Северные проблемы южного города

 

Луисвилль. Кафе «Квино» – на Маркет‑стрит, в двух кварталах от реки, в сердце финансового и юридического центра Луисвилля. Довольно часто в долгие и сырые послеполуденные часы долины Огайо многие из тех, кто обычно подобных мест избегает, оказываются у белой пластмассовой стойки «Квино», пьют пиво «Фер» или «Фолл‑сити» и едят «настоящие сырные сэндвичи за двадцать центов», пролистывая утренний выпуск луисвилльской Times. Если стоять у стойки и смотреть на улицу, увидишь только сменившихся с дежурства копов и завсегдатаев зала суда, фермеров, у которых в пикапе пятеро детишек и беременная жена, и брокеров в костюмах на две пуговицы и ботинках из дубленой кожи. Луисвилль гордится своими скачками и всем, что с ними связано, и появление хорошо одетых негров в здании городского суда удивления не вызывает.

Город, получивший прозвище «Город дерби» и «Врата Юга», сделал немало достойного, чтобы устранить внушительные И традиционные барьеры между черным человеком и белым. Здесь, в стране мятного джулепа, где к неграм относились с собственнической заботой, какой окружают хороших охотничьих собак («Обращайся по‑доброму, пока работает хорошо, но когда разленится или проку от него нет, бей, пока не завоет»), расовая интеграция совершила многообещающий прорыв.

Расовая сегрегация упразднена почти во всех общественных местах. В 1956 г. детей негров принимали в бесплатные средние школы настолько легко и без проволочек, что инспекция школ даже решила написать об этом книгу под названием «Луисвилльская история». С тех пор неграм отрылся доступ в рестораны, гостиницы, парки, кинотеатры, магазины, бассейны, боулинги и даже бизнес‑школы. В качестве заключительного аккорда городские власти недавно приняли постановление, запрещающее какую бы то ни было расовую дискриминацию во всех общественных заведениях. В общем и целом это сделало свое: на девяносто девять заведений, «проверенных» сотрудниками Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения (НАСП), пришлось лишь четыре жалобы, две из одного и того же ист‑эндского бара. Мэр города Уильям Кауджер, чья прогрессивная республиканская демократия вызвала шепоток одобрения даже среди демократов, недавно выразил мнение большинства горожан, сказав: «Слушая рассказы о беспорядках в других городах, мы должны гордиться, что живем в Луисвилле. Разумными межрасовыми отношениями мы завоевали уважение всей страны».

* * *

Все это так, а потому тем удивительнее, оказавшись в Луисвилле, обнаружить столько свидетельств обратного. Почему, например, лидер местной негритянской общины заявляет: «Интеграция здесь – фарс»? И почему местный негритянский пастор призывает свою паству к оружию? Почему луисвилльские негры горько обвиняют федеральный проект городского обновления в попытке создания «сегрегации де‑факто»? Почему негр не может взять кредит на покупку дома в преимущественно белом районе? И почему столько горечи в высказываниях луисвилльцев, как черных, так и белых? Можно услышать, например, такое: «Интеграция – для бедных, которые не могут от нее откупиться» или «Через десять лет центр Луисвилля будет таким же черным, как Гарлем».

Очевидно, что в Луисвилле негры выиграли несколько существенно важных битв, но вместо ожидаемого прорыва увязли во втором фронте сегрегации, где проблемами стали не линчеватели или несправедливые законы, а обычаи и традиции. Сделав первые шаги, негры Луисвилля столкнулись с более изощренной тактикой, нежели простые «да» или «нет», с которыми борются их братья почти по всему Югу. В этом смысле Луисвилль вышел за рамки Юга и теперь столкнулся с проблемами, присущими Северу и Среднему Западу Америки.

Структура власти белых сдала позиции лишь в общественном секторе, чтобы еще более прочно закрепиться в секторе частном. И негры, особенно образованные негры, ощущают, что их победы пусты, а прогресс – это то, о чем читают в газетах. Перспективы луисвилльских негров, возможно, более радужные: из «отдельных, но равных» они стали «равными, но отдельными». Иными словами, ситуация по‑прежнему оставляет желать лучшего.

* * *

В понимании местных негров власть по‑прежнему принадлежит тем, кто управляет городом, контролирует промышленность, банковскую и страховую системы, тем, кто платит большие налоги, дает крупные кредиты и возглавляет важные гражданские комитеты. Имена этих людей плохо известны среднему жителю города, а если и попадают в прессу, то скорее всего в раздел светских новостей газет, принадлежащих лицам их же круга. В дневные часы штаб‑квартирой им служит клуб «Пенденнис» на Ореховой улице, где они встречаются на ланч и оранжад, попариться в турецких банях или выпить коктейль. По словам одного молодого юриста, чья карьера быстро идет в гору: «Если хотите преуспеть в этом городе, первый шаг – быть принятым в „Пенденнис“». Вечерами и на уик‑энд они перемещаются в «Луисвилльскиий Кантри‑клаб» далеко в Ист‑Энде или за границу штата в «Хармони‑лэндинг», где хорошее поле для поло, а отличное виски на время прогонит бизнес из умов, если не из сердец.

Любой, кто платит членские взносы хотя бы в два из этих клубов, может считать, что имеет какой‑то вес в структуре власти белых. Как раз эта группа определяет – опосредованным давлением, прямыми действиями, а иногда даже бездействием, – как далеко и насколько быстро Луисвилль продвинется в интеграции. Вполне очевидно, что сами эти люди «интегрированы» не более чем десять лет назад, и мало вероятно, что в ближайшем будущем что‑то изменится. По большей части они забрали своих детей из бесплатных средних школ и переселились в белые предместья, где отсутствие негров превращает в отвлеченную саму проблему интеграции. Напрямую с неграми они контактируют, лишь когда подвозят горничную к остановке автобуса, или когда им чистят на улице ботинки, или когда приходится посещать‑ необходимые, но неприятные встречи с местным представителем негров. Невзирая на застарелые предрассудки, они по большей части гораздо прогрессивнее и просвещеннее представителей своего класса в Бирмингеме или – зачастую – своих собственных детей.

В либеральных кругах, особенно Нью‑Йорка и Вашингтона, бытует мнение, что знамя расовой сегрегации мало привлекает молодое поколение. И Мьюррей Кемптон написал, что особой задачей шестидесятых станет, «как задобрить негров, не говоря о том неимущим белым». Но к Луисвиллю не применима ни одна из теорий. Кое‑какие ожесточенные местные расисты принадлежат к лучшим семействам города, и ни один мелкий фермер из Миссури не обрушивается на словах так часто против «ниггеров», как некоторые луисвилльские многообещающие менеджеры, всего несколько лет назад окончившие колледж. В отделанном сосновыми панелями модном кабачке «У Бауэра», излюбленном месте молодых денди высшего общества, настроения царят преимущественно антинегритянские. Поздно вечером мутная волна алкоголя выносит его завсегдатаев на Мэгэзин‑стрит, в самое сердце цветных кварталов. Там в «Большом Джоне», «У Оливера» и «Алмазной подкове» гуляют до рассвета, и развеселых расистов принимают наравне со всеми прочими, будь то черными или белыми. Негры воздерживаются от возмущения, белые – от предрассудков, и все наслаждаются музыкой и выпивкой, но друг с другом они почти не общаются, и ночная жизнь отделена от дневной.

Со временем возникает ощущение, что в филиппиках против «ниггеров» и равнодушии к пропасти между расами в ночных вылазках на Мэгэзин‑стрит молодежь не серьезна. И то и другое – роскошь, которой надолго не хватит, и молодежь просто развлекается, пока может. Мэр Кауджер любит говорить: «У нас люди другие. Мы уживаемся, потому что никому не нужны проблемы». Другие расскажут вам, что в Луисвилле нет очевидных расовых проблем, потому что большинство белых горожан истово поддерживает статус‑кво везде, где бы он ни возникал.

Можно, конечно, возразить, что в подобном обществе возможна практически любая дискриминация, если надвигается медленно и незаметно, не привлекая к себе особого внимания. И это, естественно, выводит из себя негров, которые заявили, что хотят свободу сейчас. Но будь они терпеливее – а кто может им сказать, что надо терпеть, – проблем бы не возникло. Но выражения «свобода сейчас» в словарном запасе белого Луисвилля просто не существует.

* * *

Хорошим примером точки зрения большинства служит ситуация с жильем, которая в данный момент неразрывно связана с реконструкцией города. Так уж вышло, что проект реконструкции зданий сосредоточен главным образом на негритянских кварталах в центре и большинство переселенных – чернокожие. Так уж вышло, что единственной частью города, куда негры могут переехать, оказался Вест‑Энд, тенистое старое предместье, которое обошел стороной прогресс и которое сейчас охватило паническое поветрие продажи недвижимости из‑за притока негров. Нарастает страх – и среди белых, и среди негров, – что Вест‑Энд превратится в черное гетто.

Фрэнк Стэнли‑младший, лидер негритянской общины, назвавший интеграцию в Луисвилле «фарсом», винит в проблеме «реконструкцию города». Власти города «лишь переносят гетто целиком из центра в Вест‑Энд». Руководящие проектом чиновники отвечают на это утверждениями очевидного: дескать, их задача не десегрегация Луисвилля, но как можно более быстрое и выгодное для людей переселение. «Да, конечно, они переезжают в Вест‑Энд, – говорит один чиновник. – Но куда им еще переезжать?»

Факт в том, что белые со всей поспешностью покидают Вест‑Энд. Активистское меньшинство старается остановить отток, но не найдется и квартала без таблички «Продается», а в некоторых их даже до десяти. И все‑таки предрассудков в Вест‑Энде «почти не существует». Поговорите с человеком, выставившим на продажу дом, и вам дадут понять, что уезжает он не из‑за нежелания жить по соседству с неграми. Отнюдь, он гордится прогрессом Луисвилля по части интеграции. Но его беспокоит стоимость его недвижимости, а сами ведь знаете, что происходит с ценами на недвижимость, когда в белом квартале поселяется негритянская семья. Поэтому он продает сейчас, пока цена еще разумная.

В зависимости от района он готов или не готов продать неграм. Выбор за ним и останется, пока Луисвилль не примет закон об «открытом жилье», которое устранит цвет кожи как фактор в заключении сделок по купле‑продаже домов. Подобный закон уже на стадии разработки.

А пока белый, готовый продать дом негру, большая редкость – исключение составляет Вест‑Энд. И с большим чувством приводятся аргументы, мол, те, кто показывают дома исключительно белым, нисколько не настроены против негров, а лишь думают о соседях. «Лично я ничего против цветных не имею; – объяснит вам продавец. – Но не хотелось бы обижать соседей. Если я продам дом негру, цена на остальные дома в квартале упадет на несколько тысяч долларов».

Большинство риелторов‑негров это отрицают, ссылаясь на закон спроса и предложения. Хорошее жилье для негров – редкость, указывают они, и соответственно цены значительно выше, чем на рынке для белых, где спрос не столь велик. Но есть и белые, и черные спекулянты на рынке недвижимости, которые занимаются «подрывом кварталов». Они сделают все, чтобы поселить негра в белом квартале, а затем запугать остальных жителей, чтобы те продавали подешевле. Довольно часто им это удается, и они продают неграм с большой прибылью.

По словам Джесси П. Уордерса, риелтора и уже долгое время лидера местной негритянской общины, «нашему городу нужен единый рынок недвижимости, а не два, как сейчас». Уордерс рассчитывает на закон об «открытом жилье» и главное препятствие «открытому жилью» без такого закона видит в том, что негры не представлены в Луисвилльском совете по недвижимости.

Чтобы быть в Луисвилле риелтором, агент по продаже недвижимости должен быть членом Совета, куда негров не принимают. Уордерс – член расположенного в Вашингтоне Национального института брокеров по недвижимости, который влияния в Луисвилле имеет не больше, чем французский Иностранный легион.

* * *

Как и другие города, столкнувшиеся с проблемной запустения некоторых районов, Луисвилль прибег к строительству многоквартирных домов в средней черте города, чтобы привлечь в центр жителей с окраин. В самый новый и большой из них, квартал под названием «800», Уордерс попытался поселить своего клиента‑негра. Реакция на это служит хорошим индикатором проблем, с которыми сталкиваются негры, когда преодолевают барьер откровенного расизма.

– Окажите мне любезность, – сказал Уордерсу застройщик «800», – дайте я сначала половину квартир заселю. Так я хотя бы окуплю строительство. А потом давайте селите своего клиента.

Уордерса такой категорический отказ не обрадовал, но он считает, что со временем застройщик будет продавать неграм, а это, на его взгляд, истинный прогресс.

– Что мне было сказать этому человеку? Я доподлинно знаю, что он и некоторым белым отказал. Ему нужны престижные жильцы. Ему хотелось бы, чтобы там жил мэр, ему хотелось бы, чтобы там поселился председатель районного муниципалитета. Черт, я ведь тоже занимаюсь недвижимостью. Его позиция мне не нравится, но я его понимаю.

Уордерс достаточно давно на передовой, чтобы знать счет. Он убежден, что самая большая проблема луисвилльских негров – это страх и нежелание большинства белых делать что‑либо, что может вызвать неодобрение их соседей.

– Я знаю, что у них на уме, и большинство моих клиентов это знает. Но как, по‑вашему, это правильно?

«800» был в значительной степени построен на кредитные деньги под поручительство Федерального управления по жилищным вопросам, то есть здание автоматически попадает в категорию «открытого жилья». Более того, владелец утверждает, что в вопросе жильцов у него дальтонизм. Но все равно исходит из того, что престижные жильцы, которых он хочет привлечь, не станут даже рассматривать возможность жить в одном здании с неграми.

То же самое предположение толкает владельца частного дома продавать исключительно белым, и делает он это не из‑за расовых предрассудков, а по соображениям стоимости недвижимости. Иными словами, никто не против негров, но против все его соседи.

Это выводит негров из себя. С простым расизмом справиться нетрудно, но смесь виноватых предрассудков, экономических соображений и угрозы социальному статусу побороть много сложнее.

– Если бы все белые, с кем я разговаривал, не боялись выражать свои убеждения, – сказал мне один негритянский лидер, – никакой проблемы не возникло бы.

* * *

Сходное раздражение вызывают у негров и луисвилльские банковские учреждения. Фрэнк Стэнли‑младший утверждает, что среди банкиров существует джентльменское соглашение – помешать неграм получать займы на покупку жилья в белых районах. Обвинение как будто небезосновательное, хотя опять же приводятся и не столь зловещие объяснения. В качестве причин отказа городские банки ссылаются не на расовые предрассудки, а на экономическую ситуацию. Весомым фактором представляется реакция вкладчиков, еще одним – предположение, что такие кредиты связаны с большими рисками, особенно если банк держит закладные на другие дома в том же районе. И опять же страх перед падением стоимости недвижимости.

Остается также вопрос, будет ли у негров больше сложностей с получением кредита на покупку дома в белом привилегированном районе, чем у представителя другого меньшинства. Скажем, у водопроводчика Лучиано, гордого обладателя шестерых детей, грязного шпица, лающего по ночам, и десятилетнего фургончика, на боку которого написано «Водопроводные работы Лучиано».

Мэр Кауджер, сам банкир, работающий с закладными, утверждает, что у негра проблем возникнет не больше, чем у гипотетического мистера Лучиано. Другой высокопоставленный представитель муниципальных властей с ним не согласен:

– Мэру хотелось бы так думать, но это не правда. Никто в Роллинг‑Филдс, например, не обрадуется соседу‑итальянцу, но с ним хотя бы смирятся, чего не скажешь о негре. Это было бы немыслимо, ведь он слишком бросается в глаза. И неважно, врач этот негр, адвокат или кто‑нибудь еще. Белые в данном районе испугаются за стоимость своего имущества и постараются продать его, пока она не упала.

Еще одно расхожее убеждение: дескать, негры «не хотят переселяться в район, где живут одни белые». Ист‑Энд, например, остается решительно белым, если не считать отдельных лачуг и трущоб в проулках. Живущий в Ист‑Энде мэр заявил:

– Негры тут жить не хотят. Им тут было бы некомфортно. В Вест‑Энде есть отличные улицы, прекрасные дома. Никто не старается купить дом там, где не будет счастлив. Так все поступают.

Но кое‑кто думает как раз наоборот, и, похоже, почти всем без исключения отказывают. Один негр‑менеджер с достаточно высоким доходом позвонил белому риелтору и договорился о просмотре выставленного на продажу дома в Ист‑Энде. По телефону все шло гладко, но когда негр приехал в офис риелтора, тот возмутился:

– Чего вы добиваетесь? Вы же знаете, что я не могу продать вам этот дом. Что на вас вообще нашло?

Тем не менее ни один риелтор не признается в расовых предрассудках, по крайней мере в присутствии незнакомого человека. По их словам, они ведь не собственные дома продают, а дома своих клиентов. Сходным образом в кредитных организациях объясняют, что предоставляют не собственные деньги. У наводящего справки вскоре складывается впечатление, что все клиенты, инвесторы и вкладчики – закоренелые расисты и вообще люди опасные. Нет, это не так, хотя нетрудно понять, как негр, обошедший десяток «весьма сочувствующих» риелторов, может думать иначе.

Проблема жилья – в самом верху списка расовых проблем Луисвилля. По словам Фрэнка Стэнли‑младшего, «жилье – основа основ: как только белые и негры у нас заживут бок о бок, все остальное станет намного проще». Агент по продаже недвижимости Джесси П. Уордерс называет проблемой номер один безработицу, потому что «без денег невозможно получить и остальное».

Луисвилльская комиссия по делам меньшинств, одна из первых такого рода в стране, соглашается, что, хотя город сделал огромные шаги в области образования и десегрегации общественных заведений, проблемы жилья и получения работы остаются по большей части нерешенными, потому что «эти сферы гораздо тоньше и сопряжены с давно устоявшимися традициями, основанными на унаследованных предрассудках». Впрочем, из двух наибольшей проблемой в комиссии считают жилье. Дж. Мэнсир Тайдинг, исполнительный председатель, оптимистично настроен в том, что касается готовности работодателей нанимать негров:

– Уже сейчас, гораздо раньше, чем мы ожидали, перед нами встала проблема, как подготовить безработных негров для рабочих мест, которые им доступны.

* * *

Но остается и еще одно больше препятствие, менее очевидное, чем такие факторы, как жилье или рабочие места, хотя, возможно, более серьезное в плане решения проблемы десегрегации в целом. Речь идет о всеобъемлющем недоверии белой структуры власти к мотивам лидеров негритянских общин. В стране охоты на голубей, в предместьях за Ист‑Эндом Стэнли считают «политиком‑оппортунистом» и «черным смутьяном». Епископа Юбэнка Такера, пастора, призывавшего своих прихожан к оружию, называют экстремистом и черным мусульманином. Подозрение, что некоторые негритянские лидеры агитируют ради самой агитации, зачастую закрывает дорогу к взаимопониманию между белыми и негритянскими лидерами.

Даже среди негров на Стэнли иногда смотрят с беспокойством, а епископа Такера называют расистом. Прошлый президент луисвилльской Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения, услышав заявление о том, что местные негры «возмущены общенациональной шумихой вокруг прогресса Луисвилля в области межрасовых отношений», со смехом отмахнулся от Стэнли как от «очень милого, очень умного молодого парня, но которому еще многому предстоит научиться» (Стэнли двадцать шесть лет).

– Он хочет, чтобы все было по всем правилам, – сказал бывший президент НАСПЦН. – Но трудные проблемы никогда по всем правилам не решаются, такова жизнь. – Он нервно улыбнулся. – Сорок лет назад я считал, что смогу стать черным Моисеем, я думал, что освобожу мой народ. Но я не мог сделать этого тогда, и невозможно это сделать сейчас. Такое в одночасье не делается, потребуются годы, годы и годы.

С этим никто не спорит, и даже при всех своих проблемах Луисвилль прошел по пути решения «негритянской проблемы» гораздо дальше многих других городов. Даже Стэнли, который как будто возвел в культ воинственную бескомпромиссность, временами признается, что он угроза для большего числа демонстраций, чем сам когда‑либо намеревался организовать.

– Здешняя белая структура власти старается сохранять статус‑кво. Они твердят мне, мол, не раскачивай лодку, но я все равно раскачиваю – лишь так можно их расшевелить. Нельзя ни на минуту ослаблять давления, иначе сами рассеем свои силы. Луисвилль – не Бирмингем, – добавляет он. – На мой взгляд, у нас есть вера в то, что происходящее у нас дурно с моральной точки зрения. Не будь у нас такой веры, вот тогда у нас возникли бы истинные проблемы.

Reporter, № 29, 19 декабря, 1963