Глава 14. Наименее странная вещь

Марион осязаемо почувствовала, как рядом с ней напряглись мускулы.

Пронесся резкий порыв ветра, взъерошивший её волосы...

...затем кусок машины отлетел в сторону.

Он отлетел вверх и назад, почти бесшумно убравшись из их непосредственной физической близости. Марион поймала себя на том, что оборачивается через плечо, наполовину с тревогой, наполовину с изумлением, когда тот же самый кусок машины исчез где-то в темноте.

Там, где он находился раньше, она теперь видела только ночное небо.

Ей потребовалась ещё секунда, чтобы понять, что это была дверца машины.

Та самая дверца машины только что отлетела на такой скорости, что её очертания размылись, и она скрылась в темноте. Вытесненный воздух хлынул, чтобы заполнить пустоту, оставленную дверью.

Марион вздрогнула и от ветра, и от порыва снежного вечернего воздуха.

Руки снова обвились вокруг неё.

Она не заметила тех нескольких секунд, на которые они покинули её, но теперь ощущала их тепло, комфорт и безумное отвлечение. Тюр обнял её сильнее, притягивая к себе.

— Ремень безопасности, — сказал он.

Его низкий голос оставался спокойным, как у монаха.

—...Было бы легче, если бы ты его отстегнула, — добавил он. — Я не вижу, где он закреплён.

Марион озадаченно посмотрела на свои колени и плечо. Она нашла фиксатор и щёлкнула им, и к счастью, он сработал, убираясь от неё.

Она не до конца понимала угол, под которым она и машина находились в пространстве. Она забыла о давлении на грудь и рёбра, когда машина перестала крутиться на обледенелой дороге. Однако, когда ремень отстегнулся, реальность вернулась.

Как и гравитация.

Марион повалилась прямо в направлении дверцы со стороны водителя, которая была впечатана в дорогу.

Она могла упасть на груду стекол, где раньше находилось окно водителя, но её укрытый тенями защитник был рядом.

Он поймал её в воздухе.

Как только она освободилась от расстёгнутого ремня и начала падать, его руки обхватили её.

После этого он обнял её и вытащил с сиденья.

— Мне придётся понести тебя, — тихо пробормотал он. — Ты не возражаешь? Мне удалось погасить уличные фонари, так что это должно прикрыть нас.

Марион покачала головой, но почти не слышала его слов.

Он выбрался с ней из окна машины, и внезапно она полностью осознала всё, что её окружало, и глаза шире распахнулись от шока.

Когда Тюр встал с пассажирской стороны оранжевого электромобиля в морозном ночном воздухе, в окружении снега где-то в Вашингтоне, округ Колумбия, она огляделась по сторонам, замечая сцену, которая тут развернулась, и не сомневалась, что всё это ей снится.

Или же, возможно, она действительно умерла.

Насчёт уличных фонарей он оказался прав. Они все не горели. Каждый фонарь на четырехполосной дороге возле торгового центра загадочным образом погас.

Это не означало, что их никто не видел.

Когда державший её мужчина показался над машиной, раздались крики и изумлённые вопли.

Марион тоже уставилась на него.

Он стоял там, пока его чёрные волосы взъерошивал ветер, а угольно-чёрные глаза светились тем странным, потусторонним светом. Он посмотрел на машины, скопившиеся на перекрёстке с момента их столкновения, затем перевёл взгляд на людей, которые указывали пальцами и таращились из окон ресторанов и зданий на стороне улицы, ближайшей к торговому центру.

Марион заметила и другие вещи, подробности, которые она осознает позже.

Например, тот факт, что МакЛарен врезался в бордюр, что, вероятно, остановило его вращение и занос. Что горы снега покрывали улицы с обеих сторон. Что падал снег, и даже сейчас хлопья цеплялись за её волосы, таяли на щеках и носу, застревали на ресницах. Снег падал и в ту дыру в машине, где раньше была дверца МакЛарена.

Она также увидела рождественские украшения на всех зданиях, внутри ресторанов и баров, на деревьях вдоль улицы. Она видела красные банты, снеговиков и рождественские послания, написанные баллончиком искусственного снега на стеклянных витринах магазинов.

Однако всё это она поймёт позже.

В эти бесконечные, казалось бы, несколько секунд Марион видела только людей, которые смотрели на них с шоком на лицах и показывали пальцами.

Затем, повернувшись, чтобы посмотреть на мужчину, держащего её на руках, она могла видеть только его.

Эти слабо светящиеся глаза были наименее странной вещью в нём.

Гораздо более интересными, по крайней мере для Марион, были огромные крылья, раскинувшиеся по обе стороны от него, состоящие из перьев глубокого чёрного цвета, пронизанные алыми жилками, как будто они были сделаны из огня, крови и вулканического камня.

Глядя на эти массивные крылья, глядя на улицу вокруг, глядя на кричащих и восклицающих людей, которые указывали на них, Марион едва успевала осознавать всё происходящее. Она с трепетом наблюдала, как крылья вытянулись в полную длину. Она видела, что Тюр слегка нахмурился, а его угловатое лицо оставалось таким же красивым, как у статуи, пока он оглядывал всех зевак.

Потом она услышала ещё кое-что.

Выстрелы.

Это тоже продлилось недолго.

Она снова почувствовала, как мышцы тянутся, напрягаются, сокращаются, расслабляются...

...а потом сердце Марион ухнуло в пятки.

Самые крутые американские горки, на которых она когда-либо каталась, казались ничем на фоне этого.

Прыжки с тарзанки в Патагонии казались ничем.

Все прыжки с парашютом в Новой Зеландии, в Таиланде, в Испании, в Австрии были ничем.

Она открыла рот, может быть, чтобы заорать, может, чтобы просто вскрикнуть от удивления, но ветер был таким сильным, что она не могла ничего сделать, кроме как прижаться лицом к обнажённой груди между руками, которые держали её. Ничто, кроме ветра, не нарушало тишину, пронизанную удаляющимися криками и сиренами.

И выстрелами.

Она всё ещё слышала выстрелы... но и они становились тише.

Марион должна была пребывать в ужасе.

По правде говоря, это было довольно страшно.

Но она прижалась к этой тёплой груди и, как ни странно, чувствовала себя в безопасности.

Возможно, она не чувствовала такой защищённости с тех пор, как умерли её мать и сестра.

Возможно, она никогда в жизни не чувствовала такой защищённости.

Глава 15. Я же говорил тебе

Марион, наверно, потеряла сознание.

Она не помнила, как они приземлились.

Она ничего не помнила о том, как они зашли внутрь, или как он снял им номер, или ключи, или что-либо о том, где он оставил её, пока занимался всеми этими вещами — теми приземлёнными, относительно-обыденными вещами.

Она только знала, что она летела...

...А потом её осторожно положили на что-то мягкое.

Марион заморгала от потолочного освещения, вздрогнув, когда мужчина опустил её на матрас и выпрямился.

У него больше не было гигантских чёрно-алых крыльев по обе стороны от мускулистого торса, но она всё равно уставилась на него, отмечая линии мускулов, составляющих его грудь и живот, тёмно-оливковый цвет его кожи, странно светящиеся, бледно-голубые и бледно-зелёные татуировки, которые покрывали его грудь и образовывали линии эзотерических письмен на его рёбрах.

Татуировки, которые, казалось, состояли из символов того же языка, заканчивались чуть выше того места, где виднелись его бедренные кости над костюмными брюками, которые всё ещё оставались на нём.

Ей стало интересно, что означали эти татуировки.

Всё ещё глядя на Тюра, Марион приподнялась, опираясь локтями на одеяло гостиничной кровати.

Её джинсы прилипли к коже и натянулись. Как и толстый свитер, который был на ней, и носки в новеньких походных ботинках.

Она остро осознала, какой мокрой, холодной и... ну, грязной... она была.

Что касается Тюра, то он отступил от кровати, но не отводил от неё взгляда.

Судя по тому, как он немного поджал губы и наклонил голову, глядя на неё, Тюр каким-то образом оценивал её состояние, хотя она не совсем понимала, как именно. Пытался ли он решить, была ли она ранена, или старался определить её психическое состояние или что-то ещё — она, честно говоря, не знала.

В конце концов, она отвела от него взгляд и посмотрела вниз на себя, пытаясь увидеть то, что видел он.

До неё снова дошло, что он была промокшей.

И она замёрзла.

Скорее всего, она сейчас насквозь промочит покрывало, если не встанет с него.

Ещё один беглый взгляд на комнату сообщил ей, что она лежала на единственной кровати в номере отеля. Даже если постель и была королевских размеров, то вряд ли на ней сможет спать хоть кто-нибудь, если она умудрится промочить её прямо в центре матраса.

С этой мыслью Марион соскользнула с покрывала.

Поднявшись и взявшись за край толстой ткани, она стянула её с кровати прежде, чем влажная часть успела намочить одеяла.

Тем временем Тюр с явной тревогой подошёл к ней, протянув руки.

Не говоря ни слова, он остановился, когда увидел, что она устойчиво стоит на ногах.

Он остался стоять неподалеку от неё, словно опасаясь, что она может потерять равновесие или, возможно, упасть прямо перед ним, потому что колени подкосятся. Судя по выражению его лица, он искренне волновался, что ноги могут не удержать её.

Марион не обижалась на это.

Честно говоря, падение лицом на ковёр казалось вполне реальным риском.

Сдёрнув золотисто-красное покрывало с кровати, она простояла ещё несколько секунд, пытаясь решить, что делать дальше.

Она посмотрела на себя, на промокший вязаный свитер, который дала ей милая женщина из магазина одежды, на походные ботинки, тоже промокшие и теперь покрытые льдом и снегом, на промокшие носки и промокшие джинсы.

Мало того, что всё было насквозь мокрым, так джинсы и свитер ещё и покрылись рваными дырами и кровью. Даже на новых носках и ботинках были пятна крови.

Она чувствовала жжение на лице.

Марион коснулась нескольких мест, которые пульсировали от боли, и поморщилась.

Скорее всего, порезы от стекла.

До неё дошло, что в их автомобиль врезалось две разные машины, а потом кто-то открыл по ним огонь.

Ей наверняка потребуется пинцет и бутылка дезинфицирующего средства или алкоголя, чтобы справиться с этим. Учитывая всё случившееся, под её кожей находилось как минимум несколько осколков стекла и даже, возможно, куски металла и пластика от раздолбанной машины.

Вздохнув, Марион подняла глаза на Тюра.

— Думаю, мне нужен душ, — сказала она.

Он наблюдал за ней ещё мгновение, осторожно всматриваясь в её лицо.

Затем он кивнул, отступая с её пути.

Когда он подвинулся, Марион увидела дверь в ванную позади того места, где он стоял.

Она отошла от кровати и покачнулась, а её черноволосый высокий друг с сине-зелёными татуировками ринулся к ней.

На этот раз Тюр схватил её за руку, поддерживая, пока она пыталась восстановить равновесие.

— Спасибо.

Она взглянула на него, чувствуя, как её щеки покраснели, на сей раз от его близости.

Его голос звучал хрипло, пока он вёл её к двери в ванну.

— Я придумаю что-нибудь с одеждой, — сказал Тюр.

В этот раз Марион посмотрела на него внимательнее, и не только на его лицо. Она поняла, что его руки тоже были покрыты татуировками таких же бледных, светящихся сине-зелёных символов. И к тому же он пострадал намного сильнее, чем она. Кровь стекала по одному из бицепсов из глубокого пореза мышцы. Его руки были изрезаны, как и шея сбоку, и рёбра с одной стороны. Она видела синяки на смуглой коже и заметила ещё несколько опухших участков.

Ей пришлось заставить себя не прикасаться к его ранам.

— Ты в порядке? — наконец спросила она, заставляя себя смотреть ему в глаза.

Тюр моргнул, выглядел так, словно её вопрос смутил его.

Это выражение тут же исчезло.

— Я в порядке, — вежливо ответил он. — Я был вынужден найти пальто, чтобы зарегистрировать нас. Я оставил тебя на крыше. В снегу. Поэтому ты такая промокшая.

Его голос был обеспокоенным, но скорее взволнованным, чем извиняющимся.

— Прошу прощения, Марион, — произнёс он.

Она покачала головой, приподняв бровь и глядя на него.

— За что? За то, что спас мне жизнь?

— За то, что оставил тебя на крыше дольше, чем мне этого хотелось бы, — сказал Тюр. — Я не хотел, чтобы кто-то из тех, кто ищет нас, увидел твоё лицо. Я не хотел, чтобы кто-либо из членов Синдиката выцепил нас при случайном сканировании. Я также подумал, что было бы лучше, если бы на стойке регистрации думали, что я нахожусь один в этом номере. Я изо всех сил старался замаскировать свою внешность, пока был в вестибюле.

Марион нахмурилась после этих слов, всё ещё хромая рядом с ним к двери ванной.

Они зашли внутрь.

Одной рукой она схватилась за стену, и он отпустил её, наклонившись, чтобы включить три светильника, в том числе и освещение над зеркалом, обогреватель и верхний свет с вентилятором.

Она немного дернулась, когда загорелся каждый из них, приспосабливаясь к изменению освещения.

Затем она осмотрела пространство перед собой.

На некоторое время Марион забыла, что Тюр сказал про изменение своей внешности.

На эти несколько секунд она сосредоточилась только на самой ванной, ошеломлённая её размерами.

Приняв всё это во внимание, она осознала, что должна принять решение. Её взгляд переместился со встроенной ванной на приподнятую платформу и закрытую стеклянную душевую кабину, у которой имелись душевые насадки с двух сторон и сверху.

Посмотрев на два основных способа согреться и помыться, она решила, что сама ванна и принятие ванны были слишком сложными в данный момент.

Отойдя от стены, Марион осторожно подошла к душевой.

Тюр не мешал ей, только наблюдал, как она самостоятельно пересекает пространство.

Добравшись до стеклянной кабинки со встроенными плиточными полками, она открыла дверь душа, оперлась на металлический каркас, повернула серебряную ручку, чтобы включить воду, и выкрутила её до упора, чтобы сделать горячее.

И только в этот момент она вспомнила, что сказал Тюр.

Он сказал, что изменил себя.

Физически.

Чтобы камеры наблюдения не засекли его.

— Как ты это сделал? — небрежно спросила Марион.

Всё ещё опираясь на металлическую раму душевой, она повернулась и посмотрела на него через плечо.

— Замаскировал свою внешность, — пояснила она. — Как ты это сделал?

Она почему-то знала, что он имел в виду точно не нарисованный нос и усы, как у Маркса Граучо. Он имел в виду что-то другое, что-то сверхъестественное.

Ей было интересно, скажет ли он ей правду.

Тюр, должно быть, увидел в выражении её лица какой-то намёк на обе вещи.

— Я говорил тебе правду обо мне, — произнес он. — Вплоть до этого самого момента. Во всех отношениях, — его голос стал резче. —...Клянусь асгардской пинтой пива, я сказал тебе больше правды, чем я говорю большинству смертных. Слишком много, чтобы ты сейчас думала, будто я лгу тебе.

Оглянувшись на него, Марион кивнула.

— Ладно, — сказала она. — Тогда скажи мне правду об этом. Как ты прошёл мимо камер?

— Я сказал тебе. Я изменил свою внешность.

— Ты заставил их видеть что-то, чего на самом деле не было? — уточнила она, нахмурившись. — Как это работает? Ты как-то залез в их сознание? Как это могло обмануть камеру?

— Я не могу завораживать людей, — сказал Тюр, хмурясь в ответ. — Гламур, иллюзии, обман... это дары моего брата Локи. Но я могу делать другие вещи. Я могу сделать себя... другим. Неприметным, если я этого захочу. Я могу изменить цвет глаз, очертания лица, внешний вид в целом. Даже мои размеры.

— И как это отличается от того, что делает твой брат Локи? — спросила Марион.

— То, что я делаю — это не гламур, — ответил Тюр. — Это реальное физическое изменение. Таким образом, камеры снимают то же изображение, которое видят люди. В сознании людей нет никакого обмана. Они просто видят меня таким, какой я есть. Но я сам изменяюсь.

Воцарилась тишина.

Затем Марион нахмурилась и отвела взгляд в сторону.

Голос Тюра прозвучал твёрже.

— Я не делаю это для того, чтобы просто обманывать людей, — добавил он. — Мой брат — Бог Трикстер... Но я не такой. Наши дары соответствуют нашей работе в этом мире. Моя способность менять форму имеет определённое назначение, как и гламур Локи служит конкретным целям. Я пользуюсь способностью изменять свою внешность не для того, чтобы обманывать людей в буквальном смысле. А для того, чтобы я мог свободно действовать в этом мире... чтобы я мог выполнять свою работу, не будучи замеченным или опознанным.

— Опознанным? — Марион нахмурила брови. — Я не думаю, что большинство людей может узнать тебя, Тюр.

Он один раз качнул головой.

— Не узнать лично меня. Это не то, что я имел в виду.

Выдохнув, он положил руки на бёдра.

Наблюдая за ним, она остро осознала, что на нём нет рубашки.

— Я знаю, что я малоизвестный в твоём мире бог, — сказал он, снова выдыхая. — Я не жду, что меня тут кто-нибудь узнает. Это тоже часть моей работы.

Что-то в его словах на сей раз прозвучало как будто со смущением.

Марион это даже показалось немного забавным, но Тюр выглядел искренне взбудораженным.

— Честно говоря, я предпочитаю, чтобы так и оставалось, — признался он. — Это никогда раньше не беспокоило меня. Но, признаюсь, сейчас это немного расстраивает меня. В ситуации с тобой.

Марион нахмурилась.

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но Тюр поднял руку.

— Я не волнуюсь, что меня узнают так же, как моего брата Тора... или моего брата Локи, если уже на то пошло...в твоём мире.

Снова выдохнув, он продолжил говорить тем же раздражённым голосом.

— Обычно меня беспокоили исторические книги. Фотографии. Картины. Теперь ещё и видео и другие способы запечатления изображения. Всё это становится слишком надоедливым.

В ответ на её непонимающий взгляд Тюр стал объяснять подробнее.

— Бывают моменты, когда я должен присутствовать на больших и важных мероприятиях, Марион, — сказал он. — При исторических событиях. На тех событиях, которые обычно документируются. Даже сотни лет назад были художники, которые занимались такими вещами. Сейчас все фотографируют. Фиксируют на видео. И записывают. Сейчас документалистов гораздо больше, чем в прошлые века. Камеры видеонаблюдения. Беспилотники. Любой, у кого есть современный телефон. Это может быть любой, у кого есть iPad.

Снова вздохнув, Тюр провёл рукой по своим густым чёрным волосам.

И вновь Марион поняла, что обращает внимание на каждую деталь этого жеста, каждую линию его мышц, когда он поднимает руку, на выражение его угловатого лица.

— Сейчас всё стало хуже, конечно, но в определённой степени это всегда было проблемой. Я изменяю свою внешность... физически, то есть... чтобы меня не могли сравнивать из поколения в поколение. Я не хотел, чтобы мой истинный образ был зафиксирован, чтобы он появлялся на различных событиях в истории человечества.

Марион уставилась на него.

Теперь она понимала, о чём он говорит.

Тюр не хотел, чтобы какой-нибудь необычайно наблюдательный историк заметил, что тот же самый парень был жив и посещал Землю на протяжении сотен, а возможно, и тысяч лет.

Он говорил, что был бессмертен.

Он говорил, что он бессмертный оборотень.

С крыльями.

Марион не знала, что на это сказать.

В конце концов, она снова посмотрела на душ и просунула руку под воду, чтобы проверить температуру. Она повернула несколько вентилей на плиточной стене, включая разные насадки, в том числе и большую лейку душа в центре над головой.

Когда она медленно выпрямилась, поморщившись от боли в ноге, Тюр сделал шаг в её сторону, покинув дверной проём.

Затем, как будто передумав, он отступил обратно.

Он встал в дверном проёме, глядя на неё через всю большую ванную комнату с двумя раковинами, ванной-джакузи у стены и бледно-голубым ковром.

Она чувствовала его взгляд на себе.

— Тебе нужна помощь? — хрипло спросил Тюр.

Марион повернулась, чтобы посмотреть на него, и обнаружила, что он смотрит на неё. Его глаза осматривали её тело, сосредотачиваясь на разных частях её разорванной, промокшей и залитой кровью одежды.

Она встретилась с ним взглядом, когда он посмотрел на её лицо.

—...Чтобы раздеться? — закончил он, прочищая горло.

Он неопределённо показал на неё.

— Тебе больно, — пояснил Тюр. — Я мог бы помочь. С одеждой. И душем, — он снова откашлялся. —...И с перевязкой.

Марион увидела, как его лицо потемнело, а затем он пожал плечами.

— Или ты можешь сделать это сама, — закончил он.

У кого-то ещё такая странная, неловкая, очевидно смущённая речь ей могла бы показаться смешной. Она могла бы поддразнить, рассмеяться... или хотя бы улыбнуться.

По крайней мере, она нашла бы это очаровательным или милым.

Но вместо этого ей почему-то было сложно ответить ему, она боролась с реакцией на его присутствие, его голос, его физическое состояние — почти на всё, что касалось его. Всё это мешало непринуждённо относиться к тому, что он делал или говорил.

Какая-то её часть испытывала серьёзное искушение сказать «да».

В то же время сделать так для неё было странным.

Такое чувство, будто тем самым она попросит его о чём-то, но странно было просить у него что-либо сразу после того, как он только что спас ей жизнь.

В частности, ей было странно просить его об этом.

Просить его остаться здесь с ней, пока она раздевается и принимает душ, уже не будет обычным флиртом. Она как будто будет просить его о сексе, и несмотря на то, что она сделала с ним ранее в машине, она не была уверена, что ей следует так поступать.

Она не была уверена, что должна поступать так с собой, а тем более с ним, пока она не разберётся со всем немного конкретнее.

А так ей практически не за что больше зацепиться.

Учитывая всё, что произошло за последние несколько часов, Марион не была уверена, что может быть уверенной в том, как она воспринимала его, или что она чувствовала по этому поводу.

Тюр спас ей жизнь. И не раз.

Само собой, это сбивало с толку.

И тем не менее, несмотря на всё, что она видела, спасение её жизни было наименьшей из проблем.

Она ведь видела его с крыльями, так?

Тюр умел летать.

Он действительно прилетел с ней сюда, в какой-то модный отель в центре Вашингтона, округ Колумбия. А прямо перед этим он выломал помятую дверь безумно дорогого спортивного автомобиля, используя свои крылья, руки, или комбинацию всего сразу.

И это вернуло её к началу этого логического круга.

Тюр был оборотнем.

Который умел летать.

Не помогало и то, что что-то в нём пробуждало в ней безумное, совершенно иррациональное, одурманивающее, невероятно сильное желание, которое даже отдалённо было неподвластно ей. В этом желании не было ничего разумного, логичного или объяснимого. Это не похоже ни на что, что она когда-либо раньше испытывала или ощущала с мужчиной.

Это не похоже ни на что, что она испытывала раньше с кем-либо вообще.

Марион не осознавала, что она просто стояла там молча, пока думала обо всём этом.

Она не осознавала, что не двигалась и ничего не говорила.

Это вроде как прошло мимо её внимания, что она так и не ответила на его вопрос — то есть, на его вопрос о том, нужна ли ей его помощь, чтобы раздеться — до тех пор, пока Тюр внезапно не двинулся в её направлении.

Она повернулась, когда он сошёл с места.

Она не боялась. По правде говоря, она почувствовала облегчение.

Она оставалась на прежнем месте, и дверь душевой была так же приоткрыта её рукой и плечом, а она наблюдала, как он приближается.

Тюр находился на другом конце комнаты.

А потом он оказался рядом.

Он возвышался над ней, и казалось, что его тёмные глаза пронизывают её насквозь.

Его губы поджались, когда Марион подняла взгляд на него.

Тюр не выглядел рассерженным или раздражённым.

Она почти могла увидеть, как он думает.

Что-то в этом принесло ей огромное облегчение.

Она хотела, чтобы он принял это решение. Она хотела, чтобы он рассказал ей, что между ними происходит, и как она должна во всём этом разбираться.

Больше всего на свете Марион хотела, чтобы Тюр сказал ей, нормально это или нет. Она хотела знать, нормально ли то, что она хочет от него, так отчаянно и сильно желает. Она хотела, чтобы он объяснил ей, почему всё в нём так сильно притягивало её. Она хотела знать, тянет ли это его так же сильно, хочет ли он того же, что и она.

Она хотела знать, почему это стёрло из её головы всё остальное, включая её мать и сестру, которых до сих пор ничто не могло даже коснуться.

Она хотела, чтобы он сказал ей, что она не должна чувствовать себя виноватой.

Она хотела, чтобы он сказал ей, что всё в порядке.

Она хотела знать, может ли она позволить себе просто упасть, поймает ли он её в этом так же, как он подхватил её, когда она отстегнула ремень безопасности в МакЛарене.

Она хотела, чтобы он сказал ей, может ли она наконец отпустить себя.

Глава 16. Удиви меня

Со всеми мыслями, крутившимися в её голове, пока Тюр стоял перед ней, Марион действительно понятия не имела, что он ей скажет.

И как обычно, он сказал вообще не то, чего она ожидала.

Он посмотрел на неё сверху вниз своими тёмными глазами.

Потом отвёл взгляд.

Выражение его лица как будто помрачнело, после чего он прочистил горло.

— У меня есть... мысли, — хрипло произнёс Тюр. — Я бы хотел, чтобы мы поговорили. Но я не уверен, что стоит делать это, когда кто-то из нас голый. Или когда мы оба голые. Как бы это ни было приятно.

Марион моргнула.

Тёмные глаза Тюра встретились взглядом с ней.

Напряжение, которое она видела там, нарастало.

— Может, если тебе не понадобится моя помощь, — добавил он всё так же сипло. — Я бы мог найти нам одежду. Сухую одежду. И немного еды. Когда ты закончишь здесь, мы могли бы поговорить. Одетыми. По крайней мере, сначала. Сначала мы могли бы быть одетыми. Во время разговора.

Марион почувствовала, как к её щекам прилила кровь.

Обычно она не была молчаливым человеком, но сейчас поняла, что ей сложно разговаривать с этим высоким мужчиной, чья кожа была покрыта едва светящимися татуировками, а тёмные длинные волосы обрамляли угловатое лицо.

— Наверно, ты захочешь в душ, — выпалила она. — После, я имею в виду. После меня.

Выдав это, она почувствовала, что её лицо запылало ещё жарче.

—... Я просто хочу сказать, — добавила она. — Что если ты найдёшь нам одежду, то я достану нам еду. И, может быть, разберусь с одеждой, которая сейчас на нас. У них здесь должны быть услуги клининга. Или что-то в этом роде. Ты можешь принять душ. А я позабочусь об этих вещах.

Тюр хмуро отвёл взгляд, чтобы обдумать это.

Затем он медленно кивнул.

— Я не уверен, что нам стоит пользоваться услугами клининга, — сказал он. — Только не в данный момент. Я не думаю, что кому-либо из нас следует общаться с людьми, не считая друг друга, пока у нас не будет возможности поговорить о том, как связаться с твоим отцом.

Подумав об этом и почувствовав, как её более логичный и стратегический ум снова заработал, Марион на этот раз кивнула с большей решительностью.

— Ты прав, — произнесла она. — Думаю, мы должны пока просто запихать одежду в мешки. Или даже выбросить на помойку. Я чувствую себя немного виноватой. Та женщина... в магазине. Она была добра. Но я думаю, что нам, вероятно, нужно просто избавиться от этой одежды.

Поняв, что слишком много думает о том, что являло собой слишком пустяковую деталь в сравнении с тем, с чем они столкнулись, Марион смущённо посмотрела на него.

Тюр не выглядел даже отдалённо раздражённым или осуждающим.

Вместо этого он с нежностью погладил пальцами её подбородок, а другой рукой провёл по её шее и плечу, как будто приподнимая её голову, чтобы исследовать кожу. Марион без всяких мыслей закрыла глаза, прильнув к нему.

Когда он заговорил, его слова удивили её.

Но с другой стороны, его слова почти всегда удивляли её.

— Ты добрый человек, — сказал он. — Ты милый, доброжелательный человек, Марион. Но я думаю, всё нормально. Думаю, продавец поймёт.

Марион распахнула глаза.

Она смотрела не на него, а на его обнажённую грудь с замысловатыми, эзотерическими татуировками, источавшими слабое синие и зелёное свечение.

Добрая? Милая?

Неужели он и вправду только что назвал её так?

Честно говоря, Марион не могла вспомнить, когда в последний раз кто-либо говорил в её адрес такие слова или что-то отдалённо похожее на них.

Падшая. Безответственная. Чёрствая.

Холодная. Позорная. Испорченная.

С недостатком морали. С недостатком здравомыслия.

Озабоченная.

Вероятно, наркоманка или алкоголичка.

Она слышала все эти вещи, особенно в таблоидах.

Но добрая? Милая?

Она подняла взгляд на Тюра, но не увидела в его глазах и намёка на насмешку.

Вместо этого он снова провёл рукой по её лицу, после чего сделал шаг назад.

— Я сделаю так, как ты посоветовала, и подожду с заказом еды, — сказал он, вежливо склонив голову. — Позови меня, если тебе понадобится помощь. Я услышу тебя. Я буду в другой комнате, поищу одежду для нас. Есть у тебя какие-нибудь пожелания в плане одежды?

Она подумала об этом.

Чувствуя, как её щёки всё ещё были тёплыми от его прикосновений и слов, она пожала плечами и слегка улыбнулась.

— Удиви меня.

 

***

 

Раздеться оказалось проблематично.

Настолько сложно, что Марион выключила воду в душе, поняв, что это займёт какое-то время.

Она сдирала одежду, прилипшую к ранам, пропитанную водой и кровью и подпалённую в некоторых местах. Это происходило медленно, болезненно, раздражающе, неуклюже, и к концу ей захотелось плакать. Свитер она сняла достаточно легко, но лифчик прилип к порезу на спине.

Снятие джинсов стало новым видом пытки.

Ей было больно снимать даже ботинки и носки.

Кусок железки застрял в её ботинке, в результате чего носок и часть подошвы прилипли к ране.

Хуже всего себя чувствовало её бедро, которое было рассечено чем-то острым, возможно, чем-то металлическим. В её шею, руки, кисти, плечи и лицо вонзились маленькие кусочки стекла и пластика.

Она по возможности использовала свои ногти как пинцет, чтобы вытащить большую их часть.

В конце концов, она позвала Тюра и попросила принести ей настоящий пинцет.

Он поступил даже ещё лучше, купив в маленьком магазине на этаже вестибюля целую аптечку и туалетный набор, в котором были пинцет, зубная щётка, паста, расчёска, гребень, тюбик дезинфицирующего крема, дезинфицирующий спрей, бинты, пластыри, марля. Он принес ей шампунь, кондиционер и гель для душа, хотя отель уже предоставил несколько маленьких бутылочек каждого из них.

Марион не просила, но Тюр остался, чтобы помочь вытащить оставшееся стекло из-под её кожи.

Ей пришлось попросить его о помощи, когда она дотронулась до своей головы и поняла, что осколки вонзились в её скальп, а также в шею и спину, в места, которые она не могла увидеть.

В итоге Тюр сел на столешницу в ванной, зажав её между своих ног — на Марион в этот момент было только нижнее бельё, а Тюр всё ещё был в чёрных брюках от костюма и без рубашки, в классических туфлях и с часами, которые, наверное, сломались из-за воды.

Ему потребовалось примерно полчаса, чтобы вытащить из неё все осколки стекла.

Потом он ушёл, а Марион приняла душ, и это было одновременно болезненно и просто великолепно.

К тому времени, когда она закончила, вся ванная комната заполнилась паром, и Марион испытывала смутное чувство вины за то, как долго она там находилась, хотя в глубине души ощущала усталость, понимая, что теперь ей придётся использовать тонну дезинфицирующих средств на сотнях порезов по всему телу и, вероятно, ещё наложить повязки на самые серьёзные из них.

Однако сначала ей нужно было освободить ванну для Тюра и, наверно, помочь ему вытащить все стёкла из его кожи.

Завернувшись в полотенце, она высунула голову в спальню отеля.

Никого не было.

Она осторожно вышла из ванной.

Оглядевшись, она заметила записку на покрывале, которое было новым, а не тем, что она стащила с кровати на пол.

Марион подошла ближе и увидела, что верх покрывала откинут. Увидев там бледно-золотые простыни, она поняла, что кровать полностью перестелена, а старое постельное бельё и покрывало исчезли.

— Маленький занятой божок, — пробормотала она, поднимая записку.

Она прочитала написанное. Оно было кратким и по делу.

«Я скоро вернусь.

Я сказал им оставить одежду на столе.

Закажи еду, если ты готова».

Марион огляделась.

Кроме двух маленьких ночных столиков по обеим сторонам большой кровати, она увидела только низкий журнальный столик перед небольшим диваном из выкрашенной в золотистый цвет кожи.

Потом она заметила раздвижные деревянные двери.

Впервые ей пришло в голову, что она видела лишь небольшую часть гостиничного номера.

Подойдя к дверям, она раздвинула их.

Марион оказалась перед большой комнатой, которая выглядела намного больше, чем она ожидала.

Эркерные окна составляли большую часть стены слева от неё.

Между этими большими окнами и раздвижной стеклянной дверью находилась рельефная стена, по бокам которой висел прозрачный тюль, который кто-то раздвинул вместе со шторами из более тёмного и плотного материала. Из главного окна она могла видеть снег, падающий на небольшой балкон, и ей открывался вид на Монумент Вашингтона, торговый центр и подсвеченный Мемориал Линкольна вдалеке, заслоняемый шквалом падающего снега.

Плоский телевизор располагался на стене недалеко от раздвижной стеклянной двери, прямо над газовым камином из белого камня, рядом с бледно-голубым, кожаным современным с виду секционным диваном, стеклянным журнальным столиком и двумя торшерами.

Кухня и бар занимали большую часть площади справа от неё.

Кроме того, Марион увидела современный обеденный стол с четырьмя стульями и письменный стол с ноутбуком на нём. В противоположном углу, ближе к входной двери в номер, стоял ещё один небольшой кожаный диван бледно-зелёного цвета.

Всё в комнате было стильным, светлым, но невероятно удобным на вид, вплоть до толстого, белого одеяла из искусственного меха, которое покрывало большую часть голубого дивана.

На кухне стоял полноразмерный холодильник из нержавеющей стали, а у барной стойки стояли три высоких хромированных стула с обивкой из синей кожи.

Бутылка вина стояла на столешнице рядом с корзиной с фруктами.

Марион увидела две аккуратные стопки одежды на кухонном столе и вторую записку между стопками.

Эта записка была написана другим почерком, не тем, что в спальне. Кто-то написал синими чернилами:

«Позвоните нам, если вы захотите поменять что-либо, или если вам потребуется что-то ещё!

Было приятно делать покупки для вас, сэр!»

Ниже был номер телефона и смайлик, написанные маркером.

Фыркнув, Марион начала рыться в куче одежды.

Она быстро поняла, что первая стопка предназначалась для него, для Тюра.

Она заметила там мужскую рубашку, всё ещё в упаковке (белую), мужскую футболку (серую), синие джинсы (тоже мужские), три пары носков, одни из них носки под костюм, две пары трусов-боксёров, чёрные спортивные штаны и чёрные туфли без шнурков. Когда она взглянула на дверь, то увидела, что там висит бумажный пакет с ещё большим количеством одежды.

Она предположила, что это может являться поводом для мужской классической рубашки.

И для чёрных кожаных туфель.

Оставив груду его одежды в покое после беглого осмотра всего содержимого, Марион склонилась над другой стопкой одежды, которая оказалась женской, и начала её просматривать.

При этом она готова была расцеловать Тюра.

Ну... она и так определённо хотела поцеловать его ещё до того, как получила одежду.

Но сейчас она поцеловала бы его ещё и за одежду.

Она нашла две пары бордовых и тёмно-зелёных джинсов-стрейч её размера, толстый супер-пушистый