Социально-нравственный роман.

 

Кроме “романов воспитания” в советском детективе 60–80 годов существует еще одна группа произведений. Мы бы назвали ее социально-нравственной. Автор не только описывает преступление и ход его расследования. Он еще пытается осмыслить социальную обстановку и нравственные порывы, движущие действиями героев книг. В повести Виктора Пронина “Ночи без любви” внешне благополучный начальник, его любовница и водитель сбивают человека и скрываются с места происшествия. Ночное преступления ярко высветило отношения героев, которые до этого казались такими простыми. Ведь начальник, не водитель, был за рулем. Теперь он слезно просит водителя взять вину на себя. А водитель не рискует признаться в любви к девушке, которую столько времени возил по злачным местам. Девушка же, оказывается, проводя время с начальником, оплачивает какой-то долг…

“И повесть, и те отношения, которые сложились между ее героями, очень характерны для всего творчества Виктора Пронина в этом жанре, — пишет критик И.Коваленко. — В какой бы отчаянный детектив мы не вчитались, неожиданно обнаруживается, что главное в нем опять же выяснение отношений между героями… Виктор Пронин всегда дает своим героям возможность высказаться, объяснить свой поступок…”

В повести “Долгое дело” Станислава Родионова его постоянный герой следователь Рябинин, человек, обладающий обостренным чувством справедливости, пытаясь понять причины мещанства и стяжательства в конкретном случае, приходит в конце концов к раскрытию преступления. Характерным признаком создания психологического портрета преступника, да и самого преступления, на наш взгляд, стала небольшая повесть С.Родионова “Мышиное счастье”. Незначительное, на первый взгляд, преступление — кто-то вывез в болото самосвал печеного хлеба, вызывает тихую ярость всегда спокойного следователя. В финале повести Рябинин спрашивает у директора хлебозавода:

“ — Сколько же вы уничтожили кусков государственного хлеба ради своего куска?

— Жизнь человека, товарищ следователь, это цепь нереализованных возможностей”, - философски отвечает тот… А следователь думает: “… Я бы для них придумал суд другой… Собрал бы всех ленинградских блокадников, и пусть бы они судили…”

Психологически тонко подходит к сюжету в повести “Потерпевшие претензий не имеют…” братья Вайнеры. Небольшая по объему вещь имеет несколько сюжетных линий. Вороватые шоферы сбрасывают “налево” мясо, предназначенное для питания больных. В ходе “разборки” убит, задавлен машиною человек. Водитель берет вину на себя. Но дотошный следователь докапывается до истины: за рулем сидел брат водителя, Вадик, студент-математик, подающий блестящие надежды…:

“ — Это ваши домыслы! — слабо возмутился Вадик.

— Ясное дело, домыслы. Я не собираюсь доказывать твою вину. В уголовном праве нет таких преступлений, как трусость, предательство… Так что профессором ты, может, и будешь, а вот стать человеком, как твой брат…. это много труднее…”. Вообще, тема честности и предательства достаточно часта в литературе. В “Эре милосердия” те же авторы, управляя волею судеб, сводят в банде “Черная кошка” опера Шарапова и бывшего фронтового товарища, а ныне бандита, Левченко.

“ — Уходи отсюда ты, — говорит Шарапов. — Я сделаю то, зачем пришел. И жизнь твою не возьму…

— Но они ее возьмут.

— Да, наверное. Но это будет неважно.

— Завидую я тебе, Шарапов, — сказал Левченко. — В твоей жизни есть смысл…”. И гибнет не Шарапов, убивают Левченко. Здесь, на наш взгляд, психологически точно выведен диалог героев и их поступки.

Впрочем, о героях и их поступках, а также об антигероях мы поговорим подробнее. А сейчас завершим разговор о сюжетах криминальных произведений. Мы уже писали о том, что большинству книг по уголовной тематике свойственны достаточно простые сюжетные линии: совершено преступление — убийство, грабеж, кража и т. д. В дело включаются розыскники, следователи, эксперты. Привлекаются добровольные помощники. Каждый автор по своему разумению ведет розыск, то отвлекаясь на параллельные сюжетные линии, то оживляя сюжет в меру своих способностей разными разностями.

В некоторых произведениях писатели пытаются рассказывать о событиях “от обратного”, как бы ретроспективно воспроизводя ход расследования. Характерный пример — повесть Л.Словина “Обратный след”. Уже известный нам сыщик Денисов ведет трудный путь поиска в обратную от начала поиска сторону, воспроизводя минувшие события и стремясь найти истоки, приведшие к совершению преступления. У Л.Словина хорошо прослеживается то, что мы видели и у С.Родионова, и у В.Пронина, и у Н.Оганезова, и у ряда других думающих авторов — глубокий интерес к психологии своих героев, а не простое стремление к занимательности…

Разговор о сюжетах и занимательности, на наш взгляд следует закончить краткими заметками об одном из наиболее интересных в сюжетном отношении произведении криминального жанра 60–80 гг. — романе того же Л.Словина “Время дождей”. Сюжет романа (правда, кто-то из критиков называет его повестью — видимо, по привычке) многопланов, здесь немало действующих лиц, да и география детектива достаточно велика. Причем, настроение сюжета настолько выверено, что малейший шаг влево или вправо может изменить само направление поиска.

Пожалуй, лучше чем критик Вл. Лессиг, автор послесловия к одному из изданий “Время дождей”, не скажешь: “…Убийство владельца редкой иконы и ее исчезновение и появление Кремера (непонятное лицо) в Торженге за сутки до приезда туда Гонты (сыщика); опытность и проницательность Кремера при осмотре места происшествия — все это уже кажется подозрительным читателю…”

Далее еще непонятнее: кто такой Кремер? Как ему удается исчезнуть с иконой на перекрытом милицией вокзале? И, наконец, кто такой и где скрывается Спрут — виновник всех страстей? В конце концов, все объясняется. Спрут оказывается администратором гостиницы. Кремер, вроде бы, спецагент КГБ, правда, он так маску до конца и не снимает, оставаясь как бы писателем, работающим над книгой…

Роман “Время дождей” по нашему убеждению можно считать одним из наиболее сложных, напряженных и мастерски построенных криминальных романов анализируемого периода. Так же как и роман “Противостояние” Ю.Семенова. Думается, секрет успеха этих, как и многих других хорошо известных читателю повестей и романов в том, что сюжетные линии их подробно и всесторонне разрабатываются до, а не во время написания книг.

 

 

А кто же герои?

 

Однако сюжет — сюжетом, но он предусматривает насыщение детективного произведения действующими лицами, главными и второстепенными, героями и антигероями.

И здесь у авторов вновь наступают серьезные проблемы. Именно они (проблемы) и служат источником неутомимого веселья для тех, кто пишет статьи на тему отечественного детектива. Как только не измывались критики над неугомонным майором Прониным. До сих пор помнится анекдот из детства: “Два часа сидел на унитазе шпион. Два часа снизу на него смотрели ироничные глаза майора Пронина…” И Кручинин, и Пронин, а позднее — штандартенфюрер Штирлиц стали непременными участниками многочисленных анекдотов. С одной стороны это говорит о большой популярности героев, а с другой — о том, что все-таки не то происходит с героями отечественного детектива. Другое можно сказать про их противников. Многие писатели усердно старались сделать их мерзкими, отвратительными и… легко узнаваемыми. Как писали в свое время Ю.Семенов и А.Горбовский, “отрицательный герой, будучи изображен одной краской как некое сосредоточение зла и пороков, недостоверен, плоскостен и худосочен. Но едва автор пытается его изобразить в некой полноте человеческих черт, как в портрете его начинают проскальзывать штрихи, вызывающие если не симпатию, то сочувствие, а сие отрицательному персонажу явно противопоказано, ибо наше отношение к персонажу есть бескомпромиссное отношение к тому началу, которое им олицетворяется…”.

Давайте вспомним уголовника “Батона” из повести бр. Вайнеров. Братья одарили его таким чувством юмора, что читателя не покидает ощущение умиления. А вор-рецидивист Жмакин, в судьбе которого принимают участие столько людей из романа “Один год” Юрия Германа! Бандит Лазарь Баукин у П.Нилина безумно любит мать. А медвежатник Буршин из “Последней кражи” того же автора в последние дни жизни вспоминает свою беспутную жизнь и мы жалеем его. Сыщик Лев Гуров из повестей Н.Леонова неоднократно встречается с преступниками, видит в них людей, а не только воров и убийц. И даже (!) обращается к ним с просьбой об услуге. Особая статья — положительный герой. В литературе 60–80 годов — это государственный чиновник: оперативник, следователь, прокурор. Как говорили уже цитируемые нами Ю.Семенов и А.Горбовский, “главные черты героев — верность Родине, гуманизм идеалов, которым они служат, честность, доброта, справедливость, высокий интеллектуализм при бескомпромиссной позиции в схватке с общественным злом…”. “Подразумевается, что сотрудники МВД или КГБ в своей работе против шпионов, вредителей, грабителей и убийц сражаются за чистоту социалистического общества, где по идее, должны отсутствовать причины, вызывающие преступления, и в светлом будущем исчезнут непременно. Но пока не исчезли, и кто-то должен взвалить на себя опасную работу, охотясь за нарушителями. Эти “кто-то”, кроме признательности и жажды оказывать им постоянную помощь, никаких иных чувств у населения вызывать, конечно, не могут…” — писала в свое время известный исследователь детектива Наталья Ильина. Все это вызывало бы сегодня улыбку, если б не было так грустно.

Аркадий Адамов, сам в определенной мере повинный в создании легендарных образов положительных героев (тот же Коршунов из “Дела Пестрых” и “Черной моли”) все же признает, что “кое-какие, пусть скромные пока удачи” и в то же время отмечает, что большие неудачи “кроются в жизненном материале и в отношении автора к своему герою…”

Тогда, в 1980 году А. Адамов еще не мог сказать то, о чем написал впоследствии в одной из газет: “…существовал запрет на правдивый объективный рассказ о работе милиции, о коррумпированных зарвавшихся чиновниках, о “блюстителях” порядка и морали, нередко нарушающих элементарные права человека и ведущих аморальный образ жизни…”.

Вспомним, что почти 20 лет назад Аркадию Григорьевичу удалось издать практически первый в СССР роман о наркомании — “Угол белой стены”. “Самое гуманное из наших министерств — здравоохранения стеной стояло против публикации, считая, что книга дискредитирует не только наше общество, но и всю систему здравоохранения…”, - вспоминает автор.

Другой писатель, Э.Хруцкий, как-то писал, с каким сладострастием сам зам. МВД Чурбанов вычеркивал из рукописи показавшиеся унизительными фразы из характеристики положительного героя — милиционера. Бывший советский, а ныне латышский писатель Андрис Колбергс вспоминал, как один высокий чин из милиции серьезно заявил, что “писатели разглашают методику работы оперативной службы милиции”. Счастье, что сказано это было после культа, не то автора могла бы постигнуть участь Льва Овалова, проведшего в лагерях почти 15 лет, тоже за “это самое…”.

И вообще, читая записки, мемуары, воспоминания авторов криминального жанра, опубликованные то тут, то там, диву даешься, сколько изобретательности проявили цензоры. В одной повести вычеркивали сутулого участкового, в другой меняли цвет волос у оперативника: уж слишком рыжий, в третьей — заменялось место работы преступника: нельзя бросать тень на уважаемое учреждение…

И все же это ни в коей мере не может оправдывать легкую и не очень легкую ходульность и примитивность положительного героя во многих повестях. Эту проблему хорошо чувствовали некоторые писатели. В “Черной моли” А.Адамова главный герой Коршунов едва не становится объектом тонко рассчитанного шантажа: он принимает в дар меховую шапку, подсунутую им через ничего не подозревающую жену преступниками. В этой же повести действуют некий слишком разговорчивый лейтенант Козин, через которого преступники узнают о ходе следствия… Впрочем, сам Адамов вскоре понял расплывчатость и нежизненность этих образов. И у него появился новый герой, уже никогда не покидающий его книги — инспектор Лосев.

Хотя еще долго в литературе мелькала тень попыток (чаще — неудачных) подкупа или шантажа неподкупных оперативников и следователей. У несгибаемого борца с преступностью Льва Гурова — непременного героя Н.Леонова похищали жену с ребенком, а одну из подруг даже убили. Впрочем, это уже было на пороге последнего, наиболее кровавого и крутого детектива 80-х…

Перед писателем-детективистом всегда стояли две весьма существенные проблемы: его положительный герой, во-первых, должен быть быстр разумом и проницателен, во-вторых, он должен быть узнаваемым, иметь свои, ему только свойственные привычки, а поэтому почитаем читателями. С первым — проницательностью дело обстояло чуть лучше, нежели со вторым.

На наш взгляд одному из наших лучших остросюжетных писателей, Ю.Семенову удался образ главного сыщика полковника Костенко. С “Петровки, 38” через “Огарева, 6” к “Противостоянию” чувствуется, как все убедительнее становятся его герои. “Несомненно, заслуга Юлиана Семенова состоит в том, что он рассматривает и преступление и работу по его раскрытию и изобличению преступника в таком широком социальном аспекте, так вдумчиво, точно и смело исследует многие актуальные проблемы социального, экологического и нравственного характера, что образы людей, вырастающие из самой жизни, обретают несомненную художественную ценность…”

Сказано несколько громко и обобщающе, но по сути своей верно. Если вспомнить отряды серийных героев недавнего прошлого — майора Пронина, Нила Кручинина, то становится ясно, какой большой положительный опыт обрела советская криминальная литература за сравнительно небольшой срок. Уместно вспомнить эволюцию образа неизменного героя более чем десятка романов и повестей Николая Леонова. На наших глазах молодой голубоглазый оперативник Лева Гуров, которого послали расследовать убийство на ипподроме, превращается в зрелого умудренного опытом полковника-важняка, расследующего загадочные убийства в загородной резиденции спикера Российского парламента. Полковник Гуров, пережил своего создателя, писателя Николая Леонова, скончавшегося в 1999 году, оставив своего героя в полном расцвете сил. То же самое произошло и с героем многих книг Аркадия Адамова Виталием Лосевым, который тоже остался жить, когда писатель уже скончался. Здесь нельзя не упомянуть об одной весьма неприятной, на наш взгляд, детали: и Лосев, и Костенко, и Гуров прекратили свое развитие на пороге 90-х годов, когда и в жизни, и в литературе начали появляться другие сыщики, другие преступления — более жестокие, кровавые и мало предсказуемые. Удалось ли положительным героям 60-70-80-х годов встать вровень с новыми героями нашего времени? Впрочем, одному из троицы, кажется, удалось. Мы имеем в виду Льва Гурова, успевшего вплотную столкнуться с крутой волной преступлений, поднявшейся в наше время…

Итак, каковы же характерные черты отечественного сыщика литературы 60-80-х годов? Попробуем кратко обобщить наши наблюдения.

Во-первых, если отбросить идеологическую риторику тех лет, то можно отметить, что все криминальные романы и повести носили явные следы внимания писателей к конкретному человеку, в частности, к молодым людям. Если о т. н. “романах воспитания” мы уже писали, как не вспомнить, что и в книгах с чисто криминальными сюжетами происходит то же самое. Далекий от сантиментов Юлиан Семенов и его герой полковник Костенко всеми правдами и неправдами пытаются спасти юного паренька Саньку Самсонова, попавшего в переделку по недомыслию (“Петровка, 38”). В “Мальчике на качелях” Николай Оганесов глазами своего героя следователя Скаргина пытается определить, какова социальная опасность, исходящая от молодого художника Юры Вышемирского, которого преступники заставили подделывать подлинники картин… В “Вечернем круге” постоянный герой Аркадия Адамова Виталий Лосев советует отъявленному хулигану Гошке Горшкову:

“ — Беги, Гоша, без оглядки беги.

— А куда?

— Не ко мне, так к братану…”

Однако следует признать, что со временем тема гуманизма сходит на нет… Думается, здесь виноват реализм ужесточения криминального мира. Если речь заходит о доброте и спасении, то только после проведения операции.

 

 

Сыск — дело коллективное.

 

Следующая особенность советского детектива (и об этом мы уже говорили) заключается в том, что с преступностью борются не частные сыщики, а государственные чиновники — сотрудники внутренних дел, прокурорской службы и т. д. В обозреваемый период не было частных сыщиков — они появились чуть позже и принесли за собой новые реалии жизни.

Отечественные детективы, как, впрочем, и западные, работают парами, а иной раз и группами. Полковник Костенко работает со своим другом Садчиным, а после гибели последнего пытается сработаться с талантливым криминалистом Тадавой.

Неизменный сквозной герой 70-х Леонида Словина Денисов прекрасно сработался с тяжеловесом и тугодумом Антоном Сабадашем. Прекрасно распределил роли между героями в своих более чем 20 повестях Станислав Родионов. Если следователь прокуратуры Рябинин умел осмыслить психологические аспекты совершенного преступления, то капитан милиции Петельников, представлял собой часть оперативного механизма, представляющего следствию необходимые факты и аргументы для подкрепления идей следователя… Сыск — дело коллективное, а у нас, в Советском Союзе, даже гимнастика была коллективным, командным делом…

Далее нельзя не отметить, что светлость личностей сыщиков и следователей поддерживается не только их бескорыстием и исключительной порядочностью (это позже мы узнали, что не такие уж бессребреники наши герои), но и высоким профессионализмом, интеллигентностью и начитанностью. Герои многих повестей Павла Шестакова сыщик Игорь Мазин и его коллеги — живые, интересные люди. Как пишет коллега П.Шестакова, С.Высоцкий, “милиция для них место, где они наиболее полно могут реализовать свой жизненный потенциал: активное неприятие зла, преступности…”.

В попытках сделать своих героев еще более живыми и интересными некоторые авторы порой переходят некоторые невидимые границы между настоящей интеллигентностью и пошлостью. Все видящая и ничего не прощающая дама Наталья Ильина пишет по этому поводу:

“…Новый советский сыщик молод, красив и образован. То Гете упомянет, то Шекспира, то Сократа, а то еще и Шопенгауэра. Из его уст можно слышать названия предметов, героям романов 50-х годов неизвестные: — Пропали мои итальянские мокасы! — восклицает инспектор милиции, оступившись в лужу.

На страницах романов мелькают такие слова, как “Мальборо”, “Кент”, “Пелл Мелл”, персонажи пользуются зажигалками “Ронсон”, носят дакроновые и терилоновые костюмы, рубахи “гавайки”, пьют коньяк, кратко именуя его “Камю”… Однако все эти вещи (за исключением “мокас” инспектора) приобретены на нетрудовые доходы, и охотясь за ними, сыщики, знакомясь с преступным миром осваивают названия всех этих предметов…”

Очень важно и место расследования преступления. Это у М.Черненка его неизменный герой, сыщик А.Бирюков, раскрывает преступления в сибирских деревнях, да капитан Соколовский А.Мацакова мотается по белорусским городкам. Большинство же писателей вместе со своими героями раскрывают преступления в родных мегаполисах, недалеко от родного дома. Правда, иногда подобное случается и на курортах. Это просто напасть какая-то — сколько преступлений совершается в горах, на пляжах, в санаториях и домах отдыха лучших курортов страны. И самое интересное — едва сыщик приезжает туда на отдых, так сразу преступление и случается. Евгений Лукьянов, столичный сыщик из первой и, кажется, последней повести кинодраматурга И.Менджерицкого “Частное лицо” сразу же окунается в привычную атмосферу тайны. Которая, конечно, при содействии местной милиции и раскрывается: “…А через три дня они уезжали. Отпуск кончился. И… Евгению Александровичу пришла пора перестать быть частным лицом и заняться своими прямыми профессиональными обязанностями…”

Суровый сыщик полковник Лев Гуров из повести Н.Леонова “Дьявол в раю”, отдыхая со своей подругой за пределами страны, в Анталии, волей-неволей вовлекается в раскрытие преступления по транспортировке наркотиков. И как в конце повести удовлетворенно говорит его подруга, “Лев Иванович разыщет дьявола даже в раю…”

Жуткая история произошла с капитаном Петельниковым, любимым сыщиком Ст. Родионова. Опять же, на юге, купаясь в море с прекрасной незнакомкой, он находит бутылку, а в ней — записка: “Кто найдет бутылку, помогите мне ради Христа. Со мной все могут сделать. Я заточен в доме на обрыве. Помогите…” И отпуск в одноименной повести заканчивается. А начинается поиск, который завершается поимкой бандитов, похитивших старика, нашедшего клад золотых монет. В попытке откупиться бандиты предлагают Петельникову кило золота. Он бы взял, “…показать ребятам в отделе”, но долг превыше всего…

Следует особо отметить, что высокой идеей спасения оступившегося, но попавшего в переделку человека пронизаны наиболее удавшиеся, пожалуй, вещи А.Безуглова и Ш.Кларова, А. и Г.Вайнеров, П.Шестакова, Н.Коротеева, Н.Томана, рассказы из цикла “Следствие ведут знатоки” О. и А.Лавровых.

Редкий критик не пенял авторам криминальных романов за то, что их положительные герои менее жизненны, нежели герои отрицательные. Так родилась “теория утепления”. Сыщик, будь он лейтенантом, капитаном или генералом, должен иметь право на личную жизнь. Он должен выглядеть вполне живым человеком, “пушистым и мягким”. А что для этого надо? Верно — любовь! Любовная тема в той или иной мере присутствует в большинстве книг о сыщиках. Очень часто эта любовь нужна писателю как средство “утепления” очень уж сухого и мрачного материала. Речь может идти здесь отнюдь не об известном “любовном треугольнике”, ставшем причиной многих преступлений, а о той любви, которая иной раз помогает, иной раз — мешает розыскнику расследовать преступление. По мнению А.Адамова, “речь идет о любовной линии, нравственно и духовно обогащающей образ главного положительного героя или относящейся к кому-то вокруг него, раскрывающей важные грани жизни и характеров этих людей”. Сам А.Адамов использует любовную линию в своих повестях далеко не всегда удачно. То же происходит в двух десятках романов и повестей Н.Леонова. Его главный герой Лев Гуров то женится на девушке Рите, потом сходится с актрисой Марией, после ее трагической гибели следует еще несколько героинь. Вообще-то, здесь просматривается явная попытка просто “утеплить” образ. “Сыщику от бога”, Гурову, любовь нужна, скорее всего, для более успешного раскрытия преступлений.

Более живой образ попытались создать братья Вайнеры в своем самом известном романе “Эра милосердия”, но и здесь любовная интрига, не успев начаться, трагически завершается. После сложнейшей опасной операции Володя Шарапов видит большой портрет славной девушки Вари Синичкиной и сообщение о ее гибели: “ — Варя! Варя! Этого не может быть! Это глупость! Вздор! Небыль! Варя!…”

Следует признать, что эти последние страницы книги наиболее эмоциональны. Но это, пожалуй, один из немногих успехов любовной линии в криминальном романе. Осмысливая содержание более трех десятков книг, прочитанных или просмотренных нами при написании этой главы, как-то не вспоминаются правильные женщины, верные подруги героев. Наоборот — ворчащие, вечно сонные и неухоженные существа, в основном думающие, как наставить рога мужу, постоянно занятому своей работой… Это из-за них, женщин, сыщики становятся предателями. В “Черной моли” А.Адамова молоденький лейтенант выдает своей подруге, дочери крупного расхитителя, секреты следствия.

В повести Э.Хруцкого “Осень в Сокольниках” женщина — Марина понадобилась ведущему погоню подполковнику Вадиму Орлову, чтобы воспользоваться ее автомашиной, и только в процессе погони он понимает, что Марина — красивый, добрый и чуткий человек. Она еще несколько раз появляется на страницах книги. Но в финал, где как бы подводятся итоги сыска, автор Марину не допускает: не до женщин…

Говоря о любви, нам хотелось бы снова обратить внимание читателей на одну книгу достаточно известного писателя-детективиста В.Смирнова — “Тревожный месяц вересень”, где совсем юный паренек со смешной фамилией Капелюха любит по-настоящему, крепко и надежно. Мы считаем, что именно в этом романе любовная тема доведена автором до совершенства. Может быть, поэтому читатель хорошо помнит “Вересень…” И почти совсем не помнит другие книги Смирнова — “Ночной мотоциклист”, “Тринадцатый рейс” и другие.

На этом примере легко можно убедиться, что добросовестное описание движения уголовного дела по розыску преступников далеко не всегда вызывает устойчивый интерес читателя.

 

Привычка — вторая натура.

Кроме любовных интриг профессиональные писатели используют и другие приемы “утепления” образов. Прежде всего — фиксирование внимания на привычках сыщиков, их хобби и т. д. Лев Гуров — герой Н.Леонова, очень любит красиво и хорошо одеваться. Антон Воронков у М.Черненка — заядлый охотник и рыболов: кругом — тайга. Герой повести В.Караханова “Догони день вчерашний” очень любит детей. Поэтому когда у очередного клиента в числе похищенного называется и детская игрушка — тигренок, это для него становится стимулом, тем более, что ребенок при каждой встрече спрашивает:

“ — Дядя, где мой усатик?”

Некоторые положительные (подчеркиваю) герои находят свою истину (а для авторов и утепление) в вине. Герой П.Шестакова сыщик И.Мазин “в интересах дела” выпивает с подозреваемым в убийстве. А в другом случае он понимает, что “проглотила бы Клавдия Ивановна коньячку, докатилась бы эта обманчиво-волнующая жидкость до сердца, шевельнула бы душу…”. Понятное дело, человек пьяный открытее, чем человек трезвый. А герой Ю.Семенова журналист Степанов хлещет водку, коньяк стаканами… Таких примеров в криминальной литературе хоть пруд пруди…

Для утепления образов все средства хороши. В повести “Долгое дело” Ст. Родионова приводится такая “приятная” деталь: носки у следователя Рябинина истлевали мгновенно, уже на третий день кости были наружи. И хозяин их быстро находил выход: он ходил в дырявых ботинках, объясняя это так: “Когда прихожу домой, снимаю ботинок и вешаю мокрый носок на паровую батарею, мне кажется, что пришел из леса, снял сапоги и повесил на печку мокрые портянки”. Вот так. И не иначе…

Нам осталось кратко сказать еще о двух “утеплителях” сюжета и можно будет коснуться проблем отрицательного героя или “антигероя”, как мы договорились его называть.

Герой не будет героем, если он перестанет раскрывать преступления. Что там на Западе! Шерлок Холмс изучил сотни видов пепла и поэтому может вычислить преступников. Пуаро немного поработает своим “серым веществом” и тоже выйдет на след… Советский сыщик — особый сыщик. Ему преступников ловить помогает весь народ, который не спит, не ест, а мечтает помочь нашей славной милиции избавить страну от негодяев. В ранних повестях А.Адамова, в документальных книгах И.Скорина, во многих других произведениях действовали добровольные помощники сыщиков. В повести И.Скорина “Расплата” пожилая женщина, знакомая супругов, убитых 15 лет назад, вызывается поехать в город, где жили когда-то их родственники. В другой повести сыщики знакомятся опять-таки с дамой, местным старожилом, а та, протянув парням пачку вафель, по-советски говорит: “Подумаем, в каком это доме может быть…”. Наша старая знакомая Наталья Ильина, приведя эту и другие подобные сцены, утверждает, что родился новый жанр — “пасторали, оживленные трупами”. Правда, по мере приближения к нынешним временам общественный энтузиазм сильно приугас. Стало модно, крепко закрывшись дома, “ничего не видеть и не слышать”, тем более не шататься по округе, рискуя здоровьем, а то и жизнью. Свежая поросль писателей доверяет ведение следственных и прочих правоохранительных дел профессионалам, нисколько не полагаясь на помощь со стороны. Впрочем, об этом чуть позже.

В запасе остался последний “утеплитель”, при помощи которого многие как бы перекладывают голые факты. Имеется в виду “оживляж собеседования”. Известно, что в разговоре люди как-то полнее раскрывают себя. Разве не понятнее становится сыщик Петельников в “Тихих снах”, где он разрабатывает философские суждения типа “Человек есть его состояние в эту минуту” или отвечает на вопрос спортсменов “Вы тот же лучник?”: “Нет, ребята, я люблю чеснок”.

Философские рассуждения и сентенции вообще очень полезны и в криминальном романе. В хорошем и много раз упомянутом романе братьев Вайнеров прямой и честный сыщик Глеб Жеглов так и режет правду-матку. На вопрос театрального администратора “Вы думаете, я из воздуха места делаю?” он отвечает: “Я об этом вообще не думаю… Мне на ваши танцы-арии наплевать… Сроду бы к вам не пошел, если бы меня не привело сюда дело государственное”… А общаясь с подозреваемым, он невинно замечает: “Все равно как обращаться — на “ты” или на “вы”… суть не меняется… Какая в самом деле разница будущему покойнику…”. Ну, а горбун, главарь “Черной кошки” по-простецки говорит Шарапову: “За здоровье твое пить глупо — тебе ведь больше не понадобится хорошее здоровье…”.

Это так обращаются друг с другом потенциальные враги. А друзья? Вот сыщики собираются на задание. Один из них задумчиво спрашивает: “Куда уходят поезда метро? Я когда совсем маленьким был, очень интересовался этим вопросом…”.

Это сыщик-то, который должен четко представлять, куда вывозится бумажка, брошенная на перроне Павелецкого вокзала! Но мы не об этом. Интересно, что отвечает ему коллега: “В тебе еще не завершилась мутация. Детство в одном месте играет…”.

Вот такие утеплительно-ласковые разговоры…

А вот еще диалог двух героев:

— Приехали?

— Почти, — согласился Леднев.

— Вы любите свою жену? — Конечно, — сразу согласился Голубев.

— Разве так приглашают? — возразил Леднев. И т. д. и т. п.

Иной раз авторы впадают в другую крайность. Вместо примитивного трепа они поражают воображение читателей философскими сентенциями. В хорошей, в общем-то повести Н.Леонова “Профессионалы” автор, видимо, не принимая за профессионалов читателей, берется им объяснять, что такое хорошо и что такое плохо: “Социальные психологи утверждают, что человек сам по себе, в чистом виде не существует…”, “Если человек хороший, а ты хочешь приобрести в его лице соперника, подними человека над собой…”, “Как важно, чтобы человек чувствовал себя на своем месте…” и т. д.

Иногда автор вкладывает свои мысли в уста героя. Иногда сам вещает и очень красиво. Вот Л.Словин в своей первой повести “Такая работа” рассказывает о дежурной части: “Дежурное помещение — сердце милиции. Это сердце стучит быстро и медленно, ритмично или неритмично, тоны то чисты, то пугают шумом, иногда кажется, что оно не выдержит нагрузки, выскочит из груди, но оно никогда не останавливается, это сердце, и бьется в любое время дня и ночи…” Не правда ли, красиво? Но здесь все по-русски, все лексически выстроено.

А вот образцы языка и стиля из других детективов. “За дверью плавало длинное молчание”, “Голоса бьются в мембране телефона…” Или еще лучше: “Губы переспело обмякли”, “Однопрелестный разговор”, “глянув на него хитрым блеском глаз…” И наконец “Оскудевший подбородок”…

Причем подобные языковые новации можно прочитать у большинства авторов-детективистов. Языковые огрехи, тавтологии, неудачное использование эпитетов, пословиц, фразеологизмов — сущая беда многих повествователей.

 

А преступник — кто?

Есть и другие проблемы с криминальной литературой. Не будем забывать, что кроме сыщиков, следователей, экспертов и помогающего им “народа” существуют еще и антигерои — преступники, совершающие преступления и всеми силами пытающиеся уйти от ответственности. А как быть с ними? Какие они? Многие критические работы по проблемам жанра не проходят мимо проблемы злодея, отрицательного героя. Проблема же достаточно остра. Во-первых, каковы преступления? Социальный состав преступивших порог. Каков их характер? Нравы? Привычки?

Мы помним, что в начале 50-х главным героем детектива был шпион, сначала — немецкий, затем — американский, английский. Потом шпионов потеснили бывшие полицаи, старосты и т. д. Словом, предатели. И шпионский роман плавно перетек в уголовный. Предателей мало волновали глобальные проблемы. Они думали только о спасении собственной шкуры, либо о наживе. В романе “Истина”, вышедшем в начале 80-х, Э.Хруцкий пишет о некоем предателе Рюмине (знакомая фамилия), изменившем Родине в годы войны, оказавшимся под чужой фамилией. И вновь изменившем… По мнению автора, анатомия предательства помогает читателю глубже жить и злее бороться со злом. Поэтому пристальное внимание авторов детективов к отрицательному герою находит свое отражение и во внешнем виде, и в умении стильно одеваться, и в лексике…

Вспомните, как объясняется в “Петровке, 38” предатель, душегуб, бывший полицай Прохор: “Слышь, Сань, ты не думай, я умный… Он старый, силы в нем нет, а пистолет — на боку…”, “Сань, ты только слушай, что я говорю, как брату, честно, от всей души…”

Даже не верится, что это наставление на преступление. А в “Эре милосердия” глава банды горбун, знакомясь с Шараповым, засмеялся дробненько, словно застежку-”молнию” на губах раздвинул:

— Ну, что ж здравствуй, мил человек. Садись к столу, поснидай с нами, гостем будешь. А дальше в разговоре: “Никак ты мне грозишь, мусорок?” — спросил он тихо. “ — Чем же это я тебе угрожу, когда вокруг тебя кодла? С пушками и перьями впридачу? От меня тут за минуту ремешок да подметки останутся”.

Это жаргон 60-х, может быть, середины 70-х годов. Что делали преступники в эти годы? Убивали, чтобы остаться неузнанными. Грабили инкассаторов, сберкассы, магазины, воровали старинные иконы и предметы антиквариата. Чуть позже детектив стал касаться и экономических преступлений. Вспомним “Часы для мистера Келли” бр. Вайнеров или “Черную моль” А.Адамова. Наконец, детективный роман добрался и до таких глубин человеческого падения, как уничтожение природы. В повести В.Гусева “Выстрелы в ночи” участковый инспектор Андрей Ратников борется, рискуя жизнью, с браконьерами. Сыщики раскрывают преступления не только в тайге, но и на улицах, в офисах мегаполисов, на курортах и даже за рубежом. Меняется характер антигероя, его язык, одежда, привычки… В повести И.Менджерицкого “Частное лицо” некто Таня, прибывшая на курорт совместно с сыщиком Лукьяновым, беседует по поводу встретившегося в ресторане человека:

“ — …Иностранец, которого мы встретили, никакой не Витя-фанера. Зачем ты мистифицируешь?

— И не думаю, — сказал Лукьянов, — Он — Витя. Он — “фанера”. Известный фарцовщик и валютчик.

— У него лицо умного и интеллигентного человека.

— О-о! Это аргумент, — заметил Лукьянов. — Не забудь сказать, что он весь в заграничном шмотье.

— Грубо, — сказала Таня.

— Грубо, — согласился Лукьянов, — но справедливо. Понимаешь, нынешнее жулье совсем не то, что было двадцать лет назад, а тем более, еще раньше. Впрочем, всегда попадались среди них люди неглупые и с интеллигентными лицами. И даже образованные”.

Сказано это было 16 лет назад. А сегодня образовательный уровень преступного мира еще более возрос.

Серьезной проблемой антигероя 60-80-х было то обстоятельство, что большинство преступлений совершалось на общественном поприще. Преступники, а вместе с ними и сыщики совсем не вторгались или почто не вторгались в мир частного человека, конкретной личности: подпольных миллионер