Такая же погода была и теперь, и, выложив привезенные продукты, Илья вознамерился и на этот раз совершить небольшую прогулку, но Глашенька предпочла даже в дождь отсидеться дома.

— Боюсь я, Илюша, — призналась она. — Позавчера меня вызывал к себе начальник ЖЭКа и заставлял показывать лоб...

— А ты?

— Показала.

— И?..

— Он не виноват. Ему кто-то указал на меня.

— Но что он решил?

— Сказал, что, пока сможет, будет молчать. Но сколько это продлится, он не знает.

— Та-ак... — Илья прошелся по комнате и стал у залитого мутными струйками оконца.

Жить становилось все труднее и труднее. Газеты было страшно открывать: над Казахстаном уже две недели шли серные дожди; Кавказ раскололся от землетрясения, и половина его рухнула в кипящую магму, образовав гигантские дымящиеся провалы; загорелось Черное море, а на пляжах Паланги стал все чаще и чаще появляться гигантский страшный змей...

Но, впрочем, ничего неожиданного во всем этом, пожалуй, и не было, последние годы жизнь двигалась именно к такому финалу. Войны, катастрофы, гибнущая экология, вытесненная масскультурой нравственность. Разве палангский змей такая уж неожиданность? В других образах он начал появляться и раньше. Илья помнил, как еще до всего этого мужики из села Красное Юрьево рассказывали ему, что видели в окрестных лесах зверя — это был как бы громадный кабан, но с рогами и передвигавшийся заячьими прыжками. Они пошли за ним, хотя копыта у него были вывернуты задом наперед и след вел как бы в обратную сторону, но тот спустился в заросший кустарником овраг, и идти дальше охотники не рискнули.

— Что же мне делать, Илюша?

— Что-нибудь придумаем, — ободряюще улыбнулся он. — Я на днях еще раз съезжу в Пригород — мне там обещали мешок картошки, — а потом мы подумаем, как лучше поступить тебе. Помнишь 90-й псалом?

— Спрашиваешь! — посветлела лицом Глаша. — «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. РечетГосподеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещмаСвоима осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдеття истина Его...»

— Вот и молодец. Повторяй его, и все будет хорошо. И «не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тмепреходящия, от сряща и беса полуденнаго». А через недельку мы для тебя что-нибудь придумаем.

Хотя что именно можно было придумать в этой ситуации — он пока не представлял.

4. Охотники за «мерседесами»

И вот он снова ехал в Пригород. Прислонившись к окну электрички, вполглаза смотрел на пролетающие мимо хмурые пейзажи с обезглавленными церквами, на отчужденных людей на станционных платформах, на землистое низкое небо и вспоминал прошлое. Кажется, это было вчера — охватившее и его, и всех вокруг ослепление политической свободой, когда хотелось успеть на все митинги, прочесть все газеты, подписаться под всеми воззваниями. Это потом, когда он уже отдал свой голос за нового Президента, он понял, что нельзя надеяться на «князи человеческия», и полностью отошел от политических страстей, перестав участвовать не только в митингах, но и в выборах. России нужны были не баррикады, а молитвы — поняв это, он искренне отдался церковной жизни и втайне позволял себе мечтать о сане, хотя заговорить об этом не решался даже со своим духовником. Ну а потом это уже сделалось и поздно: пошли осквернения храмов, террористические акты против священнослужителей, указы о запрещении православной веры. А потом появились и эти — тычущие концом дубинки в каждый лоб, закрытый капюшоном или шляпой: а ну покажи, есть ли там у тебя знак поклонения зверю?

Илья жил без знака и поэтому должен был теперь тащиться за шестьдесят километров, чтобы тайком купить здесь у добрых людей мешок картошки, без которой ни ему, ни Глаше в городе не продержаться. Там в любом магазине или на рынке сразу смотрят на лоб — метка отсутствует, значит, проваливай; а здесь, в глубинке, где близость русской земли и отеческих могил не дает так легко превратить свою душу в камень, пока еще можно было раздобыть у сельчан что-нибудь съестное за деньги или в обмен на вещи, не предъявляя никаких меток.

За остановку до нужной ему станции Илья снял с полки рюкзак и вышел в тамбур. Покосившись на пожилого грибника с собакой, стал у противоположной двери и, мысленно творя молитву, принялся ожидать остановки состава. «...Падет от страны твоеятысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится, обачеочиматвоимасмотриши, и воздаяние грешников узриши. Яко Ты, Господи, упование мое, Вышняго положил еси прибежище Твое. Не приидет к Тебе зло, и рана не приближитсятелеси Твоему, яко Ангелом Своим заповесть о Тебе, сохраните Тя во всех путех Твоих...»

Двери с шипением разъехались в стороны, и Илья шагнул на перрон, окутанный упоительным хвойным духом сырого бора. И тут же остановился. Шагах в двадцати от него поперек платформы стояли они — трое широкоплечих парней с тяжелыми челюстями и зловещими шестерками на рукавах.

— О! — воскликнул один из них, указывая дубинкой на Илью, и тройка, раздвигая сошедших на платформу пассажиров, ринулась к нему.

Судорожно крутнув по сторонам головой, Илья прянул назад и вскочил в тамбур.

— Стой, сука! — громыхнуло вслед ему над платформой, но двери, лязгнув створками, захлопнулись и электричка тронулась с места.

— Слава Тебе, Господи! — прошептал Илья, осеняя себя крестным знамением, и в эту минуту дверное стекло разлетелось от страшного удара.

Отскочив от брызнувших в тамбур осколков, Илья успел увидеть перекошенное ненавистью лицо одного из патрулыциков с занесенной над головой дубинкой.

— Убью, тварь! — проревел он, и Илья услышал еще один гулкий удар по корпусу уходящей электрички.

Поежившись от мысли, что этот удар мог бы достаться ему самому, Илья перешел от греха подальше в другой вагон. Как ни велика была опасность еще раз столкнуться с «сатанинским патрулем», а возвращаться в город с пустыми руками было не лучше, поэтому, сойдя на следующей станции, он обогнул стороной поселок и, отыскав лесную тропинку, идущую параллельно линии железной дороги, отправился назад. Вероятность встречи с патрулем была очень мала — двор, где ему обещали картошку, находился на самом отшибе, так что можно было, не заходя в поселок, взять товар и по этой же тропинке вернуться на станцию. Здесь его еще не знают, он спокойно дождется электрички и уедет в город. Единственное неудобство — тащить десять километров мешок с картошкой, но тут уж ничего не поделаешь...

Тропинка неожиданно уткнулась в огромную лужу, и Илья полез через кусты в сторону — искать обходной путь. Земля от дождей пропиталась водой настолько, что низина превратилась в самое настоящее болото, которое уводило его все дальше и дальше в чащу. Выросший в городе, он видел раньше лес главным образом только у опушек, а потому, промочив ноги, попытался возвратиться назад и обойти эту непомерно раскинувшуюся лужищу по-над железнодорожной насыпью, но оказалось, что вернуться назад невозможно, так как его со всех сторон окружает болото. Еще какое-то время поскакав по островкам и кочкам, он понял, что окончательно заблудился. Делать нечего, нужно было звать на помощь.

— Э-ге-ге-ей! — закричал он в сложенные рупором ладони, затем какое-то время постоял, прислушиваясь, и снова поднес ладони ко рту, но не крикнул. «А что, если поселок уже рядом и первыми, кто придет на зов, будут те трое?..» — мелькнула холодящая мысль, и он опустил руки.

— Ну? Чего испугался? — прозвучал вдруг рядом отчетливый голос, и от неожиданности Илья даже присел. — Встань, штаны замочишь, — тут же раздалось в двух шагах от него, и, оглянувшись, он увидел, как из-за березок вышел бородатый мужик с добродушной улыбкой на лице и дубиной в руках. — Грибы собирал? — спросил он с усмешкой. — А где корзинка?

— Не было корзинки, — развел руками Илья. — Я за картошкой ехал, да проскочил станцию.

— Проспал, что ль?

— Нет... Патруля испугался.

Мужик внимательно посмотрел ему на лоб.

— Та-ак... Ну и что ты собираешься делать дальше?

— Для начала бы выбраться из болота.

— В этом-то я тебе помогу, — хмыкнул мужик. — Иди за мной. — И, ступая лишь ему ведомой тропинкой, повел Илью в глубь леса.

Шли минут тридцать — сорок, затем тропиночка вывела их на большую поляну, на которой виднелось несколько шалашей и землянок. В одну из них и ввел Илью его бородатый провожатый.

— Вот, Батя, человек без метки по лесу бродит, чуть в болоте не утоп, — представил он его такому же бородачу, восседавшему за грубо сколоченным столом в центре землянки.

— Садись, — кивнул тот Илье, а его спутник сел на скамейку без приглашения. — Анюта, чаю! — крикнул куда-то через плечо тот, кого называли Батей, и из-за дощатой перегородки появилась девица с потрясающей длины ногами и поставила на стол самовар.

— Угощайся! — Батя сам налил Илье стакан душистого чая и пододвинул деревянную тарель с сухарями. — Ты что-нибудь слыхивал об охотниках за «мерседесами»?

— Да, — кивнул Илья, припоминая слышанные ранее обрывки разговоров о появившихся на лесных дорогах разбойниках. Будто бы возникала у обочины трассы эдакая писаная русская красавица, останавливала грациозной ручкой заморские автомобили, якобы прося подвезти ее до города, а в это время из-за кустов и дерев выскакивали бородатые мужики в обмотках и обрушивали на сверкающие кузова и капоты удары тяжеленных дубин. — Так это вы и есть?

— Мы, — кивнул в свою очередь тот и, отхлебнув чая, указал глазами на Анюту. — А это наша героиня. Анка-приманка. Остановит любую машину. Моя племянница...

— И вы так в лесу и живете?

— Так и живем, — посерьезнел лицом Батя. — Не в городе же по подвалам прятаться! Или ты думаешь, что сможешь там долго продержаться без метки?

— Не знаю, — вздохнул Илья. — Но если уходить в лес, то неужели обязательно для того, чтобы нападать на «мерседесы»?

— А пусть знают, что Россия еще не погибла.

— Сила России не в дубине.

— А в чем же?

— В молитве. Если бы сто пятьдесят миллионов россиян одновременно помолились о спасении Отечества, вся эта сатанинская власть облетела бы, как. короста.

— Вот и оставайся у нас. Срубим в глуши деревянную церковку, будешь служить Литургию.

— Я не священник. Да и не могу решить это вот так сразу... Мне нужно съездить в город, встретиться со своим духовником и увидеть одного человека.

— Попадешься.

— Бог даст, проскочу. Не в первый раз.

— Ну, смотри. Брат Иван тебе покажет дорогу, — кивнул он на мужика, приведшего Илью в лагерь. — Надумаешь — бери своего человека и возвращайся. Будем освобождать Россию от нечисти. Мы — дубинами, а ты — молитвами. — И он поднялся из-за стола, давая понять, что аудиенция окончена.

5. «...И явлю ему спасение Мое»

Ночь Илья провел в стане охотников за «мерседесами», а рано утром Иван вывел его лесной тропинкой на станцию, где он сошел накануне.

— Запомнил дорогу? — спросил, расставаясь, бородач.

— Запомнил.

Они пожали друг другу руки, Илья сел в электричку и через час с лишним был уже в городе. Он еще не знал, что ему делать и как быть дальше, а ноги уже привели его к церкви Николая Угодника, где он год назад слушал Глашенькино пение и где сейчас надеялся хоть что-нибудь узнать о своем духовном наставнике — игумене Гермогене, с которым он не виделся все это время.

Остановившись на другой стороне улицы, как будто ему и дела никакого нет до храма (а иначе можно было тут же быть схваченным агентами-христоненавистниками), Илья битый час слонялся вдоль ненужных ему витрин в надежде встретить хоть кого-нибудь из бывших прихожан или служителей. Трудно было поверить, что эта дверь напротив уже никогда не отворится и он, осенив себя крестным знамением, не войдет под пахнущие ладаном своды дома Господня. А как сладко было его душе находиться там еще совсем недавно!

...Кругом балдеж или галдеж,
Но в церковь древнюю войдешь —
В людских зрачках мерцают свечи,
В рыночный звериный шум
Уходит из сердец и дум,
Душа уносится далече,
Туда, где были пять хлебов,
Смиренье, бедность и любовь.

— Э-эй! Парень! — услышал он приглушенный голоси, оглянувшись на него, увидел машущую из подъезда женщину, закутанную в темный платок. -Сюда! — позвала она полушепотом.

Немного поколебавшись, Илья вошел в подъезд.

— Я видела тебя на исповеди у отца Гермогена, — сказал она. — Может, я могу чем-нибудь помочь?

— Мне нужно срочно увидеть батюшку.

— Он не живет на одном месте. День на одной квартире, день на другой.

— Я как раз и хотел предложить ему постоянный вариант, — сказал Илья, сам удивляясь возникновению этой мысли. — Есть люди, которые готовы срубить лесную церковь. Ушли бы в лес, жили там, молились.

Женщина с минуту помолчала.

— Пойдем, может, и удастся застать его на месте...

Они вышли из подъезда и пошли пешком. Свернув за высотные дома и часа два проплутав по переулкам, остановились у двухэтажного деревянного строения не менее двухвековой давности. Шепнув Илье: «Подожди», его спутница пошла внутрь на поиски батюшки.

— Утром увели на другую квартиру, — сказала она, воротясь. — Идем. Они снова шли пешком, плутая по дворам и переулкам, и наконец остановились перед пятиэтажной серой «хрущевкой».

— Здесь, — сказала женщина, вглядевшись в смытый дождями номер. Она снова сходила внутрь и возвратилась опечаленной.

— Нет его. К хозяевам неожиданно приехали гости, и батюшку пришлось перевести в другое место.

Но ни там, ни по еще одному адресу найти отца Гермогена не удалось. Гонимый каким-то невезением, он весь день переходил с квартиры на квартиру, и они просто выдохлись догонять его.

— Ладно, — сказала его провожатая, нацарапав что-то карандашом на бумажке, — вот тебе мой адрес, зайди через пару дней, я разыщу за это время батюшку и договорюсь о месте встречи.

— Хорошо, — кивнул Илья, и, простившись, они побрели каждый в свою сторону.

И только теперь, когда ажиотаж поиска отступил, Илья почувствовал, как он устал и проголодался. Выходя сегодня утром из лагеря «охотников», он не стал дожидаться завтрака, а только взял на дорогу предложенный ему ломоть хлеба, да и о том лишь вот теперь вспомнил. На ходу откусывая от него, направился домой, еле волоча от усталости ноги.

Начал накрапывать холодный мелкий дождик, и его опущенный на лоб капюшон не казался никому неестественным.

На одной из центральных площадей Илья заметил лежащего на асфальте человека и, проходя мимо, остановился. «Пьян или мертв?»

Голова лежащего была отвернута в сторону, и его лица не было видно, но сам человек лежал на спине, одежда на нем задралась до груди, и холодные дождевые капли, стуча по синей коже, скатываясь, собирались в ложбине глубоко запавшего живота.

«Мертв», — понял Илья, пережевывая хлеб, и вдруг поймал себя на мысли, что, даже стоя рядом с покойником, не перестал есть. «Прости меня, Господи, грешного, и упокой душу сего неизвестного мне усопшего раба Твоего», — произнес он мысленно и поплелся домой, мечтая только о теплой постели...