Щедрость верующих как основа создания патримония

Генрих, польский князь Сандомирский и Люблинский, отправляясь в 1154 г. в Палестину, одарил одну церковь в Загосци, чтобы передать ее госпитальерам, защитникам Святой земли; Владислав, князь Великопольский, в 1225 г. принес дар тамплиерам в знак признания их заслуг во время Пятого крестового похода[514]; Отто Бланкар, генуэзский купец из Лаяса в Малой Армении, в 1279 г. передал свое движимое имущество немецкому филиалу ордена Госпиталя на содержание больных[515]. Дрё де Мелло, сеньор Сен‑Бри в графстве Осерском, писал:

Мы, сознавая и зря великие благодеяния и учтивости, каковые Храм совершил для нас в прежнее время, желая сотворить некие милости братьям означенного Храма по своей возможности, желаем и даруем во спасение нашей души и в поддержку святой земли Заморья[516]…

Эти дары демонстрировали сочувствие донаторов деятельности братьев на Святой земле и даже восхищение этой деятельностью.

Однако пусть нас не вводят в заблуждение эти документы, составленные клириками и почти всегда по одному и тому же образцу. Искренность донаторов несомненна, но она могла сочетаться с корыстными мотивами: дар мог быть залогом для денежного займа; его возвращали, только когда донатор выплатит взятую в долг сумму. Граф Эрве Неверский и его вассалы, истощив свои финансовые ресурсы в Пятом крестовом походе, сделали заем у тевтонцев под залог даров (28 октября 1218 г.); поскольку они не вернули ссуду, их владения остались у тевтонцев, которые таким образом сумели основать в Ниверне дом[517].

Для сделки такого рода еще лучше подходил оплаченный дар (donation rémunerée). Ордену передавали землю в обмен на денежную сумму или чаще всего на ежегодную ренту. Передавали насовсем, хотя иногда землей можно было пользоваться в течение всей жизни. Донатору гарантировалось, что при надобности он завершит свои дни в надежном месте и будет пользоваться духовными преимуществами связи с орденом – молитвами братьев или погребением на кладбище командорства. Оплаченный дар часто сопровождался передачей своей персоны ордену в качестве собрата или доната. Наконец, такая форма делала дар более приемлемым для донатора и особенно для его семьи. Это не означало отсутствия религиозных мотивов, но выдавало колебания благодетеля. Впрочем, ордены подстраховывались на случай, если донатор или его родня пожалеют о сделанном. Призывали свидетелей, и редактор включал в текст статьи, делавшие акт необратимым. Так, Раймунд Беренгер III, граф Барселоны, оставлял ни с чем своих наследников и посылал «в ад вместе с предателем Иудой, Дафаном и Авироном» своих уполномоченных и прочих лиц, если они поставят под вопрос его дар ордену Госпиталя![518]

Итак, разные мотивы, религиозные и нерелигиозные, корыстные и бескорыстные, смешивались здесь к величайшей выгоде военных орденов. Последние пользовались тем, что к ним в течение XII и XIII вв. исключительно долго сохранялась симпатия. Безразличию верующих к крестовым походам и критике – вполне реальной – военных орденов следует придавать лишь относительное значение, пусть даже ордены оказывали нажим на верующих. При сравнении с Сито или даже с нищенствующими орденами военные ордены выглядели скорее выигрышно.

Более явным был нажим в случаях дарения‑продажи: благодетель передавал часть своего имущества или ренту и продавал другую часть, обычно более значительную. Он несомненно хотел принести дар, но не столь крупный, как то, что в конечном счете уступал ордену, соблазнившись предложенной суммой; или же он продавал, потому что нуждался в деньгах – в таком случае небольшая «благотворительность», сопровождавшая продажу, причисляла его к многочисленным «близким» ордена.

Локализация дарений во многом подчинялась законам случайности: повсюду могли подарить что угодно. Из этого процесса спонтанного формирования патримониев орденов было два исключения: с одной стороны, королевские пожалования в пограничных зонах, особенно в Испании, с другой – одаривание женских обителей, живших по традиционным монашеским уставам, при военных орденах. Женские монастыри Сантьяго либо возникли раньше этого ордена и перешли к нему какие есть, либо были созданы ex nihilo [из ничего (лат.)]. В последнем случае к начальному дару основателей добавлялись дар ордена Сантьяго, королевские дары, дары частных лиц и, наконец, личные вклады новых сестер[519].

Патримониальная политика военно‑монашеских орденов

Процесс создания командорств и домов ордена всегда был одним и тем же: там, где было сделано много даров, основывали дом, потом к нему присоединяли изолированные или отдаленные дома, образуя командорство; некоторые центры, более развитые, чем другие, в свою очередь могли стать автономными. С разными нюансами, зависящими от конкретного момента, места и ордена, военные ордены преследовали три цели – расширение, концентрация и укрупнение земельного хозяйства, полная власть над своим патримонием. Чтобы достичь этих целей, использовали два средства – покупку и обмен. История патримониев наших военных орденов проходила через стадию формирования (когда преобладали дары), стадию консолидации и организации (когда все более частыми становились покупки и обмены) и стадию стабилизации и хозяйствования (когда приобретения делались все реже). Внезапное прекращение истории ордена Храма на пороге XIV в. наводит на мысль, что этот орден был слишком занят расширением своего патримония; не надо заблуждаться – не будь этого «несчастного случая», тамплиеры стали бы так же хозяйствовать, как и остальные!

Расширение

Госпитальеры в Северной Франции вели не столь динамичную – или не столь агрессивную – политику, как тамплиеры. В Нормандии, где, правда, они были представлены в меньшей степени, чем тамплиеры, за век отмечено лишь две покупки земель, в командорстве Вильдьё‑ле‑Байёль[520]. Зато в Провансе, колыбели ордена госпитальеров в Западной Европе, акты покупки были многочисленными, как свидетельствует Тренкетайский капитулярий[521]. Воздержимся от обобщений, поскольку региональные различия были очень существенными.

Рост патримония мог происходить и путем увеличения площади обрабатываемых земель за счет распашки нови. Опять‑таки в широком движении по освоению целины, определившем пейзаж Западной Европы в XI–XIII вв., военные ордены принимали очень неравномерное участие. В Северной Франции их деятельность была скромной: в Пикардии и Нормандии известно всего шесть новых поселений, все госпитальерские, из которых четыре носят название Вильдьё [Божий город][522]. Зато на Юго‑Западе появилось шесть десятков новых деревень и два десятка бастид (т. е. настоящих городов по меркам этого региона), созданных военными орденами, прежде всего госпитальерами (14 из 20 бастид)[523] Во всех случаях госпитальеры и тамплиеры были связаны с каким‑то мирским сеньором посредством договора об общем владении. Вкладом сеньора была земельная основа, тогда как военный орден обеспечивал ее заселение и распределение участков и домов. Это движение затронуло и XIV в., потому что Ла‑Плань была основана тамплиерами и Раймундом, сеньором Acne, в 1303 г., а еще в 1353 г. орден Госпиталя совместно с Гастоном Фебом, виконтом Беарна, основал Мовезен‑д’Арманьяк[524]. В Провансе ситуация была иной: ордены не основывали новых поселений, а на основе своих городских командорств создавали в окрестностях большие компактные владения с крупной укрепленной фермой в центре, которую здесь называли бастидой[525].

Не оставался в пренебрежении и городской патримоний. В Париже в XIII в. орден Храма сформировал Вильнёв‑дю‑Тампль [Новый город Храма], разбив на участки пространство между его «стенами» (его резиденцией в Париже), берегом Сены, улицами Тампль [Храма] и Вьей‑дю‑Тампль [Старой улицей Храма][526]. Тамплиеры Мас‑Деу в 1240–1276 гг. так же поступили с кварталом Сен‑Матьё в Перпиньяне: более трехсот актов богатого капитулярия Мас‑Деу посвящено заселению этого квартала и разбивке его на участки[527].