Распознающие сети , безадресные места и прочие общественные противоречия

Мобильный Интернет, пожалуй, станет первой средой передачи данных, за общественным воздействием которой с самого начала ведется систематическое наблюдение [54]. Призываю проявлять осторожность при обобщении первых отмеченных особенностей мобильной связи. Сама методология доставляющих данные наблюдений требует тщательного изучения. При описании ее общественного воздействия необходимо учесть социальную, экономическую и психологическую подоплеку. И все же я убежден, что некоторые социологи, первыми взявшиеся за изучение субкультур мобильной связи, выявили кое‑что полезное. Ниже дан краткий обзор наиболее характерных научных наблюдений в отношении пользования мобильным телефоном на уровне:

• отдельного человека, где проявляются когнитивные и личностные черты;

• непосредственной общественной сети и ближайшего окружения, где заметны местные и связанные с сообществом черты;

• общества, где последствия личного потребления могут воздействовать на умонастроения, ценности и/или иерархию всего государства, культуры или цивилизации.

Следует отметить, что молодежь в возрасте от четырнадцати до двадцати лет чаще всего поставляет для мобильной связи потребителей «первой волны», так что поначалу перемены касаются именно их самих, их семей и образуемых ими сообществ. Наиболее очевидным объяснением ключевой роли молодежи в распространении мобильных телефонов и текстинга служит то, что подростки осваивают информационную среду, позволяющую им общаться со сверстниками без родительского и учительского надзора как раз в ту пору их жизни, когда они отдаляются от своих семей и начинают утверждать себя представителями круга себе равных. Согласно другому объяснению молодежь чувствует себя непринужденно в окружении техники, которой еще не было во времена молодости их родителей.

Обществовед Ирвинг Гоффман писал о том, как мы разыгрываем представления на людях для того, чтобы создать у себя самих и у окружающих некий образ (имидж) [55]. То, что Гоффман назвал «представлением себя», средствами, к которым мы прибегаем в общении между собой, и сообществами (группами), служащими аудиторией для разыгрываемых нами при общении представлениях, является составной частью социальной драматургии, используемой нами для создания образа своей личности. Такое представление себя через акты общения одновременно направлено вовне, на сообщество, и внутрь, на личность разыгрывающего представление. Соображения Гоффмана как нельзя лучше подходят к мобильным информационным средам, поскольку S MS‑сообщения и служат сегодня у молодежи сырьем для организации действий по созданию собственного образа и образа сообщества.

Исследования того, как норвежская молодежь пользуется мобильными телефонами, показывают, что, говоря языком Гоффмана, косвенная природа текстовых сообщений позволяет «поддерживать лицо» [56]. Те же исследователи отмечают, что «цепные» SMS‑сообщения, шутки (зачастую скабрезного свойства) и заинтересованность в подружке или приятеле содержат явное выражение одобрения некоего взаимоотношения. Перед нами разновидность социального взаимодействия, где отправитель и получатель приобщаются к одному, пусть и не совпадающему по времени (асинхронному), опыту. При отправке кем‑то одним сообщения обновляется связь обоих. Норвежский этнолог Трулс Эрик Йонсен утверждает, что «содержимое здесь не важно. Сообщение само по себе несет смысловую нагрузку; это способ показать получателю, что вы думаете о нем (или о ней)» [57].

В следующей главе я подробнее остановлюсь на общественных сетях. Замечу, что многие молодые люди используют общественные сети в качестве показателя своего статуса подобно одежде или популярной музыке. «К какой группе ты принадлежишь? — вот что важно для подростков. Ученые Алекс С. Тейлор и Ричард Харпер исследовали в США 120 подростков в возрасте одиннадцати — восемнадцати лет и пришли к выводу, что мобильный телефон привлекает молодежь прежде всего тем, что позволяет ей заявить о своем членстве и статусе в общественных сетях:

«Внешний вид телефона и то, как им пользуются, играют знаковую роль, давая при этом возможность общественным сетям заявлять о себе…

Самим пользованием телефоном молодежь, похоже, старается упрочить свои равноправные отношения, отмежеваться от семейных или бытовых отношений и укрепить растущее ощущение как независимости (от семьи), так и коллективизма (среди себе равных). Итак, совместность в обращении с телефонным устройством, похоже, упрочивает взаимоотношения внутри местных сообществ» [58].

Одним из первых и наиболее явных проявлений социального воздействия мобильной связи на уровне непосредственно общественной сети оказывается место, которое занимает текстинг в ритуалах ухаживания молодежи. Располагая временем для составления послания и не рискуя столкнуться лицом к лицу с отказом, скандинавские юноши (и не только) видят, что теперь стало проще назначать свидания. Молодой человек отправляет предмету обожания пустое или вкрадчивое послание. Получательница может или пренебречь приглашением, или ответить на него, тем самым проявляя заинтересованность. Как свидетельствуют наблюдения, наиболее молодые ограничивают свое общение исключительно обменом SMS‑сообщениями [59].

Текстовые сообщения и телефоны сами по себе используются как предмет общественных отношений. Шведские исследователи Александра Вейленманн и Катрин Ларссон отмечают, подобно мне, что скандинавские подростки часто передают высвечиваемые на своих экранах сообщения друг другу или же сам телефон пускают по кругу: «Таким способом молодежь делится состоявшимся общением с присутствующими рядом друзьями. Зачастую делятся не только общением, но и самим телефоном» [60].

Марко Ахтисаари, один из молодых творцов хельсинкской Aula, подтверждает роль самого физического устройства в вовлечении в общественную жизнь: «Само обучение пользованию новыми мобильными услугами носит социальный характер. Мы учимся через показ, а не по учебникам. Иконки и мелодии звонков, посредством которых мы придаем личностные черты своим телефонам, сами по себе означают показ. То, что мелодией к звонку моего телефона служит еще не выпущенный шлягер Мадонны, уже что‑то говорит обо мне» [61].

В Италии, Великобритании и Германии «половина опрошенных с неодобрением воспринимают пользование мобильными телефонами в общественных местах» (62). Сэди Плант, объясняя вызываемую невольным подслушиванием разговоров по мобильному телефону неловкость, ссылается на Гоффмана: «Беседа живет собственной жизнью. Это небольшая общественная система с присущими ей некими склонностями; это своеобразная площадка с собственными героями и злодеями, где есть место верности и предательству» [63]. Плант замечает: «подслушивание беседы — это подслушивание одного из этих миров. Подслушивание лишь одного из собеседников не может быть ни полностью принятым, ни целиком исключенным из мира беседы» [64].

Другие наблюдатели данного явления ссылаются на представления Гоффмана о разных «лицах», которые мы являем различным аудиториям:

«Мы полагаем, что разговор по мобильному телефону в общественном месте отчасти сопряжен с противостоянием тех социальных площадок, где люди надевают иные личины. Пользование мобильным телефоном зачастую вызывает перемежение многих действий и многих являемых прилюдно личин. Когда владельцы мобильных телефонов находятся на связи, они одновременно пребывают в двух местах: занимаемом ими физическом месте и виртуальном пространстве беседы (диалоговом пространстве). Когда звонит телефон, пользователь решает, осознанно или как‑то иначе, какую ему предпочесть личину: созвучную его физическому окружению или же диалоговому пространству. Чем сильнее противоречие между требованиями обоих пространств к поведению пользователя, тем более осознанным, определенным и трудным оказывается это решение.

Видимо, примерка на себе многих личин является, по сути, камнем преткновения для тех, кто считает пользование мобильным телефоном прилюдно возмутительным или даже оскорбительным. Во‑первых, выбор поведения, приличествующего месту, отличному от места физического присутствия, может восприниматься пребывающими в этом же пространстве как неподобающее. Во‑вторых, пользователю мобильного телефона приходится преступать приличествующие физическому пространству правила поведения, чтобы соблюсти правила в диалоговом пространстве. Наконец (и, пожалуй, это более всего заметно на людях), личина, которая предстает в телефонной беседе, не согласуется с той, что была надета до начала телефонного разговора. Такая перемена ведет к тому, что надеваемые на людях личины создают ощущение лживости как новой, так и старой личины» [65].

Ито Мидзуко в своем письме отметила, что соображения Гоффмана по поводу связи между созданием образа себя (identity) и публичным представлением весьма полезны при изучении поведения людей, беседующих в общественных местах, с теми, кого там нет: «То, как мобильные телефоны размешают людей по социальным группам, связано с тем, как мобильный телефон действует в общественном месте. Мне кажется, что они служат индикаторами того, как люди обживают технически более оснащенное социальное пространство. Как раз способность мобильного телефона обеспечивать людям постоянную связь с их виртуальной социальной группой позволяет им обособиться от остальных присутствующих в общественном месте; то есть имеет место исключение как оборотная сторона вовлечения».

В главе 8 я рассмотрю последствия непрерывного присутствия в нашей жизни мобильного Интернета, последствия нашей постоянной доступности для других и то, как время, бывшее временем вынужденного бездействия — при перемещении в общественном транспорте или пешком по улице, — теперь заполнено деятельностью. Если бы только мобильная телефония и текстинг управляли общественными переменами, мировые культуры столкнулись бы со значительными изменениями правил, взаимоотношений и социальной иерархии. Но нынешние мобильные устройства составляют лишь часть более обширной инфраструктуры умных толп. Подходы «узел‑узел» (peer‑to‑peer)*, подобные тем, что породили Napster **, нацелены сейчас на устройства мобильного Интернета, давая возможность проводить массовые коллективные действия по цепочке «устройство — устройство». Выход повсеместных вычислений внутри умных помещений, нательных вычислительных сред и цифровых городов из стен лабораторий к широкому потребителю знаменует собой начало превращения телефонов в средство дистанционного управления нашей жизнью, предсказанное Хиршхорном, Линтури и Нацуно.

* От англ. peer‑to‑peer, иначе говоря, равноправные или одноранговые. ** Napster — бесплатный сервис по обмену музыкой.

Виды коллективного поведения, открытые или измененные технологией умных толп, выходят далеко за рамки, предписывающие, где и как звонить по мобильному телефону. Самые крутые перемены возможны уже на уровне целого общества. Чтобы осмыслить увиденные мной в лабораториях технологии и подсмотренные на улицах формы поведения, я стал искать исследователей, сосредоточивших свое внимание не на маленьких группах, а на коллективных действиях целых обществ. Я очень рад, что потраченные мною на осмысление феномена виртуальных сообществ годы привели меня к ученым вроде Марка Смита, ныне сотрудника Microsoft. После улиц Хельсинки и Токио, лабораторий Кембриджа и Калифорнии по информационным средам я направился в Редмонд, чтобы получить более полную картину происходящего.

 

ГЛАВА 2

 

ТЕХНОЛОГИИ СОТРУДНИЧЕСТВА

 

 

Ваша рожь поспела сегодня; моя будет готова завтра; для нас обоих выгодно, чтобы я работал с вами сегодня и чтобы вы помогли мне завтра. Но у меня нет расположения к вам, и я знаю, что вы также мало расположены ко мне. Поэтому ради вас я не возьму на себя лишней работы, а если бы я стал помогать вам ради себя самого в ожидании ответной услуги, то меня, скорее всего, постигло бы разочарование и я напрасно стал бы рассчитывать на вашу благодарность. Итак, я предоставляю вам работать в одиночку; вы отвечаете мне тем же; погода меняется; и мы оба лишаемся урожая вследствие недостатка во взаимном доверии и невозможности рассчитывать друг на друга.

 

 

Дэвид Юм [ I]

 

Волшебство соревнований *

* Иначе «конперации»; в оригинале coopetition (игра слов: competition — конкуренция и cooperation — сотрудничество). Данное понятие означает прагматичный неидеологизированный подход к бизнесу, при котором компании могут быть непримиримыми конкурентами на одном из рынков, успешно сотрудничая на другом. «Соревновация» предполагает, что злейшие враги могут договориться и заключить мирный договор на каком‑то участке рынка. Само слово придумал известный американский предприниматель Раймонд Джон Нурда (род. 1924), а в широкий обиход его ввели экономисты — англичанин Адам М. Бранденбургер (род. 1960) и американец Барри Дж. Нейлбафф (род. 1958), выпустив в 1996 г. книгу Co‑Opetition: A Revolution Mindset That Combines Competition and Cooperation: The Game Theory Strategy That's Changing the Game of Business

Редмонд, штат Вашингтон, — штаб‑квартира самой преуспевающей компании в мире, самого богатого на земле человека и Мекка для целого полчища одержимых духом соперничества фанатов программного обеспечения. Офис компании Microsoft представляет собой неприметный пригородный парк с еловыми аллеями, насаждениями и лужайками, среди которых расположены островки трехэтажных строений. В отличие от башни парка Санно ставка империи Microsoft не афиширует своего могущества, если не считать антенн беспроводного Интернета, покачивающихся на столбах. Я не пытался заглянуть в будущее компьютерных технологий, хотя эти здания наверняка хранят множество секретов. Меня интересовали проявления общественных сил внутри умных толп.

Какая отрасль научного знания позволит понять стадное поведение финской молодежи и прибегающих к текстингу революционеров Манилы? Антрополог Ито Мидзуко и ее скандинавские коллеги помогли мне уяснить обусловленное пользованием мобильными телефонами групповое поведение. Мне надо было узнать, что такого рода деятельность могла означать для всего общества, и поэтому я отправился к своему гуру по социальным вопросам киберпространства.

За десять лет нашего знакомства некогда учащийся Калифорнийского университета в Лос‑Анджелесе Марк Эшли Смит стал социологом Microsoft. В 1992 году, пытаясь осмыслить феномен виртуальных сообществ, я впервые услышал о нем как о человеке, превратившем Usenet, среду обитания Интернета, в огромную социологическую лабораторию. С той поры, занимаясь социальным изучением киберпространства, мы постоянно с ним общались. В Microsoft Смит совершенствовал орудие, к созданию которого он приступил еще студентом, — программу по составлению карты общественных сетей, сплетаемых миллионами электронных посланий, которыми ежедневно обмениваются 48 тысяч групп собеседников [2]. В 1992 году мой вопрос был таким: что дают людям виртуальные сообщества, то есть обмен информацией с теми, кого, возможно, так и не доведется встретить лицом к лицу?

Смит ответил, что «это капитал общественной сети, капитал знаний и само общение» — люди могут выложить в интерактивную сеть лишь малую часть того, что они знают и чувствуют, и при этом извлечь значительно больше знаний и возможностей для общения, по сравнению с собственным вкладом [3].

Спустя десять лет мне приходится ломать голову над тем, что же произойдет после перехода виртуальных сообществ от настольных компьютеров к мобильным телефонам. Я пытаюсь представить, какие общественные формы в дальнейшем примет кочующее племя респондентов текстовых сообщений. Как отмеченные антропологами изменения в иерархии отношений отцов и детей могут повлиять на иерархию отношений в социуме и общественные договоры? Сохраниться ли возможность извлекать из мобильных общественных сетей больше, чем вложишь? Мне повезло: я мог обратиться к человеку, изучавшему и социологию, и социальный срез киберпространства. Я прибыл в Редмонд ясным зимним днем. Оставив дома плащи, мы решили обсудить все вопросы на прогулке. Вдали искрились брызги фонтанов, а я пытался объяснить, какие технологические возможности открываются перед умными толпами.

Смит привел меня в кафетерий своей компании — Starbucks. «По воздействию на нашу жизнь мобильная, всепроникающая технология превзойдет Интернет, — отчеканил Смит, решительно махнув рукой; другую он сунул в задний карман брюк. Вместо того чтобы расплатиться мелочью, он положил свой бумажник на небольшую подставку рядом с кассовым аппаратом, который тотчас заурчал. Микросхема на пластиковой карте внутри бумажника Смита открывает ему все двери и оплачивает все текущие расходы во владениях Microsoft.

Смит замолчал, отхлебнул кофе и уставился в потолок. «Изменит ли новая информационная среда способы сотрудничества людей друг с другом?» Смит повторил свой вопрос, уже глядя мне в глаза. «Животрепещущий вопрос, ответить на который не так‑то просто. Социологи создали целый понятийный аппарат для уяснения особенностей человеческой кооперации. Для выявления воздействия мобильных, всепроникающих информационных сред я бы, опираясь на понятный социологам язык, задался вопросом, как эти новоявленные орудия могут повлиять на коллективные действие и общественные блага. — Марк с нажимом произнес выделенные курсивом слова. Вновь молчание, очередной глоток кофе. — Изменят ли новые способы общения наш собственный взгляд на себя и взгляд окружающих на нас? Прослеживая цепочку «сотрудничество — общественные блага — формирование собственного имиджа и репутации», можно увидеть их взаимосвязь. — Он поставил на стол свой кофе (мокко с жирными сливками и низким содержанием кофеина). — Та же загадка, I существование сотрудничества там, где оно как будто бы исключается, начинает терзать одну отрасль знания за другой. Наблюдается повальное увлечение общественными (социальными) играми среди биологов, экономистов и даже стратегов ядерной войны».

Я спросил, почему он вспомнил о сотрудничестве в связи со всепроникающими мобильными технологиями.

«Стоит передающей среде снизить затраты на решение задачи коллективных действий, и все больше людей получат возможность объединять свои ресурсы. А объединение своих ресурсов возрастающим числом людей, по сути, и есть… — молчание — история цивилизации».

Мы заглянули в местный магазин, где выстроилась очередь сотрудников Microsoft. Марк обратился к одному из стоящих, парню, чьи пузырящиеся джинсы напомнили мне о Сибуя. «Ожидаем игры для новой приставки Х‑Вох», — ответил он с радостной дрожью в голосе, выдавшей в нем заядлого игрока. Мы покинули магазин и продолжили свою беседу в музее Microsoft, где решили осмотреть достопримечательности вроде легендарного «Альтаира», первого набора для персонального компьютера. Самым любопытным экспонатом оказался снимок сотрудников Microsoft 1978 года, самого разношерстного в истории сборища компьютерных фанатов, ставших миллиардерами.

Я перебил Марка: «Что такое „задача коллективного действия“?» — «Задача коллективного действия заключается в вечном поиске равновесия между своекорыстием и общественным благом». — И с помощью рук он попытался изобразить это самое равновесие. «А общественное благо тогда…» — «Общественное благо — тот ресурс, которым может воспользоваться каждый независимо от того, участвовал ли он в его создании или нет». — «Например?» — «Например, общественное телевидение, — ответил Смит. — Тебе знакомы телемарафоны? — Он перешел на заговорщицкий шепот. — Ведь не каждый, кто смотрит программы общественного телевидения, спешит делать пожертвования. — Тут он вновь заговорил обычным голосом: — Маяк, построенный кем‑то одним, но которым пользуются все, — классический пример общественного блага. Сюда же можно отнести парк. Пригодный для дыхания воздух. Канализацию».

Смит в свои тридцать шесть лет походит на киноактера Джефа Голдблума. Он долговязый, отличается блистательным умом и страстной натурой и потому не может удержаться от игры при разговоре. Он меняет голос, выступая в разных ролях. Вот он выступает адвокатом, чтобы затем сменить воображаемый зал суда на подмостки варьете. Иногда он предстает докладчиком, высказывающим свои предположения экзаменационной комиссии. Порой кажется, что он отстаивает свои выкладки перед руководством Microsoft. Поэтому понятно его увлечение Ирвингом Гоффманом. Детище Гоффмана — книга «Самопрезентация в повседневной жизни» — вошло в плоть и кровь Смита [4].

За десять минут доходчивой педагогики я узнал, что тех, кто поддается искушению пользования тем или иным общественным благом, не пополняя его (или же чрезмерного потребления, угрожающего его истощением), именуют «иждивенцами» (free rider, доел, «зайцами»). Мне вспомнились «зайцы» в подземке Стокгольма — они обменивались SMS‑сообщения‑ми о местонахождении контролеров. Иногда умные толпы могут предстать в виде организованных союзов такого рода «иждивенцев».

«Если каждый, сообразуясь с собственной выгодой, станет „иждивенцем“, то никакого общественного блага не будет и в помине или же вследствие чрезмерного потребления оно просто иссякнет. Пострадают все. Вот в чем заключается проблема: что хорошо для тебя, может обернуться злом для нас». — Смит вновь изобразил равновесие, а затем показал, как оно нарушается.

Мы покинули музей и, срезая путь, через лужайку направились к офису Смита. «Многие общественные блага вроде здравоохранения приобретают все большую значимость с расширением круга их пользователей. Но управление коллективным действием всегда сопряжено с борьбой. Даже там, где общие ресурсы имеют природное происхождение, наподобие рыбных водоемов или пастбищ, „иждивенчество“ всерьез угрожает их устойчивому существованию. Большинство коллективных благ допускают некую предельную нагрузку, тот уровень потребления, при превышении которого уже невозможно их самовосстановление. Общими усилиями люди, зачастую осознавая, что они делают, нередко выходят за этот предел, и это ведет в итоге к полному разорению. Рыбные водоемы истощаются, уровень грунтовых вод падает, пастбища превращаются в пустыню, и все это происходит потому, что, участвуя в играх с большим числом игроков, люди руководствуются собственной выгодой в ущерб всем остальным.

Это поле, по которому мы идем, — возможно, след первого общественного блага, которое люди сочли для себя важным, — загадочно обронил Смит, пока мы пересекали ухоженную лужайку. Нетрудно было догадаться, что за этим последует рассказ. — Спустившись с деревьев, наши предки оказались на африканской равнине, именуемой саванной. Такого рода местность позволяла охотиться на крупных животных. Голод побуждал наших предков согласовывать свои действия при поимке столь крупной дичи; мясо портилось, прежде чем его успевали съесть. В этих условиях мясо оказалось доступно всем — даже тем, кто не утруждал себя охотой. Но мяса не было бы вовсе, если бы кто‑то не сообразил стреноживать огромных зверей. Однако выгодой совместных действий немногих воспользовались все, даже те, кто не участвовал в охоте. Полагаю, что Мэт Ридли имел в виду именно это, когда писал, что поимка крупного зверя явилась первым общественным благом» [5].

Мы подошли к офису Смита. «Ридли в „Происхождении добродетели“ указывает, что равнины‑саванны — неизменные спутники человеческой истории», — заметил Смит, явно намекая, что мне следовало бы прочитать Ридли [5].

После разговора со Смитом всегда тратишь как минимум неделю, читая рекомендованную им литературу. После ознакомления с книгой, на которую ссылался Смит, мне открылась связь между нашим саванным происхождением и моим собственным желанием обзавестись лужайкой, увлечением гольфом и парками, разбиваемыми посреди городов. Согласно Ридли не будет преувеличением сказать, что человечество по сию пору занято решением задач, с которыми ему впервые довелось столкнуться на просторах африканских саванн.

Смит приложил свой бумажник к подставке рядом с дверью, ведущей в крыло здания, где он работал. Дверь тотчас отворилась. «Слова «общ(инн)ая собственность» исходно обозначали пастбища, считавшиеся общим достоянием, куда все пастухи свободно могли выгонять своих овец или коров. Один дуг в состоянии прокормить ограниченное число пасущихся там животных. Искушение пасти больше животных, чем положено, свойственно пастуху. Но если все поддадутся этому искушению, трава перестанет расти и пастбище как таковое исчезнет».

Здесь я углядел положение, описанное Гарреттом Хардином в его статье «Трагедия общинной собственности»; Хардин приходит к таким выводам: «Вот в чем трагедия. Каждый человек ставится в условия, побуждающие его безгранично увеличивать свое стадо, — в мире, по сути своей ограниченном. Гибель, вот что всех нас ожидает при преследовании собственной выгоды в обществе, проповедующем свободу общей собственности» [6]. Статья Хардина вызвала споры, не утихающие до сих пор: как, преодолевая соблазн своекорыстной выгоды, люди умудряются сотрудничать? Нужно ли ограничивать их свободу каким‑либо уложением?

Споры вокруг затронутой Хардином темы о трагедии общей собственности это своего рода отголосок старого философского спора. В 1660 году Томас Гоббс утверждал: соперничество людей таково, что единственным средством обеспечения сотрудничества между ними является заключение перемирия по инициативе более могущественного соперника. Такую принудительную власть Гоббс нарек Левиафаном; подобный подход по сути ратовал за сильную верховную власть [7]. В спорах относительно обеспечения и потребления общих ресурсов отстаиваются две противоположные точки зрения: упование либо на централизованное государственное регулирование, либо на децентрализованное рыночное саморегулирование. Но основным доводом против Гоббса служит очевидное согласие людей сотрудничать. Десятилетия спустя после Гоббса Джон Локк, наставник Томаса Джефферсона в области философии, заявил, что людьми можно управлять посредством общественных договоров, а не принуждением [8].

После Гоббса и Локка политические философы, социологи, экономисты и те, кто метит на государственные должности, продолжают спорить о роли центральной власти в управлении государством, о рыночных и межчеловеческих отношениях. Их доводы стали приобретать как научное, так и философское обоснование после систематического наблюдения за тем, как люди в действительности сотрудничают друг с другом. Лабораторные исследователи начали проводить опыты по изучению связанного с сотрудничеством и взаимопомощью поведения. Эти опыты проводились с привлечением простых игр, где испытуемые могли заработать или потерять деньги (более подробно о теории игр будет сказано ниже). В 1950‑е I годы экономист Манкур Ллойд Олсон обнаружил, что небольшие коллективы более склонны к добровольному сотрудничеству в таких экспериментальных играх, по сравнению с более многочисленными коллективами, и что тяга к сотрудничеству и взаимопомощи усиливается с количеством проведенных одной и той же группой игр и в случаях, когда участникам игр разрешено общаться [9].

В 1982 году М. Олсон писал: «До тех пор пока не существует какого‑либо принуждения или группа недостаточно мала, рациональные своекорыстные индивиды не будут прилагать никаких усилий к достижению общегрупповых целей» [10].

Но один вопрос все же остается. Очевидно, что некоторые группы находят решение задачи коллективного действия в создании общественных благ или предотвращении чрезмерного их потребления. Но как это достигается? Олсон приводит некоторые соображения на этот счет, замечая, что делец мог ссужать деньги на возведение маяка ради приобретения веса и признания со стороны окружающих. Понятие репутации неизменно присутствует в рассуждениях о кооперации.

В 1990 году социолог Элинор Остром заявила, что в управлении тем, что она окрестила общими (природными) ресурсами (ОР), вовсе не обязательна внешняя сила [11]. Остром исследовала эксплуатацию лесных угодий в Японии, пастбищ в Швейцарии и орошаемых земель в Испании и на Филиппинах. Социолог приводит примеры сообществ, пользующихся общественными благами уже на протяжении веков и не истощивших их. Она обнаружила, что на находящихся в общем пользовании испанских орошаемых землях (на территории Валенсии и Мурсии) «часть взимаемого штрафа оставляют себе сторожа; японские сыщики также оставляют себе сакэ, изымаемое ими у нарушителей». Для содействия кооперации испанцы так регулируют порядок забора воды у соседей, чтобы те могли следить друг за другом, японцы награждают тех, кто доносит на нарушителей; наиболее преуспевающие в пользовании общими ресурсами группы применяют против мошенников меры общественного воздействия.

Сравнивая различные сообщества, Остром обнаружила, что группы, умеющие должным образом строить свое поведение и управлять им, отличаются следующими основами организации:

• четкость границ;

• согласование правил, регулирующих пользование общественными благами, с местными нуждами и условиями;

• возможность для большинства людей, которых касаются эти правила, изменять их;

• уважение со стороны внешней власти прав членов общины по созданию ими собственных правил;

• наличие механизма слежения за поведением членов общины, которое они сами и осуществляют;

• свод различных мер воздействия;

• доступ членов общины к требующим малых издержек механизмам разрешения споров;

• многоуровневый контроль над ОР, входящими в более обширные системы, в сферах присвоения, снабжения, слежения, укрепления, разрешения споров и управления.

Мне довелось также узнать о том, что Хардин назвал «трагедией неуправляемой общей собственности» [12]. Я также узнал, что продолжаются попытки проникнуть в тайну успешного управления общей собственностью. Остром предложила широкий круг вопросов для будущих изысканий: «Любым усилиям по осуществлению коллективного действия, предпринимаемым внешними правителями, предпринимателем или рядом руководителей, желающих добиться совместной выгоды, придется столкнуться с общим кругом вопросов. Это борьба с иждивенчеством, обеспечение соблюдения обязательств, выработка новых установлений и надзор за исполнением принятых правил» [13].

Опиравшаяся на изыскания Энтони Скотта и Говарда Скотта Гордона 1954 и 1955 годов в области рыболовства [14] работа Остром привела к созданию междисциплинарного объединения исследователей ОР. В статье о приложении представлений об OP к техногенным, созданным человеком ОР вроде Интернета Шарлотта Хесс отмечает важность наметившегося междисциплинарного сближения:

«За столетия отвлеченных изысканий, касающихся природы прав собственности, иждивенчества, перенаселения, эффективности, партнерства, принципа добровольности, управления ресурсами, поведения внутри организаций, социальной справедливости, самоуправления, споров о межграничных ресурсах, общих угодий, огораживания угодий, коммунальных обществ и общественного блага, изменилось только взаимопроникновение отраслей научного знания, методология, подход к международной кооперации и направленность литературы по ОР» [15].

Исследования ОР с самого начала явились шагом по направлению к «подкрепленной опытными данными теории самоорганизующихся и самоуправляющихся форм коллективного действия», за которую ратовала в 1990 году Остром [16]. Раз люди приступают к выработке новых форм коллективного действия, используя средства беспроводной связи, то теории, подобные предложенной Остром, возможно, позволят уяснить, что же ожидает нас в дальнейшем.

Прочитав рекомендованную Смитом литературу, я позвонил ему. Проще всего связаться с ним по его мобильному телефону. В этот момент он ожидал сына на школьной стоянке и пытался связаться с открытым узлом беспроводной сети. Помимо своих социологических занятий, Смит помешан на компьютерном «железе» и программном обеспечении. Вышагивая по редмондской стоянке с карманным компьютером в руках, он заметил, что «согласно Остром, всякое преуспевающее сообщество каким‑либо образом надзирает за действиями своих членов и принимает надлежащие меры. Надзор и принятие мер важны не только для наказания нарушителей, но и для демонстрации того, что остальные выполняют порученное им дело. Многие оказываются добровольными сотрудниками, желая присоединиться к большинству».

Смит напомнил мне, что готовность сотрудничать столь же важна, как и соблазн иждивенчества; угроза наказания способна только сдерживать, но не вдохновлять. Что‑то должно побуждать людей содействовать общественному благу. В ходе нашего телефонного разговора Смит переслал мне выдержку из своей докторской диссертации (ему нравится делать подобные вещи, пользуясь карманным компьютером на автомобильных стоянках). «Общая собственность может не ограничиваться одними физическими ресурсами вроде рыбы или пастбища», — значилось в его электронном послании. Я прочитал его, не прекращая беседы с Томасом. Возможно, оттого, что я рос в иной среде, подобная многозадачность потребовала сосредоточенности: «Общей собственностью, — сообщалось дальше в его послании, — могут оказаться и сами общественные организации. Некоторые блага осязаемы, подобно общинным пастбищам или оросительным системам; другие же неосязаемы, подобно доброжелательности, доверию и самоопределению (identity). Рынок, судоустройство и общественный капитал внутри сообщества являются общими ресурсами. Эти ресурсы требуют деятельного восстановления; если рыба остается в море, ловится она или нет, то судопроизводство или иной общественный договор не сохранится без постоянного содействия со стороны его участников» [17].

Смит добавил звуковое сопровождение, указав, что репутация и социальное давление среди равных играют ключевую роль в сохранении ОР: «Социальное давление, от оскорбления до тюремного заключения, в целях исполнения обязательств и возвращения долга помогает сообществам сохранять такое существенное общественное благо, как доверие». Репутация, поддерживаемая либо изображением ритуально‑поведенческих установок, кредитными агентствами, собирающими информацию о заемщиках и выполнении ими обязательств, или интерактивными серверами с оценкой репутации, похоже, становится средством, с помощью которого люди налаживают повседневные отношения своекорыстия с общественным благом.

Самоопределение, репутация, границы, побуждение к соблюдению обязательств и наказание иждивенцев, похоже, суть те общие важнейшие ресурсы, в которых нуждаются все группы для поддержания в своих членах духа сотрудничества. Это те социальные явления, которые более всего подвержены воздействию техники, позволяющей людям отслеживать репутацию, поощрять сотрудничество и наказывать отступничество.

Междисциплинарное исследование ОР и продолжающиеся социологические споры относительно коллективного действия представляют лишь одно направление теории кооперации. Подобные изыскания велись и в иных отраслях научного знания. Математический подход возник в 1950‑е годы, а первые плоды стал приносить десятилетия спустя, с появлением более мощных ЭВМ. Еще одно направление, связанное с машинным моделированием, сложилось вокруг тематики биологической эволюции. Поразительные открытия, возможно, пока еще таятся в «мозговых центрах» и научных журналах; во всяком случае, они еще не вызвали столь важных для группового поведения людей последствий.

Похоже, что нить, за которую я ухватился еще в Токио, после моего возвращения из Редмонда превратилась в целый клубок. Мои исследования наличного багажа знаний, могущего пролить свет на умные толпы, привели меня к более богатому хранилищу идей, чем мне представлялось в тот день, когда мы с Ито Мидзуко вели разговор о большепальцевой токийской братии.