Подмосковье, Север. МКАД – Пушкинский район

Мая 2008 года. 12.00

 

Он встретил собственное тридцатилетие легко, гораздо легче многих мужчин, переживающих эту сомнительную дату. Никаких депрессий, никакого «кризиса среднего возраста». На ерунду вроде самокопания не было времени. Ни одной свободной секунды. Он делал свою жизнь, строил ее из заранее заготовленного материала. Он двигался к цели, определить которую в точности не мог и сам, с настойчивостью и силой тяжелого танка. Просто потому, что так было надо.

В пятнадцать – простой мальчик из города на краю географии. В двадцать пять – начальник отдела расследований всероссийской газеты, в двадцать семь – репортер центрального телеканала, обладатель престижных наград. В двадцать девять – автор собственной праймовой программы. Ежемесячно – час в эфире и почти неограниченная свобода.

Его знали и уважали, он чувствовал уверенность в себе. Его дом медленно, но верно превращался в ту самую полную чашу о которой мечтал еще подростком, сидя на коммунальной кухне с треснувшей чайной чашкой в руках. Уже тогда он поклялся – этот мир будет моим. Обещания надо выполнять. Миру ничего не оставалось делать, кроме как покоряться.

До дома оставалось километров десять. Ему нравилась дорога домой. Узкое шоссе, сжатое с двух сторон высоченными соснами. Если открыть окошко машины, то можно почувствовать невероятный, пьянящий запах леса. Еще три поворота. Там будет небольшое озеро, а за озером – его дом. Эту квартиру в новом жилом комплексе они с Машей купили всего два года назад, только обжились, по большому счету. Здесь было настолько хорошо, что лишние сорок минут на дорогу не имели вообще никакого значения.

Где‑то за спиной послышался вой сирены. Надрывно рыча моторами, одна за другой, его джип обошли три пожарные машины. Затем – вереница «скорых». Он попытался подсчитать количество «неотложек», но после первого десятка сбился. Что‑то случилось, что‑то очень серьезное. Очень‑очень. Может, перевернулся рейсовый автобус. Здесь, на узкой лесной дороге, аварии – не редкость. Но таких больших, конечно, никогда не было.

Последний поворот. Что‑то кольнуло в груди, почему‑то закружилась голова. Он был готов ко многому. Нет, конечно. Только не к этому. Костяшки пальцев побелели, сжимая руль. Нога сама, не спрашивая совета у мозга, ударила по педали тормоза. Тело, расслабленное, как манекен на краш‑тесте, рванулось вперед. Рулевое колесо ощутимо долбануло в солнечное сплетение. Машина остановилась.

Он поднял голову. Он посмотрел, но ничего не увидел. Он посмотрел еще раз. Картинка вокруг плыла. Все люди и предметы приобретали странный молочный контур. Так прошло минут десять. Он стоял на самой середине дороги, и его, сигналя, моргая фарами и мигалками, объезжали все новые и новые оперативные машины – они все стремились туда. Туда, куда ему уже не надо было идти.

Первая ясная мысль пришла в его голову лишь в этот момент. Где Надя? Ее уже привезли из садика или нет? Что с Машей? Ее телефон молчит уже больше двух часов. Где она?

Кто должен был ответить на эти вопросы. Кто‑то должен был

объяснить

успокоить

дать надежду

уложить спать

в конце концов

Но никому до него дела не было. Все суетились. В толпе мелькали знакомые лица – репортеры сновали, искали свой хлеб. Хлеба было много. Хватит на месяц, как‑то машинально отметил он.

Пошарил в бардачке, извлек железную фляжку. Руки не дрожали. (Вот странно, честное слово.)

Открутил крышечку, сделал большой глоток. Оказалось, что до этого момента зрение было черно‑белым, а он и не замечал. Краски вернулись, краски ударили по глазам, стало как‑то невыразимо больно и уж совсем страшно.

Он вышел из машины. Медленно, словно боясь что‑то расплескать или кого‑то раздавить, двинулся в сторону красной ленточки, которую успели растянуть вокруг его дома. У самого края этого сомнительного ограждения, испуганно глядя на многочисленные змеиные головы микрофонов, стоял начальник местного отдела милиции. Неплохой мужик, пожилой полковник. До пенсии года три. И тут такой подарок. В тихом подмосковном месте…

Полковник что‑то бессвязно бормотал.

Не хотелось вслушиваться и слышать, но какая‑то одна фраза неожиданно резанула ухо. («Среднее ухо», – подумал он.)

«По предварительной версии причиной взрыва стала утечка бытового газа», – вот что сказал полковник. Сказал и, казалось, сам испугался звука своих слов.

«Еще бы, – машинально подумал он. – Не приучен пока так врать. Какой газ? Да здесь его на всю округу… Только если в баллонах…»

Какой газ?!

Ему показалось, что он проорал этот вопрос.

Но, судя по тому, что никто на него так и не обратил внимания, крика не было. Точнее, это бьш беззвучный крик. Крик, адресованный самому себе.

В моем доме не мог взорваться газ.

 

Потому

что

в моем доме

никогда

не было

никакого

газа.

 

#9