Музыка жизни – музыка литературы

В книге «Георгий Свиридов в воспоминаниях современников» есть очерк Ивана Вишневского, который начиная с 1986 года работал сотрудником музыкальной редакции Всесоюзного радио и ко времени выхода в свет названного сборника, в 2006 году, оставался на той же должности и на том же (конечно, изменившем свой статус) радиоканале. Собственно, текст воспоминаний самого автора невелик, но ценность очерка заключается в том, что в нём он воспроизвёл магнитофонную запись своей беседы с великим композитором – о его сочинениях, о классической и современной русской музыке, о литературе, словом, разговор на темы самые разные, волновавшие Георгия Васильевича. Чувствуется, что каждое рассуждение его было искренним и выношенным.

В преамбуле Ивана Вишневского для начала стоит выделить такие строки:

«Свиридов был первым на том пути, по которому потом пошли многие – например, композитор Гаврилин или писатели Шукшин, Распутин, Белов. С 1936 года, с пушкинских романсов, продолжив в 1949 году „Страной отцов“, в 1955‑м бёрнсовским циклом, а ещё отчётливее в 56‑м году „Поэмой памяти Сергея Есенина“, Свиридов вернул русскому национальному искусству права гражданства в собственном отечестве, вырвав его из обыденных хоровых подделок под русское и выведя на ту орбиту, откуда светят нам „Страсти по Матфею“ Баха и „Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии“ – русская мистерия Римского‑Корсакова. <…>

Я остро ощущал себя русским в стране размываемой русскости, и Свиридов был моим поводырём и наставником».

Я обращаюсь к записи Ивана Вишневского, поскольку в ней есть размышления Георгия Свиридова о литературе и писателях, в том числе о Распутине.

«И. В.: Георгии Васильевич, мне кажется, что есть очень близкие к вам сейчас писатели‑прозаики – по духу, по направленности своих сочинений – это Астафьев, Белов…

Г. С.: Распутин…

И. В.: Крупин…

Г. С.: Да, конечно, Крупин… Это люди, которых я высоко чту, очень уважаю и люблю их. Это замечательные люди. Без них наша жизнь лишилась бы очень многого.

И. В.: Не кажется ли вам, что они и вы делаете практически одно и то же, преследуете одни и те же цели в разных областях искусства? Вы видите эту близость?

Г. С.: Они близки моему сердцу, да. Я с восторгом их читаю. Это правдивая, замечательная литература. Но они и как люди – замечательные. С ними наслаждение общаться, разговаривать – это глубокие, страстные люди, живущие не для себя. К сожалению, многие люди сейчас живут только для себя. Либо они совсем зашибленные жизнью, либо, например, занимаются искусством и любят его только для себя. Честолюбие играет очень большую роль… А эти люди, о которых мы говорим сейчас, живут даже не то что сознательно, а всем существом своим живут для высшего. Без них наша жизнь была бы ужасна».

Невольно думаешь: как интересно притяжение людей друг к другу. Они чувствуют, что близки по духу, тянутся один к другому, становятся друзьями, единомышленниками. И в итоге о Распутине можно говорить словами, сказанными о Свиридове, и наоборот. Размышления композитора и писателя окажутся очень созвучными.

Примеров этому в книге воспоминаний о Георгии Васильевиче не счесть.

Валентин Распутин писал в очерке «Рядом с Мастером» после кончины Свиридова о сути его творчества – и слышится, что он исповедуется о своём:

«Свиридов сам дал и объяснение своему феномену, богатству и высоте своего дара: „Для меня Россия – страна простора, страна песни, страна печали, страна минора, страна Христа“. И всему этому он внимал так пристально и вдохновенно, что в духовных этих „упражнениях“, повторяемых ежедневно и ежечасно, щедро напитал и мускулатуру ума, и дивные переливы души <…>…как пахарь, засевающий и убирающий поле, творящий беспрестанно кормную работу, знает только одну Россию и этим знанием, этой работой не даёт ей распасться, так и Георгий Васильевич во все периоды своего творчества слагал лишь одну Родину – с тысячелетней историей, песенную, светлую, бессмертную…

Всю жизнь Свиридов писал не по принципу „несмотря на…“ – несмотря на суровую эпоху, заказные ритмы, грубое вмешательство в святая святых творческого процесса и т. д., а, напротив, „смотря на…“ – смотря на всё лучшее и святое, не подвластное никаким запретам, что сохранялось в человеке и жизни. Такие у него были глаза, такой слух. И такова была мощная и красивая устремлённость его раздольного светозарного таланта, под которым только греться да греться, ощущая своё счастливое восхождение к красоте».

А теперь слова композитора, записанные И. Вишневским, – не о Распутине ли они:

«Великое искусство обращено к людям. Мусоргский или, например, Бетховен, который написал Девятую симфонию: „Обнимитесь, миллионы!“ Он обращается к миллионам людей. И все настоящие, большие композиторы обращаются, говоря торжественно, к человечеству. Но они не то чтобы специально хотят понравиться. Настоящий художник не пишет для того, чтобы понравиться. Он пишет о том, что его волнует, но он хочет, чтобы его слышали. Он хочет что‑то людям сказать, убедить их в чём‑то».

И как совместное заявление двух художников, как общее мнение о своём служении искусству – высказывание Георгия Свиридова из записанной беседы, которую И. Вишневский озаглавил в своём очерке очень точно: «Заветное слово»:

«Часто у нас ведётся разговор об искусстве традиционном, об искусстве новом, новаторском и так далее. Искусства не нового не бывает! Не бывает искусства не нового – тогда оно не воздействует, если это повторение. Оно быстро отмирает, потому что есть всегда перед глазами лучший образец. Значит, искусство может быть только новым. Но искусство без традиции также не существует. Не бывает. Каждое искусство имеет свою генеалогию. Оно от каких‑то корней развивается, растёт, – оно как дерево растёт. Другое дерево может быть рядом, от других корней растёт. И мне кажется, что сейчас для нашего искусства, которое очень много испытывало разнообразных влияний, особенно в двадцатый век, – самое, мне кажется, новое и самое ценное – это возврат к своим глубоким отечественным традициям. Это, мне кажется, самое свежее. Это самое новое сейчас. Музыка такого характера – её не так много, но она звучит очень свежо. Этот язык очень свеж, очень убедителен, и мне кажется, что это было бы самым ценным, если бы наше искусство возвратилось к глубоким национальным традициям».

Сравните: не о том же ли говорил Валентин Распутин в статье «Мой манифест» – по‑своему, не повторяя никого и не потрафляя никому, но так же выстраданно, с той же художнической убеждённостью:

«…когда принимаются уверять с наслаждением, что русская литература приказала долго жить, – не там высматривают нашу литературу, не то принимают за неё. Она не может умереть раньше России, ибо, повторю, была не украшением её, которое можно сорвать, а её выговаривающейся духовной судьбой.

Не она умерла, а мертво то, что выдаёт себя за литературу, – приторная слащавость, вычурная измышлённость, пошлость, жестокость, рядящаяся под мужество, физиологическое вылизывание мест, которые положено прятать, – всё, чем промышляет чужая мораль и что является объедками с чужого стола. Таким обществом наша литература брезгует, она находится там, где пролегают отечественные и тропы, и вкусы.

…у национальной литературы нет и не может быть другого выбора, как до конца служить той земле, которой она была взращена».

Глава шестая