Улица перед домом Жильбера. Ночь

 

 

Двери дома открыты настежь. У дверей с факелами стоят трое, закутанные в черные плащи. Появляется Клавиго, в плаще со шпагой. Впереди идет слуга с факелом.

 

Клавиго. Я говорил тебе, чтобы ты миновал эту улицу.

Слуга. Тогда нам пришлось бы сделать слишком большой крюк, а вы ведь торопитесь. Отсюда недалеко до того дома, где живет дон Карлос.

Клавиго. А что это за факелы?

Слуга. Похороны. Идемте, сударь.

Клавиго. Дом Мари! Похороны! Смертный ужас объемлет меня. Поди, узнай, кого они хоронят.

Слуга (подходит к людям в черном). Кого вы хороните?

Факельщики. Мари Бомарше.

 

Клавиго опускается на камень и закрывает лицо плащом.

 

Слуга (возвращается). Они хоронят Мари Бомарше.

Клавиго (вскакивает). Зачем ты повторяешь это, предатель? Зачем повторяешь слова, точно громом поразившие меня, потрясшие меня до глубины души!

Слуга. Тише, сударь, пойдемте! Подумайте, какая опасность вам грозит!

Клавиго. Убирайся к черту! Я остаюсь!

Слуга. Карлос! Только бы мне найти тебя, Карлос! Он сам не свой! (Уходит.)

 

Клавиго. В отдалении — факельщики.

 

Клавиго. Мертва, Мари мертва! Факелы — скорбные спутники ее! Нет, это всего лишь морок, ночное видение, что, точно в зеркале, показывает мне, чем кончатся мои измены! Еще не поздно! Еще есть время! Я весь дрожу, сердце замирает от ужаса! Нет! Нет! Ты не можешь умереть! Я иду к тебе! Иду! Сгиньте, ночные духи, прочь с моей дороги, страшные призраки! (Идет прямо на факельщиков.) Сгиньте! Они стоят! Смотрят на меня! О, горе мне, о, горе! Они — люди, такие же, как я! Значит, это правда? Правда! Можешь ты это понять? Она мертва! Эта мысль ужасом ночи пронизывает меня! Она мертва! Вот она лежит, дивная роза, у ног твоих… а ты… Господи, сжалься надо мной!.. Я не убил ее! Скройтесь, звезды, не смотрите на меня, вы, не раз видевшие, как злодей, упоенный счастьем, покидал этот дом, шел по этим улицам, влекомый золотыми мечтами, под сладостные звуки музыки и песен, а сердце девушки, что провожала его взглядом из-за потайной решетки, замирало в предчувствии грядущего блаженства! Ныне по твоей вине дом этот наполнился рыданиями! В стенах, что были свидетелями твоего счастья, звучит погребальное пение! Мари! Мари! Возьми меня с собою! Возьми меня с собою!

 

Из дома доносится траурная музыка.

 

Они провожают ее в последний путь! Стойте! Стойте! Не закрывайте гроба! Дайте мне еще раз взглянуть на нее! (Идет к дому.) Кому, кому осмелюсь я посмотреть в лицо? С кем из удрученных великим горем дерзну встретиться? С ее друзьями? С братом, в груди которого пылает горестный гнев?

 

Снова слышится музыка.

 

Она зовет меня! Зовет! Иду! Страх сковал меня! Что не дает мне сдвинуться с места?

 

В третий раз слышится музыка и уже не прерывается. К трем факельщикам перед дверьми присоединяются еще трое, они выстраиваются, дабы сопровождать погребальное шествие. Шесть человек выносят из дому одр, на котором стоит гроб под парчовым покровом. Жильбер и Буэнко в глубоком трауре.

 

Клавиго (выступая вперед). Стойте!

Жильбер. Чей это голос?

Клавиго. Стойте!

 

Носильщики останавливаются.

 

Буэнко. Кто посмел кощунственно нарушить святость похоронной процессии?

Клавиго. Опустите гроб!

Жильбер. А!

Буэнко. Презренный! Будет ли конец твоим позорным деяниям? Ужели и в гробу твоей жертве нет от тебя покоя?

Клавиго. Полно! Не доводите меня до безумия! Человек в несчастии опасен! Я должен ее увидеть! (Сбрасывает покров с гроба.)

 

В гробу со сложенными на груди руками, вся в белом, лежит Мари. Клавиго в смятении отступает.

 

Буэнко. Уж не хочешь ли ты воскресить Мари, чтобы вновь убить ее?

Клавиго. Жалкий зубоскал!.. Мари! (Падает на колени перед гробом.)

 

Появляется Бомарше.

 

Бомарше. Буэнко покинул меня. Они сказали, она не умерла! Я должен сам в этом убедиться, хоть вопреки всем силам ада! Я должен ее видеть! Факельщики! Похороны! (Бросается к факельщикам, видит гроб и в безмолвии падает на него.)

 

Бомарше поднимают, он словно в обмороке. Жильбер поддерживает его.

 

Клавиго (встает с другой стороны гроба). Мари! Мари!

Бомарше (вскидываясь). Его голос! Кто зовет Мари? При звуках этого голоса жгучая ярость разливается в моих жилах!

Клавиго. Я!

 

Бомарше с обезумевшим взглядом хватается за шпагу. Жильбер удерживает его.

 

Меня не страшит ни пламя в твоих очах, ни острие твоей шпаги! Взгляни сюда, на ее смеженные вежды, на ее скрещенные руки!

Бомарше. Ты мне указываешь на это! (Вырывается, и подбегает к Клавиго.)

 

Тот выхватывает шпагу. Они бьются, Бомарше вонзает шпагу в грудь Клавиго.

 

Клавиго (пошатнувшись). Благодарю тебя, брат мой! Ты скрепил наш союз! (Падает на гроб.)

Бомарше (оттаскивает его от гроба). Преступник! Прочь от святой!

Клавиго. О, горе!

 

Носильщики поддерживают его.

 

Бомарше. Кровь! Мари, взгляни, взгляни на свой подвенечный убор и навеки закрой глаза! Смотри, твое последнее пристанище я оросил кровью твоего убийцы! Как хорошо! Как прекрасно!

 

Появляется Софи.

 

Софи. Брат! О, господи, что произошло?

Бомарше. Подойди, дорогая, подойди, полюбуйся! Я надеялся усыпать розами ее брачное ложе! Взгляни же, какими розами украсил я ее последний путь!

Софи. Мы погибли!

Клавиго. Спасайся, безумец! Спасайся, пока не забрезжил день! Господь, пославший тебя отмстить за нее, да не оставит тебя! Софи… прости меня!.. Брат… и вы, друзья, простите…

Бомарше. Потоки его крови гасят пламень мести в моем сердце! Его иссякающая жизнь уносит с собою мой гнев! (Подходит к Клавиго.) Умри, я прощаю тебя!

Клавиго. Твою руку! И твою, Софи! И вашу!

 

Буэнко медлит.

 

Софи. Дай ему руку, Буэнко!

Клавиго. Благодарю тебя! Ты все та же! Благодарю вас всех! И коли ты, дух моей возлюбленной, еще витаешь над нами, опусти глаза долу, взгляни на эту небесную доброту, благослови ее и прости меня! Я иду, иду за тобою! Брат, спасайся! Скажите, она меня простила? Как она скончалась?

Софи. Последним с ее уст сорвалось твое злосчастное имя! Она отошла, не простившись с нами.

Клавиго. Я иду за нею и передам ваше последнее прости.

 

Появляются Карлос и слуга.

 

Карлос. Клавиго? Убийца!

Клавиго. Послушай, Карлос! Ты видишь перед собою жертвы твоего хитроумия! Заклинаю тебя кровью, что неудержимо уносит мою жизнь, спаси мне брата!

Карлос. Друг мой! Что ж вы стоите! Бегите за хирургом!

 

Слуга уходит.

 

Клавиго. Тщетно! Спаси, спаси несчастного брата! Дай руку мне! Они простили меня, и так же я прощаю тебя! Ты проводишь его до границы и… ах!

Карлос (топнув ногой). Клавиго! Клавиго!

Клавиго (приближается к гробу, на который его опускают). Мари, твою руку. (Берет ее правую руку.)

Софи (к Бомарше). Беги же, несчастный, спасайся!

Клавиго. Я добился ее руки! Ее холодной, мертвой руки! Ты — моя! И еще последний поцелуй, поцелуй жениха! Ах!

Софи. Он умирает! Беги, брат!

 

Бомарше бросается к Софи. Софи обнимает его и тут же отталкивает, чтобы он поспешал.

 

 

СТЕЛЛА

 

Драма для любящих

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

 

Стелла.

Цецилия (вначале под именем мадам Зоммер).

Фернандо.

Люция.

Управляющий.

Станционная смотрительница.

Анхен.

Карл.

Почтальон.

Слуги.

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

 

В ПОЧТОВОМ ДОМЕ

 

 

Слышен рожок почтальона.

 

Станционная смотрительница. Карл! Карл!

 

Входит мальчик.

 

Мальчик. Чего вам?

Станционная смотрительница. Пропасти на тебя нету, где ты опять застрял? Ступай на улицу! Почтовая карета едет. Проводи сюда пассажиров, возьми их багаж! Да быстрее поворачивайся! Опять надулся?

 

Мальчик уходит. Станционная смотрительница кричит ему вслед.

 

Погоди, я еще выбью из тебя лень! Мальчик при почтовой гостинице должен быть шустрым, расторопным. Станет потом такой бездельник хозяином, толку от него никакого. Ежели я и выйду замуж, так только потому, что женщине одной с таким народом не управиться.

 

Мадам Зоммер. Люция в дорожном платье. Карл.

 

Люция (с саквояжем в руках, к Карлу). Оставь, мне не тяжело, возьми картонку у моей матушки.

Станционная смотрительница. Ваша слуга, сударыня! Вы рано приехали. Обычно карета прибывает позже.

Люция. Уж очень нам веселый почтарь попался, молодой, красивый, я бы с ним охотно весь свет объездила. А пассажиров было всего нас двое и багажа немного.

Станционная смотрительница. Ежели вам угодно покушать, будьте добры обождать. Обед еще не готов.

Мадам Зоммер. Можно мне попросить немного супа?

Люция. Я-то не спешу! Но, может быть, вы накормите сперва мою матушку?

Станционная смотрительница. Сию минуту.

Люция. Только очень крепким бульоном!

Станционная смотрительница. Самым что ни на есть крепким! (Уходит.)

Мадам Зоммер. Неужели нельзя без приказаний? Кажется, могла бы за путешествие поумнеть! Мы каждый раз платим больше, чем съедаем. И это при наших-то обстоятельствах!

Люция. Мы еще никогда не терпели недостатка.

Мадам Зоммер. Но были очень близки к этому.

 

Входит почтальон.

 

Люция. Ну, что скажешь, славный почтарь? За чаевыми пришел, да?

Почтальон. Я же вас, как со спешной почтой, мчал.

Люция. И потому поспешил за чаевыми? Так ведь? Были бы у меня лошади, я бы тебя своим лейб-кучером сделала.

Почтальон. Я и без лошадей к вашим услугам.

Люция. Вот, получи!

Почтальон. Премного благодарен, мамзель! Вы дальше не едете?

Люция. На этот раз нет.

Почтальон. Счастливо оставаться. (Уходит.)

Мадам Зоммер. Я по его лицу видела, что ты слишком много дала.

Люция. Ведь не хотели же вы, маменька, чтобы он остался недоволен. Он всю дорогу был так услужлив! Ежели я, как вы всегда говорите, своевольна, то хоть не своекорыстна.

Мадам Зоммер. Прошу тебя, Люция, пойми меня правильно. Я ценю в тебе прямоту не менее, чем веселый нрав и щедрость; но эти добродетели хороши только там, где они уместны.

Люция. Маменька, здесь мне очень нравится. А дом там, напротив, принадлежит, должно быть, той даме, у которой я буду жить в камеристках?

Мадам Зоммер. Меня радует, что место, где ты будешь жить, тебе по душе.

Люция. Верно, здесь очень тихо, это я уже заметила. Прямо как в воскресный день на главной площади! Но у хозяйки дома прекрасный сад, и сама она, говорят, хорошая женщина. Посмотрим, как мы с ней поладим. Что вы все вокруг оглядываете, маменька?

Мадам Зоммер. Ах, оставь меня. Счастливая ты девочка, ничто не наводит тебя на воспоминания! Тогда все было не так, как сейчас. Что может быть для меня тягостнее почтовой станции.

Люция. И всегда-то вы найдете, чем растравить себе душу.

Мадам Зоммер. А разве не всегда есть для этого повод? Милая, ведь все было совсем не так, как сейчас, когда мы с твоим отцом ездили еще вместе, когда мы в лучшую пору нашей жизни, в первые годы брака, наслаждались путешествиями! Для меня тогда все имело очарование новизны. В его объятиях глядеть из экипажа на все время сменяющиеся картины! Тогда каждая мелочь оживлялась для меня его умом, его любовью!..

Люция. Я тоже очень люблю путешествовать.

Мадам Зоммер. И когда после утомительного дня, после непредвиденных случайностей, после тяжелой зимней дороги мы останавливались на ночлег в еще более захудалой почтовой гостинице, чем здешняя, мы вместе наслаждались самыми простыми удобствами, вместе сидели на деревянной скамье, вместе ели дрочену и вареную картошку… Да, тогда было не так, как сейчас.

Люция. Пора уже забыть его.

Мадам Зоммер. Ты понимаешь, что значит: забыть! Милая моя девочка, ты, слава богу, еще не теряла ничего такого, потерю чего нельзя возместить. С той самой минуты, когда я убедилась что он меня бросил, жизнь перестала меня радовать. Меня охватило отчаяние. Я потеряла веру в себя, я потеряла веру в бога. Уж и не помню, как все это было.

Люция. И я ничего не помню, помню только, что сидела у вас на кровати и плакала, потому, что плакали вы. Это было в зеленой комнате на маленькой кровати. Больше всего мне было жаль эту комнату, когда нам пришлось продать дом.

Мадам Зоммер. Тебе было семь лет, ты не могла чувствовать, что ты потеряла.

 

Входят Анхен с супом, станционная смотрительница, Карл.

 

Анхен. Вот суп, мадам.

Мадам Зоммер. Спасибо, голубушка! Это ваша дочурка?

Станционная смотрительница. Моя падчерица, сударыня, но она такая хорошая, что заменяет мне родную дочь.

Мадам Зоммер. Вы в трауре?

Станционная смотрительница. Три месяца, как я овдовела. А мы и трех лет не прожили вместе.

Мадам Зоммер. Но вы как будто уже немного утешились?

Станционная смотрительница. Ах, сударыня, нашей сестре некогда плакать, некогда, к сожалению, и молиться. Вертишься и в воскресные и в будние дни. Разве только поплачешь, когда пастор скажет проповедь на евангельские слова о смерти или услышишь заупокойное пение. Карл, принеси салфетки! Накрой на этом конце стола!

Люция. Чей это дом напротив?

Станционная смотрительница. Нашей баронессы. Добрейшей женщины.

Мадам Зоммер. Меня радует услышать от соседки подтверждение тому, в чем меня уверяли очень далеко отсюда. Моя дочь поступает к ней в услужение.

Станционная смотрительница. Вы, мамзель?

Люция. Ну да!

Станционная смотрительница. Я слышала, что она ждет камеристку. Но как вы решились?

Люция. А почему нет, если она приятная особа и мне поправится? Конечно, раз уж приходится идти в услужение, так я хочу к такой, что была бы мне по вкусу.

Станционная смотрительница. Странный был бы у вас вкус, ежели бы она вам не понравилась. Нельзя ее не полюбить с первого же взгляда. Будь моя девочка постарше, я бы такого места не упустила.

Люция. Тем лучше! Когда мне приходится приноравливаться к человеку, надо, чтобы я делала это охотно, от всего сердца, иначе ничего не выйдет.

Станционная смотрительница. Вот вернетесь от нее и скажете, права я была или нет. Жить у баронессы всякий почитает за счастье. Как подрастет моя дочка — пусть хоть несколько лет проживет у нее в прислугах; девочке от этого на всю жизнь польза будет.

Анхен. Вы бы ее только видели! Она такая, такая милая. Вы не поверите, как она вас ждет. И меня она тоже любит. Не хотите пойти к ней? Я бы вас проводила.

Люция. Мне надо сперва переодеться, и поесть хочется.

Анхен. А мне, мамаша, можно пойти? Я скажу баронессе, что мамзель приехала.

Станционная смотрительница. Ступай, ступай!

Мадам Зоммер. И скажи, голубушка, что сразу же, как отобедаем, мы придем засвидетельствовать ей свое почтение.

 

Анхен уходит.

 

Станционная смотрительница. Моя дочка очень к ней привязана. И то сказать, лучше нее на свете не сыщешь; вся ее радость в детях. Она учит их рукодельничать, учит петь. Берет в услужение деревенских девушек, обучает их, как ходить за господами; потом подыскивает им хорошее место; вот так и проводит время с тех пор, как ее муж уехал. Просто не понять, как она при всем своем горе такая ласковая, такая хорошая.

Мадам Зоммер. Разве она не вдова?

Станционная смотрительница. Это одному богу известно. Ее супруг три года, как уехал, и о нем ни слуху ни духу. А она его безумно любит. Мой муж как начнет, бывало, о них рассказывать, никак кончить не может. Еще бы! Я и сама говорю, такого сердца на всем свете не сыщешь. Каждый год в тот день, когда она его в последний раз видела, она никого до себя не допускает, сидит запершись, а когда о нем говорит, просто за душу берет.

Мадам Зоммер. Бедная, бедная!

Станционная смотрительница. Толков всяких много ходит.

Мадам Зоммер. О чем?

Станционная смотрительница. Да говорить-то не хочется.

Мадам Зоммер. Я вас очень прошу.

Станционная смотрительница. Вам я скажу, только вы не выдавайте меня. Тому уже больше восьми лет, как они сюда приехали. Они купили здесь поместье; никто их не знал, называли просто господами, его считали офицером, который разбогател на военной службе в чужой стране и желает пожить спокойно. Она была тогда совсем юная, лет шестнадцати, не старше, и прекрасна, как ангел.

Люция. Так теперь ей должно быть не больше двадцати четырех?

Станционная смотрительница. Для своего возраста она пережила много горя. Была у нее девочка, да рано умерла. Похоронили ее в саду, просто зеленый холмик, а с тех пор, как уехал супруг, она построила около усыпальницу и наказала себя там похоронить. Мой покойный муж был не очень чувствительный и уже в летах, но ни о чем не рассказывал он так охотно, как об их счастье в ту пору, что они жили здесь вместе. «Сам другим человеком становишься только от того, что видишь, как они друг друга любят», — говаривал он.

Мадам Зоммер. И в моем сердце отзывается ее горе.

Станционная смотрительница. Что поделаешь! Толковали, будто у него чудны́е какие-то взгляды. Во всяком случае, в церковь он не ходил, а ежели кто к религии не привержен, в том и бога нет и никаких законов он не соблюдает. Потом стали говорить: «Муж от нее уехал». Уехал и не вернулся.

Мадам Зоммер (про себя). Та же картина, что и у меня!

Станционная смотрительница. Все только об этом и судачили. Я как раз тогда вышла замуж и приехала сюда; в Михайлов день три года будет. И всякий свое болтал, шептались даже, будто они не венчаны. Только не выдавайте меня! Вроде бы — он знатный барин, вроде бы она сбежала с ним. И чего только не говорили. Да, ежели молодая девица решится на такой шаг, ей всю жизнь придется искупать свой грех.

 

Входит Анхен.

 

Анхен. Они очень просят вас пожаловать, не откладывая; им желательно только посмотреть на вас, только минутку побеседовать.

Люция. Неприлично являться в дорожном платье.

Станционная смотрительница. Идите, идите! Честное слово, она на это и не посмотрит.

Люция. Ты меня проводишь, девочка?

Анхен. С радостью!

Мадам Зоммер. Люция, на два слова!

 

Станционная смотрительница отходит в сторону.

 

Только не проговорись ни о нашем звании, ни о нашей судьбе! Держи себя почтительно.

Люция (тихо). Будьте покойны! Отец был купцом, уехал в Америку, там умер, и потому наши обстоятельства… Будьте покойны; мне уже не впервой повторять эту сказку. (Громко.) Вы, кажется, хотели немного отдохнуть? Вам это необходимо. Хозяюшка отведет вам комнатку с постелью.

Станционная смотрительница. У меня в саду есть как раз уютная, тихая комнатка. (К Люции.) Желаю, чтобы наша баронесса вам понравилась.

 

Люция и Анхен уходят.

 

Мадам Зоммер. Моя дочь еще немного самоуверенна.

Станционная смотрительница. Это по молодости лет. С годами наступит предел надменным волнам.

Мадам Зоммер. Тем хуже.

Станционная смотрительница. Если угодно, я провожу вас, мадам.

 

Обе уходят.

Слышен рожок почтальона.

Фернандо в офицерской форме. Слуга.

 

Слуга. Прикажете сразу же запрягать и укладывать вещи?

Фернандо. Принеси вещи сюда, я же сказал — сюда. Мы дальше не поедем, слышишь?

Слуга. Не поедем? Вы же изволили говорить…

Фернандо. Я говорю, скажи, чтобы тебе отвели комнату, и отнеси туда мои вещи.

 

Слуга уходит.

 

(Подходя к окну.) И вот я снова гляжу на тебя? Упоительная картина! И вот я снова гляжу на тебя! Место моего блаженства! Какая тишина в доме! На террасе, где мы так часто сидели вместе, никого! Видишь, Фернандо, ее дом кажется монастырем, ты можешь ласкать себя надеждой! Неужели она предается воспоминаниям о тебе, коротает время в одиночестве думами о своем Фернандо? Заслужил ли ты это? О, мне кажется, будто я снова пробудился к жизни после долгого, холодного, могильного сна; таким новым, таким значительным представляется мне все. Деревья, фонтан, все, все, как было тогда. Вот так же из этих труб струилась вода, когда я — ох, сколько раз! — стоял в задумчивости рядом с ней у окна и мы оба, погрузившись в свои мысли, молча глядели на бегущую воду! Ее журчание звучит для меня мелодией, мелодией, вызывающей воспоминания. А она? Она, конечно, та же, что и была. Да, Стелла, сердце говорит мне, что ты не изменилась. Как оно бьется в ожидании встречи с тобой! Но я не хочу, я не смею! Я должен сперва прийти в себя, должен сперва убедиться, что я действительно здесь, что это не грезы, так часто и во сне и наяву переносившие меня сюда из самых дальних краев. Стелла! Стелла! Я иду! Чувствуешь ты, что я здесь, рядом? Иду позабыть обо всем в твоих объятиях! И если ты, дорогая тень моей несчастной жены, витаешь тут, возле, прости, покинь меня! Ты ушла в прошлое, дай мне забыть тебя в объятиях моего ангела, забыть все превратности судьбы, твою утрату, мою боль и раскаяние… Я так близко от нее и так от нее далеко!.. И через минуту… Я не могу, не могу! Я должен прийти в себя, не то я у ног ее задохнусь от волнения.

 

Входит станционная смотрительница.

 

Станционная смотрительница. Не угодно ли, сударь, откушать?

Фернандо. У вас есть, чем меня накормить?

Станционная смотрительница. Конечно! Мы ждем одну молодую особу. Она пошла напротив, к баронессе.

Фернандо. Как здоровье баронессы?

Станционная смотрительница. Вы ее знаете?

Фернандо. Несколько лет тому назад я бывал здесь. Что делает ее супруг?

Станционная смотрительница. Одному богу известно. Странствует по свету.

Фернандо. Уехал?

Станционная смотрительница. Ну да! Покинул бедняжку! Да простит ему бог!

Фернандо. Ничего, утешится.

Станционная смотрительница. Вы так думаете? Видно, мало вы ее знаете. Все то время, что я с ней знакома, она живет как монахиня, в полном уединении. Ни посторонние, ни соседи у нее, можно сказать, не бывают. Живет одна со своей прислугой, зовет к себе здешних детей и, невзирая на душевную боль, всегда со всеми обходительна.

Фернандо. Надо ее навестить.

Станционная смотрительница. Обязательно навестите! Иногда она изволит нас приглашать — супругу судьи, пасторшу и меня, и обо всем с нами беседует. Мы, конечно, остерегаемся упоминать о ее супруге. Один-единственный раз обмолвились, только господу богу известно, что с нами было, когда она начала говорить о нем, хвалить его, плакать. Мы все, сударь, как дети, плакали и никак не могли успокоиться.

Фернандо (про себя). Ты это заслужил за нее! (Громко.) Вы указали моему лакею комнату?

Станционная смотрительница. Этажом выше, второй номер. Карл, покажи господину комнату!

 

Фернандо и Карл уходят.

Входят Люция и Анхен.

 

Ну как?

Люция. Очаровательная особа. Мы с ней поладим. Вы не преувеличили. Она не отпускала меня. Я должна была ей твердо обещать, что сразу же после обеда мы с маменькой и со всем нашим багажом придем к ней.

Станционная смотрительница. Я так и думала! А теперь не угодно ли откушать? Сейчас приехал красивый высокий офицер, ежели он вас не стеснит…

Люция. Нисколько. С военными я больше, чем со всеми прочими, люблю иметь дело. Они, по крайней мере, не притворяются, так что с первого взгляда знаешь, кто хороший, а кто плохой. Маменька спит?

Станционная смотрительница. Не знаю.

Люция. Пойду взгляну. (Уходит.)

Станционная смотрительница. Карл! Опять позабыл поставить солонку! Посмотри на стаканы! Это называется вымыты? Надо бы их разбить о твою голову, да ты не стоишь того, что стоит стакан.

 

Входит Фернандо.

 

Та особа вернулась. Она сейчас сядет за стол.

Фернандо. Кто она?

Станционная смотрительница. Не знаю. На вид из хорошей, но несостоятельной семьи. Она будет жить в камеристках у баронессы.

Фернандо. Вы говорите, молодая?

Станционная смотрительница. Совсем молоденькая и бедовая. Ее матушка тоже здесь.

 

Входит Люция.

 

Люция. К вашим услугам!

Фернандо. Я счастлив сидеть за столом в таком приятном обществе.

 

Люция кланяется.

 

Станционная смотрительница. Сюда, мамзель! А вы, будьте любезны, сюда!

Фернандо. А вы, хозяюшка, не окажете нам честь?

Станционная смотрительница. Где мне сидеть сложа руки, — тогда и все в доме сложат руки. (Уходит.)

Фернандо. Значит — tête-à-tête!

Люция. И между нами стол, — одобряю.

Фернандо. Вы решили поступить в камеристки к баронессе?

Люция. Приходится!

Фернандо. А ведь вам нетрудно было бы найти компаньона более увлекательного, чем баронесса.

Люция. Мне он не нужен.

Фернандо. Совершенно честно?

Люция. Сударь, я замечаю, вы такой же, как и все мужчины.

Фернандо. То есть?

Люция. То есть вы очень самоуверенны. Все вы, мужчины, считаете, что без вас не обойтись. Уж не знаю, я-то ведь выросла без мужчин.

Фернандо. У вас уже нет отца?

Люция. Я, можно сказать, почти не помню, что у меня был отец. Я была маленькой, когда он нас оставил, поехал в Америку, и, как мы слышали, его корабль потонул.

Фернандо. И вы так равнодушно об этом говорите?

Люция. А как еще я могу говорить о нем? Он ничем не поступился из любви ко мне; и хотя сейчас я и простила ему, что он нас бросил, — ведь ничего не может быть для человека дороже свободы, — но все же я бы не хотела быть на месте моей матушки, она убита горем.

Фернандо. И вам не на кого опереться, не у кого искать помощи?

Люция. А зачем? Наше состояние с каждым днем становится все меньше, зато я с каждым днем становлюсь все больше. Я не боюсь, что не смогу прокормить свою мать.

Фернандо. Меня поражает ваше мужество!

Люция. Ах, сударь, мужество приобретается. Когда часто чувствуешь себя на краю гибели и всякий раз удается спастись, начинаешь верить в свои силы!

Фернандо. А поделиться этой уверенностью со своей матушкой вы не можете?

Люция. К сожалению, она его потеряла, а не я. Я благодарна отцу уже за то, что родилась, я люблю жизнь и радуюсь ей. Но матушка… ведь ему она отдала все надежды, ему в жертву принесла цвет своей юности и теперь покинута, покинута так внезапно… Чувствовать себя покинутой — это, должно быть, ужасно!.. Я еще ничего не теряла, судить об этом я не могу… Вы как будто задумались?

Фернандо. Да, дорогая, кто живет, тот теряет (вставая), но он и приобретает. Дай вам бог сохранить мужество! (Берет ее руку.) Вы удивили меня. О, дитя мое, какое счастье!.. Мне тоже пришлось так много, так часто терять… и надежды… и радости… Ведь всегда… И…

Люция. Что вы хотите сказать?

Фернандо. Всего хорошего! Самые лучшие, самые теплые пожелания вам счастья! (Уходит.)

Люция. Что за странный человек! Но, кажется, хороший!

 

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

 

 

Стелла. Слуга.

 

Стелла. Ступай, ступай туда поскорее. Скажи, я жду ее.

Слуга. Они обещались сейчас же прийти.

Стелла. Ты же видишь, она не пришла. Девушка очень мне полюбилась. Ступай!.. И ее матушку тоже проси!

 

Слуга уходит.

 

Кажется, я просто не дождусь ее. Сколько желаний, сколько надежд связано с появлением нового человека столь приятного облика! Стелла! Ты ребенок. А разве мне запрещено любить?.. Чтобы заполнить пустоту сердца, мне надо так много! Так много? Бедняжка Стелла! Так много? Прежде, когда он еще любил тебя, когда еще лежал в твоих объятиях, его взглядом была полна твоя душа и… о, отец наш небесный! Пути твои неисповедимы. Когда я, оторвавшись от его поцелуев, обращала взоры к тебе, когда сердце мое пылало у его сердца, когда я трепетными устами впивала его большую душу, а затем со слезами блаженства устремляла взор в небеса и от полноты сердца молила тебя: «Отче, оставь нам наше счастье! Ты дал нам столько счастья!» Но на то не было твоей воли. (Впадает в минутную задумчивость, затем быстро поднимается и прижимает обе руки к сердцу.) Нет, Фернандо, нет, это не упрек!

 

Входят мадам Зоммер и Люция.

 

Наконец-то вы тут! Милая девочка, теперь ты моя… Мадам, благодарю вас за доверие, с которым вы отдаете в мои руки ваше сокровище. Милая моя упрямица, добрая своевольная душа. О, я уже узнала тебя, Люция.

Мадам Зоммер. Вы чувствуете, что я отдаю, что я оставляю вам.

Стелла (после паузы, во время которой она вглядывается в мадам Зоммер). Простите! Мне рассказали вашу историю; я знаю, что передо мной особа из хорошей семьи; но с первого же взгляда вы поразили меня. Я чувствую к вам доверие и глубокое уважение.

Мадам Зоммер. Сударыня…

Стелла. Не возражайте! Что у меня на сердце, то и на устах. Я слышала, вы нездоровы. Как вы себя чувствуете? Прошу вас, садитесь!

Мадам Зоммер. Ах, сударыня, путешествие весной, перемена обстановки и чистый благодатный воздух, и раньше так часто дававший мне силы, — все это оказало такое хорошее, такое отрадное действие, что даже воспоминание об ушедших радостях было мне приятно, в моей душе забрезжили отблески золотой поры юности и любви.

Стелла. Ах, эти дни, эти первые дни любви!.. Нет, золотая пора, ты не отлетела на небеса! Ты еще витаешь у каждого сердца в те минуты, когда в нем раскрывается цветок любви.

Мадам Зоммер (беря ее руки). Какие возвышенные, какие прекрасные слова!

Стелла. Ваше лицо сияет, как лик ангела. Ваши щеки порозовели!

Мадам Зоммер. А сердце! Как оно переполнено, как раскрывается перед вами!

Стелла. Вы любили! О, слава богу! Вы понимающая меня душа. Вы можете мне сочувствовать! Не взираете холодно на мои горести!.. Мы же не виноваты, раз мы такие!.. Чего только я не делала, за что только не бралась! Разве это помогло! Сердце жаждало только этого… одного этого… не суетного света и вообще ничего другого на всем свете… Ах, любимый всегда и везде с тобой, и все помыслы только о любимом.

Мадам Зоммер. Само небо говорит вашими устами.

Стелла. Не успею опомниться, как его образ опять передо мной!.. Вот так, будучи где-либо в гостях, он оглянулся и посмотрел на меня… вот так он скакал на коне по полю и у калитки бросался мне в объятия… Я видела, как он уезжал отсюда, уезжал… и вновь возвращался, возвращался к той, что ждала его!.. Обращусь ли я мысленно к шумному свету — и там опять он! Сидя в ложе, я знала, что, вижу ли я его или нет, все равно, где бы он ни сидел, он с любовью следит за каждым моим движением — как я встаю, как сажусь! Я чувствовала, что покачивание моего эгрета привлекает его сильнее, чем сверкающие вокруг глаза, и что музыка для него только повторяет мелодию его сердца, печную его песню: «Стелла, Стелла! Как я люблю тебя!»

Люция. Любить так друг друга — разве это возможно?

Стелла. Ты спрашиваешь, девочка? Ответить тебе я не могу… Но чем я вас занимаю!.. Пустяками… Значительными пустяками… Поистине мы взрослые дети, и как это отрадно… Совсем как дети — закроют лицо фартучком и кричат: «Ку-ку!» — чтобы их искали!.. И как переполняется сердце, когда ты, обидевшись, решаешься сгоряча покинуть предмет своей любви. С какими терзаниями, в каком изнеможении встречаешься ты с ним снова, как вздымается у тебя грудь и как все проходит от одного взгляда, от одного прикосновения его руки!

Мадам Зоммер. Счастливая! В ваших чувствах столько молодости, чистоты, столько человеколюбия!

Стелла. Тысячелетия слез и скорби не могут перевесить блаженства первых взглядов, трепета, робкого шепота, близости, покорности… самозабвения… первого быстрого, обжигающего поцелуя и успокоенных вздохов первого объятия… Сударыня, дорогая моя, вы задумались! Где сейчас ваши мысли?

Мадам Зоммер. Ах, мужчины, мужчины!

Стелла. Они дают нам счастье и муки! Каким предвкушением блаженства переполняют они наше сердце! Какие новые незнакомые чувства и надежды зарождаются в душе, когда их бурная страсть передается каждому нашему нерву! Как часто все во мне трепетало, отзывалось на те потоки слез, что он проливал у меня на груди, оплакивая страждущее человечество! Я молила его ради всего святого пощадить себя… пощадить меня!.. Напрасно! До мозга костей проникал в меня тот пламень, что сжигал его. Вот так я еще совсем юным созданием вся целиком превратилась в сочувствующее сердце. Где, в какой стране могу я ныне жить и дышать, где могу найти пищу для сердца!

Мадам Зоммер. Мы верим мужчинам! В минуты страсти они обманывают сами себя; как же можем не быть обманутыми мы?

Стелла. Мадам! Мне в голову пришла счастливая мысль. Будем друг для друга тем, чем должны были стать для нас они! Будем жить вместе!.. Дайте вашу руку!.. С этой минуты я вас не отпущу!

Люция. Нет, это не годится!

Стелла. Почему, Люция?

Мадам Зоммер. Моя дочь чувствует…

Стелла. Надеюсь, не желание облагодетельствовать? Разве вам непонятно, что, оставшись здесь, вы окажете благодеяние мне! О, я не могу жить одна! Дорогая, я делала все, обзавелась птицей, купила ланей, собак; я учу девочек вязать, плести бахрому, только бы не быть одной, только бы видеть около себя кого-то, кто живет и растет. Но иногда мне улыбается счастье, и радостным весенним утром мне кажется, будто какое-то доброе божество сняло с моей души горе; я просыпаюсь умиротворенная, и когда солнышко освещает цветущие деревья, чувствую себя бодрой, готовой деятельно приняться за дневные заботы, и на душе у меня хорошо; какое-то время я хлопочу, убираю, навожу порядок, даю распоряжения прислуге и, позабыв горести, от всего сердца благодарю небо за дарованные мне счастливые часы.

Мадам Зоммер. Да, да, сударыня, я это знаю! Деятельность и добрые дела — дары неба, замена несчастной любви.

Стелл