Монастырская жизнь: часы, мессы, молитвы и т. д

 

Братья всех военных орденов выполняют религиозные обязанности монаха или уставного каноника, только более легкие и приспособленные к их призванию и военной практике. Эти литургические обычаи кратко изложены в уставах и подробней расписаны в retrais, обычаях или кутюмах орденов[583].

Ритм каждому дню брата задавали часы и месса. За исключением ордена Калатравы и присоединенных к нему, которые, согласно цистерцианскому уставу, соблюдали монастырские часы, остальные военные ордены приняли канонические часы.

Собравшись в часовне, братья слушали капеллана, читающего или поющего часы. Они могли читать их сами, но поскольку чаще всего были малообразованными, довольствовались прочтением «Отче наш» определенное число раз (сто пятьдесят в день); в Сантьяго или у тевтонцев, например, год послушания использовался в том числе и для обучения этому. На заутрене, которая совершалась около полуночи, читали девять канонических отрывков. Утром служили приму, терцию, а потом сексту; все это пели до трапезы. За ней следовала нона; вечерня, часов в пять‑шесть, предшествовала ужину. Наконец, читали повечерие (часов в семь‑восемь) и шли спать. Строгое соблюдение этой литургии допускало некоторые исключения: присутствие на заутрене не было регулярным; «малые часы», терцию и сексту, объединяли с примой и в таком случае пели до мессы; тот, кто не мог присутствовать в часовне, должен был прочесть определенное число раз «Отче наш»; это касалось больных или усталых братьев. Если брат был на войне или вообще занят, он мог читать «Отче наш», предписанные для разных часов, один‑единственный раз[584].

Присутствие на ежедневной мессе, которую служили капелланы ордена, было обязательным для всех орденов. Она совершалась между примой и терцией либо после совмещенных примы, терции и сексты[585].

Каждый орден разработал собственный литургический календарь. Согласно С. Черрини, два первых retrais ордена Храма, написанных на латыни во время Пизанского собора в 1135 г., содержали: первый – список дней поста, второй – список тридцати двух праздников, которые тамплиеры обязывались отмечать[586]. Тамплиеры должны были обязательно проводить общую процессию во время десяти важнейших праздников (Рождества, Сретения, Пасхи и т. д.), а также на праздник святого покровителя церкви данного дома. Были также частные, необязательные процессии[587]. В ордене Госпиталя процессии были еженедельными в каждом доме, где есть часовня: «Установлено, чтобы каждое воскресенье братья, каковые не будут заняты ни на какой службе дома, являлись на процессию»[588]. Статуты Элиона де Вильнёва от 1332 г. делали обязательными процессии только в дни шестнадцати праздников, называемых обязующими. В XIV и XV вв. к ним добавились другие, например праздник святого венца, учрежденный капитулом 11 августа 1454 г. (госпитальеры на Родосе хранили шип из тернового венца Христа)[589].

Кончина брата обязывала читать особые молитвы и мессы, добавлявшиеся к обычному обязательному набору: в ордене Госпиталя – ежедневная месса в течение тридцати дней («тридцатка»)[590] в Сантьяго – коллективная молитва во время мессы, отсутствующий брат должен был прочесть сто пятьдесят «Отче наш» в течение сорока дней, и в году, последующем за годом смерти брата, каждый должен был заказать тридцать месс[591]. В приоратах Калатравы служили по три мессы в день – обычную ежедневную мессу, мессу в честь Святой Девы и мессу за усопших; мирские братья, несомненно, были обязаны участвовать только в первой[592].

Еженедельный капитул в каждом командорстве Храма открывался молитвами и заканчивался речью, произносимой тем, кто вел капитул. Эту речь заключала молитва о мире и согласии, в основе которой лежала молитва «Oratio communis fidelium», универсальная молитва или призыв молиться, который священник высказывал в конце службы: «Добрые сеньоры братья, вы должны знать, что всякий раз, когда мы завершаем наш капитул, мы должны молить нашего Господа о мире»[593]. Когда на капитуле присутствовал брат‑капеллан, он после этой молитвы принимал исповедь братьев и отпускал им грехи[594]. В Калатраве исповеди мог принимать только приор, причем в приорате ордена[595]. Что касается причастия, непременно предшествующего исповеди, его давали с разной периодичностью в зависимости от ордена и от категории братьев: в Сантьяго – каждую неделю, а у братьев Калатравы или Госпиталя – только трижды в год[596].

 

Церкви и часовни

 

Военные ордены располагали церквами и часовнями, предназначенными для их пользования, а также приходскими церквами, которые им отдали им либо которые они построили на завоеванных и колонизованных территориях. Единственную монастырскую церковь госпитальеров на Родосе (святого Иоанна Крестителя), церкви монастырей‑крепостей испанских орденов, церковь замка Мариенбург в Пруссии или монастырскую церковь ордена Храма в Иерусалиме можно сравнить с церквами бенедиктинских или цистерцианских аббатств. Эти церкви просты. В главных центрах орденов Храма и Госпиталя на Востоке монастырская церковь представляла собой капеллу в замке, на первом этаже донжона Сафиты, часовню на дворе замка Шато‑Пелерен или Крак‑де‑Шевалье. Та же схема обнаруживается в Испании, например, в тамплиерском замке Миравет.

В тамплиерских и госпитальерских командорствах Запада часовня была скромным, прямоугольным в плане зданием, которое имело единственный неф с тремя пролетами и завершалось плоской либо выпуклой апсидой. Эту модель, столь распространенную в своих романских и готических вариантах от Магриня в области Бордо до Сольс‑д’Илан в Бургундии, от Фаро в Галисии до приюта в Поджибонси в Италии, породило осознанное стремление к простоте и строгости, свойственное орденам, испытавшим влияние цистерцианского духа и больше заботящихся о замках и госпиталях, чем о церквах.

Остаются – очень малочисленные – здания с центрическим планом, в форме ротонды или восьмигранной призмы (и даже двенадцатигранной, как часовня тамплиеров в Шато‑Пелерен): у Храма – в Париже, Лане, Лондоне, Томаре (атрибуция Вера‑Крус в Сеговии как постройки ордена Храма вызывает сомнения), у Госпиталя – шесть в Англии. Желание подражать храму Гроба Господня тут несомненно: кстати, упомянутая церковь в Сеговии посвящена Гробу Господню. Эта имитация анастасиса храма Гроба Господня началась раньше первого крестового похода и не специфична для военно‑монашеских орденов, тем более для ордена Храма: церкви в Неви‑Сен‑Сепулькр в Берри или в Рьё‑Минервуа в Лангедоке ничем не обязаны военным орденам. Но упомянутая причина была не единственной, которая вызвала к жизни эти здания. В Лане, надо полагать, была использована модель кладбищенской часовни для усопших, а в Шато‑Пелерен – модель часовен в пфальцах типа Ахенского. Но тамплиеры, поклонники четырехугольных башен, предпочитавшие их круглым, вписывали в них и капеллы такой формы, например в Сафите[597].

 

Покровительство и культы

 

 

Святые покровители

 

Каждый орден был поставлен под опеку одного или нескольких святых покровителей. Христос был менее популярен, чем Святая Дева: только первые немецкие ордены, Меченосцев и Добринский, воззвали к покровительству Христа, как и позже португальский орден – преемник ордена Храма. Сам орден Храма, иберийские ордены, зависимые от цистерцианцев, тевтонцы поместили себя под покровительство Святой Девы. Орден Храма владел Тортосой в Сирии – знаменитым местом паломничества к Богоматери. Чудеса Девы, описанные в «Cantigas de Santa Maria» [Песнях святой Марии (исп.)] в XIII в., сделали из церкви тамплиерского командорства Вильясирга (ныне Вильялькасар‑де‑Сирга) важный объект паломничества на дороге святого Иакова[598]. Орден Госпиталя был посвящен святому Иоанну Крестителю и Святой Деве. Что касается ордена Сантьяго, его очевидным покровителем был святой Иаков Старший.

Но к ним добавлялись другие персонажи, иногда поднятые почти на уровень главного покровителя: в Сантьяго – святой Михаил, у тевтонцев – святая Елизавета Венгерская, у тех же тевтонцев и у тамплиеров – святой Георгий[599]. Выбор этих покровителей был отнюдь не случайным – это были военные святые, как святой Георгий (святилище которого находилось в Лидде, на дороге из Яффы в Иерусалим), святой Михаил, а также святой Иаков, покровитель Реконкисты, ставший «матамором» – убийцей мавров, или святой Себастьян; святые, связанные с крестовыми походами или паломничеством, как святая Екатерина Александрийская, очень популярная у госпитальеров Италии, или святой Николай, часто ассоциирующийся с орденом Храма до такой степени, что некоторые изгоняли тамплиера отовсюду, где была церковь святого Николая; местные святые, как святая Барба (или Варвара) у тевтонцев, и множество святых, почитаемых в разных местах, как Сан‑Бевиньяте у тамплиеров Перуджи, святая Евлалия в Каталонии и т. д.

Особенно показателен пример Елизаветы Венгерской (1207–1231). Дочь короля Андрея II Венгерского, она вышла за ландграфа Тюрингии Людвига IV. Овдовев в 1227 г., она удалилась в Марбург в Гессене и основала там госпиталь, где посвятила себя заботе о бедных и больных в качестве простой сестры. Умерла она в 1231 г., и на ее могиле происходили чудеса. Ее деверь Конрад Тюрингский построил в ее честь церковь и добился за удивительно короткий срок, в том числе благодаря поддержке Германа фон Зальца, ее канонизации в 1235 г. Конрад вступил в орден и в 1239 г. сменил Зальца на посту генерального магистра. Святая Елизавета была очень популярной в Германии, но в других местах ее культ не слишком распространился: орден, укрепляясь тогда в Пруссии и Ливонии, предпочитал культ святого Георгия, знамя которого носили в бою перед армиями. Однако объединение святого Георгия и святой Елизаветы со Святой Девой ясно показывало двойной характер функции тевтонцев – военный и странноприимный[600].

 

Святая Дева и Маккавеи

 

Тевтонцы оригинальным образом использовали покровительство и культ Святой Девы, который внедряли во всех местах, где действовал орден, и в первую очередь в Пруссии и Ливонии. Колоссальная статуя Богоматери с младенцем стоит снаружи апсиды часовни в верхнем замке Мариенбурга; другая, сходного размера, украшала фасад Фрауэнбургского собора. Живопись и скульптура XIV и XV вв. развивали сюжет коронования Девы или сюжет Богоматери милосердия (Schreinmadonna), полы покрова которой укрывают людей[601]. Ее имя давали многим городам и крепостям: Мариенбург [Мальборк], Мариенвердер [Квидзын], Фрауэнбург [Салдус] и т. д.[602] Ее знамя следовало в армии за знаменем святого Георгия, и она могла выглядеть настоящей богиней войны, по выражению Эрика Христиансена[603]: летняя Reise (военная экспедиция на вражескую территорию) начиналась в день Успения или Рождества Богородицы, а зимняя – в день Сретения Господня [ Purification de la Vierge, буквально «Очищения Девы»] (2 февраля).

В те же времена (первая четверть XIV в.) хронисты ордена, Петр Дуйсбургский и Виганд Марбургский, внушали, что Пруссия – это земля Богоматери, наследие Марии, как Иерусалим и Святая земля – наследие Христа. 7 декабря 1337 г. Дитрих фон Альтенбург, магистр ордена, представился как «преданный всемогущей славе Господа и Святой Девы ради защиты Ее земли от неверных из Литвы, врагов креста Христова»[604]. Так же как прочие – это рыцари Христа, тевтонцы – рыцари Святой Девы и как верные вассалы защищают Ее землю[605].

Эта концепция относилась и к Ливонии, «личному владению Девы»; в этом тевтонцы переняли традицию Меченосцев, изложенную в «Хронике Ливонии» за 1226 г.: «Святой отец, точно так же как Вы берете на себя заботу, дабы тревожиться о Святой земле Иерусалима, каковая есть земля Сына, Вам не должно пренебрегать Ливонией, каковая есть земля Матери…»[606] Так тевтонцы оправдывали свою миссию и легитимировали священную войну против тех, кто, нападая на Пруссию или Ливонию, посягал на Святую Деву.

Тевтонцы, оправдывая свою борьбу, обращались и к Ветхому Завету: преамбула их устава упоминает Авраама и священные войны, потом Моисея, Давида и, наконец, Маккавеев[607].

Ссылки на Маккавеев в литературе, посвященной крестовым походам, встречаются постоянно. Рыцари всех военных орденов отождествляли себя с этим родом ветхозаветных воинов – отцом Маттафией и его сыновьями, в том числе с Иудой Маккавеем, военным вождем еврейского восстания против Антиоха IV Епифана. Самопожертвование Иуды Маккавея уподобляли самопожертвованию первых христианских мучеников. В сюжете о Маккавеях есть два тесно связанных аспекта – образ воина, готового на мученичество ради службы Божьему делу, и идея, что добиться победы можно, лишь целиком положившись на Бога, а не рассчитывая только на собственные силы. Небольшое число людей может победить огромные армии, если оно уповает на Бога. Так Иуда Маккавей стал прообразом крестоносца и нового рыцарства военных орденов. Сравнений такого рода в хрониках времен крестовых походов не счесть: только в «Хронике» Генриха Ливонского дано 150 ссылок[608]. Петр Дуйсбургский делает Маккавеев главной опорой идеологии миссионерской войны в Пруссии[609]. Что касается ордена Госпиталя, к которому я еще вернусь, он ни более ни менее как возводит свое начало ко временам Маккавеев!

Итак, храбрость в сочетании с верой и кротостью – таков образ Маккавеев, этих антигероических героев, с которыми сравнивали крестоносцев. Рорго Фретелл из Назарета описывает графа Родриго Гонсалеса де Лара, присоединившегося к тамплиерам в Святой земле и передавшего им замок Торон‑де‑Шевалье (Латрун), как «рьяного соратника Маккавеев, живущего перед Вефилем, при дворе царя Соломона»[610]. У медали была и обратная сторона: разве при расчете на божественную поддержку нельзя было бросаться в самые дерзкие предприятия, как поступил магистр Храма Жерар де Ридфор в мае 1187 г. при источнике Крессон? Гордыня, изгнанная в дверь, влетала в окно.

 

Благочестие и обряды

 

В почти безымянной массе орденских братьев выделяются отдельные образцовые биографии. «Хроника Пруссии» Петра Дуйсбургского, законченная в 1326 г., никогда не упоминает проявлений личной смелости, зато отмечает «благочестивую жизнь братьев из Христбурга» или же поучительную биографию Германа, по прозвищу Сарацин, уроженца Швабии, которого пылкость его молитв Святой Деве спасла от смерти. Добродетельный брат Бертольд пожелал проверить прочность своего обета целомудрия: ему показали юную девицу, обнаженную, и он, «сильнейший Самсон, святейший Давид, мудрейший Соломон», устоял перед искушением[611]. Такая образцовая жизнь иногда вознаграждалась святостью. Святые и блаженные госпитальеры – это не воины и часто даже… святые женского пола: святая Тоскана в Вероне, святая Флор – сестра из Больё, умершая в 1343 г. и канонизированная в 1360 г.[612]

Правду сказать, военные ордены дали весьма немного святых или блаженных, и среди тех, кто стал известен (очень мало), некоторые атрибуции могут вызвать сомнения. Из простого крестоносца, спутника Людовика Святого – Жана де Монфора сделали тамплиера, образцовое поведение которого на Кипре зимой 1248–1249 гг. возвело его в ряд блаженных[613]. В XIV в. в Санта‑Мария‑дель‑Темпио, близ Кальтаджироне на Сицилии, почитали некоего святого Герланда, происхождения польского или немецкого, пришедшего туда в царствование Фридриха II. Возможно, он был тамплиером, но его культ присвоили госпитальеры: картина неизвестного художника XVII в. в коллегиальной церкви Святого Павла на Мальте изображает этого святого в черном плаще с мальтийским крестом[614]. Его голова в качестве реликвии и по сей день хранится в Кальтаджироне.

Военные ордены охотно предоставляли верующим для почитания реликвии, которыми они располагали. Тевтонцы насаждали культ святого Руперта, святой Варвары (Петр Дуйсбургский рассказывает о чудесном обретении головы святой) и, очевидно, святой Елизаветы[615]. Госпитальеры потеряли большую часть своих реликвий в Акре в 1291 г., кроме мощей Герарда, своего первого «ректора». Но они приобрели на Кипре реликвии тамплиеров, которые те вывезли сначала в Сидон, а потом на Кипр во время последнего штурма мамелюков[616]. Потом они переправили их на Родос, так что остров стал местом паломничества. Среди самых знаменитых их реликвий были рука святого Варфоломея, правая кисть святого Иоанна Крестителя, фрагмент древа Истинного Креста и шип из тернового венца Христова – Ожье д’Англюр во время паломничества в Иерусалим видел, как последний зацвел на Страстную пятницу 1395 г. в капелле магистерского дворца[617]. Распространен был также культ одиннадцати тысяч кельнских дев. У тевтонцев в их доме в Венеции была голова одной из них, а у тамплиеров в Париже – другой: на допросе во время процесса ордена Храма Гильом д’Арраблуа показал, что «часто видел на алтаре голову, оправленную в серебро, которую почитало большинство из тех, кто заседал в капитуле, и слышал, что это голова (реликварий) одной из одиннадцати тысяч дев»[618].

В Сирии военные ордены играли не малозначительную роль в переправке реликвий Востока в Западную Европу. Патриарх Иерусалимский поручил тамплиерам и госпитальерам в 1247 г. доставить английскому королю сосуд со Святой кровью[619]. Немало насочинено по поводу святой плащаницы, захваченной в Константинополе в 1204 г., вновь обнаруженной во Франции в руках сеньоров де Лире, ветви рода Шарни, широко представленного в Бургундии и Южной Шампани, и перешедшей в 1578 г. во владение герцогов Савойи и Пьемонта. Посредниками в этой передаче изображали тамплиеров, представив бургундских Шарни родственниками командора Нормандии, погибшего в 1314 г. на костре вместе с Жаком де Моле, – Жоффруа де Шарне. Но никакой родственной связи между ними нет[620].

Рядом с могилами святых, рядом с реликвиями часто происходили чудеса. Но чудо может произойти где угодно и когда угодно. Достаточно уметь их замечать, как это делает Петр Дуйсбургский, пересказывающий, помимо чудес на могилах святых, чудеса, сопровождавшие повседневную жизнь братьев‑тевтонцев: «чудесные события во время этой войны»; «чудесные избавления и побеги братьев, взятых в плен язычниками»; чудесное предсказание одного брата, умирающего в замке Вельсайс, который предсказал освобождение брата‑священника в тот самый момент, когда он умрет, как и сталось, и т. д.[621]

 

Подготовка и образование братьев в военных орденах

 

Ни орден Храма, ни орден Госпиталя прямо или косвенно не создавали эпических литературных произведений или романов, которые бы прославляли их деяния[622]. Надо ли делать вывод о некультурности братьев? Следует уже разобраться в смысле этих слов.

Слово illiteratus означало того, кто не знает латыни, языка духовенства. Ничего более. Если аристократический класс, из которого набирали рыцарей, и не был столь невежествен в латыни, то усердное изучение орденскими послушниками молитв «Верую» и «Отче наш» явно не говорит в пользу очень продвинутого знания. Уставы, статуты, всевозможные решения приходилось переводить, и во время процесса ордена Храма большинство его братьев пришлось допрашивать на местном наречии. Притом были и неграмотные в том смысле, какой мы вкладываем в это слово сейчас: один «esgart» ордена Госпиталя гласит, что, если брат не в состоянии прочесть письменный приказ, отданный магистром, он может кого‑нибудь попросить прочесть ему текст[623].

В Уклесе, кастильской резиденции ордена Сантьяго, обнаружена лишь одна рукопись XII в. и шесть XIII в.[624] В списках имущества тамплиерских и госпитальерских домов числится немного книг помимо литургических, которые использовали братья‑капелланы. Немногочисленность светских книг в этих списках легко объяснить: вступая в орден, братья отрекались от благородных развлечений, как от охоты, так и от рыцарских романов. Однако такие романы существовали: статуты Госпиталя за 1262 г. предусматривают, что по смерти брата его книги передаются ордену, «за исключением требников, романов, хроник и псалтырей»[625]. Что остается?

Воздержимся от поспешных выводов на основе столь обрывочных сведений. Многие книги, о сохранении которых не заботились, исчезли. В домах военных орденов не было скрипториев, как в Клюни, – каждому своя миссия! Учтем также хронологию: списки книг XIV и XV вв. (и a fortiori [тем более (лат.)] более поздних периодов) богаче – страсбургское командорство госпитальеров в 1374–1396 гг. приобрело много книг как через посредство завещаний, так и путем покупки. Список 1746 г. перечисляет 899 томов, в том числе 164 пергамента[626]. Таким образом, ордены в своих домах активно занялись обучением в течение двух последних веков средневековья – не раньше. Думается, дело ордена Храма и кризис, который пережили военные ордены на рубеже XIV и XV вв., могли способствовать осознанию: определенный уровень культуры необходим.

Орден Госпиталя извлек все выводы из печального опыта ордена Храма, не сумевшего как следует защитить себя, потому что среди его братьев не было людей, достаточно сведущих в праве и богословии, чтобы опровергать доводы доминиканских инквизиторов и королевских юристов. Тем не менее не будем добавлять к реальному процессу ордена Храма нелепые осуждения тамплиеров, так как сообщения об обучении и о сознательном формировании интеллекта братьев появились только в XIV и XV вв.; даже в ордене Госпиталя – раньше всех, ведь в Испании грамматические школы существовали до 1300 г.,‑ школы стали множиться только в 1330–1380 гг.[627] В Чешском приорате насчитывалось двенадцать школ; в Пражском доме было двадцать семь учеников, а в Страконице – тридцать пять[628]. В ордене Сантьяго сестры из женских монастырей обучали азам знаний детей рыцарей, которым самим предстояло стать рыцарями. Но аббаты Моримона занялись образованием в орденах, подчиненных цистерцианцам, только в середине XV в. Во время визита в Монтесу в 1444 г. аббат потребовал, чтобы, «поскольку, по свидетельству Сенеки, безграмотная праздность – могила для людей», нашли «образованного человека, монаха или мирянина, каковой станет учить науке прочих монахов (братьев ордена)»[629]. В 1468 г. аббат Вильгельм II Моримонский потребовал от магистров Калатравы и Монтесы назначить учителя грамматики, «ибо мы узнали, что некоторые братья мало образованны». В Калатраве он также велел, чтобы в следующем году установили башенные часы[630].

Развитие государства нового времени и его средств тоже не могло оставить равнодушными ордены, которые, с одной стороны, были поглощены проблемами управления, с другой, как тевтонцы и госпитальеры, сами руководили государствами. С конца XIII в. маленький орден Сан‑Жорди‑де‑Альфама содержал прокуроров при судах, а в 1343 г. всеми его проблемами управления занимался уже генеральный прокурор[631]. Требовались также люди, сведущие в каноническом праве, чтобы занимать должность прокурора ордена при римской курии. Очень просвещенный Хуан Фернандес де Эредиа проводил последовательную образовательную политику – основывал школы, содержал в Каталонии и в Арагоне стипендиатов, основал коллегию в Дароке и платил стипендию студентам‑правоведам в Монпелье. Наконец, в 1356 г. папа разрешил его ордену создать в Париже собственную коллегию для студентов, изучающих каноническое право[632]. Точно так же орден Сантьяго основал в Саламанке, где в начале XV в. появился значительный университет, коллегию, открытую для стипендиатов из Уклеса и Сан‑Маркоса‑де‑Леон; пятеро из них изучало здесь богословие, а трое – каноническое право. В данном случае стояла задача прежде всего готовить клириков для ордена, поскольку в Уклесе и Леоне были приораты[633].

Испанские ордены прибегали к услугам летрадос [letrado – образованный, ученый (исп.)], не входящих в орден и получающих жалованье от него, которые работали также на корону и на вельмож.