Глава 4. Выживут лишь сильнейшие

15 июля 2007 г.

Сан-Франциско, Калифорния

 

— Что думаешь? — спрашиваю я у неё.

Я закусываю губу, глядя на своё отражение в зеркале. Платье выглядит на мне иначе, чем тогда, когда я примеряла его в секонд-хенде на Мишн.

Теперь, в тусклом свете моей старой спальни в мамином доме, то же платье, которое казалось таким крутым, антикварным и уникальным, делает мою грудь меньше, бёдра — шире, а ноги — короче в сравнении с остальным телом. Я вижу, что ткань странно собирается складками на талии. А в этом освещении она выглядит уже не зелёной как лес, а скорее цвета серой грязи.

Повернувшись боком, я пытаюсь решить, лучше этот ракурс или хуже.

Я выгляжу как ребёнок. Ребёнок, притворяющийся взрослым.

Моя мать подходит ко мне сзади и робко кладёт руку на моё плечо.

Она помогла мне с волосами, усмирив их настолько, чтобы уложить в высокую причёску и заколоть шпильками с разноцветными стеклянными бусинами на концах. Результат должен быть элегантным, но почему-то я вижу лишь неудачные места, где мои неуправляемые, высветленные добела волосы противятся всем попыткам моей матери сделать из них нечто приличное.

Я знаю, что это не вина моей матери; она способна творить чудеса со своими волосами.

С другой стороны, волосы моей матери прекрасны — тёмная, тяжёлая масса локонов, которая выглядит хорошо хоть в распущенном виде, хоть в собранном, хоть в одном из её небрежных хвостиков с узлом, которые она не глядя делает во время работы.

Рядом с ней я выгляжу уродиной.

Я даже не могу утешить себя тем, что стану похожей на неё, когда вырасту: я приёмная.

Более того, когда я смотрю на своё отражение, чего-то не хватает.

Моя мама выглядит как женщина, а я выгляжу как ребёнок, даже младше своего возраста. Ребёнок с острыми углами, торчащими не в те стороны. Слишком маленькая, чтобы хоть отдалённо напоминать кого-то из тех секс-символов, которых я всю жизнь видела в журналах и по телевизору.

Никаких реальных изгибов. Ничего такого, что могло бы понравиться парню, и уж тем более Джейдену, сильнее всего пялящемуся на девушек, которые выглядят как моя полная противоположность.

Но это его идея. Он хотел это сделать. Он зарегистрировал бронь, и да, это в церкви Элвиса в Портленде, но для него это романтично. Он любит Элвиса.

— Ты выглядишь прекрасно, — заверяет меня мама.

Мне двадцать два года. Я только что выпустилась из колледжа. Я уже не должна нуждаться в заверениях от моей матери, но я в них нуждаюсь. Мой отец мёртв вот уже пять лет.

Пять лет, два месяца, три дня.

— Ты уверена? — спрашиваю я у неё, заглядывая в её лицо. В её карих глазах содержится столько любви, что я прикусываю губу, внезапно борясь с эмоциями. — Мама... не надо.

— Я ничего не могу с собой поделать, — она пальцами вытирает глаза, которые резко делаются слишком блестящими. Она старается улыбнуться, но я вижу лишь те слёзы, горе, любовь и страх, которые живут за ними. — Прости, дорогая. Но ты уверена, что хочешь это сделать?

В её голосе звучит глубинное беспокойство, колебание, которое говорит мне, что она боится спрашивать, боится вмешиваться, но и не делать этого она боится.

—...Ты абсолютно уверена, Элли-птичка? — произносит она.

Я тоже колеблюсь, чувствуя, как этот червячок сомнения пробирается в мой разум.

Затем я киваю, глядя обратно в зеркало.

— Я уверена.

— Ты так молода, — говорит она. — У тебя парней-то почти не было. Замужество — это большой шаг, — поколебавшись, словно не зная, стоит ли продолжать, она добавляет: — Ты уверена, Элли? Ты уверена, что Джейден к этому готов? Что он — тот самый единственный?

Сглотнув, я смотрю на себя в зеркало.

Посмотрев на себя под разными углами, я расправляю плечи и решаю, что так платье смотрится лучше. Конечно, я знаю, как малы шансы, что я вспомню об этом, когда отойду от зеркала.

— Я уверена, — повторяю я.

Я смотрю на неё, улыбаясь. И вновь выражение её лица ударяет по чему-то в моём сердце, по какой-то поразительно уязвимой части меня, которая заставляет меня снова чувствовать себя маленькой девочкой.

Внезапно я вижу себя её глазами и осознаю, что она видит лишь эту маленькую девочку.

— Я уверена, мам, — говорю я ей, сжимая её пальцы. — Я люблю тебя. И я люблю Джона. Очень сильно. Но вам обоим не нужно обо мне беспокоиться, и в любом случае...

—...Я не желаю это слушать, — предостерёг Ревик.

Молодой видящий хмуро поджал свои полные губы.

Он снова попытался заговорить, но прежде чем он успел сформулировать слова, Ревик покачал головой, крепче стискивая зубы. Он перебил молодого видящего, не потрудившись простирать свой свет, чтобы уловить конкретные возражения в сознании Мэйгара.

—...я же сказал. Я не желаю это слушать, — сказал он.

Молодой видящий открыл рот.

—...Я серьёзно, Мэйгар, — прорычал Ревик. — Мне всё равно.

Мэйгар нахмурился ещё сильнее, и в его тёмно-карих глазах отразилась злость.

— Никаких отговорок, — сказал Ревик, напоминая ему о соглашении, которое они заключили перед началом этих сессий. — А теперь попробуй ещё раз. С самого начала. Иначе я начну тренировать тебя так, как учили меня самого. Безо всяких поправок.

Глаза Мэйгара ожесточились ещё сильнее, превратившись в коричневые камни на лице с высокими скулами.

— Да, — холодно произнёс Ревик. — Тебе это понравится меньше, чем данный вариант. Намного меньше.

Мэйгар взглянул на одностороннее окно, затем посмотрел обратно на Ревика. Что-то в этом жесте выдавало беспомощность, которая лишь сильнее разозлила Ревика. Он стал бить молодого видящего своим светом, пока вновь не завладел его безраздельным вниманием.

— Балидор тебе не поможет, — предостерёг он, положив ладони на свои бёдра. Подняв одну руку, он показал в сторону того же одностороннего окна, встроенного в органическую поверхность стены комнаты. — Бл*дь, да никто тебе не поможет, Мэйгар. Ты сказал, что хочешь этого, и у меня нет ни лишнего свободного времени, ни желания притворяться, будто мне есть дело до того, что ты чувствуешь себя неравным.

Он обвёл жестом просторную комнату — почти безликую квадратную камеру, которую они построили в подвале четырёхэтажного викторианского дома.

— Это тренировочная комната, — сказал он, наградив Мэйгара жёстким взглядом. — Здесь мы тренируемся. Или я ухожу.

Мэйгар помрачнел, но спорить не стал. Он показал одной рукой краткий, резкий жест подтверждения.

Посмотрев на своего сына, Ревик нахмурился, пытаясь оценить эффект, произведённый его словами.

Они находились в здании главной штаб-квартиры на Аламо-сквер. Большая часть его лидерской команды жила в том же здании, но многие из них, как и он сам, спали наверху. Уже имелись планы, как перенести всю операцию на несколько сотен, а то и тысяч миль от обоих побережий — где-то в следующие несколько месяцев.

Ревик одобрял стратегию в целом. Они обсуждали то же самое в Нью-Йорке; план заключался в том, чтобы переместить свои базы после того, как стихнет первоначальная волна вируса.

Он видел в этом смысл, но не собирался покидать это место, пока её небезопасно перевозить.

Балидор понимал.

На самом деле, Балидор ни капли не спорил, и Ревик ценил это сильнее, чем показывал или мог бы показать видящему из Адипана. Балидор пошутил про то, что гора придёт к Магомету, а затем занял своих людей работой, оставив Ревика заниматься своими делами.

Они прерывали его лишь тогда, когда им было нужно что-то конкретное.

Это Ревик тоже ценил.

Балидор доставил сюда материалы из близлежащих лабораторий и медицинских учреждений, теперь уже заброшенных людьми, которые раньше ими управляли. По его приказу всё делалось портативным, чтобы в итоге они смогли спокойно перебраться на другое место; большая часть оружия и инструментов разрабатывалась в виде прототипов или даже временных моделей.

Ревик следил за всем этим достаточно, чтобы знать: Балидор также начал более открыто вербовать из числа беженцев, отбирая те специализированные навыки, которые могли пригодиться в ближайшие дни и недели. Он знал, что по поручению Балидора Деклан делал то же самое в Нью-Йорке. Некоторые из этих беженцев теперь даже тренировались бок о бок с их людьми, если у тех имелся достаточно высокий ранг видящего или достаточно редкий навык, который оправдывал добавочные инвестиции.

Ревику впервые представилась возможность в полной мере лицезреть навыки и умения самого Балидора в действии. Прежде лидер Адипана всегда работал с его женой. Ревик никогда не направлял его так, как сейчас, и не нуждался в нём так, как сейчас. Он обнаружил, что с ним легко работать, и Балидор на удивление уважительно относился к его положению, хоть и склонен был вести себя немного по-отечески.

В некоторых отношениях с ним было даже проще, чем с Врегом.

Не то чтобы у него были какие-то претензии к работе Врега в последние месяцы.

И Балидор, и Врег без устали работали вот уже недель двадцать, адаптировали большую часть домов на Аламо-сквер под их нужды, выставляли команды охраны и разведки для мониторинга Барьера. Вместе с тем они организовывали вылазки отрядов и команд инженеров, чтобы проводить раскопки, находить безопасные источники еды и воды, а также составить представление о том, что осталось от местного населения Сан-Франциско, и среди людей, и среди видящих.

Конечно, в данный момент в городе мало кто остался, даже из нищих.

Те, кто остался, превратили это место в другой город, с другими правилами.

Мародёры уже разграничили территории, скитались туда-сюда бандами и дрались между собой. Они по большей части были людьми и быстро научились сторониться территории Ревика.

А эта территория увеличилась за прошедшие недели и теперь включала в себя Уэстерн Аддишен, ресторан NOPA, парк Буэна Виста и большую часть улиц Филмор и Хейт, как в верхней, так и в нижней части.

Районы, соседствующие с домом Элли.

Ревик теперь владел этими улицами, как лидер какой-то человеческой банды.

Никого из тех, кто ранее обитал в викторианских домиках у основания небольшого парка на Аламо-сквер и его холма, не было поблизости, чтобы возмутиться, когда Ревик присвоил себе эти территории. Он и его люди нашли следы мародёрства, разбитые окна, трубки для наркоты, трупы, испорченную еду, вандализм на стенах и мебели... но ни единой живой души.

Эта местность также достаточно возвышалась над зонами затопления, чтобы здесь было относительно безопасно, несмотря на продолжавшиеся землетрясения и штормы.

И всё же это место было временным, и оно ощущалось временным.

В некотором роде оставаться здесь было сущим безумием, учитывая, что Сан-Франциско находилось близко к крупным разломам тектонических плит, а также к морю.

Ревику было всё равно.

По правде говоря, он редко покидал данное здание.

Стены подвальной камеры светились органической жизнью, мерцали дезориентирующим шепотком сознания, пока его глаза и свет следили за их змеящимися линиями. Это вторая попытка Балидора и его техников в строительстве таких комнат.

Хоть эта комната и не обеспечивала такой же непроницаемости, как тот Резервуар, построенный Галейтом в Китае, но будучи полностью активированной, она вполне могла с ним тягаться.

Но и она считалась прототипом. Техники под руководством Балидора уже работали над следующим поколением машины, которую они построят после переезда.

Думая обо всём этом, Ревик перевёл взгляд на другого мужчину.

— Многие другие видящие дрались бы за такую возможность, — прорычал он, пока Мэйгар молчал. — Многие другие видящие убили бы себя за возможность помочь, особенно на таком уровне. Скажи только слово, и я начну тренировать для другого подхода. Для которого не нужен второй видящий-телекинетик.

Мэйгар нахмурился ещё сильнее, но что-то в последней тираде заставило его тёмно-карие глаза проясниться. Под взглядом Ревика он один раз качнул головой и стиснул зубы, словно не был уверен, что может сорваться с его языка, если он заговорит.

Ревик поймал себя на том, что ожесточает свой свет от этого выражения.

Он видел за этим печаль.

Он уловил достаточно отголосков света Элли, чтобы его боль вернулась и скрутила его грудь тугим узлом. Он ощущал силу боли Мэйгара, и та грусть на мгновение срезонировала с его собственной, причём настолько, что ему пришлось подавить собственный свет, стиснуть его железными рукавицами, пока он не сказал и не сделал того, о чём потом пожалеет.

Его слова прозвучали по-прежнему.

— Попробуй ещё раз, — сказал он, нарочно нацеливая свой свет на соответствующую структуру над головой молодого видящего. — В точности так, как я тебе показывал.

В этот раз Мэйгар кивнул. Его лицо сохраняло напряжённое выражение, уязвимое в своей решительности.

— Ладно, — сказал он, опустив руки вдоль боков. — Я готов.

Джон стоял возле Балидора по другую сторону одностороннего окна.

Он смотрел на безликую комнату нового помещения Барьерного сдерживания, или «Резервуар-2», как его стали называть некоторые видящие. Он просканировал разумные стены и их мерцающее зелёное свечение, а затем его взгляд вернулся к двум мужчинам, стоявшим посреди гладкого, похожего на кожу пола.

Джон старался сохранять свой разум и мысли нейтральными, пока наблюдал за их работой, слушал, как Ревик угрожает и умасливает, поощряет и высмеивает, давит на свет другого, бьёт по нему, дёргает, а временами даже ломает отдельные его фрагменты — всё для того, чтобы заставить aleimi Мэйгара двигаться и вести себя так, как хотелось Ревику.

Джон не знал, успокаивал его или тревожил тот факт, что Ревик вот так угрожает собственному сыну, чтобы подготовить его к тому, что ждало впереди. Джону приходилось напоминать себе о менее дружелюбных аспектах отношений Ревика и Мэйгара за последние несколько лет.

В последнее время динамика их общения казалась настолько иной.

Не то чтобы более дружелюбной, но другой.

Взаимно сосредоточенные. Объединившиеся. В странной манере совместимые, хотя Джон ни разу не видел, чтобы они обсуждали что-то личное.

Джон переступил с ноги на ногу, наблюдая за ними и испытывая смешанные чувства в адрес Мэйгара. Он невольно испытывал дискомфорт от выражения явной боли на лице молодого видящего, когда Ревик опять ударил его своим светом. Мэйгар уже раза два за это утро распрощался с содержимым своего желудка.

Ревик не останавливался, чтобы дать кому-нибудь прибраться.

Должно быть, там воняло.

К этому моменту — очень сильно, так как всё нагревалось под жарким светом органических ламп.

Джон не видел, что именно происходило между ними. Ему не хватало большинства необходимых структур в его aleimi, чтобы видеть что-то хоть немного близкое к непосредственному телекинезу, но легко можно понять, что процесс был болезненным. Джон сильно подозревал, что то, что Ревик делал с Мэйгаром, причиняло очень сильную боль.

Гораздо более сильную, чем Мэйгар пытался показать.

Понаблюдав за ними последние несколько часов, Джон начинал считать детской забавой свою тренировку видящего, полученную от Врега.

Джону также казалось сюрреалистичным то, что они делают это в заброшенном викторианском особняке на Аламо-сквер в Сан-Франциско, всего в нескольких кварталах от дома, где выросли они с Элли. Такой дом мог легко стоить двадцать миллионов в то время, когда Джон учился в старших классах.

И ещё больше во времена, когда он выпустился из колледжа.

Ревик и два его непосредственных заместителя, Врег и Балидор, превратили это место в настоящую военную базу за те месяцы, что они основались здесь — выдрали все декоративные насаждения, заколотили окна и даже укрепили стены, чтобы дать им защиту с улицы.

Они переделали четырёхэтажный особняк в своеобразный гарнизон.

Джон знал, что Врег даже добился помощи Тарси в построении конструкции, какой никто нигде не видывал — разве что в Памире.

Они не хотели, чтобы Тень подобрался к Элли — или к самому Ревику, если на то пошло.

Джон всё ещё чувствовал себя странно всякий раз, когда выходил наружу и вспоминал, где они находились. Он знал, что это пребывание в Сан-Франциско было временным, но само нахождение здесь казалось чистым безумием, учитывая землетрясения, цунами, скитающиеся банды и всё остальное. Конечно, Джон понимал, откуда исходило это решение, и почему никто не оспаривал его слишком громко, особенно в присутствии «босса».

В эти дни все осторожничали в присутствии Ревика.

Конечно, они обсуждали возвращение в Нью-Йорк вскоре после их прибытия в Сан-Франциско. Ревик наложил на это вето, не дав никаких объяснений, но Джон мог догадываться о возможных мотивах своего зятя. Ревик не хотел рисковать и делать то, что могло ухудшить состояние Элли.

Но это ещё не всё, и все они это знали, хотя никто не произносил вслух, даже если Ревика не было в комнате.

Джон даже по-своему понимал, почему Ревик не хотел уезжать отсюда — хоть в Нью-Йорк, хоть в их новую предположительную базу возле Альбукерке, Нью-Мехико. Уехать отсюда, пока Элли по-прежнему в этом коматозном состоянии, было равносильно признанию, что она может такой и остаться. Это казалось принятием этого как новой нормы.

А ещё это означало, что остальные их люди увидят её такой.

От этих мыслей у Джона возникало ощущение лёгкой тошноты.

Подавив боль, которая хотела накатить, Джон поджал губы, а затем подбородком и головой указал на сцену, разворачивавшуюся по ту сторону одностороннего стекла.

Он бросил беглый взгляд на видящего, стоявшего рядом с ним.

— Он добивается прогресса? — спросил Джон. — Что думаешь?

Когда Балидор не ответил сразу же, Джон посмотрел обратно на смотровое окно в копии Резервуара. Они построили эту камеру специально для работы с телекинезом. По этой же причине они отрезали данное помещение от всего в доме, что могло взорваться.

Ревик даже приказал им переместить некоторые газопроводы, водонагреватель и все боеприпасы, которые хранились на нижних этажах. Все стены (за исключением той, через которую в данный момент смотрели Джон и Балидор) также отделали толстой обшивкой.

Помимо Ревика и Мэйгара там находился лишь стол, стоявший в центре комнаты.

На том столе лежало несколько предметов.

Одним из них был стеклянный жезл с замысловатыми узорами на хрустальных боках — его Балидор называл urele. По словам Балидора, urele разработали несколько тысяч лет назад, чтобы помогать видящим направлять и контролировать свой свет. Джон никогда прежде такого не видел, но Балидор утверждал, что и он, и Врег пользовались такими штуками в Памире.

Остальные предметы на столе казались более случайными и разнообразными.

Там лежал пистолет, единственный формально способный взорваться предмет в комнате — предположительно для того, чтобы помочь им работать или воспламенять эти элементы для выведения их из строя, когда они дойдут до того этапа. Остальное было различными тупыми предметами, включая тяжёлую с виду и ржавую деталь какого-то механизма, стеклянный шар на куске ткани, что-то вроде прута из полуорганики или мёртвого металла...

— Он добивается прогресса, — сказал Балидор после очередной паузы.

— Достаточно? — уточнил Джон, повернувшись. — Сколько времени Ревик отвёл на такой подход?

Балидор покачал головой, но не в знак отрицания. Качание головой в сочетании с жестом переворачивания руки ладонью вверх у видящих означало «я не знаю».

— А что насчёт него? — настаивал Джон. — Ревика? Его телекинез теперь полностью вернулся?

Балидор повторил тот же жест, только чуть более знающе склонил голову.

— Похоже на то, — сказал он.

— Как это возможно? — Джон нахмурился. — Ты же сказал, что на это уйдёт много времени? Я помню, что вы с Врегом говорили про годы. Вы думали, что урон настолько обширен, что на восстановление его способностей уйдут месяцы, если не годы. Это при условии, что они вообще когда-нибудь вернутся.

— Этого я тоже не знаю, брат, — сказал Балидор, бросив на него ровный взгляд. — Тарси, похоже, считает, что у него была какая-то помощь извне. В любом случае, если он сейчас перенапряжётся, это не пойдёт ему на пользу. А он определённо перенапрягается.

— Что ещё за внешняя помощь?

И вновь Балидор показал уклончивый жест.

— А Мэйгар? — спросил Джон, не желая отступать. — Как долго это займёт? Когда он сможет сделать ту штуку в паре, как Ревик предложил?

— Я не знаю... — начал Балидор.

Он умолк на полуслове, когда твёрдый стеклянный шарик отлетел в сторону и врезался в одностороннее окно. Несмотря на толщину поверхности, от этого шума задрожали стены.

Шарик ударил сильно — достаточно сильно, чтобы органическое стекло потрескалось.

Это напоминало звук выстрела.

Балидор и Джон оба вздрогнули, подняв руки, чтобы заслониться. Балидор также резко упал на одно колено, словно его реально подстрелили.

Рефлексы Джона были не такими быстрыми. Он просто стоял там, тяжело дыша и уставившись на трещину в окне. Его сердце громко колотилось в груди.

Никто из них не шевелился, пока звук эхом отдавался в маленькой комнатушке из мёртвого металла.

Стеклянный шарик с гулким стуком упал на пол внутри комнаты.

Когда Джон взглянул на видящего из Адипана, на лице Балидора играла мрачная улыбка.

— Похоже, всё получится намного быстрее, чем мы думали, — сказал он.

Он принял руку, которую протянул ему Джон, и поднялся на ноги с очередной кривой улыбкой, осматривая урон, нанесённый окну.

—...Особенно если стиль преподавания Нензи останется таким же беспощадным, — добавил он с сочувствием.

Джон кивнул, глядя на трещину в стекле. Его желудок начинал болеть от количества адреналина, выброшенного в его кровоток.

Он наблюдал, как они устанавливали эту органическую панель.

Он знал, что эта штука толщиной около двадцати сантиметров.

— Иисусе, — пробормотал он.

Вновь взглянув на Балидора, он увидел лёгкое напряжение на лице другого мужчины, прямо перед тем, как Балидор его замаскировал.

— Что? — спросил Джон. — Ты думаешь, он не справится?

Балидор покачал головой, слегка резковато прищёлкнув языком.

— Не в том дело.

— Тогда в чём?

— Ненз, — просто сказал Балидор, показывая на Ревика через потрескавшееся стекло и называя элерианца по старому имени. —...Меч. Я не могу не беспокоиться о нём.

Джон проследил за его напряжённым взглядом.

— Да, — выдохнув сквозь сжатые губы, он нахмурился. — Ты не видел его таким прежде, да?

— Таким... мотивированным? — Балидор покачал головой, и в его голосе и улыбке не осталось ни капли юмора. — Нет. Полагаю, не видел, — он взглянул на Джона, и в серых глазах проступило любопытство. — А ты видел?

Джон помрачнел ещё сильнее, глядя через стекло.

— Да, — но он тут же исправился. — Ну, нет. Не совсем таким. В этот раз он другой, — продолжая размышлять вслух, он признался. — Честно? Это даже хуже. Лучше и хуже. Он... не знаю, — Джон силился подобрать слова. —...Сильнее ушёл в это. Глубже, имею в виду.

— Операция в Вашингтоне, — сказал Балидор, то ли прочитав свет Джона, то ли сам вспомнив. — Да. Я и забыл про это.

— Это не совсем то же самое, — пробормотал Джон, сунув руки в карманы.

Балидор несколько секунд смотрел на него. Старший видящий поколебался, затем пожал плечами и задал вопрос, который повис в воздухе.

— Мне было бы интересно узнать отличия, — сказал он. — Учитывая обстоятельства, брат. Если ты будешь так добр поделиться ими.

Джон задумался над словами видящего, заставляя себя смотреть на вещи объективно.

Он вспомнил, каким был Ревик тогда, какое выражение появлялось в его глазах, пока они круглосуточно работали в том борделе на окраине Вашингтона. Тогда это тоже было связано с Элли. Тогда проводилось то, что военные видящие называли «операция извлечения». В смысле, они отправились туда именно для того, чтобы забрать Элли от Териана.

Вспомнив, каким был Ревик тогда, в том числе и то, как элерианец каждую ночь просыпался под утро и плакал, Джон ощутил, как боль в его груди усилилась. Показав на окно рукой с недостающими пальцами, он выдохнул и постарался выразиться поточнее.

— Он менее злой. Он менее открыто боится, — сказал он после небольшой паузы.

Джон продолжал наблюдать за Ревиком, размышляя вслух.

—...Более грустный. Сосредоточенность та же самая. Но в этот раз сильнее, как я уже сказал. Такое чувство, будто у него над головой тикают часики, даже когда он ест. Или спит. Или принимает душ. Он такой же закрытый во многих отношениях. Он столь же резок, столь же непростительно относится ко всем. И всё же он кажется не таким открыто опасным.

Задумавшись над последней частью, Джон нахмурился, покачав головой.

— Ну... может, иначе. Его злость больше направлена внутрь. Он её лучше сдерживает. И в этот раз он меньше пьёт, по большей части, — добавил Джон, взглянув на Балидора. — Мне кажется, он был пьян чуть ли не на протяжении всей той операции в Вашингтоне. Пьян даже сильнее, чем я осознавал в то время. Думаю, он пил, чтобы притупить боль от связи... чтобы держаться «в седле». Мы видели в нём много этой боли. Он не мог спать. Тогда они были связаны лишь наполовину. Знаю, что они и сейчас связаны не до конца, но это ощущается иначе...

Осознав, что Балидор всё это знает, Джон покраснел, заметив терпение в серых глазах старшего видящего. Отмахнувшись от собственных слов взмахом руки, Джон добавил:

— Но самое главное, теперь он ощущается печальным. Очень сильно опечаленным, чёрт подери. Подавленным. Виноватым. Он винит себя за то, что позволил Дитрини застать его врасплох. За то, что он не заметил ту штуку в моём свете, пока не стало слишком поздно.

Почувствовав, что его лицо краснеет, а челюсти сжимаются от злости, которую он несколько секунд не мог контролировать, Джон заставил себя пожать плечами.

—... Раньше, в Вашингтоне, он по большей части боялся, думаю, — повторил Джон. — На самом деле, он пребывал в ужасе. Обезумел от страха. Теперь он ощущается так, будто это всё, что ему осталось. Как будто он сделает это, даже если ему придётся ползти по разбитому стеклу, и никому лучше не вставать на его пути.

Джон поколебался, по-прежнему размышляя вслух.

— Я думаю, что он хочет сделать это, чтобы иметь возможность вернуться к попыткам достучаться до Элли... чтобы оставаться с ней, — взглянув на Балидора, Джон опомнился и добавил: — Я знаю, что он и так гораздо больше времени проводит с ней, но честно, если бы во всём этом не была замешана Касс, то Ревик вообще не отходил бы от Элли. Думаю, дело даже не столько в ребёнке...

Он покраснел, почему-то почувствовав себя виноватым из-за того, что произносит это вслух.

—...А может, я просто не могу чувствовать в нём эту часть. Может, он крепче закрывает щитами свои чувства по этому поводу. То есть, я знаю, что ребёнок важен для него. Но думаю, он помешался в первую очередь на том, чтобы устранить Тень и Касс... может, в особенности Касс. Может, он думает, что их ребёнка уже слишком поздно спасать, не знаю. А может, он просто не может думать ещё и об этом, учитывая всё остальное.

Балидор кивнул. Джон увидел, как что-то мельком пронеслось в его глазах, и из света старшего видящего вышел импульс горя.

— Понятно, — только и сказал он.

Джон задавался вопросом, что видел Балидор помимо того, что он озвучил.

В этот самый момент из динамиков, встроенных по обе стороны стеклянной панели, донёсся голос Ревика.

— Нет, мать твою! Посмотри на меня! Смотри, что я делаю прямо сейчас.

Джон наблюдал, как лицо Мэйгара исказилось от сосредоточенности, и он сжал ладони в кулаки. Он выглядел так, будто готовился к тому, что в него врежется стальной шар.

— Нет! — рявкнул Ревик. — Ты смотришь не на ту структуру, чёрт подери.

Он снова шлёпнул его своим светом.

Ну, во всяком случае, так полагал Джон, потому что Мэйгар заметно вздрогнул, как будто его ударили кулаком по лицу, но Ревик не двинулся с места. Мэйгар также слегка захрипел и выпрямился перед тем, как стереть струйку крови, вытекшую из одной ноздри. Просто смазав её на джинсы, Мэйгар кивнул.

Ревик, казалось, почти ничего не заметил.

— Да, — сказал он через несколько секунд. — Именно эта. А теперь выполни последовательность, как я тебе показывал. Ты не можешь напрячь их все разом. Вся фишка в потоке. Надо позволить структуре делать то, что она хочет сделать. Ты должен это осознавать, но прикасаться легонько... очень легонько, бл*дь.

Мэйгар снова кивнул.

Джон заметил, что он терпел всё без жалоб. В том числе и удары.

По правде говоря, стоицизм Мэйгара его шокировал, учитывая то, что он помнил из отношений Ревика и Мэйгара в прошлом.

И всё же Джон видел, что Мэйгар маячит возле комнаты Элли на верхних этажах намного чаще большинства других видящих. Он знал, что чувства Мэйгара к жене его отца были не совсем нейтральными, сколько бы они с Элли ни спорили, и даже несмотря на то дерьмо, которое вытворил Мэйгар, пытаясь «заявить права» и забрать её у Ревика в начале их брака.

Конечно, тогда Мэйгар не знал, что Ревик его отец. У Джона складывалось ощущение, что если бы кто-то из них знал об их родстве, тогда всё развивалось бы совершенно иначе.

Все эти события теперь казались такими давними.

Это случилось в Сиртауне, за несколько месяцев до того, как Джон начал хоть немного узнавать Дорже; и Вэш был ещё жив. Тогда Ревик и Элли ещё не считали себя по-настоящему женатыми, и они оба не понимали, что это значит на самом деле. Они не знали, что Ревик был Сайримном. Это было до Тени и Салинса, до Дитрини.

До того, как C2-77 убил большую часть населения мира.

Касс всё ещё была с ними.

Тогда Джон, Касс и Элли проводили чуть ли не каждый день вместе, часто в той дерьмовой комнатёнке, которую Джон и Касс делили по соседству с Элли в лагере Вэша.

Отбросив это воспоминание, Джон стиснул зубы, стараясь подавить чувство, которое хотело накатить в его груди — нечто куда более близкое к ярости, нежели к печали, которую он ощущал несколько секунд назад.

Может, при таких обстоятельствах это даже неплохо.

Он всё ещё стоял там, борясь с воспоминаниями, временем, чувствами и всем остальным, когда Балидор прикоснулся к гарнитуре в своём ухе и вслух обратился к мужчине по ту сторону стекла.

Его сообщение было коротким, но Джон тут же всё понял.

— Ненз, — произнёс Балидор. — Время пришло, брат.

Ревик посмотрел в сторону окна.

На долю секунды Джон увидел его в этом взгляде.

Затем его скуластое лицо превратилось в маску.

Он кивнул, проведя длинными пальцами по своим чёрным волосам, и его бесцветные глаза смотрели совершенно в никуда. Джон заметил, что он по-прежнему носит кольцо, которое дала ему Элли — кольцо, которое осталось после смерти их отца.

Слова Ревика вибрацией донеслись из маленьких динамиков.

— Практикуйся в том, что я тебе показал, — сказал он Мэйгару. — Я вернусь через час. Максимум через два.

Взгляд карих глаз Мэйгара сделался резче, когда он взглянул на окно.

— Что такое? Они собираются попробовать ту штуку? Где они...

— Мы закончили, — перебил Ревик. — Продолжай практиковаться.

Не сказав больше ни слова, он подошёл прямиком к двери камеры, не глядя ни на окно, ни на своего сына.

Отперев одной рукой замок на Резервуаре-2, Балидор наклонился к микрофону, который был подключён к динамикам в комнате.

— Мы дадим тебе знать, — сказал он Мэйгару, и его тон прозвучал несколько добрее, чем у Ревика.

Посмотрев на окно, Мэйгар кивнул с лёгкой благодарностью в глазах.

Затем молодой видящий принялся расхаживать туда-сюда с сосредоточенным видом, отступив обратно в Барьер и, несомненно, собираясь практиковать то, о чём Ревик несколько часов орал, вдалбливая в него.

Однако Джон сомневался, что в данный момент Ревик это замечал, или что ему было до этого дело.

Дверь уже с глухим лязгом закрылась за высоким элерианцем, когда он покинул комнату, оставляя далеко позади всех, кто с ней ассоциировался.