрос, к которому мы будем возвращаться в этой книге снова и снова. Одна группа ответов строится на понимании экзистенциальных условий, которые создают и поддерживают спрос на услуги надзорного капитализма. Эта тема была вкратце освещена в главе 2 при обсуждении «коллизии». Вторая группа ответов связана с четким пониманием базовых механизмов и «законов движения» надзорного капитализма. Мы уже начали исследование этого вопроса и продолжим его до конца части II.

Третья группа ответов требует понимания политических и культурных обстоятельств и стратегий, которые подкрепляли претензии надзорного капитализма и защищали их от смертельных угроз. Именно эту третью область мы рассмотрим в ближайших параграфах. Ни один фактор, взятый в отдельности, скорее всего, не справился бы с этой задачей, но совместное действие нескольких политических обстоятельств и активных стратегий помогло сформировать благоприятную среду обитания, в которой эта мутация могла укорениться и процветать. К ним относятся (1) неустанное стремление учредителей к «свободе» для себя и защита этой «свободы» посредством корпоративного контроля и настаивания на своем праве на «пространство вне закона»; (2) тепличные конкретные исторические обстоятельства, включая политику и юридическую ориентацию неолиберальной парадигмы, а также острый интерес государства, после террористических атак в сентябре 2001 года, к новым возможностям анализа и прогнозирования поведенческого излишка; и (3) преднамеренное выстраивание в политическом и культурном мирах укреплений, предназначенных для защиты своих владений и отражения любых попыток внимательного изучения того, что в них происходит.