Глава тринадцатая. Брошенная в бездну

Аслан учится в институте. Прошлым летом он работал на стройке, купил себе одежду. А в этом году поехал в Казахстан. Надя закончила школу и уехала к тете в город Буйнакск. Она обещает устроить ее в медучилище. Роза пошла в десятый класс.

Ивета знала, что Алан скоро вернется из Армии.

... Феня старалась заиметь Алана в зятья.

В то утро, когда Ивета первый раз вернулась с разгрузки вагонов с Сергеем, Зита сфотографировала их. Она в тот же день уехала в село проявлять пленки.

— Получилось! — радости матери и дочери не было конца. И не напрасна была радость. Эта фотография отправилась к Алану.

До этого он тоже получал клеветнические письма, — не придавал им значения. Но эта фотография сделала свое черное дело. Зита так держала себя с Иветой, что все завидовали их «дружбе».

Алан вернулся в один из летних дней. Отец Афако и тетя Ханиффа подготовили его документы для поступления в Ташкентский строительный институт. После службы «сразу поедешь в Ташкент» — писала ему тетя на службу. «Я не поеду, не увидев мать», — ответил он. Вернувшись домой, он не решался даже увидеть друзей, боясь, что ему расскажут плохое про Ивету. Хотя в селе их осталось мало. Кто учился в городе, кто уехал работать, кто переехал жить в город, кто убирает пшеницу на Султанике, кто на целинных землях. Всю ночь не спал Алан. Утром он вскочил, оделся. «Пойду к Ивете на ферму»... Умылся, вышел на кухню. «Хотя, как я ей еще покажусь, с какой совестью? Я ведь давно не писал ей. Нет, нет, она мне не простит, и я только опозорюсь». Афако сидел на диване, Ханиффа собирала в чемодан вещи Алана и свои.

В кровати лежала больная мать.

— Господи! — встревожилась Ханиффа. — Алашка, солнце мое, почему ты так печален? Не заболел, ли?..

— Нет, ничего! — он сел у ног матери.

— Алашка, телеграмма от тети, — пусть, говорит, Алан немедленно едет.

— Куда? — грустно спросил Алан.

— В Среднюю Азию! — гордо сказал отец.

— Учиться, — добавила Ханиффа, — ты у меня будешь учиться в университете, бегать по его лестницам.

— Я никуда не поеду, — сказал Алан. — Буду работать здесь, а учиться заочно. Брат и сестра переглянулись. Мать испугалась за сына, зашевелилась в кровати. Отец сказал тоном, не терпящим возражения:

— Сынок, без лишних слов!..

— Я от мамы никуда не поеду...

— Что? Что ты сказал? — набросился отец. — Чтобы мой единственный сын остался неучем!

— Неужели в Осетии нет достойного меня вуза?

— Завтра же едешь, — встал отец. — Разговор окончен!

— Неплохая она девушка, — говорит сестра брату до того, как приехал Алан.

— Знаю! — ответил Афако. — Но в моем доме ей места нет. Мне нужна девушка из богатой семьи, с хорошей родней!

— Ты прав, — сказала сестра, — хвост ее будет тянуться за ней.

— Нет, нет! — покачал головой Афако. — Не один и не два расходятся потому, что им надоедает семья жены? А эти беспризорные, без дома! Я не хочу, чтобы дом мой был приютом для сирот! Конец света, что ли? Другой девушки нет?

— Есть... — мягко говорит сестра. — Что скажешь насчет нашей соседки? — показала на дом Фени...

— М-м... — морщины на лице Афако разгладились. — Если бы! Ангел бы ступил в дом ко мне, ангел! — и потер ладони.

Ханиффа, узнав мнение брата, рассказала все Фене, и они решили — когда Алан поступит, Зита тоже поедет в Ташкент. Будут там жить в дружбе, как соседи, односельчане. А потом... будем надеяться на Бога.

Алан все еще пытался воспротивиться решению отца и тети.

— Сынок, — говорит Асиат, — как я погляжу, ты не хочешь учиться?

— Как я тебя оставляю?

— Из-за меня не оставайся. Правильно тебе советуют: если сейчас не пойдешь учиться, потом будет поздно. Время идет.

— Если хочешь, я поеду. Но переведусь сюда.

— Послушай меня, сынок. Я не настраиваю тебя против твоих теток — она оглянулась на дверь, — они будут беречь тебя, как зеницу ока. Но знай, слушаться их надобно не во всем...

Он хотел спросить и про Ивету. Очень ему хотелось, чтобы анонимные письма оказались ложными.

Тут открылась дверь. Вошла Зита. Красива, как лебедь. Волосы, как горный водопад при лучах утреннего солнца, волнами спускаются на спине. Платье подчеркивало стройный стан, на ногах — белые туфли.

Увидев Алана, сердце Зиты застучало чаще.

— Зита! — улыбаясь выскочил к ней Алан. — Я не узнал тебя...

— Здравствуй! — протянула свою красивую руку Зита. Потом подошла к Асиат, обняла ее сказав:

— Поздравляю с возвращением сына!

Зита принесла с собой какой — то свет, радость. Эта радость с запахом нежных духов наполнила комнату. Она в этот дом заходила очень редко. Рады были Афако и Ханиффа. Асиат тоже нравится красивая соседка. Но в невесты ее не хотела бы. Ей мила только Ивета. Но почему-то о ней и не спросил. Мать хотела ему сказать, проведай, мол Ивету, но не решилась. К тому же, она знала мнение сурового мужа и золовки.

— Алан! — позвала Ханиффа. — Пойдем, позавтракаем вместе, — пригласил он Зиту улыбаясь.

— Спасибо, я не...

— Иди, — говорит и Асиат.

Алан открыл ей дверь, пропустив её вперед. Асиат смотрит им вслед. Хороши они вместе, но... — лицо матери опечалилось, — но... Ивета... Я не буду вмешиваться. Пусть выбирает сам. — У Иветы тоже свое счастье.

В этот же день после обеда Ханиффа наняла такси. Собралась ехать с Аланом в город. Будто невзначай стала уговаривать и Зиту. Она не соглашалась, но когда попросил Алан, сердце у нее затрепетало от радости...

— Я ее только ради тебя отпускаю, Ханиффа, — сказала Феня — хотя знала о замыслах Ханиффы.

— Не беспокойся, — ответила она.

Рядом с шофером села Ханиффа. Алан и Зита сели сзади. Он ощущал теплый бок девушки, и невидимые иголочки приятно щекотали его. «Как она красива, — думал он, — как я ее раньше не замечал».

Когда они проезжали мимо правления колхоза,по иронии судьбы и Ивета шла на вечернюю дойку. Она уступила дорогу легковушке. Слава Богу, у нее не было дурной привычки смотреть вслед машине или прохожему. Стоит спокойно, и казалось, что стоит просто так, а не уступает дорогу автомобилю.

Ивету увидели Зита и Ханиффа. А Алан не заметил.

Ханиффа оглянулась и говорит ему:

— Ничего не видел?

— Нет, а что?..

— Не видишь, вон, свою «голубку»? — брезгливо сказала тетя.

Алан оглянулся. У дороги увидел девушку с поникшей головой. По спине пробежали мурашки. Он узнал в ней Ивету.

— Кто это? — спросил нарочно.

— Та, от которой пахнет силосом и навозом, — поджала губы Ханиффа.

Зита покраснела. Ей показалось, что украла у Иветы дорогую вещь.

Как непредсказуемо сердце молодого! Словно он никогда ее и не знал. Про себя еще и посмел подумать: «Если она хорошая, то почему три года к ней никто не сватается? — Она стала, как старушка. Наверное, правду писали в этих письмах...».

Но... Человеческое сердце наделено удивительным свойством, поэтому Ивете что-то подсказало, что тот, кто сидит в автомобиле — не чужой ей человек. И чем дальше уезжало такси, тем больше сжималось ее сердце.

Ивета и Роза, за селом в большой яме, замешивают глину для самана. С одной стороны к яме идет канавка, с другой стороны лежит форма для саманного кирпича. Форма наполняется глиняной массой... Подвозит ее к другим, уже высыхающим, переворачивает её и выскакивает кирпич — точное подобие формы. Потом Роза окатывает форму водой, чтобы легче скользила.

Первые дни Роза спрашивала: «Иве, раствор еще не готов?» — Теперь она знает, когда раствор хорош. Вытащив ногу из глиняной массы, она весело говорит:

— Смотри, Иве, уже готов! к ногам больше не прилипает глиняный замес. Ноги чистые.

— Немного еще помнем его с соломой, — сказала Ивета, — чем дольше ходить по нему, тем качественнее саман. Помой форму и воды немного плесни в канавку. С радостными мыслями ходила Ивета по глиняной массе.

Как раз в это время со стороны Салугардана возвращались домой Ханиффа и Алан. Ханиффа в новом зеленом платье, которое пестрело желтыми подсолнухами. На ногах Алана — черные лаковые туфли, в руке — маленький чемоданчик.

Ивета увидела их. В сердце вспыхнул лучик света. Как в темный погреб проникает солнечный луч. Как будто она не глиняный раствор замешивала, а танцевала в мраморном зале Ленинграда, не в старом грязном платье, а в красивом наряде. Она опустила подол заляпанного глиной платья и, шагнула к нему навстречу...

Но!.. Остановилась, как вкопанная. Холодно смотрели на нее красивые глаза дорогого ей человека. Сначала ей показалось, что она во сне. Но, нет! Вон, смотрит на нее и Ханиффа, словно проглотила зеленую алычу... Высокомерно посмотрела на неё Ханиффа и пошла дальше.

Одно мгновение безмолвно смотрели друг на друга две пары глаз. Чистые, но усталые глаза девушки и гордые, сомневающиеся глаза парня. «Наверное, история с фотографией не выдумка», — подумал Алан, повернулся и пошел за тетей.

У Иветы подкосились ноги. Роза подбежала к ней:

— Иве, теперь выйдешь за Сергея?

Ивета покачала головой, нет, мол.

— Почему? Вы же теперь в ссоре с Аланом.

— Нет, Роза, — молча постояла она. — Я подожду моего Алана! — и, закрыла лицо ладонями. — Моего Алана!..

Наверное, какая-то сила, или ветер донес до Алана слова Иветы. Он услышал: «Я подожду моего Алана...» и оглянулся...

Поразительно! Куда делись силы, которые были у Иветы? Пошатываясь подошла к стенке ямы, опустила голову на руки. Тело почувствовало прохладу сырой стены... Прикусила губу, чтобы не вырвался плач...

В её сознании прозвучали слова, которые не решился сказать ей Алан: «Посмотри на себя, на кого ты похожа?»...

«Он затоптал грязными ногами мои светлые мысли...» — Ивета упала ничком на глину. «Нет, это был не он. Я буду ждать моего Алана. Буду ждать...».

Аслан подружился с однокурсницей Ниффой. Ниффа — черноволосая полноватая девушка. Отец у нее — заведующий торговой базой. В городе у них собственный дом. Аслан не стал ждать, пока достроят свой саманный домик. Ивета думала, что после свадьбы сноха побудет с ней хотя бы неделю, но уехала на третий день. Утром, выйдя во двор в туфлях на каблуках, поцарапала о камушек каблук.

— Аслан! — крикнула она сердито. — Посмотри, я поцарапала!

— Ничего, — мягко сказал Аслан.

— Если бы были куплены на твои деньги, ты бы так не сказал! — рассердилась молодая жена.

— Ну, надень другие туфли... Те белые, лаковые, что купила тебе Ивета.

— Ивета, Ивета! — возмущенно говорит Ниффа. — Все о ней только и говорят. Ты, вообще ничего не значишь? Или вырос, собирая только камушки на берегу реки? Ни дня, ни минуты больше не останусь здесь! Ваша соседка, Маша, что-ли, зовут ее, говорит мне: «Ивета с малых лет, с больной матерью вырастила их, никто из них не утонул, не обжегся, все время чистые, ухоженные...».

Чтобы сгладить конфликт, Ивета сказала:

— Аслан, конец делу — венец, — самое тяжелое ты уже прошел. Теперь покажи, как ты можешь мазать стены и штукатурить, закатай рукава и... Пока ласточки не улетели.

— У нас у самих работы невпроворот... — перехватила инициативу Ниффа. — Надо отремонтировать новую квартиру.

— Там не так много работы, — нерешительно сказала Ивета.

— А что понимаете в том, какие работы в новой квартире? Надо красивую побелку и... — махнула рукой молодая невеста. — Ну что мне с вами рассуждать? Одним словом, нам некогда. И еще, до каких пор наша мебель будет стоять упакованная в чужом сарае?

Аслану надо было уже в институт. Ивета сама помазала одну комнату. Работала, не уставая, но по вечерам грудь сдавливает боль.

— Это сердце, — встревожено сказала Маша. — Побереги себя, поезжай куда-нибудь отдохнуть.

— Куда? А дом на кого оставить?

... Роза укатила на север. Вышла замуж за офицера. И Надя нашла свое счастье. Они не соглашались, но Ивета им сказала, что ей тоже не век сидеть в девках. У Аслана родился сын Олег. Ивете опротивели мужчины с тех пор, как она увидела недовольное лицо Алана. Все ей казались такими же жестокими. Она закончила институт. Работает в школе. Скоро начнутся экзамены. В районо ей дают путевку, но на кого оставить дом? Брат занят дипломной работой. Она надеялась на сноху...

В одно воскресенье Аслан и Ниффа появились на черной сверкающей «Волге». Она обрадовалась им.

— Почему Олега не привезли? — спросила она.

— Еще с ним возиться, — недовольно ответила сноха. Зашла в комнату, развалилась на кровати, — Фу, как душно! Как я устала...

Ивета умылась, переоделась в чистый халат. Стала готовить.

— Аслан, зарежь-ка курицу.

— Не надо...

— Мы не будем долго задерживаться, — сказала сноха. — Лучше... мы ее заберем с собой. Олежка любит свежую курятину.

Ивета стояла расстроенная. Как ей хотелось пообедать с ними. «Некогда!», «Нет времени» — каждый раз одно и то же. Она поймала двух курочек, одну дала брату, другой завязала ноги и бросила в багажник «Волги».

— А это моему маленькому братишке.

На кухне с курицей возилась сноха, а Ивета месила тесто. Аслан вышел на улицу.

— Ниффа, солнышко, меня посылают в санаторий, — присмотрела бы ты за домом...

— А деньги у тебя откуда? — спросила Ниффа.

— Профсоюзная путевка, к тому же — неужели на путевку не наберу 36 рублей?

— У меня нет денег вот на зубы. Даже конфету не могу съесть без боли.

— Почему ты так говоришь, — мягко сказала Ивета. — Наш дом — в твоем распоряжении. Я его с собой не заберу.

— А куда ты собираешься?

— Сердце, говорят, больное, — не хотела этого говорить, но вырвалось.

— А-а-а! — растянула Ниффа. — Так мама всю жизнь прожила с больным сердцем и жива еще. Ни в каком санатории она не была никогда.

Ей не хотелось портить отношения со снохой. Как всегда, так и сейчас она старалась говорить мягко.

— Про зубы... Впереди поставь золотые, остальные — простые...

— Без денег? — вскрикнула Ниффа.

— А куда делись две тысячи которые я дала тебе недавно?

— Вот, не видишь? — сноха выставила левую руку, а правой потрогала свисающие сережки. — Видишь, я купила кольцо и сережки на них! — чуть не плача, сказала она. — Ты даже не поздравила меня с обновкой!

— Ниффа, — ласково сказала Ивета. — На все эти деньги ты только их и купила? Что же это за драгоценности? Вон, в нашем магазине Маша купила кольцо за десять рублей, и оно сверкает ярче, чем твое.

Ниффе только услышать это!.. Она покатывалась со смеху.

Ивете было так стыдно, что готова была провалиться сквозь землю: она никогда не обращала внимания на кольца, браслеты, сережки и не знала, сколько они стоят.

— Я тоже думаю о вас, а не о себе. И дом — ваш... — вымолвила Ивета.

— Что я с него имею? — вспыхнула сноха. — Он был бы мой, если бы был оформлен на меня. И деньги, что на почте, были бы на мое имя!

Клянусь отцом, ни ломанного гроша нет у меня на почте, — вымолвила Ивета.

— А на что я сделаю зубы?

— Через месяц я получу каникулярные деньги.

— Это не скоро. Займи мне у кого-нибудь.

— К чему такая спешка?

— Мы поедем на море. Без золотых зубов я и шагу не ступлю.

— Хорошо, я займу тебе, только приедешь побыть, иначе путевку придется кому-нибудь...

— Почему кому-нибудь? Моей маме отдай!

— Твоей маме нельзя. Путевка из Районо.

— Ах! — рассердилась сноха не на шутку. — Если маме, то нельзя! Ты всегда так! Ты бы хотела, чтобы я здесь пахала все лето! Работала бы в огороде, смотрела за скотиной. — Вскочила. — Я пришла не умирать, а жить!

Ивета смотрела на нее с удивлением, такие скандалы помнит она от Фаризат.

— Так обидно бывает, у других дети дышат свежим воздухом у свекрух, а ты даже неделю не посмотрела за моим сыном!

«Когда мне за ним смотреть? Разве есть у меня время?» — хотела сказать, но промолчала. Она всегда раскаивается даже в том малом, что у нее вырывается. Вспомнила слова Сергея: «Мне нужна такая, которая поймет боль и радость мамы». Села ощипывать курицу, — сноха бросила её. Она говорила и говорила. Где она только находит столько слов?

— А от людей совсем я устала: «Никогда не забывай Ивету, она много страдала». Как будто Аслан страдал меньше? — Ниффа раскинула руки. — Этот дом тоже построил Аслан. А живешь в нем ты, как старая медведица!

— Тише. Услышат нас, — курица была уже ощипана, но руки ее двигались по инерции по жирной, желтой её тушке...

— Пусть слышат! Ты мне жить не даешь!..

У Иветы закружилась голова, а с ней и посуда: тарелки, ведра, кастрюли, чугунок и все они в один голос шипели «так тебе и... надо»... Все глубже погружается в болото, как тяжелое полено.

— Три года ты мучаешь меня! — молчание Иветы сноха расценила, как свою правоту, она говорила все, что приходило на ум, стараясь побольнее ущипнуть. — Не зря говорят — старая дева!.. Уловила Ивета эти страшные слова и все же: — Какая старая? — оскорблено спросила Ниффа, скандалить нехорошо. Жизнь — два дня, когда человек умирает, он не разбирает много он жил или мало. Главное, как он жил.

— Если бы ты что-нибудь понимала в жизни, то вышла бы замуж, хотя бы за плохого! И не мешала бы нам жить. Если бы не ты или, если бы ты переехала к нам в город, то продали бы этот домик. Подходит очередь на автомобиль, а денег нет!

— Что нам, променять дом на колеса? — Ивета не решалась встать, боясь упасть. К тому же, она не завтракала, — завозилась в огороде. А теперь ей не до еды. — Аслан берет машину?

— Не я же? Я откровенна, это он ищет парламентеров к тебе.

— Нет! — покачала головой Ивета. — Нет, дорогие мои. Вы совсем на голову забрались?!

— Это еще разобраться надо, кто на чьей голове сидит? — говорит сноха. — Села посередине дома, как сторожевая собака! Хотя, что тебе?! — загибает пальцы. — Благодаря моему отцу твой брат живет в городской квартире, ездит в отцовской «Волге», еще и по дороге в Карман — Синдзикау набирает всяких бродяг. Когда-нибудь он берет у них хотя бы копейку?!. — кричит она на весь дом. — Работящая, говорят, Ивета! Где заработанное? Ни одного плешивого ковра на стене!

Вошел Аслан. Ивета встала, чтобы брат ничего не заподозрил. Как всегда, отправила сноху и брата с полными сумками. Когда машина скрылась, Ивете вспомнились слова Ладо: «Не будешь иметь права в своем доме даже «аминь» сказать!»...

Глава четырнадцатая. Да, я думаю, на кого ты похож...

...Как-то осенью, когда Ивета начала работать в школе, она с классом пошла собирать металлолом. Гремя железками, возвращались они по улице, на которой жил Алан. Она любила эту улицу, здесь все ей было дорого, даже камни под забором. И сейчас не забывает его улыбающегося взгляда, его письма, первую фотографию, приписку в конце письма: «Твой Алан».

У дома Аркадия к ней вышла Лиза. Они обрадовались друг другу.

— Заходи, — от души пригласила Лиза.

— Некогда, — сказала Ивета, показав на детей. Аркадий на поле?

— Опять уехали на целину. Этот год еще так, потом я его не отпущу больше.

Ее удивили эти слова: «Я его не отпущу», — ей не известно было, что муж и жена бывают единомышленниками.

— Как не отпустишь? А кто уберет урожай Казахстана? Если всех не отпустят?

Лиза улыбнулась.

— Знаешь, как трудно одной с малыми детьми?

— Дай бог им здоровья!

— Зита здесь, — вырвалось у Лизы. И, прикусила губу, но было поздно.

— Правда?! — обрадовалась Ивета. — Ну, пока! — быстрым шагом направилась в дом Зиты. Детям сказала: — Вы пока идите потихоньку.

Ивета остановилась у низкой калитки Зиты. «В сторону дома Алана даже не посмотрела», — подумала Лиза.

Небо потемнело. С запада пробрались черные тучи: они спустились низко к земле и казалось, что задержались отдохнуть на высоком тутовнике. Дерево с трудом шевелилось под их тяжестью. Ветер запутался в густых мягких волосах Иветы. Она увидела через калитку во дворе развешаны детские штанишки. «И ребенок у нее есть!» — удивилась она.

— Зита! — позвала Ивета. Зашла во двор по-свойски.

Вышла Зита. Ее разнесло, как бочку. Халат поблескивал на ней. На руках ребенок.

— Зита! — обняла ее Ивета. — Как давно я тебя не видела!

— Ивета, я не узнала тебя, — с улыбкой, но сконфуженно проговорила она. — Откуда ты?

— Ты здесь и не зашла ко мне? — упрекнула ее Ивета, взяла на руки ребенка, прижала его головку к своей щеке.

Зита стоит встревоженная.

— Как живешь? Муж хороший человек? — Ивета рукой ласково дотронулась до руки Зиты.

— От неожиданности и слова куда-то исчезли, — перебирая пальцы, сказала Зита:

— Не думала, что увижу тебя.

— Как ты хорошо выглядишь? — глядя на стройную фигуру Иветы, сказала Зита. — Ты совсем не меняешься. Как пошла работать в школу, стала еще стройней...

— Да уж, гордиться нечем.

— Как нет? В прошлом году тебя наградили почетной грамотой.

— Зита, как сказал Мартин Иден, до награды, и после нее — я тот же человек, — улыбнулась она.

— Как ты можешь возиться с этими железками?

— А вы не собираете?

— Я не работаю. Сижу вот с ребенком.

— Из металлолома, собранного нами, будет сделан новый трактор, — с радостью сказала Ивета.

Блеснула молния, грянул гром.

— Господи! — испугалась Зита. — Я очень боюсь грозы.

— Знаю. Помнишь, однажды в школе ты залезла под парту! — Ивета стала ласкать ребенка.

— На кого же он похож? Определенно кого-то он мне напоминает? Как его зовут?

По телу Зиты пробежали мурашки.

— Сармат... — ответила мать, заикаясь.

— Зита, приходи к нам, — мне будет очень приятно, — просит Ивета.

— Да я бы уже навестила, но с пустыми руками...

— О чем ты говоришь? — сконфузилась Ивета. — Иди, к маме. Ребенок заупрямился.

— Ты смотри на него! — улыбнулась мать. — Ребенок, говорят, чувствует добрых, — протянула к нему руки. Малыш прильнул к Ивете, но она взяла его.

— Пойду, — как там мои дети? — обеспокоилась она. Пошла. Остановилась. Она решила задать вопрос, который столько лет мучил ее. Печальным, способным рассечь камень, взглядом посмотрела она на нее и... спросила:

— Зита, скажи, никогда его не видишь? Он, говорят, тоже в Средней Азии?

Зита стояла, как изваяние. Она прекрасно поняла, кого она имеет ввиду. Смотрит на улицу. Ивета тоже посмотрела на улицу. Блеснула опять молния. Стали падать редкие крупные капли. Из дома выбежал Алан, весело сообщив:

— Зитуля! Сейчас прибудет такси, быстрее!..

Ивета узнала голос. Узнает его среди тысячи голосов. Она повернулась к нему.

— Господи! — крикнул он, схватился за голову, отпрянул, как от огня...

Произошла встреча, которую несколько лет без устали ждала Ивета. Нежно улыбнулась и посмотрела на Алана. Взгляд коснулся лба, остановился на волосах, и просто спросила:

— Алан, отчего ты так поседел?..

Алан пришел в себя от этого вопроса:

— Я поседел еще в Армии.

Ивету хлестнула волна радости — она услышала голос любимого — чистый, приятный...

Гремит гром, шелестят листья тутовника...

Ивета сняла с веревки вещи, посадила на них ребенка. Мальчик заплакал. — Ты хороший малыш, — поцеловала его. Побежала к выходу. Ребенок опять заплакал. Она, вернулась приласкала его...

— Не плачь, маленький. Я-то думаю, на кого же ты похож?..

На улице ее ждала Лиза, мешок у нее на голове, а под мышкой зонт и галоши.

— Не волнуйся, — успокоила ее Лиза. — Возьми, надень галоши.

— Ты знала — сбивчиво упрекнула ее Ивета, — и не предупредила...

— Извини, у меня вырвалось. Я так корю себя... Не обращай внимания.

— Он раздавил мое сердце... Он... Он... Он мне бросил в сердце камнем... Камнем родной речки... — сквозь слез сказала Ивета.

Когда Ханиффа отвезла Алана в Ташкент, он в институт не поступил. Тогда он сдал свои документы в строительный техникум. Первого сентября все студенты взяли в руки кто лопату, кто мастерок и Алан был в одной из строительных бригад города. Первое время ему было очень неприятно ходить в запачканной раствором одежде. АХа-ниффу ждали осенние работы и торопилась домой.

— Присмотри за ним, — сказала она младшей сестре Фате, — когда приедет Зита, не отпускай ее в общежитие, — пусть они побыстрее поженятся.

Приятен был Алану приезд Зиты. Они никогда не расставались, и ели вместе, и гуляли... И... поженились. Афако расстроился. Он хотел устроить единственному сыну пышную свадьбу, чтобы невеста зашла в дом под мелодию гармошки, в нарядном осетинском свадебном костюме, чтобы ей под ноги бросали конфеты. Но... человек полагает, а бог располагает.

— Вот вам комната, кухня, — сказала им как-то тетя. — Живите. Если я вам понадоблюсь, пожалуйста.

— Из Осетии в Узбекистан один за одним стали прибывать деньги, посылки. В колхозе, где работал муж Фени, не мало было добра. Все, что было в доме, по невидимым трубам утекало к дочери и зятю.

— Зять, — говорила счастливая Феня, — это слишком грубо, — золотце, ангел. Мне даже не верится, пока я их сама не увижу вместе. И очутилась в Ташкенте, не остановили ее даже зимние холода. Давала наставления дочери, как жить с мужем:

— Как ты его приучишь в первые дни, такой он и будет до старости. У красивых, стройных парней глаз бывает на стороне. Будь с ним всегда ласкова, весела, в остальном — как я тебе посоветовала...

Феня купила им мебель, посуду...

— Не нужно ничего, — переубеждал ее Алан. — Будем работать и купим все.

Жизнь Алана стала тяжелее, Зите — веселее. Ведро воды не поднимет. Перестала ходить на базар, по магазинам. Перестала стирать...

— Мои брюки не глажены больше месяца, — сказал как-то утром перед работой он ей.

Она потянулась в кровати и ответила спросонья:

— Алашка, я бы с удовольствием, но столько лекций!

— Я к тому говорю, что поскольку вечером мы собирались идти в театр, — тоном виноватого сказал он.

— Сам погладишь, когда придешь на обед, — Зита потянулась к нему. Но руки так и остались вытянутыми, как оглобли тележки.

— Он отвернулся и сказал:

— Оставь. Я опоздал. — Надел грязную телогрейку и вышел.

У Алана больше не было возможности учиться. Надо было на что-то жить... Перевелся на заочное. Зимнюю сессию сдал с трудом, — заниматься тоже не было времени. Еще и... ждали ребенка и совсем перестала обращать внимания на дом. Слава богу, что есть прачечные. Но чаще стирал сам. Он терпел все. Красота жены затмевала его, — он гордился ею. Когда они выходили гулять, на них оборачивались все прохожие. Она родила сына. Алан был счастлив. Когда мальчику исполнился год, они приехали домой. Лучше бы не приезжали. Сердце его раздвоилось с тех пор, как он увидел Ивету во дворе Зиты. Однажды на стройке упал. Поломал ногу, кровь брызнула и из правой щеки. Шесть месяцев пролежал с травмированной ногой. Душа еще радовалась сыну, но и его забрала Феня в Осетию. Зита не захотела работать в школе. Пошла в библиотеку, ссылаясь на то, что работать с детьми трудно. На щеке Алана остался рубец, похожий на обломок серпа. Но он ему шел, особенно, когда улыбнется. Лежа на больничной койке, много думал о своей жизни. Он понял, что не устоял под тяжелой ношей любви. Из двух быков под ярмом один бывает сильнее, другой слабее. И тогда всю тяжесть приходится тащить более сильному. Он понимает, что Ивета ждет его. Он помнит ее слова: «Я буду ждать моего Алана». Нет, не простит она. Иначе бы пошел к ней, не оглядываясь. Мечты прервал скрип двери, они разлетелись, как стая птиц разлетается от камушка шаловливого мальчика.

— Ой-ой! Коршун явился, — он ищет, куда спрятать маленькую фотографию Иветы. Сунул под матрац. Нет, здесь она найдет ее. Бросил в рот. Почувствовал вкус бумаги. Жует... До тошноты неприятно. Сплюнул в носовой платок, сунул — под левую подмышку.

Вошла Зита, заметила, что Алан что-то жевал.

— Что ты ел? Я к тебе обращаюсь! Кончик языка что ли? Возле тебя ни крошки хлеба.

Неприятный вкус во рту прошел. Алан почувствовал какое-то облегчение, показалось, что Ивета теперь в груди у него.

— Как нет еды? Хотя бы то, что ты мне сегодня оставила на целый день.

— Не отвлекай меня разговорами, скажи, что ты проглотил? — Зита нагнулась к нему, разглядывает. — Ей богу, ты проглотил чье-то письмо. — Зита разозлилась. Стала раскидывать вещи. Где ты появляешься, там любовниц появляется больше, чем волос на голове!

Зита все время ревновала его, скольких женщин подозревала понапрасну...

— Оставь, ради бога. — Лучше приготовь что-нибудь на обед. И завтракать мы не завтракали.

— Из чего тебе приготовить? Принеси что-нибудь, и я приготовлю.

— Да ладно тебе!

«Ладно» говоришь? — вспылила жена. — Я чистое золото. Другая бы давно тебя бросила.

Алана эти слова задели:

— Бросила бы?!. — он вскочил, прихрамывая подошел к шкафу, ищет одежду.

— Наденешь то, что сам купил, — задрав нос сказала жена. Далеко не уходи, упадешь где-нибудь со своими костылями.

Он молчит. Стоит, облокотившись о шкаф.

— Иди, иди, заждались тебя твои женщины. Только хотелось бы узнать, к которой первой ты пойдешь?!

Алан повернулся к ней:

— Оставь меня в покое! Замучила! Ты — хорошая, я — плохой. — Он взял костюм, хочет надеть.

— Подожди, подожди, — Зита отняла костюм. — Этот костюм куплен на деньги моей матери! Если бы мама забрала все, что купила, у тебя бы остались голые стены, — она стала доставать вещи: платья, жакеты, брюки, пиджаки, сорочки... — и разбрасывать их.

Алан наблюдает за ней, ему кажется, что из шифоньера летят черные и пестрые вороны и кружат над ним.

— Это все куплено на деньги моей матери. — Зита уперлась руками в бока. — Ни одну вещь из них ты не наденешь!

— Неужели?! — удивился Алан. — Я ходил в чьих-то тряпках? — стоит в растерянности.

— Что тебя удивляет? Я тебе сейчас покажу все деньги, посылаемые матерью. — Она вытащила ящик тумбы с зеркалом и достала стопку бумажек и трясет ею перед его лицом. — Видишь, квитанции — на деньги, на посылки?..

Алан отшагнул и медленно проговорил:

— Значит, на мои деньги здесь не куплено ничего?

— Ничего! Даже пижама на тебе — на деньги матери...

Алан остолбенел. Он показался себе бессильным и ничтожным. Он снял пижаму и стоял, будто кто-то бросил его вещи в воду, пока он купался. В такой безвыходной ситуации не ощущал себя никогда. Взгляд упал на чемодан под кроватью. Улыбнулся. С трудом он вытащил чемодан, достал из него черный костюм. Обрадовался.

— Мой дорогой костюм, — сказал Алан. — И белая сорочка...

Алан оделся в костюм. В тот, который был на нем на выпускном вечере. Вспомнил, как он танцевал с Иветой. Резко поднял голову. В ушах зазвучали слова: «А платье — то ей одолжили...» Страшными глазами посмотрел он на Зиту. Зита испугалась. Никогда она не видела его таким.

— Зита! — заскрипел он зубами, — это была ты! — повернулся к двери и выскочил.

Зита очень боялась того, что Алан узнает о ее подлых поступках. Бросилась на кровать. Она не думала, что он уйдет. Скандалы бывали и посильнее, но он никогда не уходил. Сама уходила. Прошлой осенью она тоже ушла к родственникам. Два месяца они не искали друг друга. Как-то вечером Алан сидел за контрольной работой, и в дверь постучались.

— Войдите! — вышел Алан. За дверью стояла Зита. Разодетая, как дочь английского короля. На высокой прическе не было только золотого пера жар-птицы. Дрогнуло опять его молодое сердце перед красотой Зиты...