Мчалось лето и море сходило с ума,

ПРОЩАНИЕ СЛАВЯНКИ

ЧАСТЬ I ТЕЛЯТИНКА

 

-Белый город! –язвительно восклицала жена, уезжая на лето в свой любимый Ленинград - Выдержал две обороны! Поэтому здесь горячей воды нет, и холоднуюдают по графику… Осталось Севастополь дустом посыпать и будет рекордсменом по выживанию!.. Тебе я вижу здесь нравится? Ну и сиди в своем белокаменном гарнизоне!..

 А мне здесь нравилось. Настолько нравилось, что самые белые в мире дома и самое синее  море заслонили собой мечты об адьюнктуре, диссертации, академической кафедре, Неве, Фонтанке, Медном Всаднике… И девушки! Одни  толькодевушки чего стоили – загорелые, озорные, полуголые...

Такая уж традиция повелась в молодой офицерской компании: каждый год 30 мая наши жены – урожденные москвички и ленинградки, уезжалис детьми до осени в свои любимые столицы. Казалось бы, абсурд – везти сына из Крыма оздоравливаться на Карельский перешеек…

-Это не абсурд, Вова, это предлог, - ответил мне старший товарищ, полковник медицинской службы, -Тебе что делать? Жить. Чернышевского только читать не надо и чувством вины не надо маяться. Поздно. Читал «Разгром» Фадеева? Последнюю строчку романа помнишь? Там написано – «Надо было жить и исполнять свои обязанности!..»Исполняй! А впрочем, можно и развестись… Пока не поздно.

Десять лет назад полковник развелся с коренной «ленинградкой» и пребывал в счастливом союзе с молодой жизнерадостной смуглой  южанкой.

В гарнизонах Северного флота существовала традиция – ежегодно летом, офицеры сажали своих жен и детей на теплоход до Мурманска, а оттуда семьи моряков разъезжались поездами и разлетались самолетами по всей стране – купаться, загорать на солнышке, кушать витамины…

Мой однокашник –врач атомной подводной лодки отпраздновал отъезд семьи с коллегой по экипажу таким образом: взяли бутылку спирта и банку болгарских консервированных голубцов, забрались на вершину сопки. Белая ночь! Комаров больше чем воздуха! Красотища! Одинокие лейтенанты развели костерок, положили туда банку консервов, а пока она грелась –успели провозгласить три тоста – за холостяцкое житие, за полярное лето и за тех, кто в море. После этого решили закусить. Лейтенант-штурманенок нагнулся к костру, в тот же миг банка голубцов по закону жанра взорвалась, раскаленный фарш с капустой залепил несчастному все лицо и мой однокашник тащил на себе подвывающего кореша в гарнизонный госпиталь, который, слава создателю, находился у подножия той же сопки…

- А дальше, до осени, как жили? – спросил я.

- Пили шило… -вздохнул однокашник, -Закусывали консервами… Ну, еще грибы собирали в августе… Жарили их на закуску и снова пили…Спирт под грибочки хорошо идет… Треску удили с плавказармы. Жарить было чего… Авот отжарить некого… Мне еще повезло – сдружился с разведенной медсестрой, набрали мы совместных ночных дежурств к радости коллег, двадцать штук в месяц… Все равно наш  госпиталь летом пустовал. Вообще-то он и не госпиталем назывался – базовым лазаретом… Я«дежурил и отжаривал», а строевым парням было плохо – любой женский орган летом был нарасхват, даже не первой свежести…

                                        *

Утренний поезд номер семь, «Севастополь – Ленинград» отправлялся с южного перрона неизменно под марш «Прощание славянки»…

- Ну, бывай, папочка! – иезуитски улыбнулась жена, подставляя щеку для поцелуя, - И подумай хорошенько… Стремиться надо в цивилизацию… Кстати, вас летом в море не посылают? Или еще куда? Хорошо бы валюты подзаработать дополнительно?

В этот миг из вокзального репродуктора грянул марш «Прощание славянки»:

…И если в поход

Страна позовёт,

За край наш родной

Мы все пойдем в священный бой!...

-Если страна позовёт, - отшутился я.

Жена скривила обиженную гримасу и демонстративно промолчала.

С вокзала я приехал на службу, сразу зашел к шефу, доложился: так мол и так, семью отправил… Суровый полковник неожиданно предложил рюмку коньяка. Опрокинув «дозу», я не выдержал, рассказал про море, про «или еще куда»…

-Успеешь, -махнул рукой шеф, -Кстати, пришла директива –в Афган теперь будем ездить вахтовым методом… Когда? Не знаю, написано «до особых указаний», но сам знаешь, как это бывает… Так что работай, наслаждайся летом и белым городом… И…. - шеф налил еще по рюмке, - Как офицер офицеру скажу: парочка курортных романов в твоем случае не повредит…

 По пути со службы заглянул на «стометровку»: так называлась сплошная полоса ресторанчиков и кафе в Артиллерийской бухте. А еще «стометровку» называли «выставкой тщеславия», а еще «мясным рядом». За столиками сплошь сидели отдыхающие, в основном полуголые загорелые девицы, оценивающе сканировали мужских особей… Затрудняюсь понять, чего я в тот раз не выдержал: притворно-безразличных взглядов, бесстыжего сияния загорелых ног из мини-юбочек и задранных сарафанов, или налитых юной зрелостью грудок, агрессивно торчащих из разрезов блузок, проступающих, как кровь сквозь бинты, полупрозрачных маечек…

Допивая пиво, подумал: «Не мой день…». Втиснулся в переполненный троллейбус, оказавшись на задней площадке между двумя прелестницами. Одна из них –маленькая, точеная, всю дорогу тараторила о том, как она счастлива приехать домой из промозглого северного гарнизона, в котором остался служить муж-лейтенант…Вторая –высокая, смуглая, статная, говорила, что это не очень здорово жить врозь, что надо бы ему (мужу) думать о том, как перевестись в солнечный Севастополь. Маленькая отвечала, что в прошлый сезон она и сама так думала, но кто этого полудурка на юг переведет, да и вообще, кому он нужен, а жизнь у нее одна и молодость одна, другой не будет: она «еще в тот сезон ВСЁ поняла». Высокая понимающе хохотала, держась за верхний поручень, демонстрируямне в упор идеально выбритую подмышку. Троллейбус дернулся, ныряя в глубокую «балку», не удержавшись на ногах, «стоячие» пассажиры повалились кто куда, лично я улетел лицом в открывшуюся взору идеальную загорелую «троечку»,вырвавшуюся на волю из условной майки, виновато пробормотал:

- Простите!..

По причине центробежно-стремительных сил контакт получился довольно длительным.

- Наслаждайтесь! – покровительственным тоном шепнула высокая и обращаясь к маленькой подружке, продолжила:

- Мне нравятся мужчины, которые пониже… С ними легче реализовывать любые фантазии, а еще они амбициозны в карьере – Денис Давыдов, Бонапарт!...

«Троечка» при этом продолжала ликующе демонстрировать себя, а маленькая подружка хохотала.

Выпав из троллейбуса, я брел дворами многоэтажек с единственной мечтой, скорее попасть в квартиру, освободиться от мокрой формы, облиться холодной водой из тазика, потому что в кране «вечерняя» вода уже закончилась.

 В кипарисовом островке между домами увидал знакомую молочную палатку с прилавком-холодильником –здесь я обычно покупал для маленького сынишки пятипроцентную манную кашку и разные смеси…

- Бутылку кефира, пожалуйста!

- А кашку?! –иронически спросила девушка-молочница, каштановолосая, синеглазая, в накрахмаленном халатике, застегнутом на одну пуговицу чуть пониже груди, - Вы забыли свою традиционную кашку, товарищ старший лейтенант!

- Это не моя кашка… Сегодня утром я отправил семью в Ленинград…

-Так на фига кефир просите?! Тут впору ледяного шампанского!..

- Грущу… -ответил я.

-Бывает! –расхохоталась молочница, передавая кефир, - Скажу только вам: счастье - самый плохой наблюдательный пункт! А мужская грусть убивает во всех смыслах. Грусть –субстанция стоячая, болотная, а мужчина должен быть вектором, направленным только вперед!..

-Откуда такие познания?!

-Учусь на философском… В каникулыи сессии приторговываю кашкой!..

Чтобы хоть чем-то занять себя, я стал прибирать дома разбросанные в спешке отъезда вещи. Вода в кране и вправду закончилась… Сделав глоток кефира, понял,продавщица права –не тот напиток… После «стометровки», троллейбуса и молочницы хотелось выпить чего-то очень грешного…

 Звонок в дверь! Никогда не забуду дверные звонки советской эпохи, такими впору объявлять ядерную войну или устраивать побудку в чистилище.

- Вовк, шельмец! Ну, наконец-то ты дома? Проводил? А где так поздно шлялся?Десятый час вечера, а мне и выпить не с кем!

На пороге соседка Зиночка – дама лет тридцатипяти, товаровед и заведующая известным в городе  гастрономом на проспекте Нахимова. В руках у Зиночки огромная бутыль  чёрного рома «Havanaclab», приобретенного за чеки Внешпосылторга.

- Та-а-ак! – инспекторским сопрано вещает соседка, войдя в квартиру, - Вовка! Что за страшный коврик ценой рубль двадцать? Завтра же подарю тебе сирийский!.. Давай сюда свой хромой стул за пять семьдесят! Давай стаканы! Что за граненая херня по двадцать пять копеек? Что за тарелки по рубль десять?! А чайник за два пятьдесят?! Вовка! Ты же морской офицер!

Муж у Зиночки моряк, старший помощник торгового судна, не вылезает из рейсов, а выпить Зиночке после трудного дня в совторговле не с кем. Жена моя Зиночкины порывы умело притормаживала, прикрываясь ребенком. Теперь придется соблюдать светомаскировку.

- Старший лейтенант! –восклицает соседка после первого стакана –У тебя и закусить нечем?! Меня тошнит от халвы по семьдесят копеек. Что у тебя еще? Мармелад по рубль двадцать пять? Признавайся, для девок брал? Ха-ха-ха! Дайте мне посмотреть на девку, которая отдается за мармелад! Нет, правда, позовешь, когда притащишь такую домой? Да не ссы, жене не сдам. У нас, Вовка, в Совторговле такое железное правило – тайны хранить, своих не сдавать! Скажу только наши торговые интриги, это как в контрразведке работать –не знаешь на чем спалишься и когда… Или на ком? Ха-ха-ха!.. Сиди, пей, а я мигом!

 С этими словами Зиночка убегает, возвращается с огромной коробкой швейцарского шоколадного ассорти и банкой растворимого кофе (явно не «Пеле»).

 Пока пили ром, Зиночка инструктировала меня:

- В «мясном ряду» баб не снимай, там больше динамщицы вертятся –москвички, ленинградки, киевлянки… По ресторанам тоже не хрен шастать без денег, конечно, если хочешь убедиться я тебе одолжу, на полгодика, но с возвратом. Только на хрена это надо?… И на «Хрусталке» девок не трожь, те что загорают без лифчиков, они только с виду доступные – так отбреют, что душа в рубцах будет, а у тебя всё ж душа поэта… И местных не трожь – свирестёлкибезмозглые, опять же динамят…  Снимай приезжих в Балаклаве, на Любимовке, на Фиоленте… На Учкуевке больше мамашки с детьми лежат –на хрена тебе их заботы? И хорошо бы вечером на Приморском, там мечтательные дурочки пялятся на закат… Таких хорошо в паре снимать. У тебя друзья есть! Летчики-истребители на охоту вылетают парами –ведущий с ведомым!..

 Уходя, поддатая Зиночка оступилась в прихожей, и я поддержал ее за талию.

-Быть или не быть? – спросила соседка сама себя, повиснув у меня на руке и, выпрямившись, резюмировала:

- Не быть! Ты еще маленький… Шесть лет разницы. Тебе телятина нужна по семь рублей, а я - говядина по четыре семьдесят…И еще, Вовка, никогда не связывайся с Совторговлей, в смысле душу открыть… Со мной можно, с другими ни-ни… Ну,что баиньки?

                                          *

Назавтра после службы я искупался на Херсонесе, купил две бутылки местного шампанского, поужинал в пельменной вишневыми варениками…

-Эй, лейтенант! –окликнула меня юная молочница (она уже перешла на «ты») – Чего кефир не покупаешь?

С заговорщеским видом я приоткрыл портфель.

- Ага! – засмеялась девушка, -Исправляешься!? Слышь, так ты действительно дома один? У тебя можно принять душ после работы? А то противно тащиться потной через весь город…Не боись, не схаваю!  Меня Виктория зовут.

Философ Вика позвонила в дверь, когда вода в кране закончилась. Предусмотрительно я нагрел полный эмалированный тазик, и еще кастрюлю про запас, потом сидел на кухне, поставив на стол бутылку охлажденного «шампусика».

-Эй! –крикнула молочница из ванной, - Эй, Вова, иди сюда!

Я ожидал увидеть девушку как минимум в полотенце и замер с раскрытым ртом, будто мне врезали под дых…

Это была не просто телятинка… Зиночка сказала бы, что это, как минимум, японский филе-миньон по договорной цене, но я тогда еще и не ведал, что такое на свете бывает. Я пытался сравнить ее с кем-то и не мог. Тогда ее мало с кем можно было сравнить, по причине моей неопытности, а теперь я знаю, что женщин вообще нельзя сравнивать, разве можно сравнивать цветы или шедевры вечной музыки… или драгоценные камушки?…

-Ну, чего ты? – дружелюбно спросила Виктория, - Я всего лишь хотела попросить – полей мне пожалуйста на голову, я так и не научилась мыть голову без душа!..

Потом, завернувшись в полотенце она пила шампанское у меня на кухне, а я думал, вдруг заявится Зиночка и оценит молочницу, как товаровед… Вика была слишком хороша, чтобы ее вот так оценивать…А может ее стоит обнять, просто обнять, прижаться и она всё поймет, и если она не против…

-Ладно, -сказала девушка, отставив в сторону опустевший стакан, - Спасибо за гостеприимство. Уже поздно, поеду домой. Провожать не надо… Эй!.. Да что с тобой такое, в самом деле?Ну, Вов… Ну… И потом я не прощаюсь. Ты знаешь где я работаю, и мы уже подружились. Ведь подружились?  Ага?

Через час пришла Зиночка с бутылкой красного «Джонни Волкера», впрочем,тогда я еще не пробовал еще «волкера» ни чёрного, ни красного…

-Вот тебе новый входной коврик за десятку! Да не бойся,дарю! А чем это так у тебя пахнет, дружок? Девкой у тебя пахнет! Совторговлю не проведешь!.. Ага и стаканы еще не помыл… Бутылка под раковиной виднеется… И шоколад весь кто-то сожрал, только не говори, что сам, не поверю… Приберись,а я сейчас…

Зиночка вернулась с палкой финского сервелата и коробкой киевских конфет.

Виски мы цедили до двух часов ночи. Уходя, соседка спросила:

- Она хоть тебе дала?Я так и подумала. Мужчину, которому только что не дала баба, я вычисляю сразу. Какая она, расскажи? Та-а-ак, видела в кипарисах эту молочную макаку… Знаешь, она хорошенькая… Под дурочку косит, но не дура, совсем не дура… Знаешь, закупочная цена на нее будет высока… Мелким оптом –не возьмешь, крупным не стоит… В розницу… в розницу для женитьбы берут, но ты ведь на ней не женишься? Да и не нужно…  А как товаровед, скажу: первая жена –это высший сорт, вторая жена –первый сорт, третья – уже пересортица…

                                            *

Неделю я мучился желанием снова встретиться с Викой, пригласить ее домой. Если бы я не видел ее в ванной, мне было бы легче… Все что я придумал, чтобы облегчить свое состояние, разработал новый маршрут по пути со службы –через соседский двор…

Дни становились все жарче. Дома я обливался холодной водой и ждал, когда придет Зиночка, с непременно новой бутылкой и коробкой конфет, будет медленно пить и оценивать, что сколько стоит в моей съемной квартире…

Соседка уходила за полночь, я ложился, закрывал глаза и обретая утраченное от воздействия алкоголя равновесие, вдруг начинал слышать возникающий где-то вдалеке и приближающийся из ниоткуда марш «Прощание славянки». В эти мгновения я больше всего на свете боялся разлепить тяжелые веки и увидеть, окно купейного вагона и в нем отрешенное лицо жены и белокурый трехлетний сынишка, машущий мне ладошкой…

 

Часть II КОКТЕЙЛЬ «ЗАГАДКА».

…И если в поход

Страна позовет…

Снова звучит «Прощание славянки». Скрывается в скальном тоннеле хвост скорого поезда номер семь. Мне уже не грустно, и не хочется в дождливую питерскую цивилизацию. Иду по умытому майским дождиком перрону, улыбаясь грядущим каникулам. Приятель - великий Людовед и Жизнелюб Гарри Иванович обещал подогнать вечерком по случаю отъезда семьи двух хорошеньких плакальщиц.

Столичным друзьям я теперь кажусь счастливчиком, героем вечного курортного романа. Именно так видят они мою жизнь и завидуют, изредка спохватываясь над опустевшим стаканом: «Ах, да Африка, Абхазия, Афган!... Досталось тебе, старичок!.. Кто воевал, имеет право… на крымской гальке отдохнуть…»

Я заматерел: не сижу, как озабоченный лох с кружкой пива на «стометровке», пялясь на гипотетические голые ноги, не отплясываю под шлягеры в пошлых ресторанчиках, снимая напомаженных поддатых вампирш, не трясусь, обливаясь потом в троллейбусах, надеясь забраться глазами в оттопыренную девичью маечку. Я приезжаю на службу в футболке и шортах, переодеваюсь в кабинете в свежевыглаженную форму.

Молочница Виктория теперь существует где-то в параллельной галактике, спустя год с тех пор, как поливал ее из ковшика в съемной квартире, меня таки-допустили к великолепному смуглому телу, но планета с орбиты не сошла, взаимная вулканическая эйфория погасла в ее посткоитальной задумчивости. Из всего что было, запомнился только ее обнаженный силуэт у окна.

-Я знаю, ты на мне никогда не женишься, - не оборачиваясь произнесла Молочница, стала надевать трусики, одевшись подытожила, -Хочу напиться. Отвези меня в «Нептун».

В культовом баре тех лет, она пожелала коктейль «Загадка», потом еще одну загадку и еще… Певец –прилизанный, слащавый мальчик завывал в микрофон:

Вика, Вика, Вика, Вик-то-ри-я-я-я-я…

Печальная исто-ри-я-я-я-я….

Мы улыбались, но по разному. Молочница была уверена, что мстит, разоряет меня, поглощая дорогущие коктейли, ей будет что вспомнить – шесть выпитых «загадок» - тридцать советских рублей! Я улыбался потому, что накануне сорвал джек-пот в «Спортлото», и мог без проблем поить ее до белой горячки, до цирроза.

-Отвези меня домой! – приказала Виктория заплетающимся языком.

Я вызвал такси, отвез Молочницу на Корабельную сторону, прислонил к дверям в подъезде хрущевки и нажал кнопку звонка, точь-в-точь такого же как в моей съемной квартире: начало третьей мировой, побудка в чистилище.

- Это ЧТО?! –возмущенно воскликнула ее мама, отворив дверь.

-Эт-то ВСЁ! – подытожила Виктория и ничком повалилась в квартиру.

Девять лет спустя я встретил Молочницу на Большой Морской. Вика бросилась мне на шею, расцеловала. Сухое вино в прибрежном ресторанчике пила маленькими глоточками, на предложение повторить, рассмеялась и отрицательно покачала головой. Я узнал, что Виктория замужем и живет в Таллине, который теперь пишется с двумя буквами буквами «н»…

- Надеюсь, ты счастлива? –спросил я.

Девушка рассмеялась и отрицательно покачала головой:

-Скажи, Вова, а если я вернусь обратно… Если вернусь… Мы сможем видеться, хотя бы изредка, как тогда,.. ну накануне «загадки»…

Ей было двадцать восемь лет. Она все еще была чертовски хороша, именно чертовски…

-Если вернешься, будем, –ответил я.

- И ты будешь поливать меня из ковшика в жару?

- У меня в квартире есть бойлер…

- Нет! Я хочу именно из ковшика, как тогда! Я хочу ВСЁ, как тогда! И даже погоны старшего лейтенанта! Вы будете надевать их в такие вечера, товарищ подполковник?..

-Что с тобой случилось?

- Ничего… - ответила молочница- Просто я больше не живу в матрице… Я живу, как и ты, здесь и сейчас… Но хочу в наше прошлое.

Из окошка такси Вика крикнула, что очень скоро разыщет меня и… исчезла на новые десять лет…

                                                    *

Зиночка больше не моя соседка, но мы по-прежнему вместе выпиваем, правда не так часто, как бы Зиночке хотелось. Ее гастрономический кабинет, наполовину заставленный ящиками с деликатесами, с приходом капитализма опустел, у округлившейся сорокалетней Зиночки отпала необходимость торговать с заднего крыльца «дефицитами», но появились другие темы, и я по-прежнему в зиночкиных глазах лох-идеалист.

- Тебя не страшит призрак «Елисеевского»? –спрашиваю я, узнавая про ее очередные коммерческие козни.

-Делиться надо! –смеется Зиночка, - Во все времена, Вова, и на всех уровнях надо де-лить-ся… Скажи, а где ты надыбал такую рубашонку по сто баксов? Хочу подарить мужу.

Зиночкин муж нынче - капитан торгового судна, у них две квартиры и загородный дом на Фиоленте…

                                            *

 А у нас теперь своё офицерское соломенно-холостяцкое братство: когда уезжают жены, мы устраиваем вечеринки в квартире военного журналиста Димона. У нас есть девушки для гусарских попоек, девушки для нудизма, для сауны, девушки для походов в горы, девушки для рыбалки, яхтинга, дайвинга. При этом мы обожаем мальчишники с морем вина и житейско-фантастическими историями. Подводник Паша, служивший прежде на севере, рассказывает, что лето у них в гарнизоне называлось «кобелиным сезоном» и жены, разъезжающиеся до осени по стране об этом знали. Порой, изрядно перебрав, мы говорили о том, как плохо живется без женщин, и я зачитывал товарищам письмо однокашника-холостяка, попавшего служить на удаленный остров Курильской гряды.

«Здесь все не так, Вовчик, -писал однокашник Валера, -Не так, как в Ленинграде, не так, как в Крыму, не так как в моем родном Омске… Представь себе, кусочек скалы, а кругом океан, безбрежный, порой ласковый, но чаще туманный или бурный… У нас маленькая в/ч… Семь офицеров, десять мичманов и полсотни матросов. Командиру едва за тридцать, офицеры и вовсе пацаны. Получаю семьсот рублей с хвостиком, деньги тратить некуда, поскольку есть паек, бесплатный спирт, и браконьерская икра, а еще кета, кижуч, нерка… Кроме меня все офицеры части женаты, в основном на москвичках и ленинградках…

По субботам, кроме лета, мы традиционно собираемся в моей холостяцкой квартире –здесь просторно и легче восстановить статус кво, если нажремся и чего-нибудь поломаем, испачкаем… Чем занимаемся? Пьем шило и танцуем… Почти не едим –даже икра обрыдла. Танцуем всегда в темноте и мне дозволяется по негласному правилу танцевать медленные танцы со всеми женами подряд, тискать и лапать их за что угодно. Девки так и говорят: «Валерочка бедненький!.. Пускай подержится…» Мужья не возражают.

После полуночи мужики разбирают своих жен и уводят по домам, а я остаюсь один с опухшими яичками. Я придвигаю стол к окну, гашу свет, ложусь на стол и, глядя на океан, мастурбирую. Фантастический вид, дружище! Дом стоит на стометровом обрыве и за окнами простирается Солярис!

Ну а летом? Летом жены уезжают… И мы остаемся одни. Ни одной бабы на острове, даже больной и старой… Что делаем? Собираемся у меня дома –пьем и блюем, пьем и блюем…»

  В ответ я посоветовал Валере заняться творчеством, писать картины, например, раз за окном такой вид. Однокашник отшутился: «Какие могут быть картины, дружище, если вижу я перед собой только п..ду. Открываю глаза, закрываю глаза, сплю или кушаю, работаю или бездельничаю – во весь мозговой объем только одна ОНА!...»

Еще Валера писал, как поехал в отпуск с десятью тысячами на депозите и в Питере добрые однокашники вручили ему список элитных проституток, не каких-нибудь прокуренных шмар, а шикарных ухоженных девчонок, в основном студенток… Когда Валера вернулся на остров, одна из продвинутых офицерских жен поинтересовалась, в каких театрах и музеях он побывал, на каких концертах и выставках отметился… Ах, ни разу! Что же делал? Может быть вкалывал сутками на академической кафедре, зарабатывая авторитет для ординатуры? Ах, не вкалывал? Так что же?! Как! Неужели только ЭТО? Трахался сутками напролет! И не объелся при этом, и тебя не вырвало?

 Валера ответил продвинутой офицерской жене, что даже обратно, он возвращался в авиалайнере, а с неутоленной эрекцией…

Спрашиваю Валеру: «Какой же это кобелиный сезон, если такие проблемы у вас на острове?» Отвечает: «Спустя некоторое время я узнал, что все мои сослуживцы втихаря, для освежения чувств, менялись женами, а меня никто не звал, поскольку некого было предложить им взамен. Более того, они (сослуживцы) разъехавшись по стране, до сих пор дружат и переписываются… Когда собираются в Питере, звонят мне: «Приезжай, Валера! Ведь мы –семья!.. Нам есть что вспомнить!.. Вот падлы, а?..»

 Циничный доктор-проктолог Валера теперь живет в Омске, лечится у друга-уролога от опухоли простаты, а сам лечит уролога от опухоли прямой кишки… Оба они, в юности и зрелости, страдали от воздержания.

Затянувшаяся на двое суток пьянка без женщин, даже в нашей южной среде завершается идиотизмами. У журналиста Димона день рождения, празднуем с пятницы. К воскресному вечеру в квартире остаются именинник, известный фоторепортер Серега с черной трехдневной щетиной, поэт Андрюха и я. Да! Была все же среди нас и девушка –студентка мединститута не помню откуда… Ее кто-то привел с собой, но по пьяни забыл.

На тридцатом литре вина стали выяснять, кто из нас какие взгляды исповедует…

- Я, братцы, коммунист и горжусь этим! –говорит один, -Страна распалась, а мне стыдиться нечего!

-А я фашист по натуре, - говорит другой, - Точнее – русский националист! Я долго скрывал, но теперь и мне не стыдно!

- А я либеральный демократ! – признается третий, - Приоритеты свободной личности для меня –всё!

Девушка-медичка уютно спала на диване, и потому все воззрились на хозяина квартиры:

- Говори! –потребовала поддатая общественность.

- Чего? – не допонимал хозяин.

-Говори, кто ты есть по натуре своей? Мы признались! Теперь ты говори!

-Ну…-смущенно промямлил Димон, -Ну, ребята, мне вообще-то Ганди нравится.

-Ясно! - подытожил Поэт, -отныне ты будешь Гандист!

В это время очнулась студентка и ей налили вина.

-Димо-он! – простонала девушка, ополовинив стакан, Димо-он! У тебя ужасный цвет лица! Тебе надо срочно поставить клизму! Соглашайся! Я умею. Я знаю, как!

Поэт тут же разродился экспромтом:

Юбиляр говорил о гандизме

И потягивал ржавый коньяк,

А мадам намекала о клизме

И фотограф был светл, как маяк!..

С Поэтом мы зависали на ночной Любимовке, купались в ночном флюоресцирующем августовском море с девчонками, поезд которых уходил из Севастополя в девять часов утра.

-Господа офицеры! Напишите хоть что-то девушкам на прощание в альбом! – просили на рассвете наши внезапные подружки.

Поэт тут же разродился экспромтом:

Какая нежная прогулка! Какая ни о чем болтливость!

И сердце, бьющееся гулко, и рук смешная торопливость!

А виноват бродяга-август! Планктона тусклое свеченье,

Купанье ночью… -Я вам нравлюсь?

-Да, да, я чувствую…влеченье…

- Своло-очь! – хохотнула студентка, - Сволочь, но так приятно!

А накануне мы бухали с пляжным спасателем, мужичок оказался хлипким, вырубился с третьего стакана. Поэт взял из его будки хрипящий динамик, взошел на вышку, прокашлялся и заблистал:

И мы бродили бесшабашно

С бокалом красного вина

Читали яркие стихи,

 В волну кудлатую ныряли,

В переплетения стихий

Страны, что вскоре потеряли…

…Какие были времена…

Немного сыра и вина,

Немного ветра и дождя

От Питера для крымских сосен…

И некто, с лысиной Вождя,

Меня с лукавинкою спросит:

– Кто гиппократей всех врачей?

– Бродитель по откосам рыжим,

Ловитель солнечных лучей

Владимир ГУД

 

 

ПРОЩАНИЕ СЛАВЯНКИ

ЧАСТЬ I ТЕЛЯТИНКА

 

-Белый город! –язвительно восклицала жена, уезжая на лето в свой любимый Ленинград - Выдержал две обороны! Поэтому здесь горячей воды нет, и холоднуюдают по графику… Осталось Севастополь дустом посыпать и будет рекордсменом по выживанию!.. Тебе я вижу здесь нравится? Ну и сиди в своем белокаменном гарнизоне!..

 А мне здесь нравилось. Настолько нравилось, что самые белые в мире дома и самое синее  море заслонили собой мечты об адьюнктуре, диссертации, академической кафедре, Неве, Фонтанке, Медном Всаднике… И девушки! Одни  толькодевушки чего стоили – загорелые, озорные, полуголые...

Такая уж традиция повелась в молодой офицерской компании: каждый год 30 мая наши жены – урожденные москвички и ленинградки, уезжалис детьми до осени в свои любимые столицы. Казалось бы, абсурд – везти сына из Крыма оздоравливаться на Карельский перешеек…

-Это не абсурд, Вова, это предлог, - ответил мне старший товарищ, полковник медицинской службы, -Тебе что делать? Жить. Чернышевского только читать не надо и чувством вины не надо маяться. Поздно. Читал «Разгром» Фадеева? Последнюю строчку романа помнишь? Там написано – «Надо было жить и исполнять свои обязанности!..»Исполняй! А впрочем, можно и развестись… Пока не поздно.

Десять лет назад полковник развелся с коренной «ленинградкой» и пребывал в счастливом союзе с молодой жизнерадостной смуглой  южанкой.

В гарнизонах Северного флота существовала традиция – ежегодно летом, офицеры сажали своих жен и детей на теплоход до Мурманска, а оттуда семьи моряков разъезжались поездами и разлетались самолетами по всей стране – купаться, загорать на солнышке, кушать витамины…

Мой однокашник –врач атомной подводной лодки отпраздновал отъезд семьи с коллегой по экипажу таким образом: взяли бутылку спирта и банку болгарских консервированных голубцов, забрались на вершину сопки. Белая ночь! Комаров больше чем воздуха! Красотища! Одинокие лейтенанты развели костерок, положили туда банку консервов, а пока она грелась –успели провозгласить три тоста – за холостяцкое житие, за полярное лето и за тех, кто в море. После этого решили закусить. Лейтенант-штурманенок нагнулся к костру, в тот же миг банка голубцов по закону жанра взорвалась, раскаленный фарш с капустой залепил несчастному все лицо и мой однокашник тащил на себе подвывающего кореша в гарнизонный госпиталь, который, слава создателю, находился у подножия той же сопки…

- А дальше, до осени, как жили? – спросил я.

- Пили шило… -вздохнул однокашник, -Закусывали консервами… Ну, еще грибы собирали в августе… Жарили их на закуску и снова пили…Спирт под грибочки хорошо идет… Треску удили с плавказармы. Жарить было чего… Авот отжарить некого… Мне еще повезло – сдружился с разведенной медсестрой, набрали мы совместных ночных дежурств к радости коллег, двадцать штук в месяц… Все равно наш  госпиталь летом пустовал. Вообще-то он и не госпиталем назывался – базовым лазаретом… Я«дежурил и отжаривал», а строевым парням было плохо – любой женский орган летом был нарасхват, даже не первой свежести…

                                        *

Утренний поезд номер семь, «Севастополь – Ленинград» отправлялся с южного перрона неизменно под марш «Прощание славянки»…

- Ну, бывай, папочка! – иезуитски улыбнулась жена, подставляя щеку для поцелуя, - И подумай хорошенько… Стремиться надо в цивилизацию… Кстати, вас летом в море не посылают? Или еще куда? Хорошо бы валюты подзаработать дополнительно?

В этот миг из вокзального репродуктора грянул марш «Прощание славянки»:

…И если в поход

Страна позовёт,

За край наш родной

Мы все пойдем в священный бой!...

-Если страна позовёт, - отшутился я.

Жена скривила обиженную гримасу и демонстративно промолчала.

С вокзала я приехал на службу, сразу зашел к шефу, доложился: так мол и так, семью отправил… Суровый полковник неожиданно предложил рюмку коньяка. Опрокинув «дозу», я не выдержал, рассказал про море, про «или еще куда»…

-Успеешь, -махнул рукой шеф, -Кстати, пришла директива –в Афган теперь будем ездить вахтовым методом… Когда? Не знаю, написано «до особых указаний», но сам знаешь, как это бывает… Так что работай, наслаждайся летом и белым городом… И…. - шеф налил еще по рюмке, - Как офицер офицеру скажу: парочка курортных романов в твоем случае не повредит…

 По пути со службы заглянул на «стометровку»: так называлась сплошная полоса ресторанчиков и кафе в Артиллерийской бухте. А еще «стометровку» называли «выставкой тщеславия», а еще «мясным рядом». За столиками сплошь сидели отдыхающие, в основном полуголые загорелые девицы, оценивающе сканировали мужских особей… Затрудняюсь понять, чего я в тот раз не выдержал: притворно-безразличных взглядов, бесстыжего сияния загорелых ног из мини-юбочек и задранных сарафанов, или налитых юной зрелостью грудок, агрессивно торчащих из разрезов блузок, проступающих, как кровь сквозь бинты, полупрозрачных маечек…

Допивая пиво, подумал: «Не мой день…». Втиснулся в переполненный троллейбус, оказавшись на задней площадке между двумя прелестницами. Одна из них –маленькая, точеная, всю дорогу тараторила о том, как она счастлива приехать домой из промозглого северного гарнизона, в котором остался служить муж-лейтенант…Вторая –высокая, смуглая, статная, говорила, что это не очень здорово жить врозь, что надо бы ему (мужу) думать о том, как перевестись в солнечный Севастополь. Маленькая отвечала, что в прошлый сезон она и сама так думала, но кто этого полудурка на юг переведет, да и вообще, кому он нужен, а жизнь у нее одна и молодость одна, другой не будет: она «еще в тот сезон ВСЁ поняла». Высокая понимающе хохотала, держась за верхний поручень, демонстрируямне в упор идеально выбритую подмышку. Троллейбус дернулся, ныряя в глубокую «балку», не удержавшись на ногах, «стоячие» пассажиры повалились кто куда, лично я улетел лицом в открывшуюся взору идеальную загорелую «троечку»,вырвавшуюся на волю из условной майки, виновато пробормотал:

- Простите!..

По причине центробежно-стремительных сил контакт получился довольно длительным.

- Наслаждайтесь! – покровительственным тоном шепнула высокая и обращаясь к маленькой подружке, продолжила:

- Мне нравятся мужчины, которые пониже… С ними легче реализовывать любые фантазии, а еще они амбициозны в карьере – Денис Давыдов, Бонапарт!...

«Троечка» при этом продолжала ликующе демонстрировать себя, а маленькая подружка хохотала.

Выпав из троллейбуса, я брел дворами многоэтажек с единственной мечтой, скорее попасть в квартиру, освободиться от мокрой формы, облиться холодной водой из тазика, потому что в кране «вечерняя» вода уже закончилась.

 В кипарисовом островке между домами увидал знакомую молочную палатку с прилавком-холодильником –здесь я обычно покупал для маленького сынишки пятипроцентную манную кашку и разные смеси…

- Бутылку кефира, пожалуйста!

- А кашку?! –иронически спросила девушка-молочница, каштановолосая, синеглазая, в накрахмаленном халатике, застегнутом на одну пуговицу чуть пониже груди, - Вы забыли свою традиционную кашку, товарищ старший лейтенант!

- Это не моя кашка… Сегодня утром я отправил семью в Ленинград…

-Так на фига кефир просите?! Тут впору ледяного шампанского!..

- Грущу… -ответил я.

-Бывает! –расхохоталась молочница, передавая кефир, - Скажу только вам: счастье - самый плохой наблюдательный пункт! А мужская грусть убивает во всех смыслах. Грусть –субстанция стоячая, болотная, а мужчина должен быть вектором, направленным только вперед!..

-Откуда такие познания?!

-Учусь на философском… В каникулыи сессии приторговываю кашкой!..

Чтобы хоть чем-то занять себя, я стал прибирать дома разбросанные в спешке отъезда вещи. Вода в кране и вправду закончилась… Сделав глоток кефира, понял,продавщица права –не тот напиток… После «стометровки», троллейбуса и молочницы хотелось выпить чего-то очень грешного…

 Звонок в дверь! Никогда не забуду дверные звонки советской эпохи, такими впору объявлять ядерную войну или устраивать побудку в чистилище.

- Вовк, шельмец! Ну, наконец-то ты дома? Проводил? А где так поздно шлялся?Десятый час вечера, а мне и выпить не с кем!

На пороге соседка Зиночка – дама лет тридцатипяти, товаровед и заведующая известным в городе  гастрономом на проспекте Нахимова. В руках у Зиночки огромн