Опасная должность.                                                                                            Русская нар. сказка

Сказки в Работу.

Сказка ЛЮДИ-ПТИЦЫ

Расскажу я вам, ребятушки, старую сказку. Я ее еще от своей бабушки слышала, а она — от своей. Видно, сказка из такой глубины веков к нам пришла, что сейчас и не вспомнишь…

Слыхали вы когда-нибудь, что в древние времена все люди были птицами? Да-да, и вы тоже! Кто сказал «от обезьяны»? Ну про это сказки пусть вам дедушка Дарвин рассказывает, мне это неведомо, я уж про птиц…

Так вот: были мы, стало быть, птицами… Тогда у нас были крылья, и могли мы и за дальние моря летать, и к солнцу подниматься. Слышали, говорят: «Человек рожден для счастья, как птица для полета?» Вот, это древняя память в нас живет, в словах проявляется…

Хорошо тогда было жить, привольно! Захотел есть — опустился на землю, зернышек поклевал, водицы родниковой испил — и довольно тебе, можно снова в полет. Захотел с Ангелами поговорить — взмыл свечой в небо, поднялся над облаками — а там легко и солнечно, и душа поет! Ангельский язык все знали, потому как люди-птицы с Ангелами были в прямом родстве.

Да и жили мы тогда между землей и небом — на деревьях гнезда вили. И птенцы наши между землей и небом вырастали. Когда приходило время, родители учили детишек сначала не ходить, а летать — как говорится, на крыло ставили. «Родительское гнездо» — слышали такое? Опять же — не забыли люди…

Память, она такая — то, что в голове, быстро стирается-забывается, а то, что в крови — нет-нет да и вылезет. «Лебединая верность», «соловьем заливается», «галдят, как птичий базар», «мудрый, как филин» — все оттуда, из тех времен.

Господь создал людей-птиц так, что не были они ни к чему привязаны, всего им на земле хватало, везде они себе и кров, и пишу находили. Холодно стало — так в стаю, и в теплые края, на зимовку. Тесно стало — так крылья границ не знают, лети, куда глаза глядят, мир большой! Все птицы разные, да равные, ни зависти между ними нет, ни соперничества.

И вот однажды случилась такая история: появилась среди них чужая птица. Откуда она взялась — то мне неведомо, но по всему — прилетела из другой сказки, а то и из другого мира. Потому что была она черной — и оперением, и мыслями, и душой. Доселе таких на земле не водилось. Пролетела Черная Птица над землей, роняя перья. Где она черное перо обронит, там раздоры сеет, или сомнения, или злоба черная прорастает. Никто тогда не знал, что завали эту птицу Зависть. Да и откуда им знать, если доселе никакой зависти на Земле не водилось? А уж тем более что черные перья зависти надо немедленно выпалывать и сжигать, пока не проросли? Да, ребятушки, никто не знал и не ведал… И приключилось страшное дело!

Вдруг люди-птицы стали задумываться: у кого гнездо выше, а у кого ниже, кому вода из родника досталась, а кому из речки, у кого птенцы раньше из гнезда вылетели, у кого позже. Сравнивать стали, стремиться соседей обойти.

Тут кто-то придумал запасы делать — стал в гнездо еду впрок таскать. Раньше-то ведь как? Поел сколько надо — и лети себе налегке, надо будет — еще поешь. А тут Черная Зависть внушила многим, что все когда-нибудь кончается, а потом наступают черные времена. И если впрок не отложить, то придет время — и спохватишься, ан запаса-то и нет! Ну, стали на черный день про запас откладывать, а запас на самом деле и карман тянет, и гнездо — вот уж чье-то под тяжестью и рухнуло на землю, потом еще одно и еще. Тогда птицы придумали гнезда на земле устраивать — ниже ее не упадешь, земля всех держит. Да и зернышек-ягодок еще больше можно запасти…

Тут какой-то сороке надо было по делам отлететь. А она рябины в гнездо много натаскала. Оставлять жалко: а вдруг какой завистник повытаскает? Ну сорока нанизала рябину на тонкий прутик, как сумела, да на шею себе и повесила.

Вот летит она — а лететь тяжело, ожерелье к земле тянет, крылья устают, приходится то и дело садиться отдыхать. А Птица-Зависть уже тут как тут: одну в сердце клюнула, другую… Стали все чаше и другие запасы при себе носить, кто на шею повесит, кто на голову. Постепенно и взлетать уже не могли — стали все чаше по земле передвигаться. Зато стали себя украшать бусами и ожерельями, и чем тяжелее, тем лучше: все видят, богатая, стало быть, птица…

Ну, по земле ходить — оно, конечно, ноги развивает, зато крыльям нагрузки нет, они и стали потихоньку высыхать и в размерах уменьшаться, за ненадобностью. Скоро в руки превратились, потому что ими удобно запасы на ниточки нанизывать. Ну и пошло-поехало… Первое время еще в небо поднимались, полетать в синеве, а потом недосуг стало — богатства надо копить, гнездо охранять, конкурентов устранять.

Кстати, так первые хищные птицы появились. Ведь Черная Зависть — она такая: начинаешь думать, что если ты не заклюешь, то тебя заклюют. Вот и начались распри — у кого клюв больше, тот и победил. А мелкие птицы научились мелкие пакости делать — надо же им было как-то выживать? Исподтишка да хитростью — глядишь, и крупных птиц обошли, урвали свой кусочек счастья, свое место под солнцем. Только вот счастье — оно ведь сильное, когда большое, когда целое. Тогда его на всех хватает! А если его по кусочкам растащить — какое ж это счастье? Так, огрызок…

Да, сильно изменились люди-птицы… Теперь птенцы прямо из гнезда — да на землю, иных родители уже и летать не учили. Потому что сами стали забывать, каково это — парить в свободном полете. Да и когда им в небеса-то стремиться было? Если надо все время земные проблемы решать, за территорию биться… Это ведь раньше где птица села — там и хорошо. А от Черной Зависти стало все время казаться, что соседу — лучше. Это тогда появилась поговорка: «Всякий кулик свое болото хвалит». До этого каждое болото мило сердцу было, никто местом не кичился, богатством не хвастался… Вот ведь что с крылатыми людьми Черная Зависть наделала!

Когда равенства меж птицами не стало, появились новые выражения: «важная птица», «птица высокого полета», «не накаркай беду». А беды все чаше случались, потому как люди-птицы все запасались «на черный день». А если его все ждут, этот самый «черный день», он обязательно придет рано или поздно! Так уж черные перья Зависти прорастают.

Прежде все люди-птицы друг друга уважали, потому как у каждой было свое Предназначение, и все были нужны. Люди-дятлы — санитары леса, люди-голуби — курьеры, люди-альбатросы — морские смотрители, люди-орлы — руководители хорошие, люди-сороки — распространители новостей, люди-ласточки — предсказатели погоды, люди-фламинго — просто для красоты, глаз радовать. Все знали, что матери лучше курицы-наседки в мире не сыскать! За советом к ним ходили, как яйца правильно насиживать, как птенцов обучать. А тут запрезирали куриц, стали говорить, дескать, «курица не птица». Черные перья посеяли обиду и неравенство.

Вот и получилось, что люди-птицы постепенно потеряли крылья, перестали стремиться в небо, стали, как говорится, «приземленными». Стали просто людьми. Ну, что ж поделать — жить всем хочется! Стали землю обживать. Только теперь ее всем как-то не хватало, и корма тоже маловато стало, вот и начались на земле войны. Ведь если черные перья Зависти вовремя не выполоть, рано или поздно они засеют весь мир, прорастут злом и смертью.

Тем же, кто сумел противостоять Черной Птице Зависти и не впустил ее в свое сердце, пришлось несладко. У них остались крылья, но им теперь все завидовали, поэтому начались на них гонения со стороны бескрылого большинства. Пришлось им прятаться, скрываться или делать вил, что они как все — на земле живут, по земле ходят, к небесам не стремятся.

Время на Небесах и на Земле течет по-разному. На Земле прошли долгие века, на небе — всего лишь несколько дней. Не сразу Ангелы заметили, что люди-птицы все реже и реже появляются среди них. Но пришло время — и Ангелы стали волноваться. Почти никто из людей не долетал теперь до их сияющих высот, да и ангельский язык люди почти совсем забыли, и мало кто мог свободно разговаривать на нем. То, что удалось все-таки понять и разузнать, привело Ангелов в печаль великую. Ведь люди-птицы были им очень дороги — потому что все, у кого есть крылья, по сути, одна семья. И что ж теперь делать — непонятно было. Ангелы ведь в небесах обитают, а на земле не живут. Сгорают они там при прохождении нижних слоев атмосферы.

Когда Ангелы Создателю суть дела изложили, тот вздохнул сокрушенно. Что ж поделаешь, раз люди-птицы свой путь выбрали? Создатель, он ведь свою волю всем являет, но никому не навязывает. Дал он людям крылья — а уж что с ними дальше делать, они сами решают. И Черная Птица Зависти в чистое сердце перо не обронит — оно там не прорастет, засохнет, завянет… Так что, по всему выходило, ходить теперь людям по земле — раз крылья не сберегли. Опечалился Создатель, и заплакали Ангелы.

Но один из Ангелов не смирился. И задумал дерзкое предприятие. Решил он пожертвовать собой ради того, чтобы спасти людей, вернуть им крылья. А для этого придумал он спуститься на землю и засеять ее лучезарными перьями Света. Обратился он к Создателю за благословением. Создатель только головой покачал. Уж так он Ангелов создал, что не приспособлены они к земным условиям. Но Ангел не отставал — все просил и просил.

Создатель на то и Создатель, чтобы придумывать и создавать. И предложил он Ангелу превратить его в птицу. Оперение у нее будет такое же лучезарное, как у всех Ангелов. Будет она летать по земле и ронять перья. Перья ее будут утешение нести, в людских сердцах светом и любовью прорастать, и начнут людям сниться чудесные сны. Сны о небе! Люди вспомнят, как прекрасен свободный полет, как они когда-то были близки к Богу, как парили в облаках и разговаривали с Ангелами. И тогда захочется им вернуть крылья! А поскольку крылья у них никто не отнимал, начнут они их потихоньку тренировать. Сначала немного от земли отрываться, потом короткие перелеты делать, потом — длинные, а уж потом самые легкокрылые и настойчивые взлетят в небо. А там, глядишь, кто из зависти, а кто от любви и остальные начнут летать.

Возрадовался Ангел, уж и крылья расправил. Но тут Создатель ему и говорит: «Там, на земле, ты долго не выдержишь, сгоришь. Но возродишься! Потому что есть в тебе великая любовь к людям, а Любовь дарует бессмертие. Раз в сто лет будешь ты сгорать дотла, а потом возрождаться из пепла лучезарнее прежнего, и снова и снова будешь ронять в мир утешение, свет и любовь. Нарекаю тебя птицею Феникс. Будет она бессмертна, как все Ангелы, и Предназначение ее — вернуть людям крылья». Благословил Создатель Ангела на подвиг во имя людей и отправил его на землю.

Вот с тех пор в нашем мире и летает птица Феникс, дарит людям утешение. Там, где перо обронит, там прорастают добрые чувства. Если в сердце перо Феникса попало — поселяются там Свети Любовь, которые сиянием других к себе привлекают, ангельским теплом с ними делятся.

С тех пор много времени прошло, если по-земному считать. Хоть и много еще перьев Черной Птицы живет в этом мире, но и Феникс уже много успел. Стали людям сниться странные сны — будто они там, над облаками, в небесном сиянии, с Ангелами наперегонки летают. И люди вспомнили, какими они были изначально. Стали крылья расправлять, взлетать пробовать. И уж многие снова от земли оторвались — как их далекие предки.

А птица Феникс, как и было обещано, подолгу на одном месте не сидит — летает по всему миру, потому что она на Земле одна такая, и повсюду нужна. Раз в сто лет она сгорает дотла, а потом возрождается для того, чтобы продолжить свое святое дело. Вот такая она, эта птица — с ангельской душой и человеческими глазами… Не каждый может ее встретить да разглядеть, а только тот, кто душой чист и божественным светом наполнен. Может, и вы сподобитесь — если вести себя хорошо будете.

Ну, малышня, вот и сказке моей конец. Что-то засиделись мы. Давайте-ка, вставайте, расправляйте крылышки — и вперед! Да смотрите, высоко не летайте — вам еще окрепнуть надо. А там и ваш черед прилет в поднебесье парить, с ангелами разговаривать. А коль птица Феникс вам в жизни встретится — не забудьте ей низко поклониться да спасибо сказать. За то, что крылья нам возвращает. Ну, полетели! С Богом!

ТЕМА «Смекалка»

Небылицы.

Русская народная сказка Жили-были когда-то три брата. Жили не так уж богато. На троих-то была одна хата да и та худовата. Старшие братья — умны, языкасты, а младший брат Иван — дурак и молчун. Вот поехали они однажды в лес по дрова. Топорами намахались, уморились, есть захотели. Взялись кашу варить. Пшена в котел насыпали, воды налили, а огнива-то нет, дома забыли. Как быть? Старший брат самый умный был, он на дерево залез, туда-сюда поглядел и видит: невдалеке на полянке костерок горит, возле него старичок сидит. «Вот где я добуду огня!» — смекнул старший брат. Подошел он к костерку и говорит старику: Дедушка, дай огоньку! — Экой ты прыткий,— отвечает старик. — Ты меня сперва повесели, сказку расскажи, да не шути со мной — ответишь спиной! — Это как? — А так: байка нескладная мне не нужна — узнает плетку твоя спина! А ну, сказывай сказку. Старший брат час думал, два часа в затылке чесал и говорит: — Нет, дедушка, я не горазд. — А коли не горазд, кто ж огня тебе даст? Старик взял плетку, парня наземь повалил, да так его плеткой отходил, что тот все перезабыл. Ни с чем старший вернулся к братьям. Средний ему говорит: — Эх, растяпа, не принес огня! Поучись-ка, брат, у меня! И пошел к старику. — Дедушка, дай огоньку! — Сперва ты меня развесели, сказку расскажи. Да не шути со мной — ответишь спиной! Средний брат два часа думал, три часа в затылке чесал и говорит: — Нет, дедушка, я не горазд! — А коль не горазд, кто ж огня тебе даст? Старик и среднего брата хорошенько плеткой проучил. Ни с чем и тот вернулся назад. Вот меньшой брат, Иван, пошел к старику: — Дедушка, дай огоньку! — Сказку сперва расскажи. — Я б рассказал, да ты перечить станешь, закричишь: неправда, не было такого! — Нет, не стану перечить, сказывай. — Тогда уговор: не перебивать. Как перебьешь, как закричишь: «Не было такого!» — так и отхожу тебя той самой плеткой, какой ты братьев моих угощал. — Согласен, начинай. — Слушай, дед. Был я мал, да удал. Пошел как-то в лес. Вижу дерево, в нем — дупло, в дупле — гнездо, в гнезде — жареные перепела. Сунул руку в дупло — не лезет, сунул ногу — не лезет. Тогда я изловчился, подпрыгнул и влетел в дупло. Жареные перепела горой лежат, другой сказал бы: мало, а я наелся до отвала. Захотел на волю, ан не тут-то было! Больно растолстел, а дыра мала. Ну, я-то догадлив был, домой за топором сходил, дыру топориком пошире прорубил и вылез на волю. Так ли, дед? — Так, мой свет. — Потом я заткнул мой топорик за пояс, сел на пегоньку лошаденку и поехал в лес по дрова. Лошадь бежит — трюк, трюк, а топорик-то сзади — стук, стук. Так половину лошадки и отсек. Я оглянулся — нет задней половины, на двух ногах ушла невесть куда. Я кинулся искать. Вижу: задок моей лошадки по зеленой травке гуляет. Я поймал его, лыком к передку пришил, стала лошадь бегать лучше прежнего. Я дров нарубил, воз нагрузил да как гаркну. А лошадь сгоряча хватила да по уши в грязь угодила. Я — за дедом. Дед был умен, а я догадлив. Схватили мы лошадь за хвост и давай тянуть. Да так вдвоем потащили, что шкуру долой стащили! Что делать? Пришли домой, горюем. Глядь, лошадь у ворот, сама пришла. Я радуюсь: и лошадь дома и шкура вдобавок. Так ли, дед? — Все так, мой свет. — Вот сел я на лошадь и поехал по лесу. Вижу, огромный дуб растет, вершиной в небо упирается. Думаю себе: дай-ка посмотрю, что там на небе. Залез и узнал: скотина там совсем дешевая, а мухи да комары в цене. Ну, думаю, удача мне. Слез на землю, наловил мух и комаров целый кошель и опять вскарабкался на небо. И давай торговать: отдаю муху с мушонком, взамен беру корову с теленком, отдаю комара, а взамен беру быка. Столько я набрал скотины — нет ей числа. А у нашего попа — завидущие глаза. Он тот дуб, по которому я на небо залез, взял да свалил, да к себе на. двор стащил. Я собрался с моим скотом на землю ворочаться, а дуба-то нет. Как с неба слезть? А я догадлив был, всю скотину перерезал, ведь дармовая она, и давай из шкур веревку вязать. Длинную связал. Один конец за край неба зацепил, другой вниз бросил и начал спускаться. Хоть и длинна веревка была, а до земли не хватило, а прыгать боюсь. Что делать? А я догадлив был. Вижу, внизу мужик овес веет, полова-то по ветру вверх летит, а я ее хватаю да веревку мотаю. Вдруг сильный ветер задул, начал меня раскачивать, лечу то туда, то сюда, вниз гляжу: то Питер, то Москва. Лопнула веревка из половы, упал я в трясину, в зеленую тину. Торчит одна голова, ни туда ни сюда. На моей голове утка гнездо свила, яиц нанесла, утят навела. А я не тужу, туда-сюда гляжу. Прибежал серый волк, всех утят уволок. «А за уткой приду — все гнездо разорю!» Я дождался волка, когда он за уткой пришел, и хвать его за хвост! «Улю-лю!» — кричу. Волк рванулся и вытянул меня из трясины. Так ли, дед? — Все так, мой свет. «Ах, старик,— думает Иван, — ничем тебя не проймешь. Ну, слушай дальше». И говорит: — Вытащил меня волк из болота, а я есть хочу. Сейчас, думаю, дичи набью. Гляжу: тетерев на дубу. Вскинул ружьишко, прицелился, а кремня-то нет! В город за кремнем бежать — до города десять верст, тетерев, пожалуй, уйдет. Что делать? Иду, задумался. Вдруг лбом о дерево — бух! Искры из глаз сыпанули. Одна искра упала на полку, ружье бахнуло, тетерев убит. Вниз тетерев упал да на зайца попал, а заяц сго­ряча вскочил, разной дичи набил. Я дичь нагрузил на воз, на базар отвез, торговал — не ловчил, пятьсот руб­лей получил! Было это, дед? — Было, мой свет. — Ну, я домой спешу, подъезжаю, гляжу: мой дед запряг твоего деда и возит на нем навоз целый день без обеда... — Врешь, дурак! Не было такого! — не вытерпел старик. А Ивану того и надобно. Отстегал он плеткой злого старика, взял огня и воротился к братьям. Пряжки падре Бонифаччо Итальянские сказки Слышали ли вы когда-нибудь о нашем священнике – падре Бонифаччо? Неужели не слышали? Как же это может быть! У нас на Корсике все от мала до велика знают падре Бонифаччо, какой он умный, какой учёный, какой обходительный. А о доброте его можно рассказывать с утра до вечера. Стоит узнать нашему падре, что кто-нибудь попал в беду, он ничего не пожалеет, чтобы помочь несчастному. Не деньгами, конечно, нет, падре Бонифаччо больше всего на свете не любит развязывать свой кошелёк. Зато у него для каждого имеется в запасе мудрый совет, благочестивое наставление. Мимо нищего падре Бонифаччо никогда не пройдёт, не сказав ласкового слова. Если нужно, встанет среди ночи и в любую погоду потащится по горам, чтобы напутствовать умирающего и получить за это пару флоринов. Только один совсем маленький недостаток и был у нашего падре Бонифаччо. Он без памяти любил свои пряжки. Да, да, не удивляйтесь, две прекрасные серебряные пряжки, которые он неизменно носил на туфлях. Когда туфли снашивались, он перешивал свою драгоценность на новую пару. В кармане сутаны у него лежала небольшая суконка, чтобы протирать любимые пряжки, едва их припорошит пыль или забрызгает грязь. И поэтому пряжки у падре Бонифаччо всегда сияли так, что глазам смотреть приятно. Из-за этих-то пряжек и получилась вся история. Видите ли, Скамбарону... Впрочем, если уж вы не слыхали о падре Бонифаччо, то о Скамбарону вы, конечно, и понятия не имеете. Тем более, что и звали его не Скамбарону. Придётся и тут начать по порядку. Скамбарону – это попросту старый башмак. А у нас на Корсике так прозывают тех, у кого ничего нет, кроме истоптанных рваных башмаков. У Скамбарону, о котором идёт речь, была, правда, жена и куча детей, ну да ведь это не имущество.... Вот этот самый Скамбарону и позарился на пряжки падре Бонифаччо, которые тот берёг пуще глаза своего. И как только у этого бездельника хватило совести! Ведь наш падре сделал ему так много добра. К примеру, позапрошлой зимой у Скамбарону сдох мул. С превеликим терпением падре Бонифаччо уговаривал его не предаваться нечестивому отчаянию, быть покорным и не роптать. И вы думаете, это помогло? Нисколько. Послушали бы вы, какими проклятьями сыпал Скамбарону, таская хворост на своей спине вместо мула. А присаживаясь отдохнуть, он размышлял о том, что серебряные пряжки почтенного наставника стоят не меньше, чем хороший мул. Однако падре Бонифаччо не спешил ради семейства Скамбарону расставаться со своими пряжками. И Скамбарону решил, что ему следует позаботиться об этом самому. Как же быть? Украсть пряжки? Но Скамбарону вовсе не собирался из-за каких-то там пряжек до конца дней своих ходить с нечистой совестью. Надо завладеть ими так, чтобы ни один человек, даже сам падре, не мог назвать Скамбарону вором. Долго он ломал голову и, наконец, придумал. Однажды, рано утром, когда все добрые люди ещё сладко спали, Скамбарону принялся колотить в дверь дома падре Бонифаччо. На стук выбежала заспанная служанка.Увидев Скамбарону, она изругала его и хотела было захлопнуть перед его носом дверь, но куда там! Скамбарону поднял такой крик, что падре, спокойно почивавший в своей постели, проснулся и велел его впустить. – Падре Бонифаччо, – заговорил Скамбарону, едва переступив порог спальни, – я бы никогда не осмелился побеспокоить вас так рано, но мне приснился удивительный сон, и я скорее побежал к вам. – Не стоило спешить, – хмуро заметил падре, – свой сон ты успел бы рассказать и попозже. Могу себе представить, какую нечисть видит по ночам такой грешник, как ты! – Ах, святой отец, да ведь я видел вас. Ну просто совсем как живого. Вокруг вашей головы светилось сияние, а за плечами трепыхались два крыла, вроде куриных, только побольше. И так вы грустно на меня посмотрели, что я заплакал, проснулся и побежал к вам. Скамбарону знал, что сказать. Всякому лестно услышать о себе такое, и сердце падре Бонифаччо растопилось, как воск от жаркого пламени. – Подойди поближе, сын мой, – сказал он растроганным голосом. – Сон твой вещий и означает, что грехи переполнили тебя, как тесто, о котором забыла нерадивая хозяйка, переполняет квашню. Покайся, покайся, сын мой! Скамбарону только этого и надо было. Он проворно стал на колени у самой постели падре Бонифаччо и, смиренно опустив глаза, чтобы получше видеть пряжки, – туфли-то стояли под кроватью! – начал свою исповедь. – Э, святой отец, грехов у меня так много, что не знаю, с чего и начать. – Начинай с самых крупных, – посоветовал падре. – Ну, ладно. С неделю тому вывела у меня голубка пару голубят. Не прошло и дня, как ваша кошечка задрала одного голубёнка. Тут я, превеликий грешник, вместо того, чтобы отдать ей второго голубёнка, поймал эту гадину за хвост да так настегал, что она целый год на голубей и смотреть не захочет. – Ах, сын мой, – укоризненно сказал падре, – ты не только согрешил, обидев невинное творение, но грешишь и сейчас, ибо язык твой произнёс бранные слова. – Вот, вот, – подхватил Скамбарону, – я ещё и не то говорю. Не дальше как пять минут тому назад я обозвал вашу почтенную служанку старой перечницей. – Ай, как нехорошо сын мой, – застонал падре и возвёл глаза к потолку. В это самое мгновение Скамбарону одним рывком отодрал пряжки с туфель падре Бонифаччо и положил их в карман. – Ну, с крупными грехами как будто покончено, – облегчённо вздохнул он. – Перейдём к мелким. Совсем недавно я украл у одного доброго человека пару серебряных пряжек. Падре даже привскочил в постели. – Как, сын мой, и это ты называешь мелким грехом! – закричал он в ужасе, представив, что было бы с ним самим, если б пряжки украли у него. – И они не прожгли тебе карман, нечестивец?! – Пока не прожгли, – ответил Скамбарону, – но жгут ужасно. Не возьмёте ли вы их у меня, святой отец? – Что ты, что ты! Да я никогда в жизни не притронусь к ним. Сегодня же отдай их законному владельцу. – Не знаю, как и быть, падре Бонифаччо, – отвечал Скамбарону, почёсывая затылок. – Я, видите ли, уже пытался это сделать. Да хозяин их не берёт. Это дело другое, – рассудил падре, – что же ты раньше не сказал? В таком случае можешь считать что пряжки ты не украл, а просто получил в подарок. – Спасибо вам, падре, – сказал, поднимаясь с колен Скамбарону. – Вы облегчили мне душу! Она теперь свободна от грехов и пуста, словно бурдюк, из которого выпито всё вино до капли. – Тогда иди с миром, сын мой, – благословил его падре Бонифаччо. Скамбарону ушёл очень довольный. А был ли доволен наш падре, когда стал одеваться, судите сами. Ах и Ох Узбекские сказки Однажды шел Ходжа Насреддин по базару и встретил своего земляка. Тот чуть не плакал. Насреддин подошел к нему с вопросом, отчего он так печален. И тогда бедняга рассказал Ходже, что нанялся работать к богатому купцу. Трудился у него честно и усердно, а когда пришла пора расплачиваться за работу, хозяин велел ему поймать и наказать ветер, который сбил с его любимого дерева все персики. Когда выполнишь эту задачу, сказал, тогда и заплачу тебе. Не смог слуга поймать легкий ветерок... Так и ушел без денег. - Эх, - сказал Насреддин, - да это ж известный в городе скряга! Всех своих работников он держит до тех пор, пока те не начинают требовать заработанные деньги. Тогда он дает слуге поручение, которое невозможно выполнить, а потом выгоняет беднягу в три шеи. Посочувствовал Насреддин своему земляку и решил отомстить богатому скряге, проучить его. Пришел к нему. - Хочу, - говорит, - господин, к тебе на работу наняться. Сговорились на три месяца. Работал Насреддин эти три месяца не за страх, а за совесть, а когда срок к концу стал подходить, явился к хозяину за заработанным. - Я расплачусь с тобой сегодня же, но при условии, что ты выполнишь мое последнее поручение, - сказал хозяин. - Выполнишь - деньги твои, не выполнишь - пеняй на себя. - А что мне надо сделать? - осведомился Насреддин, давно уже ждавший этого приказания. - Пойди-ка на базар и принеси мне ах и ох, - ухмыльнулся богач, очень гордый своей выдумкой, в полной уверенности, что даже Насреддину не под силу такая задачка. - Хорошо, господин, - ответил наш хитрец, но пошел вовсе не на базар, а в рощу за городом. Поймал там скорпиона и фалангу, посадил их в кошелек и довольный вернулся домой к хозяину. Потирая руки и хихикая, скряга спросил Насреддина: - Ну, ты купил то, что я просил? - А как же, господин, - ответил тот почтительно. - Так где же это? - Здесь, - сказал Насреддин и подал хозяину кошелек. Скряга засунул руку в кошелек, и скорпион тут же ужалил его. - О-о-ох! - во весь голос завопил скряга. - А еще поглубже в кошельке и ах найдется, - усмехнулся Насреддин. Так и пришлось богачу своими распухшими от укусов пальцами отсчитать Насреддину его жалованье. Чей сон лучше? Узбекские сказки Пошел однажды Алдар Куса на охоту. Ходил он, ходил, бродил он, бродил, обошел и степь, и тугаи, и камыши, устал, умаялся, но ничего так подстрелить и не смог. Только хотел он пойти домой, вдруг смотрит - летят гуси. Не стал мешкать Алдар Куса, прицелился из лука и пустил стрелу. Меткий был стрелок Алдар и большой жирный гусь, сраженный стрелой, камнем упал вниз. Обрадовался Алдар Куса: "Ну, - думает,- будет у меня дома кабоб из гусятины на ужин!" Но не тут-то было! Только Алдар Куса поднял подстреленного гуся, откуда ни возьмись явился толстый бай в большой чалме и говорит: - Эй ты, на каком основании хочешь взять гуся? - О господин бай,- возразил Алдар Куса,- с вашего позволения это мой гусь. Я его застрелил. - Убирайся отсюда!- кричит бай,- не видишь разве, что гусь упал на мою землю. А все, что на моей земле,- мое! Стали тогда они спорить. Спорили, спорили, вдруг подходит мулла, настоятель мечети, и говорит: - Нечего тут спорить - гуся отдайте мне. - Это еще почему?- удивились бай и Алдар Куса. - Гусь летел над мечетью, когда какой-то безбожник сразил его стрелой, а раз так, птица принадлежит аллаху. Я - настоятель мечети и потому отдайте гуся мне. Я его принесу в жертву богу. Но ни Алдар Куса, ни бай не послушались и не захотели отдавать гуся. Спорил с ними мулла, спорил, но так они ни до чего не договорились. Отправились они все втроем в Бухару, чтобы казий рассудил, чей гусь? До Бухары был не близкий путь. Притомились путники и остановились под большим карагачам на ночлег. Тут проголодавшийся мулла и говорит: - Давайте сварим гуся. Бай и Алдар Куса согласились. Достали они по соседству казан и стали варить гуся. Мулла снова говорит: - Пусть себе гусь варится, а мы ляжем спать. Кому приснится самый благолепный сон, значит тому всевышний аллах и повелевает отдать гуся. На том и порешили. Оставили они под казаном маленький огонь и легли спать. Бай и мулла тут же крепко заснули, а Алдар Куса спать не мог. Был он очень голоден, с самого утра он и куска хлеба во рту не держал, и кончика жареного бараньего уха не понюхал. "Дай,- думает,- хоть ножку гуся съем. Гусь-то весь останется". Съел Алдар Куса ножку гуся, а есть еще пуще хочется. "Съем-ка я другую ножку,- подумал он,- гусь-то останется". Но и вторая ножка не насытила Алдара Кусу. Съел он еще и крыло гуся, съел другое, съел шею, съел голову. Поглядел на гуся Алдар Куса и сказал: - Теперь даже не скажешь, что это такое: не то птица, не то баран? Взял и съел всего гуся вместе с похлебкой. Наевшись, Алдар Куса лег и крепко заснул. Первым проснулся мулла и давай будить спутников: - Вставайте! Аллах сподобил меня увидеть во сне, что я за свои богоугодные и благочестивые дела живым вознёсся на небо. Никто из вас такого прекрасного сна никогда не видел и не увидит. - Э, почтеннейший мулла,- возразил бай,- мой сон лучше. Приснилось мне, что поехал я в торговое путешествие и получил такую прибыль, что не смог золото и на сорока верблюдах увезти. - Ну, а ты, Алдар Куса, что во сне видел?- спросили бай и мулла. Алдар Куса сладко зевнул и сказал: - Вижу я во сне: преподобного нашего муллу аллах живым забрал на небо, почтеннейший бай уехал в торговое путешествие в далекие страны. Я и подумал: "Пока мулла и бай отсутствуют, как бы гусь мой не протух. Не пропадать же такому жирному да вкусному гусю. Взял я да и съел его". Бросились мулла и бай к казану, подняли крышку, поглядели, а на донышке даже и косточек не осталось. ТЕМА «Глупость»

Глупый Сабуро

Японские сказки

Жил некогда в одной деревне мальчик по имени Сабуро. Был он так глуп, что соседи прозвали его Глупый Сабуро. Если поручат ему одно дело, он кое-как сделает, а если два поручат – все перепутает. Вечно попадал он впросак. Родители очень огорчались, но все же надеялись, что Сабуро когда-нибудь поумнеет. Как-то раз отец говорит ему:

– Пойди, Сабуро, и выкопай бататы. Все, что из земли достанешь, разложи на грядке и просуши на солнышке.

– Хорошо,– ответил Сабуро и отправился на поле. Только начал он копать бататы, как вдруг мотыга ударилась о что-то твердое. Копнул Сабуро глубже и вытащил большой горшок. Открыл, а там полно золотых монет - целое богатство.

«Отец сказал, чтобы все, что я из-под земли достану, сушиться положил»,– вспомнил Глупый Сабуро и разложил монеты на грядках.

Потом пошел домой и говорит:

– Нашел сегодня я горшок с золотом, теперь золотые монеты на грядках сушатся.

Родители только руками развели. Прибежали на поле, а золота давно уж след простыл.

– В следующий раз,– наказал отец,– как найдешь что-нибудь, так заверни и домой принеси.

– Хорошо,– ответил Сабуро.

На следующий день увидел он на дороге дохлую кошку. Завернул ее и домой принес.

– Ну нельзя же быть таким глупым! – рассердился отец.– Надо было выбросить ее в реку.

Наутро увидел Сабуро огромный пень. Страшно тяжелый был пень, но Глупый Сабуро хорошо помнил наказ отца – схватил он пень и потащил к реке.

В это время мимо шел сосед.

– Что ты делаешь, глупец! Этот пень еще для топки сгодится. Надо было разрубить его и домой отнести.

– Хорошо, - сказал Сабуро,– в следующий раз я так и сделаю.

Пошел он домой, вдруг видит, на обочине дороги красивая чашка валяется. Видно, кто-то потерял ее. Поднял Сабуро чашку да как хлопнет о землю! Разлетелась чашка на куски. Собрал их Глупый Сабуро и домой понес.

– Посмотри, мама, что нашел я сегодня!

Глянула мать: да ведь это осколки чашки, которую отец взял с собой в поле!

Утром родители решили:

– Все, что ты делаешь, никуда не годится. Мы сегодня на поле пойдем, а ты уж дома сиди.

И оставили Сабуро одного. «Не понимаю, почему люди зовут меня Глупый Сабуро? – подумал мальчик. - Я ведь все-все делаю точно так, как они мне советуют».

Спор.

Грузинская сказка.

Прилегли однажды два приятеля-бедняка на мягкой травке в поле и повели разговор о том о сём. Стемнело, небо густо усыпали звёзды. Один из бедняков окинул взглядом поле и говорит:

— Эх, было бы это поле моим, развёл бы я ослов!

— А мне бы столько овец, сколько на небе звёзд! — размечтался другой.

— Где же ты такую тьму овец пасти будешь? На моём, что ли, поле? Моих ослов без травы оставишь? — спросил первый.

— Выходит, твоим ослам надо пастись, а моим овцам нет?! — обиделся второй.

— Не позволю тебе пасти овец на моём поле! — закричал первый.

— Не позволишь — силой сгоню и тебя и твоих ослов!

Слово за слово — разгорелся спор. Пустили в ход кулаки, колотят друг друга нещадно.

Идёт мимо человек, спрашивает:

— Чего дерётесь? Что вы не поделили? Рассказали приятели, из-за чего заспорили.

— Ума у вас — хоть отбавляй! — рассмеялся путник.— Без причины бока друг другу намяли.

Ответ папы римского

Итальянские сказки

Жили в Сан-Марино два дурака. Сами-то они не считали себя дураками, да жители Сан-Марино каждый день говорили им об этом. Но дураки всё не верили. Вот сошлись как-то оба и принялись советоваться, как бы им узнать – дураки они или нет. Думали они, думали – у кого спросить.

– У судьи, – предложил первый дурак.

– Э, нет, – ответил второй. – К судье я не пойду. Примерно этак с месяц назад я подал жалобу на соседа за то, что тот избил меня палкой. А судья вместо того, чтобы наказать этого негодяя, обозвал меня дураком и прогнал прочь.

– А за что тебя бил сосед? – спросил первый дурак.

– Не знаю. Это, видишь ли, мне приснилось. Я только хотел соседа спросить, за что он меня колотит, да в эту минуту и проснулся. Пойдём-ка мы лучше к лавочнику. Про него говорят, будто он так умён, что самого чёрта перехитрит.

– Э, к лавочнику я не пойду, – ответил первый дурак. – Прошлое воскресенье захотел я купить себе башмаки. Дал мне лавочник башмаки. Поглядел я, они разные: у одного носок в одну сторону смотрит, у другого – в другую. Нет, думаю, меня не проведёшь. И попросил у него два одинаковых башмака. Тут лавочник говорит: «Если тебе вздумалось два левых носить, так плати и за два правых. А не хочешь, пошёл вон, дурак». Ну, я и пошёл,

– Что же нам делать? – сказал второй дурак.

Стали опять думать. Думали, думали и решили отправиться к самому папе римскому. Ведь падре в церкви говорил, что папа римский никогда не ошибается.

Пошли дураки в Рим к папе римскому. Поцеловали у него туфлю по обычаю и принялись жаловаться.

– Пресвятой папа, рассуди ты нас с жителями Сан-Марино. Прозвали нас дураками, а мы не верим. Если мы и вправду дураки, – значит, дураки, а если не дураки, так вели соседям называть нас умными.

– Ну что ж, рассужу, – согласился папа римский. –

Только ты мне скажи, – повернулся он к одному из дураков, – за что тебя в первый раз назвали дураком.

– А вот за что, – ответил тот. – Лет пять тому назад послала меня утром мать за водой. Взял я ведро, пришёл к ручью и стал наливать воду палкой. Окуну палку – стряхну капельку, окуну палку – стряхну капельку. До самого вечера набирал воду, а ведро всё ещё не полное. Тут прибежала мать и изругала меня дураком. Ну, а соседи и услыхали. С тех пор и пошло: дурак да дурак! А что же мне было – пальцем наливать? Да я бы его в холодной воде совсем заморозил.

– А тебя за что в первый раз дураком назвали? – спросил папа римский у второго.

– Э, такой пустяк и вспоминать неохота. Послала меня бабушка в погреб за кувшином молока. Отравился я, да дверца там оказалась низкая. Весь прохожу, а голова не проходит. Я попросил бабушку двери в погребе повыше сделать. А она вместо этого обозвала меня дураком. С того и пошло.

Выслушал их папа с самого начала до самого конца и подумал:

«Дураку объяснять, что он дурак, – всё равно, что на ветру муку просеивать. Но недаром я зовусь папой римским – я их не от