Внешняя политика Е.М. Примакова.

Внешняя политика Е.М. Примакова.

Западнический курс теряет свое влияние с конца 1992 г.!!!!

Козырев в начале 1994 г. в статье в «Нью Йорк Таймс»:Некоторые западные политики в Вашингтоне и в других местах представляют Россию не как равного партнера, а как младшего партнера. При таком взгляде «хороший русский» - это всегда ведомый, а не ведущий».

Хотя полноправным участником 8-ки РФ стала в 1994 г.

Дать оценку западническому курсу.

 

«Внешнеполитический поворот Примакова».

До назначения на пост мид с января 1996 г. по сентябрь 1998 г. и продолжал оказывать сильное влияние на внешнюю политику в качестве главы правительства до мая 1999 г.

 

С 1992 г. Как руководитель СВР.

За пересмотр внешнеполитических приоритетов. Доклады, влияние.

СНГ – на первый план.

 

Возрождение державничества.

С назначением Примакова побеждает внешнеполитическая парадигма. в которой России отводится роль великой державы.

Происхождение связано не только с историческими традициями российской государственности, но и с внутренними проблемами сепаратизма и нестабильности, невозможностью мирного решения проблем, использования военной силы и возбуждением негативной реакции в демократических странах.

В СНГ – этнические конфликты и неурегулированные проблемы.

 

Исторический парадокс связан с тем, что позже Югославия, Ирак и Афганистан.

 

Внешние: расширение НАТО и ЕС.

 

Кто поддержал державничество? Представители военной промышленности, армия, служба безопасности. К концу 90-х гг. сложился влиятельный «класс силовиков».

 

Державники считали, что помимо сотрудничества с Западом надо стремиться «сдерживать» США, т.е. Россия должна взять на себя ответственность за поддержание мирового равновесия и баланса сил.

Таким образом, РФ проводит «многовекторную политику».

 

По словам Евгения Примакова, «Россия является и Европой и Азией, и это геополитическое местоположение продолжает играть огромную роль в формировании ее внешней поли­тики. Ее [геополитические интересы] включают Китай, Индию и Японию, а не только Соединенные Штаты или Европу. Они также включают Ближний Восток и «третий мир». Без этих геополитических рамок Россия не сможет продолжать оставаться великой державой и играть ту позитивную роль, которая ей отведена судьбой. В процессе создания отношений со всеми этими странами необходимо помнить, что геополитические ценности являются постоянными и не могут быть отменены историческими событиями».

На постсоветском пространстве они стремились создать хорошо интегрированный регион, в котором Россия пользовалась бы правом осуществления неформального контроля над политикой бывших советских республик.

Для Примакова задача поддержания мирового геополитического равновесия требовала того, чтобы Россия осталась суверенным государством, способ­ным организовать и сохранить постсоветское пространство в целях способности противостоять намерениям любого государства устано­вить свое господство в любой точке мира. В отличие от неокоммунис­тов или евразийцев, новый министр иностранных дел не хотел брать на себя никакой формальной ответственности за «постимперское про­странство» и предпочитал описывать отношения России с ее постсо­ветскими соседями как «многостороннюю интеграцию».

Все это нашло отражение в Концепции национальной безопасности 1997 г. Такое мнение о российских национальных интересах было адек­ватно отражено в официальных документах. Концепция националь­ной безопасности страны 1997 г. описывала «новую геополитичес­кую и международную ситуацию», сопровождаемую «негативными процессами в национальной экономике», что описывалось в качестве важнейших угроз России. Концепция определяла Россию как «влия­тельную европейскую и азиатская державу» и постоянно характери­зовала отношения страны с «иными великими державами» как «рав­ное партнерство». Кроме того, Концепция рекомендовала, чтобы Рос­сия выдерживала равную дистанцию в отношениях с «глобальными европейскими и азиатскими экономическими и политическими акто­рами» и содержала в себе положительную программу интеграции уси­лий стран СНГ в области безопасности. В официальной Концепции внешней политики правительства 2000 г. Российская Федерация опи­сывалась как «великая держава,... [несущая] ответственность за под­держание безопасности в мире как на глобальном, так и на региональ­ном уровнях»; здесь же высказывалось предостережение относитель­но новой угрозы возникновения «однополярной структуры мира при экономическом и военном доминировании Соединенных Штатов».

Хотя мировосприятие Примакова было определенно близким к па­радигме реализма, реалистская теория международных отношений вряд ли применима к объяснению поворота России к политике вели­кодержавного сдерживания. Реалисты считают, что изменение полити­ки следует за развитием материального потенциала государства. Одна­ко материально-силовой потенциал России остался на прежнем уров­не. Экономический спад в стране продолжался, и вряд ли у государства имелись материальные основания для более активной внешней поли­тики. Однако изменилось отношение Запада к России, а также ее внут­ренние условия, что способствовало появлению новой расстановки сил внутри страны и приходу к власти коалиции державников.

 

Сдерживание влияния Запада

Стратегия Примакова по отношению к Западу включала в себя два цен­тральных элемента: поддержка ООН как ключевого института для оп­ределения и предписывания правил международного поведения; разви­тие тесных связей с влиятельными государствами вне западного полу­шария, такими как Китай и Индия. То значение, которое уделялось в данном мышлении и структуре власти, и международным институтам, сближало российское понимание международной политики скорее с Британской школой международных отношений, чем с неореализмом американского типа, в которым институты не играли какой-то особой роли в формировании мирового порядка. Для Примакова было очень важно не изолировать Россию от основного направления международ­ной политики, сосредоточенного вокруг Совета Безопасности ООН.

Экономическая интеграция

Экономическая интеграция стала другим важным аспектом стратегии 11римакова. На протяжении советской эпохи Россия и бывшие совет­ские республики представляли собой очень тесно связанные экономи­ческие системы, и разрушение многочисленных уз взаимозависимос­ти не могло быть быстрым процессом. Оппозиция раннему изоляци­онизму Ельцина первоначально включала в себя бывших советских управленцев, которые лоббировали свои взгляды через Гражданский Союз. Назначение Виктора Черномырдина в качестве премьер-ми­нистра способствовало дальнейшему развитию целей данной группы в направлении перехода от прозападного изоляционизма к укрепле­нию региональных экономических связей. Бывший хозяйственник и президент крупнейшей газовой компании «Газпром» Черномырдин привнес в российскую региональную политику значительно большее понимание различных аспектов экономической взаимозависимости бывших советских республик. Его стратегия выстраивания отноше­ний между странами бывшего СССР включала в себя использование энергетических ресурсов в целях принуждения зависимых в энергети­ческом плане бывших советских республик вкладывать свой капитал в развитие «Газпрома» и других крупных энергетических компаний, таких как «Лукойл», «Юкос» и «Сиданко». Ельцин поддержал такой подход своим Указом №172, изданном 7 мая 1995 г., а также одобрил новую долгосрочную энергетическую стратегию России до 2010 г.

Подход Примакова был иным, более ориентированным на роль го­сударства. Как и Черномырдин, Примаков понимал, что восстановить то, что промышленники из Гражданского Союза называли «разрушен­ными политико-экономическими связями», было непросто, и он то­же хотел поддержать интересы российского бизнеса в регионе. В то же время, министр иностранных дел стремился к активной практике «эко­номической дипломатии» — так Кремль называл и негативные, и пози­тивные санкции — для укрепления политических интересов России в регионе. Он хотел извлечь выгоду из относительно высокого потенци­ала экономического влияния России в целях содействия укреплению двусторонних и многосторонних политических связей, поддерживае­мых Россией с бывшими советскими республиками. В духе державничества чества Примаков полагал, что государственные интересы важнее инте­ресов частного сектора, и поэтому необходимо быть готовым к инвести­рованию политического капитала в проекты, потенциально способные содействовать реинтеграции бывших советских республик.

Такое видение подразумевало, что тяжесть интеграции постсоветс­кого пространства будет лежать на российском государстве, а не на час­тном секторе — еще один показатель того, что коалиция, которая стояла за новой стратегией интеграции регионов, состояла по своему социаль­ному происхождению из силовиков. В то время такой взгляд поддержи­вал и сам Ельцин. Уже упоминавшийся президентский указ о формиро­вании стратегического курса России в отношениях с членами СНГ гла­сил, что страны, являвшиеся на тот момент членами Экономического Союза, войдут в Таможенный Союз, — в котором главенствующую роль предстояло играть России — руководствуясь «их глубоко интегриро­ванной экономикой и стратегическим политическим партнерством».1 В нем также содержалось предложение по «ускорению практических шагов на пути к формированию Платежного союза», введению единых норм регулирования иностранной валюты и, в конечном счете, исполь­зованию российского рубля в качестве резервной валюты. Наконец, указ предполагал создание общих «промышленных, научно-техничес­ких и связанных с ними структур», а также введение «общих межго­сударственных инвестиционных программ». В то время как участие в Межпарламентской Ассамблее стран СНГ характеризовалось в указе как предпочтительная форма совместной деятельности государств по развитию нормативных аспектов экономической интеграции, в доку­менте также содержалось и предупреждение о том, что отказ бывших советских республик твердо придерживаться «модели, предложенной Россией», мог повлечь за собой последствия в форме уменьшения «мас­штабов экономической, политической и военной поддержки России».

И все же, намеченная стратегия многосторонней интеграции оста­лась в значительной степени неосуществленной, отчасти из-за эконо­мических трудностей в России, а отчасти потому, что некоторые рес­публики стремились диверсифицировать свои отношения, завязывая связи со странами за пределами бывшего советского региона. Эти рес­публики воспринимали экономические проекты по интеграции СНГ как скрытый империализм России, сопротивляясь подчас и весьма здравым предложениям по координации экономической политики. Например, ни Платежный союз, пи межгосударственное инвестицион­ное сотрудничество так никогда и не были реализованы. Другие эко­номические соглашения были недостаточно эффективными. Единс-твеппым исключением был Таможенный Союз, соглашение о созда­нии которого подписали Россия, Белоруссия, Казахстан, Кыргызстан и Таджикистан в марте 1995 г. и который функционировал в течение всего срока пребывания Примакова на посту министра иностранных дел. Больший прогресс наблюдался в развитии Россией двусторонних, а не многосторонних отношений в регионе. В некоторых случаях Рос­сия успешно применяла свое экономическое влияние для достижения важных политических целей. В Центральной Азии, например, она ис­пользовала зависимость Туркменистана и Казахстана от российских энергетических трубопроводов для того, чтобы добиться более бла­гоприятного обращения с этническими русскими, проживающими в.них государствах. В дальнейшем, она также укрепила свои экономи­ческие и политические отношения и с Белоруссией.

Что касается Украины, Россия инициировала и I! феврале 1998 г. подписала Программу экономического сотрудничества, которая спо­собствовала восстановлению торговли между двумя странами и рег­ламентировала все основные аспекты их экономических взаимоотно­шений- от торговых ограничений до сотрудничества в различных отраслях промышленности. Программа стала частью Соглашения об экономическом сотрудничестве между Россией и Украиной на 1998 2007 гг., продолжая ранее подписанный двумя странами Большой До­говор. Она способствовала политической нормализации отношений между двумя крупнейшими и наиболее важными из постсоветских государств и могла рассматриваться как успешный результат гибкой экономической дипломатии Кремля. Несмотря на то, что Программа едва ли могла способствовать интеграции в том виде, в каком она из­начально задумывалась Кремлем, и Программа, и Соглашение все же способствовали ослаблению радикального национализма с обеих сто­рон, содействуя развитию международного сотрудничества в регионе.

Культурные аспекты

Стратегия постсоветской интеграции включала в себя и культурный компонент. Примаков понимал, что Россия была обязана реагировать па политические и культурные запросы двадцати пяти миллионов русских, которые оказались за пределами исторической родины и продолжали отождествлять себя с пей. Уже в поддержанном им отчете Службы внешней разведки от 199-1 г. Примаков непосредственно свя­зывал судьбу русских в бывшем СССР с развитием и процветанием России. Помимо этнических русских, па постсоветском пространстве жило также множество тех, кто предпочитал русский своему родному языку или же был по существу двуязычным. В совокупности русско­говорящее сообщество составляло около 30% всего населения перос-сийских постсоветских государств, что превращало Россию, но словам специалиста, <<не в обычное национальное европейское государство, а в потенциальный центр возрожденной особой цивилизации».1 Пробле­ма имела и впутрироссийское измерение и была связана с сохранени­ем культурного баланса внутри самой России, на территории которой проживало самое большое количество — приблизительно около 140 — различных этнических групп, и в пяти этнических республиках из двадцати одной титульная нация представляла очевидное большинс­тво (Чечня, Чувашия, Ингушетия, Тува и Северная Осетия).

Проблема, как се понимали Примаков и Ельцин, заключалась в том, чтобы найти способ восстановить идентичность транснационального сообщества па территории бывшего СССР, не идя на уступки непри­миримой оппозиции цивилизацией щи ков. Сторонники Примакова предостерегали об опасности идеи первоочередного утверждения прав русских, настаивая, что такая позиция поставит под угрозу хрупкое мсжкультурпое равновесие внутри самой России. Не разделяя убеж­дений цивидизациопщиков, власть не могла игнорировать наличие и политический потенциал тесных культурных связей в регионе. Обще­ственное мнение внутри России было благосклонно к усилиям прави­тельства уйти от прежней политики культурного изоляционизма, не скатившись при этом на позиции необходимости воссоздания импе­рии. Хотя большинство людей испытывали ностальгию по Советско­му Союзу, немногие воспринимали этничность или православие как ключевые характеристики повой «русскости». Вместо этого, 85% счи­тало обязательными отличительными чертами россиянина любовь к своей стране и восприятие ее как родины. При этом большинство не соглашалось с идеей политического объединения России со смежны­ми территориями, населенными главным образом этнически русски­ми.- Решение, как полагали сторонники Примакова, заключалось в том, чтобы принять на вооружение и осторожно развивать идею Евра­зии как мультикультурного, мультиэтпического и мультирелигиозпо-го сообщества на пространстве бывшего Советского Союза.

Российские власти, казалось, положительно отнеслись к этой идее. Чтобы ее развить, правительство, в первую очередь, разработало и начало продвигать в жизнь идею двойного гражданства в бывших совет­ских республиках, рассматривая ее как альтернативу отстаиваемой оппозицией идее прямой поддержки русских за границей. Правитель­ство также надеялось справиться с неконтролируемым потоком миг­рантов в Россию путем предоставления им определенных правовых и психологических гарантий. Несмотря па усилия России по реализа­ции идеи двойного гражданства, к 1995 г. все постсоветские государс­тва, за исключением Туркменистана и Таджикистана, отклонили ее. В ответ российское правительство занялось пропагандированном идеи гражданства СНГ. Обе идеи подразумевали возрождение идентичнос­ти межнационального сообщества на территории бывшего СССР и должны были позициоЕгировать Россию как играющую главную роль в формировании такого сообщества. Однако ни одной из данных идей не суждено было укорениться в регионе.

Руководители России добились большего успеха в решении пробле­мы внутреннего мультикультурализма. Не отводя этническим русским «ведущей роли», скорее, формируя то, что одни политические коммен­таторы назвали «гибридом, или эклектичной смесью ценностей», а дру­гие рассматривали как евразийское видение мультикультурного феде­рализма. Наиболее важную роль сыграл в этом отношении Президент­ский указ № 909, изданный в июне 1996 г. и одобрявший концепцию государственной национальной политики Российской Федерации в целях формирования мультиэтнической России и гарантирования «культурного самосохранения и дальнейшего развития национальных традиций и сотрудничества славянских, тюркских, кавказских, финно-угорских, монгольских и других народов России в рамках евразийско­го национально-культурного пространства». В Указе власти но сущес­тву предлагали двигаться по пути испанской модели, в соответствии с которой автономия, по не полная независимость, предоставляется всем заинтересованным структурным единицам государства путем подписа­ния соглашений о разделении полномочий с центром. К марту 1999 г. около пятидесяти из восьмидесяти девяти субъектов Российской Фе­дерации с успехом добились различных уровней привилегированно­го статуса, а еще дюжина или больше работали в данном направлении. Хотя Чечня представляла собой печально известный пример наруше­ния модели мультикультурного федерализма, другие мусульманские республики, такие как Дагестан, Осетия, Татарстан и Башкортостана поддержали проект евразийского федерализма.

Подводя итоги, отметим, что внешнеполитический аспект культур­ной интеграции не был реализован так, как того хотели Ельцин и При маков. Проблема успешного объединения различных этносов за преде­ лами России осталась в значительной степени не решенной, частично из-за низкого уровня доверия к России па постсоветском пространс­ тве, частично потому, что смысл культурного аспекта интеграции не был четко сформулирован. Сами российские руководители были дале­ки от ясного понимания того, что должно было прийти на смену более ранним идеям о гражданской нации и культурном изоляционизме.

Результаты

Внешняя политика Примакова сопровождалась немалыми достиже­ниями, особенно в области безопасности. Внимание министра к воп­росам постсоветского пространства и интенсивная дипломатичес­кая деятельность дали свои результаты в процессе заключения мира в Молдове и Таджикистане (однако, не в Грузии). Примакову также удалось заключить и ратифицировать Большой Договор с Украиной, способствовавший переходу отношений двух стран в области безо­пасности на качественно новый уровень. Министр добился успеха и в переговорах России и НАТО. Несмотря на множество сложностей в отношениях с НАТО, Россия разработала механизм постоянных кон-судьтаций с альянсом и получила письменные ооязательства не раз­вертывать ядерное оружие и новые значительные группировки войск па территории новых государств-членов. Кроме того, министр продол­жил усилия по улучшению отношений со странами Азии и азиатско-тихоокеанского региона.

Стремясь к последовательному проведению взятого курса, Прима­кову удалось восстановить некоторые элементы внешнеполитической независимости. Хотя Россия продолжала зависеть от Запада в эконо­мическом отношении, она заставила Вашингтон относиться с большим вниманием к своим национальным интересам в области безопасности. По вопросам продажи оружия и проблемам безопасности в Югославии Примаков придерживался гораздо более жесткой линии, чем сто пред­шественник, который, по словам одного журналиста, «развратил аме­риканцев» своей готовностью во всем следовать за Вашингтоном. И элиты, и широкая общественность выражали поддержку новому курсу, приветствуя его большую независимость и сосредоточенность на реше­нии проблем безопасности на территории бывшего СССР. Например, уровень общественной поддержки в вопросе размещения войск на тер­ритории бывших советских республик при условии обращения к Рос­сии с такой просьбой вырос с 35% до 56% с 1993 по 1999 г. Поддержка в этом же вопросе со стороны элиты увеличилась с 56% до 72%.

По признанию ряда экспертов, эти положительные сдвиги удались Примакову, несмотря на продолжающийся с 1992 года экономический кризис и связанный с этим заметный недостаток внешнеполитичес­ких ресурсов. В бывшем советском регионе, как отметил один ученый, «несмотря па резкое снижение своего властного потенциала, Россия была гораздо более успешна и наступательна в отстаивании своих ин­тересов па юге ближнего зарубежья, чем это принято признавать». Другой политолог реалистской ориентации с удивлением отметил, что слабая Россия продемонстрировала «способность добиваться ус­тупок» со стороны Запада. Такая политическая активность в услови­ях слабости материальных ресурсов опять-таки демонстрирует огра­ниченность реализма как теории международных отношений или как способа объяснения внешней политики Примакова. Эта политика бы-ла продиктована не столько реалиями материальной власти, сколько особым сочетанием международных и внутренних факторов полити­ческого и культурного характера.

Тем не менее, политика виликодержавного сдерживания содержа­ла в себе и некоторые серьезные недостатки. Прежде всего они про­явились в неспособности Примакова отстоять спою точку зрения но вопросам Ирака и Косово, равно как и в его неубедительных попыт­ках организовать стратегический треугольник Россия—Китай—Ин­дия с целью не допустить укрепления глобальной гегемонии США. Еще более очевидной была неспособность внешней политики содейст­вовать улучшению благосостояния российских граждан— проблеме, для решения которой стратегия великодержавного сдерживания явно не предназначена. Тем не менее в основе любого внешнеполитическо­го курса — в особенности, формирующегося в условиях экономичес­кой депрессии - должно быть стремление улучшить благосостояние людей. В этом отношении сама направленность усилий по интеграции бывшего советского региона была ошибочной. Интеграция была при­звана стать ответом па необходимость улучшения качества жизни на постсоветском пространстве, однако оказалась в значительной степени заложницей геополитических, а не па экономических интересов. Боль­шая часть многосторонних экономических соглашений, подписанных странами СИГ, не работала должным образом, и бывшие советские го­сударства продолжали дрейфовать сами но себе. Многие из них отказа­лись от подписания предложенных Россией проектов о двойном граж­данстве. Возникло несколько субрегиональных инициатив, среди кото­рых были и такие, которые исключали Россию как участницу.

Столкнувшись со стремлением Примакова возродить роль сильно­го государства па территории бывшего Советского Союза, российский частный сектор стал «голосовать ногами», отказываясь инвестировать в отношения с бывшими республиками СССР. Энергетические ком­пании ко времени появления стратегии интеграции уже приобрели немалую силу, однако зачастую не чувствовали необходимости под­держивать государство своими ресурсами. Заинтересованные в рас­ширении собственного бизнеса на территории бывшего Советского Союза и поддержании там стабильности, предприниматели I! облас­ти энергетики не хотели субсидировать бывшие советские республи­ки или снабжать их энергоресурсами но более низким цепам в обмен на их политическую лояльность к российскому государству. Несмотря на серьезные усилия, направленные Россией па то, чтобы проект рабо­тал, результаты интеграции оставляли желать лучшего. Что касается российской экономики, то постсоветская интеграция не обеспечивала экономику новыми возможностями для роста. Она также не привлек-ла существенных иностранных инвестиций и не освободила Россию от бремени внешнего долга.

Новая внешнеполитическая стратегия была не слишком эффек­тивной и с точки зрения решения вопроса культурной идентичнос­ти России. Тот факт, что Россия переживала кризис идентичности, не был секретом пи для политиков, ни для обозревателей. Симптома­тичными, например, были попытки Ельцина инициировать поиск но­ной «национальной идеи» сразу же после своего переизбрания на пост президента в 1996 г. Примаков отреагировал на кризис, предложив евразийскую направленность внешней политики, подразумевавшую построение стратегических отношений с Китаем, Ираком и Индией. Его сотрудничество с Западом было чисто прагматическим, а не стра­тегическим, и вторжение НАТО в Югославию лишь усугубило про­блему отчуждения России от Запада. Однако непреложным являл­ся тот факт, что за время позднесоветского и постсоветского периода интерес России к Западу был значительным, и западнический компо­нент российской культурной идентичности имел: шансы укрепляться п дальше. Стратегия великодержавного сдерживания с ориентацией на Евразию не способствовала укреплению такой культурной компо­ненты российского национального сознания.

Уроки

Какие уроки можно вынести из политики великодержавного сдержи­вания? Несомненно, дипломатия Примакова отличалась рядом по­зитивных характеристик, таких как больший демократизм формиро­вания и принятия внешнеполитических решений, большее внимание к территории бывшего Советского Союза, более гибкий характер от­ношений с западными государствами и более активный поиск новых возможностей за пределами Запада. И все же основное направление этой дипломатии, в основе которого лежало восприятие Примаковым российского национального интереса как связанного с необходимос­тью сдерживать глобальные амбиции США в мире, было выбрано не­верно. Если бы России когда-нибудь и пришлось осуществлять поли­тику, которую ей предписал се второй министр иностранных дел, это должно было произойти в другое время и при других обстоятельс­твах. Жертвование и без того не слишком значительных материаль­ных и политических ресурсов на создание многополярного мира едва ли было достойной задачей. Такая политика вряд ли была прагматич­ной и, несмотря па убежденность Примакова, обладала лишь поверх­ностным сходством со стратегией «сосредоточения» Александра Горчакова. Вместо того, чтобы «сосредотачиваться» па экономическом и социальном возрождении внутри страны, как предписывала эта стра­тегия, Россия при Примакове занялась попытками выстраивании мо­дели сдерживания политики Запада и интеграцией периферии (также в контексте политики глобального сдерживания). В этой связи можно сформулировать два урока на будущее.

Во-первых, во времена экономического и геополитического кризи­са более результативными могли бы быть попытки вовлечь Запад в ре­шение общих задач, не пытаясь создавать коалицию из числа стран, не-довольпух западной политикой. Неизменное восприятие Запада как «пол юса силы» помешало российским дипломатам увидеть и восполь­зоваться теми возможностями в сфере безопасности и экономического сотрудничества, которые могли бы оказаться взаимовыгодными.

Конечно, большая часть вины за то, что такие возможности так и не были использованы, лежит па странах Запада, предпочитавших раз­вивать отношения с узким и коррумпированным кругом российской правящей;)Л-Иты и при этом контролировать Россию в вопросах безо­пасности. Не оправдавшая надежд финансовая помощь является ил­люстрацией в целом узкой и корыстной стратегии взаимодействия с Россией. Вместо того, чтобы поддержать распространение социаль­ных гарантий и правовых норм во время фундаментальной струк­турной трансформации, помощь Запада способствовала лишь разру­шению прежней экономической системы. Вновь возникшая систе­ма, в социальном и юридическом плане была крайне непрочна. Тот факт, что поддержанная западом стратегия реформ не способствова­ла трансформации, отразился, помимо прочего, на сумме совокупной утечки капитала в течение 1992-99 гг., которая превысила объем всей внешней финансовой поддержки. Согласно официальной статистике России, совокупная утечка капитала в течение этого периода состави­ла 182 миллиарда долларов, тогда как объем иностранной поддержки составил 174 миллиарда долларов.1 Так называемые российские ре­форматоры были хорошо осведомлены о положении дел и все же не могли сказать «пет» финансовой «поддержке» Запада.

Предоставляя финансовую поддержку, западные государства стре­мились держать Россию «на расстоянии» в вопросах военно-полити­ческой безопасности. Сначала последовало расширение НАТО, кото­рое даже либерально настроенный Козырев воспринял как «продол­жение, хотя и инерционное, политики, нацеленной на сдерживание России».Многие в России воспринимали это решение в значительнойстепени как попытку заполнить существующий вакуум безопасности, воспользовавшись слабостью России. Между тем, несмотря на прспри-пятос расширение НАТО, Россия должна было терпеть критику в свя­зи с «империалистическими устремлениями» на территории бывше­го Советского Союза и «нарушениями прав человека» в Чечне, однако при этом, западные критики далеко не всегда отдавали должное закон­ности стремлений российского руководства обеспечить безопасность п территориальную целостность страны. Многие на Западе продолжа­ли не доверять бывшей «красной угрозе», воспринимая ее как страну опасную и нецивилизованную. Соединенные Штаты, как сильнейшее государство, несут основную ответственность за неадекватную поли ги­ку по отношению к России, хотя и европейские лидеры также внесли свой вклад в ее изоляцию. Обеспокоенные недостатком демократии в стране и ходом Чеченской войны, они сдерживали российские стрем­ления, направленные на получение членства в западноевропейских структурах. В результате, «Коллективная стратегия НС в отношении России» — тщательно разработанный документ, которого так добива­лась Россия и в котором были сформулированы принципы взаимоот­ношения ЕС с Россией, а также устанавливалась зависимость включе­ния России в европейские институты от создания в стране демократи­ческих и рыночных институтов была принята лишь в июне 1999 г.

Тем не менее, ошибочная стратегия Запада не могла быть оправда­нием за отказ от тесного взаимодействия в пользу ограниченного со­трудничества. Урок, который должен быть вынесен из этой ситуации, заключается в том, что, не жертвуя своими национальными интереса­ми, Россия должна была оставаться активно вовлеченной в полиги­ку Европы и Соединенных Штатов. Это не означает, что ей надо было выражать одобрение любых действий Запада (или принимать любую критику с его стороны), однако это подразумевает, что сопротивление п осуждение должны были временно ограничиваться только полити­ческой риторикой. Более чем скромные экономические возможности России, в сравнении с западными государствами, должны были слу­жить отрезвляющим напоминанием честолюбивым политическим де­ятелям. Если у вас нет никаких специальных инструментов, чтобы за­ставить слона сдвинуться с места, попытка сделать это любой ценой — не самая разумная стратегия.

Второй урок заключается в том, что государство должно более ак­тивно искать экономические возможности и работать с частным секто­ром в целях защиты национального интереса. Коалиция государствен­ников нелиберального происхождения оказалась достаточно силь­ной, чтобы противостоять изоляционистской политике па территории бывшего Советского Союза, однако ей не удалось добиться достаточной поддержки для реализации экономической интеграции. Ни у Рос­сии, пи у бывших советских республик не было достаточных ресурсов для восстановления экономических связей в регионе. Некоторые вы­двинутые 11римаковым инициативы так и остались лишь на бумаге, а его геополитические усилия заставили многие бывшие советские рес­публики с осторожностью относиться к политическим замыслам Рос­сии. С этим отчасти связано стремление некоторых из них формиро­вать собственные группы по защите своей безопасности. Наиболее за­метной из них стала группировка ГУАМ, созданная в октябре 1997 г. коалицией, в которую вошли Грузия, Украина, Азербайджан и Мол­дова, не подписавших предложенную Россией Концепцию коллектив­ной безопасности и стремившихся к сдерживанию империализма» России. Это стало еще одним показателем провала политики много­сторонней интеграции в бывшем СССР. Многосторонние договорен­ности не могут форсироваться и не всегда являются более значимыми, чем те, которые заключаются на двусторонней основе. Взаимодейс­твие с частным сектором и продвижение взаимовыгодных двусторон­них соглашений — более эффективный способ осуществления эконо­мической интеграции.

 

 

[1] Цыганков А.П. Внешняя политика России от Горбачева до Путина. Формирование национального интереса. М.: Научная книга, 2008.

[2] Пушков А. «Синдром Черномырдина»// независимая газета. 1999. 11 июня.

Внешняя политика Е.М. Примакова.

Западнический курс теряет свое влияние с конца 1992 г.!!!!

Козырев в начале 1994 г. в статье в «Нью Йорк Таймс»:Некоторые западные политики в Вашингтоне и в других местах представляют Россию не как равного партнера, а как младшего партнера. При таком взгляде «хороший русский» - это всегда ведомый, а не ведущий».

Хотя полноправным участником 8-ки РФ стала в 1994 г.