диалог о двух главнейших системах мира

скажите мне, что произошло бы с тем же движущимся телом на поверхности, которая не поднимается и не опускается?

Симпличио. Здесь мне нужно немного подумать над ответом. Раз там нет наклона, то не может быть естественной склонности к движению, и раз там нет подъема, не может быть противодействия движению, так что тело оказалось бы безразличным по отношению как к склонности к движению, так и противодействию ему; мне кажется, следовательно, что оно естественно должно оставаться неподвижным. Однако я совсем забыл, что синьор Сагредо еще совсем недавно растолковал мне, что это так и должно быть.

? Сальвиати. Так, думаю я, было бы, если бы шар положить неподвижно; но если придать ему импульс движения в каком-нибудь направлении, то что воспоследовало бы?

Симпличио. Воспоследовало бы его движение в этом направлении.

Сальвиати. Но какого рода было бы это движение: непрерывно ускоряющееся, как на плоскости наклонной, или постепенно замедляющееся, как на плоскости поднимающейся?

Симпличио. Я не могу открыть здесь причины для ускорения или для замедления, поскольку тут нет ни наклона, ни подъема.

Сальвиати. Так, но если здесь нет причины для замедления, то тем менее может находиться здесь причина для покоя. Поэтому сколь долго, полагаете вы, продолжалось бы движение этого тела?

Симпличио. Столь долго, сколь велика длина такой поверхности без спуска и подъема.

Сальвиати. Следовательно, если бы такое пространство было беспредельно, движение по нему равным образом не имело бы предела, т. е. было бы постоянным?

Симпличио. Мне кажется, что так, если бы тело было из прочного материала.

Сальвиати. Это уже предполагается, поскольку было сказано, что устраняются все привходящие и внешние препятствия, а разрушаемость движущегося тела есть одно из привходящих препятствий. Скажите мне, что именно считаете вы причиной того, что этот шар движется по наклонной плоскости самостоятельно, а по плоскости поднимающейся не иначе, как насильственно?

Симпличио. То, что тяжелые тела имеют свойство естественно двигаться к центру Земли и лишь насильственно вверх к периферии, наклонная же поверхность такова-, что приближает к центру, а поднимающаяся удаляет.

 

Сальвиати. Следовательно, поверхность, которая не имела бы ни наклона, ни подъема, должна была бы во всех своих частях одинаково отстоять от центра. Но из подобных плоскостей есть ли где такие в мире?

Симпличио. Такие есть,— хотя бы поверхность нашего земного шара, будь только она вполне гладкой, а не такой, какова она на самом деле, т. е. неровной и гористой; такова, например, поверхность воды, когда она тиха и спокойна.

Сальвиати. Следовательно, корабль, движущийся по морской глади, есть одно из тех движущихся тел, которые скользят по одной из таких поверхностей без наклона и подъема и которые поэтому имеют склонность в случае устранения всех случайных и внешних препятствий двигаться с раз полученным импульсом постоянно и равномерно?

Симпличио. Кажется, что так должно быть.

Сальвиати. И тот камень, который находится на вершине мачты, не движется ли он, переносимый кораблем по окружности круга, вокруг центра, следовательно, движением, в нем не уничтожаемым при отсутствии внешних препятствий? И это движение не столь же ли быстро, как движение корабля?

Симпличио. До сих пор все идет хорошо. Но дальше?

Сальвиати. Не выведете ли вы, наконец, сами и последнее заключение, если сами знаете вперед все предпосылки?

Симпличио. Вы хотите назвать последним заключением то, что этот камень, благодаря движению, в него вложенному, не способен ни отставать от хода корабля, ни опережать его и должен в конце концов упасть в то самое место, куда упал бы, когда корабль стоит неподвижно; это, я думаю, и случилось бы, не будь здесь внешних препятствий, нарушающих движение камня после того, как он выпущен, а таких препятствий два: одно — это неспособность тела рассекать воздух одним своим импульсом, поскольку оно лишается импульса силы весел, которым оно обладало, будучи частью корабля, пока находилось на вершине мачты; второе — новое движение, т. е. падение вниз, которому надлежит быть препятствием для другого, поступательного движения.

Сальвиати. Что касается препятствия со стороны воздуха, то я его не оспариваю, и, будь падающее тело из очень легкого вещества, как, например, пух или клочок шерсти, замедление было бы очень значительным, но для тяжелого камня оно ничтожно. Вы сами недавно сказали, что сила самого стремительного ветра недостаточна, чтобы сдвинуть с места большой камень; подумайте теперь, что может сделать спокойный воздух при встрече

 

с камнем, движущимся не быстрее корабля; тем не менее я, как уже сказал, допускаю тот незначительный эффект, который может зависеть от такого препятствия. Я знаю, вы, со своей стороны, согласитесь со мной в том, что если воздух будет двигаться со скоростью корабля и камня, то сопротивление сведется к нулю. Что же касается другого движения, происходящего по направлению вниз, то прежде всего очевидно, что эти два движения, а имеп-но, круговое вокруг центра и прямолинейное к центру, не противоположны друг другу, друг друга не разрушают и вполне одно с другим совместимы, ибо у движущегося тела нет никакого противодействия подобному движению, поскольку вы сами уже признали, что сопротивление направлено против движения, удаляющего от центра, склонность же относится к движению, приближающему к центру. Отсюда с необходимостью вытекает, что к движению, не удаляющему от центра и не приближающему к нему, тело не имеет ни склонности, ни сопротивления, а следовательно, нет и причины для уменьшения вложенной в него силы; а так как причина движения, которая должна была бы ослабевать под влиянием нового воздействия, не единственная, но их имеется две, друг от друга отличные, из коих тяжесть стремится только влечь тело к центру, а вложенная в него сила — водить вокруг центра, то не остается никаких оснований для уменьшения сообщенного его телу импульса.

Симпличио. По правде сказать, рассуждение с виду довольно правдоподобно, но по существу оно немного испорчено одним трудно преодолеваемым затруднением. Бы, несомненно, исходите из предположения, с которым нелегко согласится вся перипатетическая школа, поскольку оно решительно противоречит Аристотелю, а именно: вы допускаете в качестве чего-то известного и очевидного, что брошенное тело, отделившееся оттого, кто его бросил, продолжает движение благодаря силе, вложенной в него этим самым бросившим. Эта вложенная сила исключается перипатетической философией так же, как исключается переход свойств одного предмета к другому; в этой философии признается, как, думается мне, вам хорошо известно, что брошенное тело перемещается средой, каковой в нашем случае является воздух, а потому, если бы этот камень, пущенный с вершины мачты, должен был следовать за движением корабля, то это надо было бы приписать действию воздуха, а не вложенной в него силе; вы же предполагаете, что воздух не следует за движением корабля, но находится в покое. Кроме того, тот, кто дает телу падать, не должен ни бросать его, ни сообщать ему импульса рукой; он должен

 

просто разжать руку и выпустить его; таким образом, ни посредством силы, вложенной в камень тем, кто его бросил, ни при содействии воздуха камень не может следовать за движением корабля, а потому останется позади.

Сальвиати. Мне кажется, из вашей речи можно заключить, что если камень не будет брошен чьей-либо рукой, то его собственное движение не может оказаться бросанием?

Симпличио. В собственном смысле его нельзя назвать движением брошенного тела.

Сальвиати. Следовательно, то, что Аристотель говорит о движении, движущемся теле и силе бросания, не имеет никакого отношения к нашей теме; а если нам нечего с этим делать, то к чему вы это приводите?

Симпличио. Привожу из любви к этой вложенной силе, упомянутой и введенной вами, каковая, не существуя на свете, ничего не может производить, ибо поп entium nullae sunt operatio-nes, а потому причину движения не только брошенных тел, но и всяких других движений, не являющихся естественными, следует приписывать среде, что не было надлежащим образом принято во внимание, почему все сказанное до сих пор остается бездоказательным.

Сальвиати. Подождите, все в свое время. Но скажите мне, раз ваша позиция целиком основывается на отсутствии существования вложенной силы, то, если бы я вам доказал, что среда не имеет никакого отношения к продолжению движения брошенных тел, после того как они отделились от бросившего их, признаете ли вы существование вложенной силы или же ринетесь в новую атаку для ее разрушения?

Симпличио. Если устранено действие среды, то я не вижу, чтобы можно было прибегнуть к чему-либо другому, кроме силы, сообщенной двигателем.

Сальвиати. Для того чтобы по возможности устранить поводы к бесконечным спорам, было бы хорошо, если бы вы как можно отчетливее объяснили, каково действие среды при продолжении движения у брошенного тела?

Симпличио. Бросающий держит камень в руке; он делает быстрое и сильное движение рукой, от которого приходит в движение не только камень, но и прилегающий воздух, так что камень, оставленный рукой, оказывается в воздухе, который движется с импульсом, и им уносится; если бы воздух не оказывал воздействия, то камень упал бы из руки бросающего к его ногам.

 

Сальвиати. И вы были столь легковерны, что дали убедить себя таким вздором, тогда как имеете чувства для его опровержения и для уразумения истины? Скажите, если большой камень или артиллерийский снаряд, только положенные на стол, остаются неподвижными даже при сколь угодно сильном ветре, как вы недавно утверждали, то думаете ли вы, что, если положить шар из пробки или хлопка, ветер сдвинул бы их с места?

Симпличио. Знаю наверное, что ветер унес бы их прочь и тем быстрее, чем легче было бы вещество; вот почему мы видим, как облака несутся со скоростью, равной скорости самого ветра, который их гонит.

Сальвиати. А что такое ветер?

Симпличио. Ветер, согласно определению, есть не что иное, как движущийся воздух.

Сальвиати. Следовательно, движущийся воздух переносит вещества легчайшие гораздо быстрее и на большее расстояние, чем тяжелые?

Симпличи о. Конечно.

Сальвиати. Но если вам надо бросить рукой камень, а затем клочок хлопка, то что будет двигаться с большей скоростью и на большее пространство?

Симпличио. Конечно, камень; наоборот, хлопок упадет к моим ногам,

Сальвиати. Но, если то, что движет брошенное тело после того, как его выпустила рука, есть не что иное, как воздух, движимый рукой, а движущийся воздух легче переносит легкие вещества, нежели тяжелые, то почему же брошенное тело, состоящее из хлопка, не уносится дальше и быстрее, чем тело из камня? Необходимо, значит, чтобы в камне оставалось кое-что, помимо движения воздуха? Кроме того, если с какой-нибудь балки спустить два шнура равной длины, на конце одного прикрепить шарик из свинца, а на конце другого шарик из хлопка, одинаково отклонить оба от перпендикуляра, а затем предоставить их самим себе, то и тот и другой, несомненно, двинутся к перпендикуляру, гонимые собственным импульсом, перейдут за него па некоторое пространство и затем вернутся назад. Который же из этих двух маятников, думаете вы, продолжал бы двигаться дольше, прежде чем остановиться отвесно?

Симпличио. Свинцовый шар будет качаться туда и сюда тысячу раз, а шар из хлопка раза два или три, самое большее.

Сальвиати. Таким образом, импульс и подвижность, какова бы ни была их причина, сохраняются дольше в телах тя

 

желых, чем в легких. Перехожу теперь к другому пункту и спрашиваю вас: почему воздух не уносит померанца, который лежит на том столе?

Симпличио. Потому что сам воздух не движется.

Сальвиати. Надобно, следовательно, чтобы бросающий сообщил воздуху то движение, которым последний будет затем двигать брошенное тело. Но если такая способность не может передаваться, поскольку нельзя заставить перейти свойство одного предмета к другому, то как может она перейти от руки к воздуху? Разве рука не является иным предметом, чем воздух?

Симпличио. Ответ гласит, что воздух, не будучи ни тяжелым, ни легким в своей области, способен воспринимать совершенно свободно всякий импульс, а также и сохранять его.

Сальвиати. Но если маятники нам только что показали, что чем менее движущееся тело причастно тяжести, тем менее способно оно сохранять движение, то как же может случиться, что воздух, который совсем не имеет тяжести, один сохраняет начатое движение? Я полагаю и знаю, что и вы теперь также думаете, что как только останавливается рука, так останавливается и воздух. Войдем в комнату и будем сколь возможно больше возмущать воздух, размахивая полотенцем; затем, оставив полотенце, внесем в комнату небольшую зажженную свечку или пустим лететь тончайший листик золота; по спокойному поведению их вы увидите, что воздух не замедлил успокоиться. Я мог бы привести вам тысячу таких опытов, но в отношении того, кто не довольствуется одним из них, всякое старание безнадежно.

Сагредо. Когда стрела пускается против ветра, то сколь невероятно, чтобы струйка воздуха, гонимая тетивой, шла, наперекор его течению, сопровождая стрелу! Но я хотел бы узнать у Аристотеля еще одну частность, почему прошу синьора Симпличио почтить меня ответом. Если из одного и того же лука вы пустите две стрелы, одну острием вперед, как обычно, а другую боком, т. е. положив ее вдоль тетивы и выпустив плашмя, то мне хотелось бы знать, которая из них полетит дальше? Благоволите мне ответить, хотя, быть может, мой вопрос и кажется вам скорее смешным, чем серьезным? И извините меня, что я, будучи, как видите, в бедственном положении, не могу выйти из него при помощи собственных умозрений.

Симпличио. Я никогда не видел, чтобы пускали стрелы поперек: все же думаю, что стрела, поставленная поперек, не совершит и двадцатой части того пути, который совершает, летя острием вперед.

 

Сагредо. Так как я думал то же самое, то и нашел здесь повод усомниться в согласии слов Аристотеля с опытом. Ибо, что касается опыта, то если я положу на этот стол две стрелы, в то время как дует сильный ветер, поместив одну из них вдоль струи ветра, а другую — поперек, то ветер скорее унесет последнюю и оставит на месте первую; то же самое, кажется мне, должно было бы случиться, если бы учение Аристотеля было истинным, и с двумя стрелами, выпущенными из лука. В самом деле, стрела, расположенная поперек, уносится большим количеством воздуха, приведенного в движение тетивой, соответствующим длине стрелы, тогда как другая получает импульс только от воздуха, расположенного маленьким кружочком, соответствующим толщине стрелы. Я не в силах найти причины такого различия и желал бы ее узнать.

Симпличио. Причина мне кажется в достаточной мере ясной; заключается же она в том, что стрела, выпущенная острием, должна рассекать малое количество воздуха, тогда как другая должна рассекать столько воздуха, сколько его находится по всей ее длине.

Сагредо. Значит, пущенные стрелы должны рассекать воздух? Но если воздух движется с ними и даже является тем, что их перемещает, то какое же тут может быть рассекание? Не видите ли вы, что в таком случае стреле нужно было бы двигаться с большей скоростью, чем воздуху? А что же сообщает стреле эту большую скорость? Скажете ли вы, что воздух дает ей скорость большую, чем его собственная? Поймите же, синьор Симпличио: дело происходит как раз обратно тому, что говорит Аристотель, и что в той же мере ложно мнение, будто среда сообщает движение брошенному телу, в какой справедливо то мнение, что она только создает препятствия. Поняв это, вы без труда усвоите, почему воздух, когда оп в самом деле движется, гораздо легче уносит стрелу, помещенную поперек, чем вдоль, так как в первом положении ее толкает большое количество воздуха, а во втором весьма малое; когда же стрелы выпущены из лука, то, поскольку воздух неподвижен, поперечная стрела, ударяясь о большее количество воздуха, испытывает значительное сопротивление, а другая, летящая острием вперед, крайне легко преодолевает препятствие, встречаемое со стороны противостоящего ей весьма малого количества воздуха.

Сальвиати. Как много положений я заметил у Аристотеля (я всегда имею в виду натуральную философию), которые не просто ошибочны, но ошибочны так, что истинным оказывается

 

диаметрально им противоположное, как мы видим в этом случае! Но возвратимся к нашей теме. Я думаю, синьор Симпличио убедился, что из наблюдений над падением камня всегда в одно и то же место нельзя вывести заключение о движении или неподвижности корабля, а если сказанного до сих пор недостаточно, то есть еще опыт со средой, который может ему все доказать: в этом опыте самое большое, что можно наблюдать, это отставание падающего тела, если оно сделано из вещества весьма легкого и если воздух не следует за движением корабля; но если бы воздух двигался с равной скоростью, никакого воображаемого различия не оказалось бы ни в этом, ни в любом другом опыте, как я вскоре вам покажу. И если в этом случае не обнаруживается никакого различия, то как можно претендовать на то, чтобы видеть его при падении камня с вершины башни, где круговое движение для камня не случайное и привходящее, но естественное и вечное, и где воздух в точности следует за движением башни, а башня за движением земного шара? Имеете ли вы, синьор Симпличио, еще что-нибудь возразить по этому поводу?

Симпличио. Ничего, кроме того, что я еще до сих пор не вижу, чтобы и подвижность Земли была доказана.

Сальвиати. Я совсем и не претендовал доказать ее; я хотел только показать, что из опыта, приводимого противниками в качестве аргумента в пользу ее неподвижности, ничего нельзя извлечь; то же я попытаюсь показать и по отношению к другим аргументам.

Сагредо. Пожалуйста, синьор Сальвиати, прежде чем перейти к другому, позвольте мне изложить одно затруднение, которое пришло мне в голову, пока вы с таким терпением подробно разбирали для синьора Симпличио опыт с кораблем.

Сальвиати. Мы собирались здесь для беседы, и потому каждому следует выдвигать те затруднения, с которыми он встречается, ибо таков путь, ведущий к познанию истины. Итак, говорите.

Сагредо. Если верно, что импульс, с которым движется корабль, остается ненарушимо сохраняющимся в камне после того, как он отделился от мачты, и если верно, кроме того, что это движение не создает препятствия или замедления для прямого естественного движения вниз, то из этого необходимо вытекает удивительное явление в природе. Пусть корабль стоит неподвижно, а падение камня с вершины мачты продолжается в течение двух биений пульса. Пусть теперь корабль движется, и тот же камень пусть будет пущен из того же самого места; как сказано,

 

он потратит время, равное двум ударам пульса, чтобы дойти до низа, а за этот срок корабль пройдет, скажем, двадцать локтей, так что истинное движение камня окажется наклонной линией, гораздо более длинной, чем первая прямая и перпендикулярная, составлявшая только' длину мачты; тем не менее камень пройдет его в то же самое время. Представим себе опять, что движение корабля значительно ускорилось; тогда камень при падении будет вынужден пройти по еще более наклонной и длинной линии, чем предыдущая; и вообще при возрастании скорости движения корабля до любой степени падающий камень будет чертить свои наклонные линии все более и более длинными и все же будет проходить их все в течение тех же двух биений пульса. Подобно этому, если бы на вершине башни находилась пушка, поставленная горизонтально, и из нее производились выстрелы параллельно горизонту, то в зависимости от большего или меньшего заряда ядро до своего падения пролетело бы тысячу локтей, или четыре тысячи, или шесть тысяч, или, наконец, десять тысяч и т. д., и все же полеты совершались бы в промежутки времени, равные друг другу, и каждый из них равнялся бы тому времени, которое ядро потратило бы на прохождение от жерла пушки до земли, если бы оно упало оттуда без всякого другого импульса вниз по перпендикуляру. Кажется удивительным, что в то короткое время, которое требуется для отвесного падения до земли с высоты, скажем, ста локтей, ядро, "гонимое огнем, сможет пролететь иногда четыреста, иногда тысячу, иногда четыре тысячи и даже сто тысяч локтей, так что при всех выстрелах, сделанных параллельно горизонту, ядро держится в воздухе равные между собой промея*утки времени.

Сальвиати. Ваше рассуждение прекрасно по своей новизне, и если явление действительно таково,, то оно достойно удивления, а в истинности его я не сомневаюсь; если бы не имелось привходящего сопротивления воздуха, я считал бы бесспорным, что если одним ядром выстрелить из пушки, а другому дать упасть с той же высоты отвесно вниз, то оба они достигнут Земли в одно и то же мгновение, хотя первое пройдет расстояние, быть может, в десять тысяч локтей, а второе — только в сто; при этом предполагается, что поверхность Земли совершенно ровная, почему для верности следовало бы стрелять на каком-нибудь озере. Препятствие, которое представлял бы собой воздух, сказалось бы в замедлении чрезвычайно быстрого движения ядра после выстрела. Теперь, если вам угодно, перейдем к разрешению других возражений, если только синьор Симпличио, как я полагаю, уже впол

 

не убежден в несостоятельности первого, почерпнутого из опыта с телами, падающими сверху вниз.

Симпличио. Я еще не чувствую себя совершенно свободным от всех сомнений; может быть, это присущий мне недостаток, но я усваиваю не столь легко и быстро, как синьор Сагредо. Мне кажется, что если то движение, которому причастен камень, пока он находится на мачте корабля, должно сохраняться в нем нерушимо, как вы говорите, даже после того, как он оказывается разобщенным с кораблем, то подобное этому должно было бы происходить и со всадником, быстро скачущим на коне, если он выпустит из рук шар, каковой после падения на землю должен будет продолжать следовать в своем движении за бегом коня, не отставая от него. Я не думаю, что такое явление наблюдалось, исключая, может быть, только тот случай, когда всадник бросит шар с силой в сторону движения; без этого же, я думаю, шар останется на земле там, куда он упадет.

Сальвиати. Я думаю, вы весьма заблуждаетесь, и уверен, что опыт покажет вам противное: шар, достигнув земли, будет двигаться вместе с конем и не отстанет от него, если только его не остановят негладкость и неровность пути. И основание для того кажется мне достаточно ясным: ведь, когда вы, стоя неподвижно, покатите шар по земле, не продолжает ли он движение даже вне вашей руки? И на расстояние, тем более далекое, чем ровнее поверхность, так что по льду, например, он укатится очень далеко.

Симпличио. Это несомненно, если я дам ему импульс рукой, но в нашем случае предполагается, что всадник просто дает шару возможность упасть.

Сальвиати. Так я это и предполагаю. Но когда вы катите шар рукой, что иное остается у него, вышедшего уже из вашей руки, кроме движения, порожденного рукой, которое сохраняется в нем и продолжает вести его вперед? А какая разница, будет ли этот импульс сообщен шару вашей рукой или конем? Разве, когда вы на коне, ваша рука, а следовательно, и шар, не движутся столь же быстро, как сам конь? Конечно, так; следовательно, и при одном разжатии руки шар выходит уже с движением, но порожденным не вашей рукой, не особым ее движением, но движением, зависящим от самого коня, которое сообщается вам, руке, пальцам и, наконец, шару. Но я хочу сказать вам и более того: если всадник на скаку бросит шар рукой в сторону, противоположную движению, то, достигнув земли, шар, хотя и брошенный в противоположную сторону, иногда все же будет следовать за бегом коня,

 

а иногда останется неподвижным на земле и только в том случае будет двигаться в сторону, противоположную движению коня, когда движение, полученное от руки, будет по скорости превосходить бег коня. И вздор говорит тот, кто утверждает, будто всадник может метнуть дротик в воздух в сторону движения, на коне последовать за ним, догнать и, наконец, опять схватить его; это, говорю я,— вздор, ибо для того, чтобы брошенное тело вернулось вам в руку, надобно подбросить его вверх совершенно так, как находясь в неподвижности; ибо как бы быстро ни было движение, если только оно равномерно, а брошенное тело не является вещью очень легкой, то тело это всегда упадет обратно в руку бросившего, на какую бы высоту оно ни было брошено.

Сагредо. Исходя из этого учения, я прихожу к познанию некоторых довольно любопытных проблем, касающихся таких брошенных тел. Первая из них должна показаться синьору Симпличио весьма странной. Проблема эта такова. Я говорю, что шар, просто уроненный тем, кто быстро движется каким угодно способом, по достижении земли может не только следовать за этим движением, но иногда и значительно опережать его; проблема эта связана с тем, что движущееся тело, пущенное бросающим по горизонтальной плоскости, может приобрести новую скорость,' значительно большую, чем сообщенная ему этим бросающим. Этот эффект я много раз с удивлением наблюдал, глядя на забавляющихся метанием дисков: видно, как диски, выйдя из рук, несутся по воздуху с известной скоростью, которая заметно возрастает при достижении ими земли; если, вращаясь, они наталкивается на какое-нибудь препятствие, заставляющее их подскакивать кверху, то видно, как они идут по воздуху довольно медленно и, упав снова на землю, опять начинают двигаться с большей скоростью; но еще более поразительно следующее: я наблюдал, что не только диски гораздо быстрее идут по земле, чем по воздуху, но что из двух расстояний, пройденных ими по земле, второе иногда проходится быстрее, чем первое. Ну, что вы на это скажете, синьор Симпличио?

Симпличио. Я скажу, во-первых, что подобного наблюдения не производил; во-вторых, что я этому не верю, и, наконец, в-третьих, что если вы меня в этом убедите и мне это покажется, то вы будете великим демоном.

Сагредо. Но демоном Сократа, а не демоном ада. Однако вы все еще требуете поучения. Я же говорю вам, что, если кто-либо не знает истины сам от себя, невозможно, чтобы другие заставили его это узнать; я могу прекрасно учить вас вещам, которые ни

 

истинны, ни ложны, но то, что истинно, т. е. необходимо, чему невозможно быть иным,— это каждый заурядный ум знает сам по себе или же невозможно, чтобы он это вообще узнал. Я знаю, что и синьор Сальвиати думает так же. Поэтому, говорю вам, что основания настоящих проблем вам известны, хотя, быть может, вы и не отдаете себе в них отчета.

Симпличио. Оставим этот спор: согласитесь с моим заявлением, что я ничего не понимаю и не знаю о тех вещах, о которых идет речь, и постарайтесь сделать так, чтобы я одолел эту проблему.

Сагредо. Эта первая зависит от другой, а именно: почему происходит то, что при метании диска с помощью веревки он идет гораздо дальше и, следовательно, с большей силой, чем брошенный просто рукой?

Симпличио. Аристотель также ставит некоторые проблемы касательно этих брошенных тел.

Сальвиати. Да, и весьма остроумные, в частности, почему круглые диски движутся лучше четырехугольных.

Сагредо. Иу вас не хватило духу дать этому объяснение, синьор Симпличио, не прибегая к помощи поучения со стороны?

Симпличио. Будет, будет, оставим насмешки.

Сагредо. Тогда вы знаете объяснение также и другой проблемы. Скажите мне, знаете ли вы, что движущееся тело при встрече с препятствием останавливается?

Симпличио. Знаю, однако, лишь когда препятствие достаточно для этого.

Сагредо. Знаете ли вы, что большее препятствие создает для движения тела земля, нежели воздух, поскольку земля неровна и тверда, а воздух мягок и податлив?

С и м п л и ч и о. И так как я это знаю, то знаю и то, что диск пойдет по воздуху быстрее, чем по земле. Так что мое заключение совершенно противоположно тому, которое вы предполагаете.

Сагредо. Не спешите, синьор Симпличио. Знаете ли вы, что у частей движущегося тела, обращающихся вокруг своего центра, имеются движения во все стороны? Так что одни части поднимаются, другие опускаются, эти идут вперед, а те назад.

Симпличио. Знаю, и этому научил меня Аристотель.

Сагредо. Путем какого доказательства? Пожалуйста, скажите.

Симпличио. Путем свидетельства чувств.

Сагредо. Следовательно, Аристотель заставил вас увидеть то, что без него вы не увидали бы? Одолжил ли он вам когда-либо

Галилео Галилей, т. I

 

свои глаза? Вы хотите сказать, что Аристотель вам это сказал, отметил, напомнил, но не научил. Итак, когда диск, не меняя места, вращается вокруг себя, будучи расположен не параллельно, а перпендикулярно к горизонту, тогда некоторые его части поднимаются, противоположные опускаются, верхние идут в одну сторону, нижние в противоположную. Представьте себе теперь диск, который, не меняя места, быстро вращается вокруг себя, находясь в воздухе; если ему дана возможность, по-прежнему вращаясь, упасть отвесно на землю, думаете ли вы, что, достигнув земли, он будет продолжать вращаться вокруг самого себя, не меняя места, как и раньше?

Симпличио. Нет, синьор.

Сагредо. А что же он будет делать?

Симпличио. Он быстро побежит по земле.

Сагредо. Ив каком направлении?

Симпличио. В том, куда его понесет его вращение.

Сагредо. Его части при вращении движутся разно, а именно — верхние движутся противоположно нижним; потому надо сказать, каким он будет подчиняться. Что же касается частей поднимающихся и опускающихся, то они не уступают друг другу, а целое не будет двигаться ни вниз, поскольку этому препятствует земля, ни вверх из-за своей тяжести.

Симпличио. Диск пойдет, вращаясь, по земле, в том направлении, куда его увлекают верхние его части.

Сагредо. А почему не туда, куда влекут противоположные, т. е. те, которые касаются земли?

Симпличио. Потому что находящимся у земли будут препятствовать неровности в месте соприкосновения, т. е. шероховатость земли, верхние же, находясь в воздухе, податливом и тонком, почти совсем не испытывают препятствий или испытывают их в самой малой степени: потому диск и пойдет в их сторону.

Сагредо. Так что это, если можно так сказать, прикрепление к земле нижних частей и вызывает то, что они остаются на месте и только верхние подаются вперед?

Сальвиати. А потому, если бы диск упал на лед или другую совершенно гладкую поверхность, то он побежал бы вперед не так хорошо и мог бы, пожалуй, продолжать вращаться вокруг себя, не приобретая нового поступательного движения?

Сагредо. Это очень легко могло бы случиться: и во всяком случае, он шел бы не столь быстро, как падая на поверхность, несколько шероховатую. Но пусть скажет мне синьор Симпличио,

 

если диск, приведенный в быстрое вращение вокруг себя, пущен свободно, почему в воздухе он не идет вперед, как делает это потом, упав на землю?

Симпличио. Потому что, поскольку воздух окружает его сверху и снизу, ни те, ни другие части не имеют, на что опереться, и диск, не имея причины идти вперед более, чем назад, падает отвесно.

Сагредо. Так что одно вращение вокруг себя без иного импульса может гнать диск, достигший земли, достаточно быстро. Перейдем теперь к остальному. Какое действие производит в диске бечевка, которую привязывают к руке и при помощи которой, обмотав ее вокруг диска, бросают диск.

Симпличио. Разматывание веревки понуждает диск вращаться вокруг себя.

Сагредо. Так что, когда диск достигает земли, он благодаря веревке обладает вращением вокруг себя. Не было ли, следовательно, в нем самом причины двигаться на земле быстрее, чем во время пребывания в воздухе?

Симпличио. Конечно, да, ибо в воздухе он не имел другого импульса, кроме импульса руки бросающего, и хотя бы он обладал еще и вращением, последнее, как было сказано, вовсе не гонит его в воздухе; только по достижении земли к движению руки присоединяется поступательное движение от вращения, отчего скорость усиливается; и я прекрасно уже понимаю, что при подбрасывании диска вверх скорость его уменьшается, потому что помощь круговращения у него отсутствует, а при падении обратно на землю ему удается ее вернуть и потому опять прийти в более быстрое движение, чем в воздухе. Мне остается только понять, почему при этом втором движении по земле диск идет быстрее, чем при первом, ибо тогда, при продолжении движения до бесконечности, оно должно было бы все ускоряться.

Сагредо. Я совсем не говорил, что это второе движение непременно будет быстрее первого; я только утверждал, что иногда может случиться, что оно будет быстрее.

Симпличио. Именно этого я и не понимаю и хотел бы это себе уяснить.

Сагредо. И это также вы знаете сами по себе. В самом деле, скажите, если вы даете шару падать из руки без того, чтобы он вращался вокруг себя самого, что сделает он, упав на землю?

Симпличио. Ничего, он там и останется.

Сагредо. Не может ли случиться так, что при ударе о землю он получит движение? Подумайте-ка получше,

М*

 

Симпличио. Разве только, если бы мы дали ему упасть на какой-нибудь камень, имеющий наклон, как делают дети, играя в орлянку, и он, ударившись косо о выступающий камень, приобрел бы круговращение вокруг себя, с которым и продолжал бы затем двигаться поступательно по земле. Я не знаю иного случая, где он мог бы сделать что-нибудь другое, кроме как остановиться там, где упал.

Сагредо. Так вот, значит, каким образом он может приобрести новое вращение. Итак, когда диск, подброшенный вверх, падает обратно вниз, почему он не может удариться о какой-нибудь находящийся на земле камень, имеющий наклон в сторону движения, и, приобретая от такого удара новое вращение сверх первого, сообщенного веревкой, ускорить свое движение и сделать его более быстрым, чем оно было при первом ударе о землю?

Симпличио. Теперь я понимаю, что это может случиться. И я полагаю, что если диск получит вращение в обратную сторону, то по достижении земли это даст обратный эффект, а именно — движение вращения замедлит движение от бросания.

Сагредо. Замедлит, а иногда и совсем уничтожит его, лишь бы вращение было достаточно быстрым. Отсюда вытекает объяснение того приема, который применяют себе на пользу более опытные игроки в мяч, чтобы обмануть противника и срезать (таков их термин) мяч; прием этот заключается в том, чтобы при помощи наклонной ракетки отбить мяч так, чтобы он приобрел вращение, противоположное движению бросания; вследствие этого, достигнув земли, мячик не делает того скачка, который сделал бы, если бы не вращался, по направлению к противнику, давая ему обычно требующееся время, чтобы успеть его отбить, но останется как бы мертвым и приставшим к земле или же отскочит гораздо меньше, чем обычно, и не даст времени его отбить. По этой же причине при игре деревянными шарами, заключающейся в том, чтобы подойти возможно ближе к определенному знаку, если играют на каменистой дороге, полной препятствий, способных тысячью способов отклонить шар от движения по направлению к знаку, поступают так: во избежание всех отклоняющих препятствий шар не катят по земле, а бросают его по воздуху, как если бы бросили плоскую дощечку; при этом учитывают, что при бросании шар выходит из руки с некоторым вращением, сообщаемым ему пальцами руки; если, как обычно в таких случаях, рука при бросании находится под шаром, то шар, ударившись о землю около рнака, благодаря движению от бросания и движению от вращения может уйти далеко от цели; для того чтобы он

 

остановился, охватывают шар, держа руку искусственным приемом сверху, а шар снизу, почему последнему при выскальзывании из пальцев придается противоположное вращение, благодаря которому при ударе о землю возле знака шар там и останавливается или только немного уходит вперед. Однако, возвращаясь к главной проблеме, которая породила все остальные, я говорю, что быстро движущийся человек может выпустить из руки шар, который, достигнув земли, не только будет следовать за движением человека, но еще и опередит его, д<