Особенности познавательной деятельности человека

Вторая группа причин связана с особенностями человеческого познания в целом. Философское осмысление познавательной деятельности привело человека к пониманию того, что на научное и вненаучное познание оказывают влияние различные факторы, которые необходимо учитывать, если мы хотим лучше понимать себя, мир и наши взаимоотношения с ним.

Эволюция познавательной деятельности человека в рамках известной нам истории культуры связана с эволюцией его рациональности. Как отмечает В. Н. Порус [5], говорить о том, что такое рациональность можно бесконечно. Этот термин, ввиду сложности и необхватности стоящей за ним реальности, не имеет общепринятого определения. В наиболее общем понимании рациональность можно определить как соответствие разуму, разумности, это «способность упорядочивать восприятие мира, способность давать миру определения, правила, законы» [6]. В узком понимании рациональность может выступать синонимом научности [7]. Научная рациональность отличается от общей рациональности большей строгостью правил, норм и образцов познавательной деятельности, стремлением к достижению максимальной точности, доказательности, истинности знания. Другими словами научная рациональность – это самая рациональная рациональность, к которой смог прийти человек за долгие годы эволюции.

В. С. Степин [8] предлагает выделять три типа научной рациональности: классическую, неклассическую и постнеклассическую. Мы сосредоточим свое внимание на том, что движение от классического типа рациональности к постнеклассическому связано с постепенно углубляющимся осмыслением субъектом различных граней и ньюансов осуществляемой им познавательной деятельности.

Классической рациональности соответствует следующий способ познания, нацеленный на получение достоверных объективных знаний о действительности: опираясь на эксперимент и наблюдение, человек добывает факты, на основе которых создает теорию (модель) объекта. Факты – это эмпирическая основа каких-либо теоретических построений и их «судья», способный вынести им обвинительный или оправдательный приговор, то есть определить их истинность или ложность. Рефлексия над познавательной деятельностью в данном случае сводится к тому, что есть объект, подлежащий исследованию, и субъект, осуществляющий познавательные действия. При этом все субъективное в процессе познания элиминируется (сводится к нулю). Достоверное научное описание реальности включает в себя только характеристики объекта.

Неклассическая рациональность предполагает более глубокий уровень рефлексии субъекта над процессом познания. Человек обнаруживает, что между ним и познаваемой действительностью всегда существует промежуточное звено, опосредующее акт познания. Другими словами, появляется рефлексия над методами и средствами исследования объектов.

Учет методов и средств исследовательской деятельности имеет важное значение и в том случае, когда мы говорим об осознанных сновидениях. Используемые субъектом в осознанных сновидениях методы познания (те или иные психотехники) могут сыграть решающую роль в том, с какой стороны ему откроется сновидческая реальность. Применяемые психотехнические приемы, могут в значительной степени обуславливать различия школ в описаниях осознанных сновидений. Оккультно-ориентированные исследователи предлагают свои специфические методы познания, утверждая, что они качественно меняют осознанные сны, открывая их для познающего субъекта с новой стороны (или с другого уровня). Эти утверждения не могут быть отвергнуты просто так на том основании, что «этого не может быть, потому что это невозможно». Эти гипотезы требуют проверки и тщательного изучения. Этот путь сложен и может растянуть на долгие десятилетия или даже столетия, так как некоторые методы требуют от познающего субъекта невероятной дисциплины в повседневной жизни, развития сложных психотехнических навыков и т. д. Собрать даже небольшую выборку таких людей для лабораторного исследования, мягко говоря, задача не из легких. Опыт осознанных сновидений и выходов из тела, получаемый этими исследователями-энтузиастами, нельзя безосновательно списать на их психическую невменяемость, фантазирование или болезнь, но и некритически принять этот опыт, сильно отличающийся от опыта осознанных сновидений в других традициях, также нельзя. Особенно учитывая то, что попасть на удочку иллюзий в сновидческой реальности очень легко.

Становление постнеклассической рациональности связано с дальнейшим углублением рефлексии над научным познанием. В поле этой рефлексии включаются исторические, социальные и психологические факторы, обуславливающие научное познание. Эти факторы получают подробное описание в трудах представителей постпозитивизма (Т. Кун, И. Лакатос, П. Фейерабенд, М. Полани, Н. Р. Хэнсон, К. Хюбнер и др.), критически переосмысляющих идеализированный взгляд на научную исследовательскую деятельность. Рассмотрим некоторые важные для нашей работы выводы, к которым приходят постпозитивисты.

Общим для постпозитивистов является утверждение о теоретической «нагруженности» фактов. Факты никогда не бывают просто фактами, имеющими «надличностную», чисто объективную природу, они зависят от существующих убеждений, теорий и взглядов. Человек не воспринимает окружающие явления и объекты сами по себе, его восприятие преломляется знаниями, установками, опытом и другими «внутренними» переменными. Особенно ярко это проявляется в актах обыденного познания. Наблюдая бегущее на улице небольшое животное с четырьмя лапами и поджатым хвостом, мы видим не это животное в его объективной данности, а бездомную собаку, к которой можем испытывать либо страх, либо жалость, либо еще какие-то чувства. От наших чувств зависит наше восприятие – собака, которую мы боимся, может визуально казаться больше по своим размерам. Если в своем опыте субъект психологически травмирован однажды случившейся встречей с агрессивной собакой, то теперь, вполне вероятно, все собаки ему кажутся агрессивно настроенными. Вроде бы собака одна и та же, но воспринимать ее каждый может по-своему, в соответствии со своей «теорией собак». При этом собаке не обязательно каким-либо специфическим образом проявлять себя. Ей достаточно просто быть, а наше восприятие достроит ее образ автоматически. Как демонстрируют поспозитивисты на примерах из истории науки [9], даже специально организованное познание, направленное на установление объективной картины мира, не исключает, а подразумевает теоретическую «нагруженность» фактов. Факт становится фактом только в терминах той или иной теории. Одни и те же факты могут быть отлично интерпретированы и органично вписаны в противоборствующие теории.

Попытки примирения различных интерпретаций реальности осуществляются в ходе дискуссий и переговоров, результаты которых детерминируются не только рациональными основаниями, но и личностными особенностями исследователей (их интересы, вкусы, умение убеждать и красиво говорить и т.д.) и социально-психологическими групповыми процессами (лидерство, власть, авторитет и т.д.). Например, П. Файерабенд в своей главной работе «Против метода» указывает на то, что причины, по которым Галлилей победил своих оппонентов ученых-схоластов, заключались в следующем: «Галилей победил благодаря своему стилю и блестящей технике убеждения, благодаря тому, что писал на итальянском, а не на латинском языке, а также благодаря тому, что обращался к людям, пылко протестующим против старых идей и связанных с ними канонов обучения» [10].

Также сторонники той или иной модели реальности иногда защищают свои воззрения с помощью приемов, нарушающих этические законы профессионального поведения. Прежде всего, это отказ признавать результаты противников, личные выпады в качестве аргументов и другие приемы подобного сорта. Как отмечает Т. Кун, столкновения по научным вопросам иногда напоминают кошачьи бои [11].

Теоретическая «нагруженность» фактов в явной форме прослеживается в описаниях осознанных сновидений в различных школах. Образы сновидений, их трансформации, действия сновидца и сюжетные повороты воспринимаются и интерпретируются в соответствии с установками и постулатами соответствующей школы, к которой принадлежит сновидец.

Также и личностные факторы оказывают огромное влияние на формирование и развитие школ осознанных сновидений. Во-первых, личностные особенности лидера той или иной школы осознанных сновидений в значительной степени определяют его сновидческий опыт и те интерпретации, которые он ему дает. Во-вторых, опыт переживания осознанных сновидений лидера и его приближенных (если таковые имеются) кладется в основу модели осознанных сновидений в этой школе. Можно сказать, что этот опыт, полученный с применением определенных методик, становится эталонным примером, образцом для подражания последователями этой школы. Их развитие во многом оказывается связано с дублированием в том или ином виде этого образца. Часто лидером устанавливаются критерии «истинности» опыта участников движения. Право на оценку «истинности» так же может оставаться за лидером движения. Авторитет лидера в теоретических и практических вопросах редко подвергается сомнению со стороны последователей. Нельзя забывать, что от школы к школе все эти характеристики очень сильно варьируют.

Эти и другие особенности научного (и вненаучного) познания, четко обозначенные в трудах постпозитивистов, подводят к вопросам возможности обретения объективных, достоверных знаний. Если «все люди по своей природе мифотворцы» [12], то не является ли наука современной мифологией? Почему человек так любит порождать идеи, выходящие за пределы его повседневного опыта, то есть творить воображаемые миры? С учетом всего этого можем ли мы надеяться на возможность получения достоверных знаний об осознанных сновидениях?