Бросание костей — источник откровений

 

Прошло шесть месяцев моего общения с целителями, прежде чем я спросила у них о практике бросания костей. Некоторые целители предлагали бросить кости для меня. Но в то время это меня не интересовало, и я отказывалась. Когда я в конце концов все же спросила об этом, мне сказали: «Мы наблюдали за вами и ждали, когда вы сами об этом спросите». Кости — это очень мощный диагностический инструмент, и когда европейцы сталкиваются с целителями, они, как правило, интересуются этим в первую очередь. По словам целителей, то, что я не спешила расспрашивать их об этом, было для них добрым знаком. Прежде чем обратиться к методу бросания костей, я должна была понять, кто такие целители, как ими становятся и множество других моментов.

Что же такое «кости»? Это могут быть кости животных — зачастую, кости жертвенной козы, которую съедают на выпускной церемонии посвящения в целители, знаменующей завершение обучения. Кроме того, в качестве «костей» используют костяшки домино, монеты, ноги петуха или мартышки (или их символы), морские раковины, небольшие гладкие камешки или любые другие вещи, на которые указывают целителю его предки.

 

Кхумбулиле объясняет:

— Вы бросаете кости, и предки сообщают вам в точности, что вы должны говорить. Если вы одержимы, обучение не важно. Целители, которые не одержимы, могут прибегать к различным приемам, пытаясь бросать кости. Чтобы прояснить мысли, они обращаются к целителям-травникам за мути. Это лекарство помогает им слышать своих предков, и они в течение некоторого времени способны бросать и читать кости. Одержимые целители сохраняют эту способность в течение всей жизни. Им не нужно принимать мути, чтобы помочь своим мыслям. Эта способность — дар наших предков.

Я бросала кости и ставила диагноз уже через две недели после начала обучения. Я могла видеть и слышать, что именно предки хотели, чтобы я говорила. Мне было все очень ясно, и все давалось легко. Умение бросать кости никогда не усиливается и не ослабевает. Это просто какая-то связь между вами и вашими предками.

Кости, которыми я пользуюсь сейчас, через десять лет после обучения, — те самые, с которыми я начинала. Я добавила к ним несколько предметов — новую кость, камешек. Мои предки сказали мне, чтобы я их добавила. Но даже с теми, что я добавила, у меня немного костей. Некоторые целители используют много костей. Вы можете видеть, что у них полные руки костей, когда они их бросают. Кости — это инструмент. Чтобы правильно все объяснить, у вас должен быть правильный инструмент. Чтобы слышать и понимать, что говорят предки, каждый целитель должен иметь достаточное количество костей нужного вида. Мои предки часто сообщают мне, что говорят кости, еще до того, как они упадут на циновку. Мне даже не нужно определять, как они выпали — предки сразу мне говорят все. Одержимому целителю не всегда нужно бросать кости самому. Предположим, я состарилась, и мои глаза ослабли. Я могу попросить своего ребенка или вас, пациента, бросить кости, и тогда предки скажут мне, что они говорят. Возможно, когда я состарюсь, предки будут говорить со мной напрямую, даже если я не бросаю кости. Это может случиться, особенно если я совсем ослепну.

У каждой кости свой определенный смысл, и его нужно знать. Например, у меня есть кость, которая представляет материнскую сторону семьи. Она всегда будет говорить мне о материнской стороне семьи пациента. Другая кость может всегда относиться к детям и говорить, сколько у человека должно быть детей. Или монета — она будет всегда говорить, будут ли у человека деньги. Маленький зеленый камешек, который у меня есть, всегда говорит о болезни. Наши предки, которые нам сегодня помогают, когда-то, много поколений назад, тоже бросали кости. Но они тогда использовали только настоящие кости. Отсюда пошло и название — «кости». Сегодня мы называем «костями» все наши предметы — монеты, костяшки домино, раковины.

Если, отправившись в поездку, я оставила бы свои кости дома, то, придя к вам, я могу просто подобрать поблизости несколько камешков и бросать их. Предки сообщают мне, что нужно говорить, даже если я бросаю не свои кости. Я всегда пользуюсь одной и той же небольшой циновкой, на которую бросаю кости. Если я забуду ее, то могу использовать обычный носовой платок. Это просто должна быть какая-либо вещь, принадлежащая мне, что-то такое, на что удобно бросать кости. Я могу бросать кости для ваших близких людей, даже если их нет тут рядом. Мне не нужна их фотография — они должны быть в вашем сердце. Ваше желание узнать о них должно быть продиктовано добротой и подлинной заботой об их благополучии, ваши намерения должны быть чисты. Я буду бросать кости и расскажу вам о них все, как если бы они находились рядом.

Если при бросании костей вы сидите с другими людьми, кости могут начать говорить о ком-то из них. Это происходит, если у вас есть связь с этим человеком, и предки, возможно, хотят что-то сказать ему. Хотя кости бросают для вас, предки могут воспользоваться возможностью говорить с человеком, который пришел с вами. Возможно, им нужно что-то ему сказать. Предки будут говорить о том, что для вас в данный момент важнее всего.

Не все целители используют кости, чтобы говорить с предками. Порой предки хотят говорить через меня своими собственными голосами. Предки решают, будут ли они говорить с нами с помощью костей, или овладеют нами и используют наши тела, чтобы напрямую говорить с пациентом. Поскольку у меня есть англоязычные предки, они нередко говорят со мной по-английски. Когда целители одержимы, они могут говорить на родном языке предка. Однако целитель не может говорить на этом языке в своей повседневной жизни. Обычно, когда одержимый целитель бросает кости, предки говорят с ним на его собственном языке.

Когда предки говорят с нами, это — чудо. Это похоже на сон. Когда пациент сидит рядом, у вас начинают возникать мысленные картины. Предки используют эти картины, чтобы рассказывать о человеке, для которого вы бросаете кости. Предки умные. Когда они говорят с нами, это кажется естественным, и всегда ясно, что они хотят нам сообщить. Мы всегда выигрываем от общения с людьми, к которым мы ощущаем влечение, с которыми мы становимся друзьями, которым хотим помочь. Предки всегда помогают нам принимать правильные решения, совершать правильные поступки. Они привлекают нас к правильным людям.

 

В ходе своих встреч и бесед с целителями я поняла, что лучше, если при этом будет присутствовать еще один человек, который при необходимости мог бы делать фотографии и слайды. Я поговорила об этом с профессиональными фотографами, работавшими в этом регионе, но была разочарована. Эти люди много лет прожили в Южной Африке и были профессионалами. Некоторым из них уже приходилось фотографировать более крупные, более публичные традиционные церемонии. Их заинтересовала предоставленная мне возможность встречаться с этой группой целителей, и они советовали мне ускорить работу. По их словам, было очень необычно, что целители допустили меня в свой мир, и я должна действовать быстро, пока они не передумали. Интуиция подсказала мне — никаких профессиональных фотографов, делай фотографии сама и попробуй найти фотографов-любителей.

Я отказалась от помощи профессионалов и вернулась к своей работе. Месяц спустя мне случилось упомянуть об этом эпизоде в разговоре с целительницей, которую я посещала в отдаленном районе. Она улыбнулась и сказала, что это объясняет, почему предки сейчас не допускают к ним одного фотографа. Предки сообщили ей и другим целителям, что мне не нужно беспокоиться о фотографиях. У меня будут хорошие снимки, и есть двое друзей из Америки, которые помогут мне, если потребуется. Спустя несколько недель после этого визита я столкнулась с одним из профессиональных фотографов. Он тщетно пытался разыскать для своих съемок группу целителей. Он знал, где они живут, и даже бывал у них прежде, но никакие мог туда добраться. Это приводило его в бешенство. Как только он отправлялся к ним, тут же сбивался с пути. Фотограф в недоумении заявил мне, что это «полный бред».

Во время рождественских каникул вся деловая активность в Южной Африке замирает на целых шесть недель. Во время таких каникул в 1992 году один мой друг попросил взять его с собой в поездку к доктору Мнтсхали. Альберт Кон, доброволец Корпуса Мира из Теннесси, преподавал столярное дело в провинциальной средней школе. Альберт был одним из тех особых друзей, к которым быстро начинают относиться как к членам семьи. Поскольку мы встречались нечасто, то оба были рады, предвкушая долгую поездку в усадьбу доктора Мнтсхали. Альберт рассказал мне, что два года назад он потерял отца, которого жестоко убили. Сам того не зная, Альберт выбрал поездку к целителю, который умел обращаться к предкам за помощью в улаживании дел между пациентом и умершими близкими, особенно в случае внезапной смерти.

Доктор Мнтсхали тепло приветствовал нас и без промедления бросил кости для моего друга. Этот случай оказался для меня весьма поучительным. Доктор отвел меня в сторону и предупредил, что будет лучше, если на обратном пути машину поведу я, чтобы Альберт мог «подольше наслаждаться близостью предков». По дороге домой у меня возникло такое чувство, будто Альберт витал в небесах. Видимо, «встреча с предками» каким-то образом ускорила его душевное исцеление и в какой-то степени примирила с потерей. Всю обратную дорогу до Мбабане мы смеялись и делились пережитыми впечатлениями.

 

Голос предков

 

Мы с Альбертом также обсуждали, не сможет ли он сделать несколько любительских снимков в ходе моих встреч с целителями. Он заинтересовался, но мы оба решили попросить об этом еще и Джилл Лапато из Корпуса Мира, которая преподавала физику в той же школе, что и Альберт. Часть моего ума силилась понять, почему мне захотелось взять с собой к целителям еще и Джилл. До этого я лишь однажды встречалась с ней и ощущала себя довольно скованно в ее присутствии. Я всегда была уверена, что таким уникальным опытом следует делиться лишь с близкими друзьями или коллегами. Инженер-электрик из Бостона, Джилл откровенно скептически относилась к моей работе. В ее шутках проскальзывало нечто такое, что меня несколько настораживало. Я осознавала, что не стоит убеждать Джилл ехать со мной. И в то же время я ощущала твердую уверенность в том, что должна ее об этом попросить. И что еще более странно — я знала, что именно Джилл, а не Альберту суждено стать моим основным помощником.

К тому моменту Джилл уже возвратилась из отпуска, который провела в США. Она все еще сохраняла свой скепсис, но согласилась работать со мной. Мы обговорили с ней и с Альбертом кое-какие детали и время нашего первого совместного визита. Предкам было угодно устроить так, чтобы Альберт не смог к нам присоединиться. Мы с Джилл отправились в центр подготовки целителей. Был погожий солнечный день, но наставника не оказалось на месте. В его отсутствие учащиеся чувствовали себя свободней и были необычно оживленны. У нас с Джилл была возможность фотографировать все, что нам хотелось. К концу визита мы все уже чувствовали себя непринужденно и договорились приехать снова, когда вернется наставник. У Джилл появилась масса вопросов, и она подробно расспрашивала меня обо всем по дороге домой. Я никому не хотела навязывать веру в целителей и истолковывать их слова и действия. Мне просто хотелось, чтобы кто-то делал нужные для меня снимки. Наша следующая поездка навсегда изменила характер наших отношений с Джилл и ее мнение о целителях.

Мы планировали посетить Кхумбулиле Мдлули в субботу утром. Альберта снова не оказалось с нами. Как всегда, красивая горная дорога действовала на нас успокаивающе. Джилл буквально засыпала меня вопросами. Что я думаю вот об этом? Как я могла бы объяснить то-то? Что в действительности происходит с этими целителями, разве все это не суеверие? Я начинала терять терпение. Неужели я ошиблась в Джилл?

Помимо всего прочего, я не любила субботние визиты. По субботам целители заняты больше всего, поскольку именно в этот день к ним приезжает издалека множество пациентов. И эта суббота для Кхумбулиле не была исключением. Я чувствовала себя неловко из-за того, что отнимаю время у пациентов Кхумбулиле, однако она, казалось, была искренне рада видеть нас. Я познакомила ее с Джилл. Она тепло приветствовала ее и отозвала меня в сторону. Я ничего не говорила Кхумбулиле о том неудобстве, которое испытывала с Джилл, но она сказала мне мягко и прямо: «Это смелая женщина. Она будет полезна. Это предки заставили тебя привести ее ко мне сегодня. Так и должно быть. Теперь это дело касается предков и Джилл. Успокойся. Ты сделала то, что от тебя требовалось. Это все, что тебе нужно знать». Я сразу же испытала облегчение. Все шло как надо и, что еще лучше, больше от меня не зависело.

Кхумбулиле обещала выделить время для нашего интервью после того, как она закончит с последним пациентом. В ожидании мы с Джилл большую часть утра бродили в окрестностях усадьбы, что позволило ей ощутить дух этого места. Видя, как скромно и почтительно ведет себя Джилл, я была рада, что привезла ее сюда. Несмотря на свой скептицизм, Джилл с уважением относилась к свази и их традициям.

Последним пациентом Кхумбулиле была школьная учительница из близлежащего городка — женщина-свази двадцати восьми лет, одетая в европейский костюм. Это было ее второе посещение клиники. Наконец Кхумбулиле вышла к нам и сказала: «Предки сейчас явятся. Моя пациентка и я разрешаем вам с мисс Лапато войти и присутствовать при консультации. Идите быстрее, они уже близко. Вы можете фотографировать меня и всех присутствующих, но только не лицо моей пациентки». Чувство волнения, смешанное с нетерпением, сразу же охватило нас с Джилл.

Вместе с Кхумбулиле мы вошли в ее клинику. Строение представляло собой традиционную круглую хижину с соломенной кровлей. Целительское облачение Кхумбулиле висело над чем-то вроде алтаря — местом, где она приветствовала своих самых главных предков перед тем, как начать консультацию или лечение. Вдоль стен хижины стояли бутыли и сосуды с лекарствами из трав. Люди входили, и в комнате становилось тесно. Я никогда раньше не видела, чтобы Кхумбулиле так быстро двигалась. Я не знала, что сейчас будет происходить.

Уровень энергии в комнате был чрезвычайно высок. Я чувствовала себя так, словно мы присутствовали в храме на какой-то возвышенной и одновременно радостной церемонии — наподобие крещения или венчания. Вошли члены семьи и близкие друзья Кхумбулиле. Они улыбались, в руках у них были различные ударные музыкальные инструменты. Вместе с нами в переполненной комнате было пятнадцать женщин и детей. Мы с Джилл сели прямо напротив них. Джилл вручили жестянку с сухими гороховыми семенами и велели ее трясти. Одна из женщин внесла в хижину большой красивый барабан. Барабанный бой помогал Кхумбулиле устанавливать и поддерживать контакт с предками.

Вошла пациентка и села вместе с женщинами и детьми. Эти женщины должны были следить, чтобы с Кхумбулиле ничего не случилось, пока она переживает транс, и внимательно слушать, чтобы они могли потом рассказать ей обо всем, что говорилось и делалось. Затем вошли девятнадцатилетний племянник Кхумбулиле и еще один мальчик помоложе. Они уселись рядом со мной и Джилл. Они уже несколько часов пили вино из марулы, и я сомневалась, смогут ли они помогать Кхумбулиле, как она просила.

Кхумбулиле стояла на коленях перед небольшим сооружением, похожим на алтарь, отдавая дань почитания явившимся к ней предкам. Казалось, она не замечает происходящего вокруг. Она достала небольшой горшочек с медом, который сохранила со своей выпускной церемонии, состоявшейся десять лет назад, добавила крошечное количество меда в травную смесь и омылась этой смесью. Затем она надела бусы и традиционное облачение.

Надев юбку, ожерелья из бус и яркую красно-белую блузку из набивной ткани, Кхумбулиле в заключение накрылась куском черной ткани, накинув ее наподобие капюшона. Она наклонилась над неглубокой тарелкой с горящими в ней травами. Ее глаза остекленели. Предки явились. Я никогда не ожидала, что стану свидетелем одержимости целителя, и не могла поверить, что мне так повезло.

Кхумбулиле неожиданно заговорила очень низким мужским голосом. Это было странно, но почему-то совсем не удивляло. Предок назвал свое имя и поздоровался с каждым из находившихся в комнате. Кхумбулиле вдруг стала совершенно иной. Теперь она была более агрессивной и самоуверенной. Меня поразила эта перемена. Ее племянник вскочил и выбежал из хижины и тут же возвратился с барабанами. Он, мальчик, который был с ним, и еще одна женщина стали бить в эти красивые барабаны конга. Особенно хороша была женщина. Я была очарована. Звук ее барабана был таким живым. Где-то глубоко в душе я ощутила чувство полной свободы. Женщины встряхивали жестянки с семенами, и этот мужской голос внутри Кхумбулиле пел.

Кхумбулиле обошла комнату кругом, внезапно прекратила пение и опустилась на колени перед сосудом с травной смесью для омовения. Она издала звук наподобие собачьего лая, и дочери передали ей сосуд. Она окунула в эту смесь жезл с козьим хвостом, стряхнула немного смеси себе на лицо, а потом проделала то же самое с пациенткой. Затем — снова танцы, снова пение, и вот вступили в действие племянник и второй мальчик. Распевая, они накрыли голову пациентки тканью и она стала вдыхать дым из смеси трав, тлеющих на мелкой металлической тарелке. Мальчики были очень сосредоточены и быстро двигались, помогая Кхумбулиле.

Под участившийся громкий бой барабанов Кхумбулиле начала свой захватывающий танец. Все движения и прыжки танца были поразительным, немыслимым балетом. В столь тесном пространстве она ни разу никого не коснулась, ничего не задела и не потеряла равновесия. Я была изумлена. Мне хотелось, чтобы танец и барабанный бой никогда не кончались. Подняв глаза, я увидела широкие улыбки на лицах женщин, сидевших напротив. Они наблюдали за мной, и мы вместе рассмеялись. Кхумбулиле говорила на языке, которого я никогда раньше не слышала. Одна женщина сказала, что это синдзаве древний язык предков, на котором теперь уже не говорят. Было очевидно, что Кхумбулиле действует как глашатай того, кто вселился в нее. Присутствие этого предка ни в малейшей мере не казалось угрожающим. Одержимость Кхумбулиле окончилась также внезапно, как и началась. Предок ушел. Кхумбулиле совершенно выдохлась. Она села вместе с женщинами и детьми и улыбнулась. Она не помнила, что говорила и что делала. Она запомнила лишь, какое лечение ей следует применить, но забыла все подробности посещения предка. Кхумбулиле повернулась ко мне и ласково спросила: «Ну, и как это было?»

Позднее Джилл рассказывала мне, что в течение всей этой церемонии она буквально тряслась от страха. Я бы, конечно, не оставалась там, если бы почувствовала, что ей сильно не по себе или она в опасности, но теперь я только посмеиваюсь, вспоминая обо всем. От меня тогда было мало толку — я полностью была поглощена происходящим и чувствовала себя хорошо как никогда.

Когда в ходе церемонии я вспоминала о своей фотокамере, я старалась как можно быстрее делать снимки и время от времени толкала локтем Джилл, чтобы она делала то же самое. Но Джилл была слишком захвачена происходящим. Это вызывало у меня улыбку. Когда наши слайды были проявлены, мы обратили внимание на то, что Кхумбулиле танцевала без блузки. Но во время ее танца никто из нас этого не заметил. Мы с Джилл были в нескольких десятках сантиметров от Кхумбулиле, но ни одна из нас не видела, чтобы она снимала свое одеяние. Впоследствии мы тщательно изучили слайды и остались в полном недоумении.

Присутствуя при одержимости Кхумбулиле, мы просто утратили ощущение времени. Я не посмотрела на часы, когда входила в хижину, и потом мы с Джилл не могли понять, сколько мы в ней пробыли — десять минут или час. В общем мы провели в усадьбе Кхумбулиле пять часов. Вполне возможно, что мы находились в хижине не менее двух часов. Я была совершенно поглощена происходившим. Мне кажется, что все присутствовавшие в комнате испытывали такие же чувства — радость, невероятный душевный подъем. Впоследствии ни я, ни Джилл не интересовались диагнозом, который Кхумбулиле поставила своей пациентке. Для меня это не имело значения. Главным для меня был пережитый опыт — дар, который преподнесла мне Кхумбулиле.

Позже я узнала, что болезнь пациентки началась внезапно, прямо на работе. Это было так, будто кто-то «напал на нее сзади». У нее появились боли в пояснице и резь в мочевом пузыре. Она начала чувствовать сильную тяжесть в спине, как будто ей на плечи навалили что-то тяжелое. У нее стали выпадать волосы, а голова болела так, будто волосы кто-то вырвал. Она боялась, не были ли использованы ее волосы для колдовской порчи. Через Кхумбулиле предок рекомендовал наносить лекарство из трав в несколько неглубоких надрезов на голове пациентки. По словам предка, лекарство должно проникнуть в ее тело и устранить источник болей. Предок предупреждал, что если лечение не начать немедленно, то дети пациентки также могут пострадать от этой болезни. Впоследствии, придя на осмотр к Кхумбулиле, пациентка сообщила, что лечение было успешным.

В тот день, покидая Кхумбулиле, мы подвезли пациентку до ее городка. Она была совершенно спокойна и счастлива. Она хвалила Кхумбулиле и неоднократно повторяла, как она благодарна судьбе за то, что живет поблизости от такой талантливой целительницы. Расставшись с ней, мы с Джилл свернули на обочину. У меня в холодильнике были заранее приготовлены бутерброды и прохладительные напитки. Мы открыли заднюю дверцу «лендровера», ели и слушали тишину вокруг нас. Разговаривать не хотелось. Я думала о нашей поездке и ощущала разительную перемену в наших отношениях с Джилл. Мы обе продолжали молчать. У Джилл не было никаких вопросов. Мы обе были полны благоговения. Теперь я поняла, что Кхумбулиле была права, когда говорила, что я послужила лишь средством, чтобы привести к ней Джилл. От меня требовалось лишь с уважением отнестись к роли Джилл во всем произошедшем. Я знала, что после того, что мы вместе пережили, мы будем с большей терпимостью относиться друг к другу. Это был подарок для нас обеих от Кхумбулиле и ее предка.