Понедельник, ближе к вечеру.

Я стояла в прихожей бабули. Приглушенные крики Кэсси разнеслись по крутой узкой лестнице. Моя рука метнулась к деревянным перилам, а нога ступила на нижнюю ступеньку. Кэсси заслуживала моих извинений, но ей также было нужно поплакать, как я это сделала раннее, сломавшись в машине.

Отойдя от лестницы, я направилась на кухню, где нашла бабулю Мэри, перемалывающую травы. Она измельчила листья, отмерила и добавила их в кипящую воду в кастрюле. Бабуля посмотрела на меня через плечо, а затем снова повернулась к плите. На ее щеках мерцали еле заметные дорожки. Она плакала.

— Ты причинила ей боль.

— Это было непреднамеренно. — Тон бабули был скорее утвержением, чем обвинением, но я все равно чувствовала себя защищающейся.

Ее глаза блуждали по моим промокшим штанам. Туфли я оставила на крыльце. Они были мокрыми и в песке. Мои носки были влажными, и ногам было холодно. Я поежилась, бабуля покачала головой. Она сложила кухонное полотенце, и ее взгляд встретился с моим. Боль Кэсси, резкая и глубокая, отразилась на лице бабули.

Бабуля была эмпатом, и ее обостренные чувства улавливали эмоции Кэсси, которые волнами прокатывались в воздухе вместе с ее плачем. Я видела все, что чувствовала Кэсси на лице бабули. Мое предательство смотрело прямо на меня.

Я отвернулась и подошла к камину. Фрэнки лежал на коврике у моих ног. Он посмотрел на меня одним глазом, потом потянулся и перевернулся, подставляя пузо к теплу. Я протянула ладони к огню. Жара прогнала озноб.

— Кэссиди страшно, — сказала бабуля у меня за спиной.

— Мне тоже. — Я потерла плечи. Пламя плясало, и я придвинулась ближе, ища его тепла. — Она рассказала тебе о своей подруге Грейс?

— Она упомянула, что ее видение сбылось. Кэсси волнуется о девочке.

Я услышала, как бабуля села в кресло позади меня. Усталый вздох вырвался у нее, когда она села и взяла спицы. Металлические стержни стучали друг о друга, звук был ритмичным. Белый шум, вызвавший воспоминания из моей юности. Мы провели много вечеров бок о бок: она вязала плед для нового пациента в больнице, пока я читала.

— Я недавно разговаривала с директором Харрисон. Она сказала, что травмы Грейс не тяжелые, не такие, какие предсказывала Кэсси. Она верит, что Кэсси спасла Грейс.

Позади меня продолжалось клацание спиц.

— Кэсси захочет спасти меня. — Я обняла себя руками.

— И что в этом плохого?

— Она может пострадать. Что, если, несмотря на то, что я всеми способами избегаю воду, я все еще окажусь в озере или в океане, как это произошло сегодня. — Я виновато указала на свои мокрые брюки. — Что, если она будет там и увидит, как я буду тонуть, и побежит к воде, чтобы попытаться спасти меня? Она тоже может утонуть.

Я не могла так рисковать.

Бабуля начала напевать. Я не могла сказать, была ли она согласна со мной.

— Ты помнишь первый день, когда приехала сюда с родителями? — спросила она спустя пару минут. — Ты была робкой.

Потому что отец был пугающим.

— Я не видела тебя с самого детства, — объяснила бабуля. — В то время твои родители были влюблены.

Я этого почти не помнила. Они хорошо скрывали свои проблемы от внешнего мира. Но бабуля почувствовала бы неладное. Вот, почему мама приглашала ее в гости лишь раз, сразу после того, как я родилась. Кроме того, мама не посещала бабулю первые восемь лет моей жизни, если не считать того случая, когда бабуля попросила ее прилететь, прямо перед смертью дедушки.

— Твоя мать стала еще более хрупкой, с тех пор, как я видела ее в последний раз. А Брэд… — Бабуля замолчала. Она переместила свой взгляд с камина, посмотрев на свою работу на коленях. Она продолжила вязать. — Он изменился.

— Алкоголь воздействует на людей. — Я опустилась в кресло рядом с ней. Окно позади меня задребезжало. Капли дождя забарабанили по стеклам.

— Но ты… — указала она спицей на меня. — Ты была особенной. Я почувствовала, какой особенной ты была в тот момент, как только ты вошла в дверь, сжимая в своих руках жалкого старого плюшевого мишку. Твои зеленые глаза были такими большими, а волосы светлее, чем у Кэссиди. У тебя был взгляд твоей матери. До сих пор такой… — сказала она с ноткой грусти.

Мамины глаза были голубыми, как у Кэссиди. Я уставилась на огонь и на отбрасываемые им тени. Смотреть на Кэссиди, наблюдать, как она растет, было словно снова видеть лицо моей матери. Мое сердце болело за нее.

— В то время как твои родители обустраивались, — продолжила бабуля, — мы с тобой пили горячее какао прямо здесь, на кухне. Твои манеры были безупречны, но ты продолжала теребить свою кофточку. Ты помнишь ту кофту? Я, да. У нее были красивые обороки на воротнике и рукавах. Приглушенный оранжевый цвет, подобный персику во время летнего созревания. Ты сказала мне, что это твой любимый цвет. Ты помнишь, почему?

Я покачала головой, вжавшись в кресло.

Не накрашенные губы бабули изогнулись в улыбке. Она сделала еще пару петель и произнесла:

— Он соответствовал цвету твоей ауры, и я тебе это говорила. — Ее руки быстро работали с пряжей. — У тебя челюсть чуть не отвисла, прямо вот так… —
Она широко раскрыла свой рот. Ее брови сильно изогнулись.
— Боже, твои глаза были такими огромными. Затем я спросила, могла ли ты видеть мои цвета, — бабуля напела. — У тебя был такой взгляд на лице.

Снаружи поднялись порывы ветра, хлеставшие стеной дождя по кухонному окну над раковиной. Вода стекала по стеклу подобно слезам. Обветренные руки бабули поддерживали ровный ритм, создавая из пряжи плед в такт ее рассказу.

— Вот тогда я поняла, почему чувствовала от тебя страх. Мой вопрос напугал тебя. Наши способности пугали тебя. Мне стало грустно от того, что твоя мама не обучала тебя.

— Отец не позволял ей.

— Ты говорила мне, что твой папа не любил, когда ты разговаривала об аурах. — Она крепко сжала губы и покачала головой, явно встревоженная прошлым.

Воспоминания были туманны, словно это было целую жизнь назад. Вспомнился бабулин горячий шоколад. Он был лучшим из того, что я когда-либо пробовала. Зефирки были более большими и квадратными, чем те, что продавались в продуктовом магазине. Она сама делала шоколад с самого начала. Я толкала в него глубже зефирки и смотрела, как они покачиваются в кружке.

Бабуля наклонилась ближе и прошептала:

— В моем доме ты можешь говорить об аурах сколько душе угодно. — Она прижала палец к своим губам. — Твоему отцу не нужно знать об этом. Это будет наш маленький секрет.

— Хорошо. — Я болтала ногами, потягивая шоколад. — У тебя желтый цвет. Симпатично.

— Верно. Очень хорошо. — Бабуля погладила мою руку. — Твоя мамочка говорит, что ты особенная. — Она сделала ударение на последнем слове.

Я заглянула внутрь кружки.

— Я тоже особенная. — Я ткнула пальцем одну зефирку.

— Я могу поделиться своими воспоминаниями. Могу я показать тебе одно? — Голос бабули снизился почти до шепота.

Я медленно кивнула.

— Дай мне свою руку. — Бабуля сжала мою руку своей и толкнула в мою голову. Это было похоже на царапанье ногтем по моему лбу, а затем в моей голове заиграло видео. Я увидела, как мама держит ребенка, и почувствовала любовь мамы к этому малышу.

— Это я? — ахнула я и уставилась на бабулю.

— Ты стала такой большой. Это был последний раз, когда я тебя видела. Я счастлива, что ты переехала жить ко мне. — Она сжала мои пальцы. — Покажи мне, на что ты способна.

Я оттолкнула от себя ее руку.

— Мои способности не настолько хорошие, как твои.

— Так тебе сказал папа? — нахмурилась бабуля. Она изучала меня.

Я выглянула в коридор, прежде чем снова уставиться на стол. Я не любила говорить о том, на что была способна. Это злило отца, а я не хотела, чтобы он наказывал меня.

— Не бойся.

Я не хотела бояться. Я хотела быть храброй.

— Я могу заставлять людей что-нибудь сделать.

Бабуля смотрела на меня с любопытным блеском в глазах. Я опустила голову, очарованная свободно свисающей ниткой на подоле моей кофточки. Попыталась выдернуть ее. Волокно врезалось мне в кожу.

— Покажи мне.

Я подняла голову и уставилась на бабулю.

— Я не расскажу твоему папе. Обещаю. Но мне любопытно. Покажи мне.

Я прикусила нижнюю губу.

— Никто не будет знать, кроме нас. — Бабуля погладила мою руку.

— Обещаешь?

Когда она кивнула, по моему позвоночнику растеклось тепло. Небо защипало.

«ВЫЛЕЙ СВОЕ КАКАО».

Бабуля ахнула. Она посмотрела на свою дрожащую руку, которая потянулась к кружке и перевернула ее. Горячий шоколад вылился на деревянный пол.

— Ох, нет! — Я хлопнула себя по щекам и вскочила на ноги. Я совсем забыла сказать ей, чтобы она вылила его в раковину. — Мне жаль! Мне так жаль!

Меня затрясло. По щекам потекли слезы. Схватив кухонное полотенце, я упала на пол и стала вытирать жидкость.

Когда бабуля даже не двинулась, я перестала убираться и медленно подняла взгляд, боясь, что она была заморожена, удерживая кружку в воздухе. Но нет. Она смеялась.

— Боже. Так вот какой у тебя дар, дорогая. Ты когда-нибудь пыталась направить его на своего отца? — Она присвистнула и покачала головой.

Я кивнула.

— Что ты заставила его сделать?

Я махнула кухонным полотенцем.

Бабуля положила руку мне на плечо.

— Ты можешь рассказать мне. Это будет нашим маленьким секретом, помнишь? — Она взяла меня за подбородок. — Что ты заставила сделать своего папочку?

— Я заставляю его выбрасывать пиво. Но я делаю это, когда очень сильно злюсь. — Я продолжала смотреть вниз, на свои колени.

— И? — Она резко вдохнула.

Я встала на ноги.

— Он злится на меня, потому что знает, что я заставляю его делать это, и он не может заставить себя остановиться и выливает его. Он говорит, что я стоила ему кучу денег.

— Что происходит, когда твой папа пьет, Молли? — Ее брови опустились.

— Он кричит на маму. — Я потянула за уголок кухонного полотенца. — Иногда причиняет ей боль. От этого она грустная.

В стекло ударил еще один порыв ветра, выдергивая меня из прошлого. Бабуля развернулась и посмотрела в эркер позади меня.

— Почему мы говорим об этом? — спросила я, раздраженная тем, что она всколыхнула старые воспоминания, как ил на дне ведра со стоячей водой.

— Вы с Кэсси очень похожи. — Она многозначительно посмотрела на меня. — С самого первого мгновения, как ты переступила порог этого дома и до того дня, когда ты потеряла своих родителей, ты не хотела ничего больше, как спасти свою маму от отца. Тебя ничего не останавливало. Думаешь, Кэссиди поступит по-другому?

Нет, я так не думала.

Ветер завывал над домом. Ветки деревьев царапали металлические желоба. Фрэнки зашипел, навострив уши. Его шерсть встала дыбом. Бабуля метнула взгляд к окну, как будто ставила под сомнения его прочность.

— Шторм усиливается, — сказала она.

Я поежилась, как от сырости своей одежды, так и от вызванных бабулей воспоминаний.

— Я тут подумала, Молли. — Спицы бабули клацнули, когда она закончила ряд. — Кэсси могла бы использовать свою мать прямо сейчас.

— Я пойду проверю ее через пару минут. Я дала ей возможность успокоиться.

— Я не это имела в виду. Покажи Кэсси, что ты можешь. Поговори с ней, вторгшись в ее разум. Возможно, тогда она почувствует себя не такой одинокой и напуганной.

Пока бабуля говорила, легкий озноб, который я почувствовала момент назад, осел словно лед, заставив мои конечности затвердеть так, что я схватилась за подлокотник кресла, мои ногти впились в сплетенные волокна. Я заперла свои способности в самый дальний угол своего разума, и я хотела, чтобы тому же бабуля обучила и Кэсси. Видимо, мои попытки не сработали. Методы, которым я научила себя, не срабатывали на ней. Но, если бы я раскрыла ей свой разум и показала свои способности, я понимала, что, в конце концов, последствия могли бы быть катастрофичными. Я не стала бы рисковать так снова.

— Кэсси не нуждается во мне. Ей нужна моя мать. Кэсси больше похожа на нее.

Взгляд бабули устремился вправо, а затем вниз на ее колени. Она отложила в сторону спицы и плед, который вязала.

Наверху хлопнула дверь. Затем снова. Бабуля и я посмотрели на потолок. Еще один хлопок. Бум, бум, бум.

Я съежилась.

— Это Кэсси. Она делает так, когда злится. — Я встала и посмотрела на свои грязные джинсы. — Я проверю ее, потом переоденусь.

Бабуля не ответила. Она смотрела на огонь, ее взгляд был отстраненным. Фрэнки растянулся на полу и спрятался под кресло бабули.

 

***

После ужина я помогла бабуле помыть посуду. Кэсси поднялась наверх, чтобы приготовиться ко сну. Она, наконец, успокоилась, после того, как я в миллионный раз пообещала, что буду держаться подальше от пляжа на все оставшееся время пребывания в Пасифик-Гроув. Сегодня вечером предполагалось, что появится еще одно предсказание в виде сна и прольет больше света на то, что должно было произойти, и где я утону. Тогда все, что мне нужно было бы сделать, просто избегать того места или ситуации. Всю свою оставшуюся жизнь. У меня не было доказательств того, являлось ли избегание ситуации причиной затяжного предчувствия и затяжных ночных кошмаров Кэсси, но я хотела бы выяснить это. У меня была надежда на то, что когда цикл видений прекратиться, то минует и риск, что предсказанное событие произойдет.

В парадную дверь постучали. Бабуля и я замерли с посудой в руках.

— Это Оуэн, — подтолкнула она меня локтем.

— Он часто приходит в такой час? — Я приподняла бровь в вопросе.

— Открой же.

Я застонала, вытирая руки, и направилась открывать дверь. Оуэн стоял на тускло освященном крыльце. За его спиной лил дождь, словно из ведра. Он держал игрушку Кэсси.

— Кое-какой кролик скучает по Кэсси.

При виде него мой пульс подскочил. В животе возникло нервное возбуждение.

— Спасибо. — Я забрала игрушку.

Он подошел ближе и прислонился плечом к дверному косяку, его лицо было в несколких дюймах от моего. Я почувствовала запах мяты в его дыхании, которое исходило клубящимися облачками, охлажденное ночным воздухом. Он не попросил пригласить его внутрь, но и не выглядел так, будто ему не терпелось уйти, что я нашла весьма удивительным, учитывая наши напряженные перепалки сегодня.

— Как она? — Его голос был низким, предназначенным только для меня.

— Злится. Прямо сейчас она готовится ко сну, — я сурово смотрю на кролика. — Ты пришел сюда вовремя, — сказала я.

Нервы, как и материнская любовь, выплеснулись на игрушку дочери, заставляя мой голос повыситься. Щеки горели, и я прочистила горло.

Рот Оуэна дернулся.

— Я попытался убедить кролика прийти раньше. — Он засунул большие пальцы рук в передние карманы и кивнул подбородком в сторону Банни. — Ему было слишком весело играть с собаками, валяясь под деревом. Дирт, наконец-то, на чем-то сосредоточился и подумал, что Банни может стать отличной игрушкой для жевания. Кролик быстро передумал так играть.

— Фу. Это не закончилось бы ни чем хорошим. — Ни для Банни, ни для Кэсси. Она была бы опустошена, потеряв свою любимую игрушку. — Спасибо, что пришел на помощь Банни.

Позади меня послышалось шарканье ног. Я оглянулась через плечо. Бабуля стояла посреди коридора. В руках у нее был стакан с янтарной жидкостью.

— Ради бога, Молли, снаружи шторм. Позволь человеку войти.

Ветер загудел еще сильнее. Капли дождя разлетелись, брызгая прямо мне в лицо.

— Хочешь выпить? — Я не была склона сидеть и общаться, но манеры взяли свое, и я открыла дверь шире.

Уголок его рта приподнялся в улыбке, взгляд был теплым в холодной ночи.

— Я бы с удовольствием, — выпрямился он. — Но не сегодня. Ты нужна своей дочери, а тебе нужно время с твоей бабулей. Она уже давно хотела, чтобы ты навестила ее. Я могу подождать. — Он отступил от двери. — Спокойной ночи, Карамелька.

Он ухмыльнулся, подняв воротник куртки, и спрыгнул с крыльца.

Блин, Оуэн. Почему ты должен вести себя так мило?

Он не облегчал мне задачу, чтобы я могла игнорировать оставшийся между нами багаж. Он ожидал, чтобы мы его распаковали и просмотрели. Я закрыла дверь с большей силой, чем намеревалась. Задребезжали стекла.

Наверху Кэсси лежала, свернувшись калачиком в кровати, освещенной лампой на тумбочке. Свет преломлялся сквозь стеклянный абажур и танцевал на окрашенных в цвет морской волны стенах, придавая комнате ощущение, будто помещение находилось под водой. Шторы висели по бокам от окна, которое открывало вид на улицу. Оуэн и бабуля придумали прекрасный оазис для Кэсси, идеальный для маленького ребенка, который любил океан также сильно, как и ее мать.

— Эй, Русалочка. — Я присела на край кровати и приподняла плюшевого кролика.— Ничего не пропало?

— Банни! — Кэсси схватила игрушку и прижала ее к груди. Глаз-бусинка кролика выпучился поверх ее руки.

Я устроилась на кровати и села рядом с Кэсси. На ее согнутых коленях лежала книга.

— Что мы читаем сегодня?

Она закрыла книгу и показала мне обложку.

— Хмм. «Вельветовый Кролик», — я забрала у нее книгу. — Мы не читали ее уже сколько? Три дня?

— Банни сказала мне утром, что она сегодня хочет послушать эту историю, — хихикнула Кэсси. Она усадила животное между нами, чтобы игрушка тоже видела страницы.

Заскрипели половицы, и я посмотрела вверх. Бабуля вошла в комнату, держа в руках причудливую чайную чашку с изображением красной колибри, порхающей над цветами барвинка. От чашки шел пар, и я почувствовала теплую влагу на своем подбородке и щеке, когда бабуля наклонилась ко мне и протянула ее Кэсси.

— Осторожно, дорогая, — предупредила бабуля, когда Кэсси сделала первый глоток. — Горячо.

— Беее, — поморщилась Кэсси.

— Выпей и увидишь сны принцессы с феями и магией, и…

— Кролики?

Бабуля слегка кивнула.

— Много кроликов. У тебя будет прекрасный сон.

Уходя, она остановилась в дверях.

— Чуть не забыла, Молли. Этим утром я разговаривала с Офелией.

Я нахмурилась, имя звучало очень знакомо.

— Она владелица «Мастера Океана» в Кармеле.

Мамин любимый ювелирный магазин.(Перевод группы https://vk.com/bambook_clubs)

— И что?

— Я рассказала ей о твоих работах, и что ты гостишь у меня. Она хотела бы их увидеть. Позвони ей. У нее есть время в среду.

— Ладно, — согласилась я, лишь для того, чтобы не расстраивать бабулю.

Она послала Кэсси воздушный поцелуй, затем сказала, что спустится вниз и будет внизу вязать у камина.

Кэсси неохотно допила свой чай и отставила кружку в сторону. Она зарылась глубже в одеяло, положив голову мне на плечо, и я начала читать. Ее дыхание переросло в тихое сопение, ресницы темными полумесяцами обрамляли персиковые щеки. Она не двигалась и не задала ни единого вопроса на протяжении всей истории, ведь она слышала ее сотню раз. Когда я приблизилась к концу, мне стало интересно, заснула ли она. Затем она задала вопрос, который никогда не задавала до этого.

— Я больна, мамочка?

Я нахмурилась и посмотрела на ее макушку. Ее волосы были разделены зигзагообразным пробором и растрепанными из-за ветреного дня.

— Нет, дорогая, ты не больна.

— Дети в школе говорят мне, что я сумасшедшая. Они говорят, что мне нужно жить в больнице для душевнобольных.

Я втянула воздух и обняла ее крепче. К сожалению, ее проблемы в школе были мне слишком хорошо знакомы. Дети сегодня такие же злобные, как и десятилетия назад.

— Я знаю, что другая, но я ничего не могу поделать с тем, что вижу. Я пыталась очень сильно, но сны не уходят. Я не могу заставить их прекратиться и причиняю людям боль. Врачи заберут Банни?

Как плюшевый кролик в сказке, выброшенный в мусорное ведно, когда у маленького мальчика диагностировали скарлатину. Мое сердце болело за Кэсси.

Ее грудь вздрагивала, когда она вздохнула.

— Я не хочу, чтобы ты умерла. — Она потерла мордочку своей игрушки.

— Я не планирую умирать, Кэсси.

— Но видения…

— Я что-нибудь придумаю. Обещаю.

— Я могу позаботиться о Банни, но кто позаботится обо мне, если с тобой что-то случится? — Между ее бровей образовалась складка.

Мой пульс ускорился. В горле образовался огромный комок. Слова: «Я позабочусь о тебе!» — готовы были сорваться с языка. Я хотела произнести их, пообещать, что все будет хорошо. Но, что, если я снова облажаюсь, как сделала это сегодня? Что, если я не смогу найти решение?

Что, если, несмотря на то, как сильно я пыталась, не смогу избежать своей судьбы?

«Не вариант», — рассудила я, чувствуя решительность, и стремглав опустилась на кровать. Кэсси прижалась ко мне.

— Я сегодня разговаривала с директором Харрисон.

Она напряглась.

— Она хотела, чтобы мы знали, Грейс проснулась и с ней все хорошо.

— В самом деле? — выпрямилась она и вытаращила глаза. — Правда?

— Знаешь, что еще мне сказала директор Харрисон?

Она покачала головой.

— Что ты спасла Грейс.

— Спасла? — Она изогнула брови.

— Из-за тебя миссис Калинг купила Грейс новый шлем. Он защитил ее голову, — я дотронулась до подбородка Кэсси. — Ты спасла ей жизнь.

Губы Кэсси округлились.

— Я спасла ее, — прошептала она и легла обратно на одеяло.

Я встала и поцеловала кончик ее носа. Она легла на подушку и зевнула.

— Спокойной ночи, Кэсси.

— Споки-ноки, мамочка.

Я выключила лампу и повернулась, чтобы уйти.

— Мамочка? — позвала Кэсси, когда я подошла к двери. — Я тоже попытаюсь спасти тебя.

Мои пальцы крепко сжали дверную ручку. Я ненадолго закрыла глаза, в голове вертелась преследующая меня картина барахтающейся в воде Кэсси, когда она пыталась вытащить меня. Убежденность в ее голосе испугала меня почти также, как и мысль о смерти.

Я стряхнула из головы возникшую картинку и послала ей воздушный поцелуй.

— Спокойной ночи, Русалочка. Увидимся утром.

 

 

Глава 11

 

Понедельник, ночь.

Когда я спустилась вниз, бабуля спала в кресле, накрытая покрывалом, которое она закончила вязать. На краю стола, рядом с пустым бокалом из-под бренди, лежали тонкие металлические спицы. На ее коленях, свернувшись калачиком, лежал Фрэнки. Он подмял под себя одеяло. Я почесала ему за ушами.

— Думаю, мой разговор с бабулей придется отложить до завтра.

Кот замурлыкал и запустил лапы глубже в пряжу.

Голова бабули склонилась на бок. Ее брови дернулись, и она нахмурилась. Ей снился сон или у нее, как раньше, болела голова? Оуэн упомянул, что головная боль была у нее очень часто.

Я убрала в сторону с ее лица короткий локон. Она выглядела намного старше, чем я помнила, с возрастом ее кожа стала почти прозрачной. Тоска, которую я не чувствовала с тех пор, как была подростком и переехала, снова нахлынула на меня, вызывая почти непреодолимое желание протянуть руку и коснуться ее разума. На протяжении стольких лет, что я была сильной для себя самой, теперь я должна была быть сильной ради Кэсси. Осознание того, что мне пришлось столкнуться с тем, что Кэсси предвидела и каким-то образом выйти живой, было достаточным, чтобы захотеть свернуться калачиком на коленях бабули, где она могла купать меня в тепле и безопасности своих мыслей.

Но она закрылась от меня и больше не открывалась с того дня, когда я потеряла маму, за две недели до окончания школы.

 

***

Я стояла на лестнице, наблюдая за тем, как следователи спускают мою мать в мешке для трупов. Все ее надежды на ее счастье были крепко заперты в мешке вместе с ней. Мое сердце разбилось на крошечные кусочки стекла, которыми я так дорожила.

Мимо меня прошли полицейские, и я шагнула назад, ударившись о стену. Мои руки взлетели к лицу, зажав рот и нос, и я рухнула на пол. Из горла вырвались громкие, хриплые рыдания. Мое внимание привлекло движение на втором этаже. Я посмотрела вверх по лестнице на бабулю, ее лицо было пепельно-серым, а взгляд рассеянным.

— Бабуля? — Я протянула к ней руку, а затем обратилась к ней мысленно.

Волны боли, печали и вины накатили на мои чувства, вырвав еще один всхлип из моих легких. Это длилось всего пару секунд, а затем исчезло, будто бабуля просто отключилась. В замешательстве я попробовала снова и обнаружила… ничего. Пустоту.

Мой взгляд встретился с ее. Она опустила подбородок, медленно повернулась и ушла в свою комнату.

Послышались громкие, гулкие шаги по крыльцу.

— Молли!

В дом ворвался Оуэн.

— Молли! — закричал он снова, внезапно остановившись, когда увидел меня, скорчившуюся на полу. Он упал на колени передо мной, его лицо перекосилось. — Молли. Милая. Я только приехал домой и увидел перед вашим домом скорую. Мне жаль. Мне так, так жаль.

Он потянулся к моим рукам.

— Она мертва, Оуэн. Она мертва, — заплакала я.

— Детка.

— Она мертва. Она мертва.

— Шшш-шшш-шшш. — Оуэн потянул меня к себе, пытаясь обнять.

Я не хотела быть здесь, внутри дома. Мне нужно было выбраться.

Я отпихнула Оуэна, сбивая его с ног. Он замахал руками, пытаясь поймать равновесие, когда приземлился на задницу. Я выскочила в переднюю дверь.

— Молли! — крикнул он мне в спину.

Я бежала и бежала. Мои волосы трепал ветер, а соленый воздух драл горло, врываясь в мои легкие. Мои руки и ноги начали ныть. Я пересекла бульвар Оушен-Вью и спустилась вниз по цементным ступенькам на пляж Авила, где закричала. Я кричала и кричала, пока не рухнула на колени и не упала на пятки. Я опустила голову, и на колени закапали слезы.

Отец был волной, захлестнувшей маму. Он измотал ее, оставив ее дух изрытым и выброшенным, как морское стекло. Теперь моей прекрасной, хрупкой мамы не стало.

— Она в порядке, в порядке, — услышала я, как Оуэн с кем-то говорит. — Она со мной. Я заберу ее.

Он опустился на песок рядом со мной, обхватив руками свои согнутые ноги. Оуэн не не прикасался ко мне и не задавал вопросов. Он просто находился рядом со мной, пока я, измученная, замерзшая и одинокая, не наклонилась и не положила голову на его плечо.

— Она ушла.

— Я знаю, детка. Мне жаль. — Он приобнял меня и поцеловал в висок. — Я люблю тебя, — прошептал он мне в кожу.

Через какое-то время он отстранился.

— Нам нужно проверить твою бабушку, а затем ты можешь остаться у меня дома. Вы обе можете остаться. — Он встал и протянул ко мне руку.

Мы медленно отправились домой, где я увидела бабулю, стоящую на тротуаре и разговаривающую с двумя полицейскими.

— Почему вернулись копы? — спросила я. Это были не те же два офицера, которые находились в доме, когда я убежала.

— Я не знаю, — пробормотал Оуэн. Он крепче сжал мою руку.

Они смотрели, как мы приближаемся, и бабуля полностью повернулась ко мне.

— Молли. — В ее голосе было недоверие.

Мой взгляд переместился на полицейских и обратно.

— Что? Что происходит?

— Твой отец… — начала она.

— Что он? — пропищала я.

— Произошел несчастный случай. Он мертв. Его сбил автомобиль.

Я опустила голову и покачнулась на ногах, быстро заморгав.

— Молли? — Оуэн казался таким далеким. — Молли!

Я пошатнулась, и все вокруг потемнело.

 

***

Фрэнки мяукнул, и я моргнула. Кот смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Он вытянул лапки, растопырив когти, ища внимания. Прежде чем покинуть комнату, я потерла его под подбородком и еще раз посмотрела на бабулю.

Я прошла по коридору, направляясь к входной двери, остановившись только, когда добралась до тротуара. Затем я направилась прямо к пляжу. Как и прежде, мне нужно было выбраться из дома подальше от призраков прошлого, которые не мог скрыть даже новый ремонт. Стоя в темноте и под проливным дождем, я смогла вздохнуть. По мне прошлась волна энергии, а грудь начала вздыматься. Я подняла взгляд в небо и позволила каплям дождя стекать по лицу, надеясь, что это успокоит мой разум.

В небе промелькнули раскаты грома. В свете фонаря искрился дождь. Он словно переливался различными цветами.

Я остановилась в конце дорожки Оуэна. Свет фонарей отбрасывал бледный свет на крыльцо. Я увидела, что он сидит внутри, сгорбившись за столом и нахмурив брови.

Он поднял взгляд и устремил его в окно. Я затаила дыхание, прекрасно осознавая, что он не сможет увидеть меня, по крайней мере, не четко. Снаружи было намного темнее, чем внутри. Он оттолкнулся от стола, встал, а затем покинул комнату, выключив свет. Я выдохнула, почувствовав легкое разочарование. Мгновение я смотрела, как по тротуару в сторону канавы текут ручейки, а затем повернулась, чтобы уйти.

Открылась входная дверь дома Оуэна. Свет осветил крыльцо.

— Молли?

Его глаза заблестели, призрачно освещая ночь. Он вышел на крыльцо, и мой взгляд встретился с его. Он сошел с крыльца, прямо под дождь.

— Что ты здесь делаешь?

— Э-э… — я оглянулась на дом бабули.

— Пойдем в дом, — махнул он мне. — Ты вся промокла, как теперь и я. — Он посмотрел на свои носки на ногах и поморщился.

Я опустила взгляд на свои ноги, на которых тоже не было обуви, и поежилась.

Его челюсть напряглась.

— Как бы больно мне ни было говорить это из-за всей той работы, что я проделал, но я знаю, почему ты здесь. Тот дом беспокоит тебя, — указал он в сторону викторианского дома бабули. — У нас есть лишь два варианта. Мы можем говорить снаружи и отморозить свои задницы или мы можем зайти внутрь.

— Что, если я не хочу разговаривать?

— Ладно, тогда… Мы выпьем, ведь именно это ты предлагала мне совсем недавно. — Оуэн всплеснул руками и опустил их по бокам от себя.

Мои зубы стучали. Я переступала с одной ноги на другую.

— Как хочешь, — подытожил он. Он повернулся, чтобы войти внутрь.

— Подожди. — Он был прав. Я не хотела возвращаться в дом. По крайней мере, до тех пор, пока не успокоится мой разум. — Хорошо. Один глоток.

Этого должно было быть достаточно, чтобы успокоить хаос в моей голове.

Он первым вошел в дом. Я снова задрожала, мои пальцы рук и ног слегка онемели. Я взглянула на наши с ним ноги и закатила глаза. Мы выглядели жалко. У нас обоих были мокрые шерстяные носки. Оуэн наклонился, чтобы снять свои.

В прихожую с виляющими хвостами вбежали Мад и Дирт. В мои руки уткнулись влажные носы. Дирт потерся о мое бедро, толкая меня к Оуэну. Все еще согнувшись с наполовину снятым носком, Оуэн рухнул на стену. Он выругался и дал команду собакам уйти в другую комнату. Обиженные, они ушли, опустив головы и поджав хвосты.

— Подожди здесь. — Он побежал наверх.

В доме было темно, если не считать тусклого света над головой и мягкого свечения, исходящего из гостиной. Наверху, в коридоре, вспыхнул свет. Я стянула носки. Спустя минуту вернулся Оуэн в сухой рубашке. Он также сменил джинсы на серые спортивные штаны.

— Ты можешь там переодеться. — Оуэн протянул мне полотенце и фланелевую рубашку, затем указал в сторону ванной.

Я побежала по коридору, стуча зубами, и после того, как я вытерлась и переоделась, я направилась в главную часть дома, откуда виднелся свет. Оуэн стоял у буфета, спиной к комнате. Собаки лежали, свернувшись на гигантских подушках перед камином. Когда я вошла в комнату, их хвосты начали вилять, и они подняли головы.

Оуэн открыл бутылку бурбона и налил себе. Также он добавил два кубика льда.

Я устроилась на кожаном диване и поджала под себя свои голые ноги, натянув на колени рубашку. На кофейном столике лежали журналы: «Исполнители Камаро», «Архитектурный Дайджест», «Голубые Воды Мореплавания». На расстеленном белом полотенце были аккуратно выложены детали разобранной машинки. Было слишком темно, чтобы более четко рассмотреть комнату, но он проделал кое-какую работу. На полу лежали новые, более роскошные, ковры. Каменную полку украшали вазы, наполненные ракушками и морским стеклом. Не заглядывая внутрь, я знала, что они были наполнены именно тем, что мы собирали вместе на протяжении многих лет.

Мои руки потянулась к подвеске из морского стекла, лежащей у меня на груди. Мы оба сохранили их все.

— Вот. — Оуэн подошел ко мне, привлекая мое внимание.

— Спасибо. — Я понюхала содержимое стакана. Бурбон. — Ты проводишь с бабулей много времени. Вы оба: ты и твой крепкий алкоголь.

Его рот скривился. Он присел у кофейного столика и повернулся лицом ко мне.

— Вы разговаривали? — Его голос был обеспокоенным.

Я покачала головой.

— Она спит. А что?

— Ты стояла снаружи под проливным дождем. — Он наклонился вперед, упираясь локтями в колени, в руках он держал стакан. — У тебя был тот же взгляд, как и раньше, когда ты была готова убежать.

Например, сбежать. Я опустилась на диван.

— Ты обычно бегала на пляж, когда была расстроена.

Я моргнула, потрясенная тем, что он вспомнил. И, судя по его тону, ему все еще было не все равно. Я посмотрела на нетронутый стакан в своей руке. Когда я вдохнула, в нос ударил сильный и резкий запах. Мне не нравился крепкий алкоголь; вкус и цвет напоминали мне об отце. Также он ослаблял мое сопротивление. Я начинала видеть ауры.

— Что тебя беспокоит? — Оуэн отхлебнул из своего стакана.

Когда я не ответила ему сразу, он толкнул меня коленом.

Я дернулась и поджала колени еще сильнее. Его близость ошеломила меня.

— Ты прав, — призналась я. — Все дело в доме. «И в моей возможной неминуемой кончине», — мрачно подумала я.

Мой взгляд все еще оставался прикованным к стакану в моей руке. К черту. Сегодня был поганый день. Я залпом выпила бурбон. Мое горло обожгло, словно огнем, и жидкость протекла к животу. У меня из легких словно выбили весь воздух.

— Сильное дерьмо. — Я посмотрела на пустой стакан.

Оуэн продолжал изучать меня, и я пожала плечами в извиняющем жесте. Он проделал в доме так много работы, и я почувствовала себя погано.

— Плохие воспоминания. — Я постучала по своему лбу. — Мне нужен воздух.

— Хочешь о чем-нибудь поговорить? — Я покачала головой, и он потер большим пальцем свой подбородок. — Тогда ты не будешь возражать, если я задам тебе вопрос?

Я сжала стеклянный кулон, перекатывая его по изящной цепочке туда-сюда.

— Все в порядке. — Я вытянула последнее слово, так что оно получилось одним длинным слогом.

Его лицо стало серьезным, и я напряглась. Нервы трепетали у меня в животе, как бумажные ветряные мельницы. А затем показалось, что в комнате стало еще тише, не считая потрескивания пламени в камине.

— Почему ты покончила с нами?

Я моргнула от его прямоты, рот раскрылся. Кулон упал мне на грудь. Печаль в его тоне выстрелила мне прямо в сердце. Это причиняло боль, напоминая о том, как много я потеряла за эти годы из-за одного момента, когда я потеряла контроль.

Раньше Оуэн был прав. После смерти родителей я закончила среднюю школу и замкнулась в себе, практически закрываясь от него. Я отстранилась от всех, потому что больше не хотела чувствовать. Когда я ничего не чувствовала, гнев, чувство вины и отвращение к себе рассеивались. Я снова могла дышать, хотя до того момента я почти задыхалась.

За два дня до отъезда в школу я порвала с Оуэном. Он сражался за нас, изложил все причины, по которым мы должны были остаться вместе. Теперь уже по более видимым причинам, чем когда-либо, особенно с тех пор, как я потеряла своих родителей, и мы оба переехали. Мы нуждались друг в друге. Он почти пробил мою оборону, почти заставил меня сказать ему именно то, что стало причиной разрушения моей жизни. Я не могла так рисковать, поэтому я сказала ему, что больше его не любила.

Он не поверил мне. Просто махнул руками и велел мне пару недель развеяться в школе. Очень скоро я осознала, насколько ошибалась.

Мы разошлись разными дорогами. Я не звонила ему и не писала по электронной почте. Но пару недель спустя он начал трезвонить. Он оставлял длинные голосовые сообщения, которые я едва могла слушать. Он рассказывал мне о том, как провел день, о прекрасной работе, которую они делали для сиротского приюта, и о том, как сильно он скучал по мне. Он продолжал звонить и писать, и спустя какое-то время, я почувствовала, что начала колебаться. Поэтому я сменила номер телефона и удалила почту. И все потому, что я не хотела, чтобы Оуэн ненавидел меня, когда выяснил бы правду.

«В конце концов, я сделала именно то, что точно не собиралась делать», — с иронией подумала я. Порвав с ним, я заставила его ненавидеть меня.

Облизав губы, я глубоко вздохнула.

— Мы были несовместимы. — Что частично был