Бобруйская область, Кировский район, деревня Кирово,

Штаб 13-й армии (2-е формирование)

Генерал-лейтенант Константин Константинович Рокоссовский

 

К Бобруйску мы отошли в полном порядке, огрызаясь и отбрасывая обратно особо дерзких преследователей. В основном это были новички, еще не нюхавшие имперской штурмовой пехоты и потому легко покупавшиеся на кажущуюся беззащитность отступающих советских частей. Наказанием за это были кровопролитные (для немцев) бои на промежуточных рубежах и уничтожающие ночные контратаки, до которых так охоча штурмовая пехота. Несмотря на все эти светлые моменты, отступать на восток, оставляя врагу наших советских людей, все же для нас не самое приятное занятие. Ведь далеко не каждый готов бросить отчий дом и уйти на восток с колоннами беженцев. Большинству совсем некуда идти, и они остаются в своих домах под властью жестокого врага. Кому, как не нам, знать, какая огромная силища обрушилась на нас месяц назад и как много мы сделали для того, чтобы уменьшить и расточить эту мощь. Да, прошел всего лишь месяц, а кажется, что война идет целую вечность. Некоторые из нас уже забывают и о том, что имперская штурмовая пехота тоже присоединилась к нам не с первого дня войны. Битва за Минск, кровавая и безжалостная, сплотила всех нас в один неразъемный монолит. Тот, кто был в Минске в первых числах июля, не боится и самого ада – черти, поди, не страшнее немецких солдат.

И вот наша зафронтовая армейская группа, которая при подходе к линии фронта неожиданно для всех стала 13-й армией, вышла к Бобруйску. Сюда же со стороны Слуцка отступила не менее прославленная зафрронтовая группа генерала Болдина (а ныне 4-я армия), знаменитая тем, что в ее составе было собственное механизированное соединение, 7-я танковая дивизия генерала Борзилова, которой удалось отрезать и намотать на гусеницы самого Гудериана и два его моторизованных корпуса. Наша 13-я армия обороняла фронт севернее Бобруйска, правым флангом прикрывая направление на Рогачев, а 4-я армия Болдина заняла фронт по Березине южнее Бобруйска, вплоть до стыка с Мозырским укрепрайоном. Сам Бобруйск, как центр позиции, оборонял недавно прибывший из Приволжского военного округа 63-й стрелковый корпус генерал-лейтенанта Петровского. И пусть этот корпус по численности превосходил любую из наших «армий», боеспособность была выше у наших бойцов, прошедших на пути от границы огонь, воду и медные трубы.

Кстати, с приходом в Бобруйск нас ждали не только приятные вещи в виде эшелонов, битком набитых всем необходимым для нашего снабжения: от тяжелых гаубичных снарядов до свежих комплектов обмундирования, износившихся за месяц войны; но и идиотский приказ сдать на фронтовые склады все некомплектное и трофейное вооружение. Чтобы я своими руками разоружал боевые части, которым, быть может, завтра снова идти в бой?! Да не в жизнь!!! Но интенданты были настойчивы в своих распоряжениях, и мне пришлось обратиться к Ватиле Бе. Честное слово, я не нарочно, я просто думал, что она посодействует отмене этих неумных распоряжений, но вместо этого товарищ Ватила приняла это безобразие слишком близко к сердцу и принялась бушевать так, что полетели интендантские головы. Что ей стоит дом построить, если она может без предварительного уведомления лично делать доклад товарищу Сталину.

Мне Ватила Бе объяснила эту кровавую вакханалию так: уж если начало Великой Войны не отучило людей от их канцелярских замашек, повинуясь которым, эти персонажи зло творят значительно охотнее, чем добро, то лоб, намазанный зеленкой – вполне адекватное воздаяние за все негативные поступки. Одновременно она посодействовала тому, чтобы это правило выполнялось только для частей, находящихся в глубоком тылу на переформировании, но не для тех батальонов и полков, которые насмерть стоят перед натиском численно превосходящего врага в первом и втором эшелоне обороны. А то сейчас все командиры, начиная с уровня командиров отделений и заканчивая командирами бригад и дивизий, озабочены только тем, чтобы уберечь от взора проверяющих разнообразные нештатные единицы вооружения. А это нехорошо, активность командиров должна уходить не на разную бесполезную имитацию бурной деятельности, а на действительно важные дела – например, совершенствование обороны, улучшение материального довольствия или боевую подготовку подчиненных. К тому же у нас нарисовалась еще одна неприятность. Местные интенданты отказываются отпускать бойцыцам штурмовой пехоты тройной продовольственный паек. Говорят, что не положено; максимум двойной, и только для тех бойцов, рост которых превышает метр девяносто. И тут тоже пришлось надавить. Еще не хватало, чтобы кто-то из моих бойцов испытывал голод, когда можно избежать такой неприятности.

Для ознакомления со сложившейся ситуацией в Бобруйск приехал командующий Западным фронтом генерал армии Жуков. М-да, видали мы карликов и покрупнее. Хорошо хоть товарищ комфронта не начал сразу, с порога, орать на меня, будто базарная баба, заставшая благоверного за разглядыванием непотребных картинок. Говорят, привычка хамить подчиненным за ним водится. Но с меня прямого подчинения товарищу Сталину еще никто не снимал, по крайней мере, такого приказа до меня не доводили – на что и было строго указано товарищу генералу армии. Орать, мол, на меня себе дороже. От такой наглости тот слегка обалдел, но хамский тон сбавил. Скорее всего, потому, что за моей спиной нарисовалась серьезная до невозможности тактик-лейтенант Алиль Фа. Ну что делать бедной девушке, если ее рост превышает два метра и она не может скрыться даже за моей широкой спиной.

– Здравия желаю, товарищ генерал армии, – говорит она, приветливо обнажив чуть заостренные белоснежные зубы. – У вас какие-то вопросы к товарищу генерал-лейтенанту?

После этих слов из Жукова будто выпустили воздух. Адъютант из числа темных эйджел ему не положен, несмотря на все его прошлые заслуги и высокий пост, и присутствие за моей спиной высокой худой фигуры с грифельно-серой кожей и заостренными ушами показывает разницу в нашем статусе. Говорят, что такая же тактик-лейтенант ассистирует только товарищу Сталину, и этот факт демонстрирует разницу в нашем положении. Алиль Фа говорит, что я военный гений, и что она никогда не возьмется давать мне советы, но ведь именно эта худая девушка-инопланетянка позволяет мне оттачивать мои решения до бритвенной остроты.

Если в боях на Коссовском тракте (Битва за Луцк–Дубно–Броды) я действовал буквально по наитию. Тогда я хоть и сумел нанести поражение вражеским наступающим войскам, но свою наступательную задачу все же выполнить не смог. Зато в Минске у меня будто раскрылись глаза. И дело даже не только в том, что я начал получать самые точные и свежие разведданные, чего во время моего командования девятым мехкорпусом не было и быть не могло. С разведкой в Красной Армии традиционно плохо, как и с доведением ее результатов в войска, зато имперцы переигрывают и нас, и немцев как по объему получаемой разведывательной информации, так и по скорости доведения ее во фронтовые части и подразделения. Застать врасплох имперцев практически нереально, информация об изменениях обстановки мгновенно доводится вплоть до взводных командиров, и соединение встречает врага в готовности на всех уровнях.

Что же касается нашего сотрудничества с Алиль Фа, то тут дело в том, что темные эйджел со специализацией «тактик» имеют весьма специфический тип мышления, приспособленный как раз для планирования боевых операций. В этом деле и мы, и немцы по сравнению с ними оказываемся тугодумными дилетантами. И в то же время командуют в имперской армии и на флоте самые обычные люди. Ну, не совсем обычные, не без таланта, как у вашего покорного слуги, но все равно не темные эйджел. Тактик и командир – это две принципиально разные должности, которые между собой имперцы никогда не смешивают. И главное оружие командира – это бритва Оккама, которой он беспощадно отсекает все лишнее, дабы темные эйджел не играли в войну из чистой любви к искусству. Сама Алиль говорила, что если дать эйджел покомандовать самостоятельно, то эффективность операций значительно падает. В боях против других эйджел это терпимо, потому что они и сами такие, а против более-менее талантливых тактиков обычных людей недопустимо, потому что тогда резко возрастает вероятность катастрофического поражения.

Но если тактик темных эйджел придана действительно талантливому генералу, последствия для противника могут быть воистину разрушительными. Это я вам говорю как непосредственный участник событий. Обычно мы, так же, как и немцы, не используем возможности своих войск и на треть их максимальной силы, но когда в деле тактик темных эйджел – КПД использования подразделений может достигать целых девяноста шести процентов, то есть один боец как бы превращается в трех. А это, знаете ли, дорогого стоит. Впрочем, мы все делаем одно дело, и у товарища Жукова нет адъютанта-тактика только по той причине, что та ему пока не нужна. Сражаются-то пока только авангарды, медленно отходящие к основной линии обороны, а основные силы фронта сейчас ускоренно работают лопатами, совершенствуя систему укреплений. Вот когда враг выйдет на основной рубеж обороны Западного фронта и по всей линии соприкосновения с противником завяжутся ожесточенные бои – вот тогда товарищу Жукову и понадобится собственный тактик-лейтенант. При этом я не исключаю, что ею будет все та же Алиль Фа, ибо свободных тактиков на «Полярном Лисе» не так уж и много.

Но я не ревную, ибо мы делаем одно дело, и к тому же у темных эйджел весьма специфические понятия об отношениях между полами. Для них в мужчинах (как они говорят, в самцах) ничего не значит красота, мужское обаяние и аристократический лоск, зато больше всего на свете они ценят успешных мужчин, выбравших жизненной стезей военную карьеру. И такие мужчины интересуют их не сами по себе и не в качестве возможных брачных партнеров, а только и исключительно в разрезе их возможного отцовства. Успешный отец из обычных людей увеличивает вероятность рождения успешного ребенка-полукровки, приподнимающего социальный статус матери. А так как эйджел живут по несколько столетий, то они вполне успевают воспользоваться всеми льготами, какие им дает рождение успешных детей. При этом нам, мужикам, совсем необязательно спать с темноэйджеловскими красотками, хотя их внешность и выглядит очень экзотично. Все можно проделать во время визита к врачу, и при этом «жених» и «невеста» даже не встречаются. А иногда гены особо успешных командиров раздают темным эйджел в награду вместо медалей и орденов. Вот так…

– Вы, товарищ генерал, – ни чуточки не серея (то есть не краснея), заявила мне Алиль Фа, – относитесь к премиальному сегменту, и когда наше дело кончится успешно, я хотела бы, чтобы именно вы стали отцом моей третьей дочери. С вами у меня есть все шансы добиться успеха, ведь вы же настоящий военный гений, что не может не отразиться на потомстве…

Как говорится, «конец цитаты, оцените слог». С одной стороны, я польщен столь лестной оценкой моей скромной персоны, а с другой, мне как-то неловко от того, что меня выставили на продажу, будто дорогой товар в витрине роскошного магазина. Иногда имперцы мне кажутся простыми и понятными, буквально своими в доску, а иногда извивы их мыслей заводят так далеко, что можно заблудиться. Тем более что имперских мужчин, как правило, никто и не спрашивает. Все они в обязательном порядке сдают свою сперму в специальные хранилища-банки. И если ты пал героем в бою с превосходящим врагом, совсем ты не умрешь. В скором времени у тебя появится множество посмертных детишек, которые продолжат твое дело. Батальон штурмовой пехоты, который бок о бок с нашими бойцами дрался на улицах Минска, почти полностью состоит из таких вот посмертных дочерей героев, рожденных тугодумными силачками-горхинями, и прошедших жесткий профессиональный отбор.

С одной стороны, меня шокирует такая примитивная селекция – точно при разведении охотничьих собак. Но с другой стороны, результат неизменно положительный, поскольку, заметив на поле боя эти живые танки, противник стремится тут же отступить и разорвать контакт, благо в преследовании врага воительницы штурмовой пехоты с массивными телами и относительно короткими ногами не очень сильны. Во всех остальных случаях штурмовая пехота выше всяких похвал: в Минске, да и в ходе отступления, было множество случаев, когда брошенный в бой взвод или даже отделение штурмовой пехоты решали исход в нашу пользу. Храбрейшие из храбрейших и сильнейшие из сильнейших, они стойко и яростно дрались на самых ключевых участках сражения. После отхода за Березину я приказал отвести поредевшие подразделения штурмовой пехоты во второй эшелон армии, ибо они заслужили свой отдых.

Поэтому, когда командующий Западным фронтом сбавил обороты и начал разговаривать со мной сухим деловитым тоном, как равный с равным, я так же сухо и по-деловому доложил ему текущую обстановку и историю нашего сражения за Минск и анабазиса к Бобруйску. При этом я особо подчеркнул тот боевой вклад в победу, который был сделан бойцыцами штурмовой пехоты. Жуков заинтересовался, стал задавать вопросы – и в итоге я предложил ему съездить в расположение роты капитана Арии Таним, чтобы, так сказать, лично ознакомиться с положением дел на местности. Темные эйджел, дающие умные советы – это одна сторона имперской медали, а вот штурмовая пехота, идущая по этим советам в бой – уже другая. При этом такие, как Алиль Фа помнят, что они темные эйджел и что с Империей их связывает только заключенный предками вассальный договор, зато бойцыцы штурмовой пехоты, без различия того, какой национальности были их отцы, искренне считают себя русскими. В недобрый для себя час Гитлер объявил всех славян недочеловеками – теперь для каждой такой мускулистой валькирии он и его прихвостни являются кровными врагами…

Все это я и объяснял товарищу комфрота, пока мы ехали на «эмке» по проселочной дороге из Кирово в деревню Любоничи. При этом сопровождавшая меня Алиль Фа болезненно ойкала при каждом толчке и презрительно морщила нос, как бы презирая нашу техническую отсталость. Но чем богаты, тем и рады; поездила бы она на жесткой скамейке неподрессоренного тарантаса (вроде того, на каком раскатывали мои предки) – так вообще бы всю задницу отбила на ухабах и рытвинах. Будут и у нас когда-нибудь такие же быстрые, проходимые и мягкие на ходу машины, как у имперцев. Ну а пока для того чтобы покрыть двадцать пять километров, нам потребовалось около часа. Хорошо хоть «эмка» и сопровождавший нас «ЗиС» с бойцами генеральского эскорта нигде не застряли и их не пришлось выталкивать из какой-нибудь колдобины руками.

Первый раз нас остановили примерно в трех километрах от расположения роты, у деревни Морховичи. Старшей поста являлась рядовая бойцыца штурмовой пехоты, при которой состояли несколько бойцов вполне обыкновенного вида. У нас проверили документы и, удостоверившись, что мы – это мы, пропустили следовать дальше. При этом я объяснил товарищу Жукову, что в ходе минского сражения к штурмовой пехоте пристало множество наших бойцов, пригревшихся и прижившихся в компании боевых баб. Так, например, второму номеру расчета лазерного ружья особой силы не потребуется, его дело – только в нужный момент развернуть и установить треногу для стрельбы из положения лежа, с колена или стоя. Или стрельба с рук из пулемета «Максим», отделенного от станка. Пока первый номер с руки поливает потоками пуль строй врага, дело второго номера – следить, чтобы не перекосило матерчатую ленту, и в то же время защитное поле, создаваемое броней штурмпехотинки, защищает от вражеского огня обоих. В силу такого смешанного комплектования сейчас рота Арии Таним по численности напоминает скорее батальон, а по боевой мощи – полк, усиленный танками и артиллерией.

Пока я это говорил, мы, не останавливаясь, проследовали через еще два поста, причем на последнем из них, у въезда в Любоничи, в пулеметных ячейках имелись готовые к стрельбе тяжелое лазерное ружье и зенитный крупнокалиберный пулемет «ДШК» на треноге. Народ бдел, и только предупреждение, полученное с передового поста, позволило нам проследовать тут без остановки. В случае внезапного нападения (что невозможно в силу всевидящего ока имперской орбитальной разведки), сказал я, последний пост на пятнадцать-двадцать минут сумеет задержать даже мотомехгруппу противника, усиленную средними танками. А потом поднятая по тревоге рота (или уже батальон?) выступит на бой с врагом в полном составе, и тогда небо немцам сразу покажется с овчинку…

Впрочем, в тот момент мы уже въезжали в пункт дислокации роты штурмовой пехоты и впечатления, обильно поступающие сразу со всех сторон, больше не нуждались в комментариях. Все Любоничи, от начала и до конца казались заполнены бойцыцами штурмовой пехоты, хотя их было не более семидесяти человек. Без своей устрашающей боевой экипировки, которая делала их громоздкими и неповоротливыми, в почти обычной для нас полевой форме камуфляжных расцветок, девушки Арии Таним выглядели значительно более человекообразными и приятными для мужского глаза. Нет, конечно, они не превратились в изящных балерин, но все же стали выглядеть не только сильными, но и ловкими.

Массивные плечи и мощные бицепсы, а также ладони размером с хорошую лопату компенсировались узкими талиями, пропорциональными ногами и достаточно миловидными лицами. Дополняли впечатление длинные косы всех оттенков: от серебристого блонда до цвета воронова крыла, которые бойцыцы в не боевой обстановке носили не закрученными вокруг головы, а свободно свисающими; и это притом, что у некоторых эти древнейшие женские украшения доставали до самых колен. Некоторые из них, сняв куртки и оставшись в одних майках, подчеркивающих их титанические груди, играли в волейбол, а другие, разоблачившись полностью, со счастливым визгом плескались в местной речке Любонке. При этом играющих в волейбол свистом и аплодисментами поддерживала большая группа болельщиков, среди которых большинство было за приставшими к штурмовой пехоте бойцами РККА. Как я понимаю – кто с кем вместе воевал, тот за того и болел. При этом игры в смешанных командах категорически запрещены во избежание получения травм игроками, не имеющими выдающихся физических кондиций, ибо мяч после удара могучей рукой бойцыцы штурмовой пехоты летит с силой пушечного ядра…

У тех, кто смотрел на всю эту идиллию неподготовленным глазом, могло создаться обманчивое впечатление, что перед ним обычные девки и бабы, только очень массивные. А вот и нет! Я видел их в деле, и я знаю, что даже без своей сверхтехнологичной экипировки и оружия, с голыми руками и ногами, они все равно остаются чрезвычайно опасными, яростными и безжалостными воительницами, наводящими ужас на врага. А восторженный визг и счастливый смех – это только внешность, которая нередко не соответствует действительности. В самом тихом омуте, как говорят, водятся самые отборные черти. Безумная ярость, отвага и сила мускулистых воительниц известны уже и нашим войскам, и противнику, недаром же в германской армии издан приказ – во избежание ненужных потерь по возможности избегать прямого столкновения с подразделениями штурмовой пехоты.

Штурм-капитан Ария Таним встретила нас на крыльце хаты, в которой квартировало командование роты. Полевая форма, длинная толстая коса, и ничего лишнего. Оказалось что она не одна. Вместе с ней был крепкий и подлысоватый советский командир лет пятидесяти от роду. Это оказался командир 7-й танковой дивизии генерал-майор Борзилов, имевший на руках разрешение генерала Болдина на трехдневный отпуск по семейным обстоятельствам…

– Это мой жених, – смутившись и мило покраснев, сказала Ария Таним, – приехал ко мне на сутки, и завтра утром должен отправиться обратно…

Ну что же – война войной, а жизнь продолжается. Люди встречаются, влюбляются, строят планы на мирное послевоенное будущее, в то же время как над страной грохочет самая страшная из всех войн в истории человечества. Впрочем, эти двое и так выглядят как два сапога пара, если, конечно, не считать внушительных габаритов счастливой невесты, которая и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет, и поднимет свою роту в атаку криком: «За Родину, за Сталина, во славу Империи – вперед!». И вообще, все мы здесь перестали вздрагивать при слове «Империя», потому что оно все меньше напоминает нам проклятое прошлое. Да и как же может быть иначе? Ведь той Империи служили такие замечательные люди, как каперанг Малинин, которого я, правда, ни разу не видел, но все отзывались о нем в превосходных тонах, главный тактик Ватила Бе, комбат штурмовой пехоты Ивана Эри, напоминающая вырубленный из гранита памятник самой себе, и множество прочих, кого я еще не знаю лично, но они прикрывали нас сверху от немецких бомбардировщиков, наносили штурмовые удары по вражеским войскам и вываливали свой бомбовый груз на Берлин.

Кстати, по поводу бомбового удара по центру Берлина в Германии недавно был объявлен трехдневный траур. Второй раз за эту войну немцы были вынуждены официально рыдать от горя и посыпать голову пеплом. Первый раз у них случился тогда, когда стоящий перед нами генерал Борзилов со товарищи, зажали в угол и уничтожили два моторизованных корпуса 2-й танковой группы генерала Гудериана, а потом сумели организованно отступить в полном порядке; и немцы ничего не смогли с этим сделать. Думаю, что если все и дальше пойдет так, как оно идет сейчас, траур для немцев станет привычным состоянием души.

Кстати, Борзилов заинтересовал Жукова значительно сильнее, чем Ария Таним. Окинув ротного командира внимательным взглядом и, видимо, определив, что она не в его вкусе, командующий фронтом переключился на командира 7-й танковой дивизии, оробевшего от присутствия целого генерала армии. Разговаривать с Жуковым – это вам не геройски драться с германцами под Ивацевичами, слой за слоем укладывая в землю обнаглевших белокурых покорителей мира, разговаривать с Жуковым – это гораздо сложнее. Но генералу Жукову действительно были интересны подробности сражения под Слонимом и Ивацевичами, поэтому слово за слово – и вместо уставных для старой армии «так точно», «никак нет» и «не могу знать» у них через какое-то время пошел непосредственный живой разговор. Командующий фронтом задавал короткие вопросы, а генерал Борзилов отвечал на них со всей своей крестьянской обстоятельностью.

Потом в беседу вступила капитан Ария Таним, рота которой тоже поучаствовала в сражении за Ивацевичи – и перед нами во всей красе раскрылись подробности сражения первых дней войны, когда первой и основной задачей имперское командование считало удержание за хвост рвущегося на восток фашистского зверя. И это у Борзилова, Болдина, Арии Таним и иже с ними получилось в полном объеме. А потом свое слово сказали мы в Минске – и хваленый германский блицкриг закувыркался под откос, будто поезд, под которым подорвали рельсы. Все наши, кто участвовал в тех двух операциях, теперь покрыли себя неувядаемой славой, обласканы вождем и любимы народом, а их оппоненты с противоположной стороны давно гниют в земле. Но там, в Минске, в моем распоряжении была только пехота, а генерал Борзилов все-таки командовал сводной мехгруппой, поэтому и я крайне внимательно слушал его рассказ о том, как его небольшой отряд из новых советских танков, с десантом из роты штурмовой пехоты на броне, наголову громил превосходящие численностью германские полчища. Капитан Ария Таним время от времени вставляла в этот рассказ короткие и точные замечания, и сражение под Ивацевичами развернулось перед нами во всем своем великолепии.

– Знаете, товарищ генерал армии, – сказал разоткровенничавшийся в конце Борзилов, – до встречи с имперцами мы находились в пучине отчаяния. Приказ генерала Павлова отступать с максимально возможной скоростью бросая все, деморализовал и демобилизовал войска. Год, конечно, был не семнадцатый, но настроения были очень похожими. Нас предали, нас бросили и послали на смерть – то ли из-за чьего-то разгильдяйства, то ли во исполнение каких-то тайных целей. Потом в небе появились «защитники» – и с шеи будто сняли удавку, а после того, как не стало вражеских налетов, а вражеская авиация подверглась уничтожающей показательной порке, нам буквально стало легче дышать… А потом к нам явились сами имперцы и указали возможный путь для мести, а потом и для победы; и мы прошли по этому пути, с каждым шагом становясь сильнее и умнее. Теперь мы знаем вкус победы, и нас уже не остановить, пока мы на наших танках дойдем до Берлина. Пусть это случится не так скоро, как этого бы хотелось, но мы обязательно начертаем наши имена на закопченных развалинах Рейхстага. Недаром же товарищ Сталин сказал, что наше дело правое, враг будет разбит и победа будет за нами.

Он говорил, а вокруг нас постепенно собирался народ. Бойцы и бойцыцы, бросившие свои игры на свежем воздухе, местные жительницы с детьми, оставившие домашние дела – все они молча внимали словам генерала Борзилова. Не пустой треп заезжего пропагандиста, полный пустых штампов, а рассказ непосредственных очевидцев и участников событий, на своем опыте понявших, что врага можно и нужно бить так, чтобы во все стороны летели кровавые брызги. Впрочем, Ария Таним и ее бойцыцы и так знали эту истину, им только требовалось внушить ее тем, кто находился под ложным убеждением о бесчисленности и непобедимости врага. И им это удалось. Теперь все знают, что немца можно и нужно бить, и что непобедимость германской армии – всего лишь миф, который уже нами развеян.

 

* * *

 

Тогда же и там же

Капитан штурмовой пехоты Ария Таним

 

Я так счастлива! Сегодня ко мне в гости приехал любимый. Его часть, так же как и нашу роту, отвели на отдых во второй эшелон, и он сначала прислал мне письмо с признанием в любви, а потом смог взять отпуск «по семейным обстоятельствам». Как приятно, однако, осознавать, что я и есть это самое его семейное обстоятельство… Предложение руки и сердца воительнице штурмовой пехоты со стороны мужественного хуманса со Старой Земли прозвучало, конечно, напыщенно и немного наивно, но я-то знаю, что эти слова были сказаны им от всей души, и поэтому очень умилилась. Любимый мой, родной и драгоценный; если бы он знал, как сильно я люблю его с момента той самой нашей первой встречи на пыльной местной дороге!

Да, я уже не наивная девочка, только что покинувшая стены офицерского училища, но и не закоснелая в своем презрении к противоположному полу сука, какими годам к тремстам становятся фанатички из числа отпетых светлых эйджел. И неважно при этом, что они напропалую спят со всем, что имеет между ног эту мужскую штуку; важно то, что они не вкладывают в процесс соития ни грамма души. А в таком случае это уже не любовь, а просто трение слизистых оболочек; а мы с моим генералом действительно влюблены друг в друга. Он – моя душа, а я – его, и мое сердце трепещет в его руках. У меня до этого, конечно, уже были партнеры по постели, но ни один из них и близко не подходил к слову «люблю» и предложению руки и сердца. Но мой генерал не такой, для него любовь не пустой звук. Большая часть его сердца, конечно, занята любовью к его Родине, за которую он сражается всю свою жизнь. Но мне хватит и того уголка, в котором я смогу свить семейное гнездышко, став частью его семьи, его клана и его страны.

Но едва мы с моим женихом успели сказать друг другу первые слова приязни и любви, как за окнами дома, в котором я остановилась, раздались звуки надвигающегося переполоха. Правда, сразу было понятно, что это не нападение врага. Не было слышно громких бахающих звуков местной перестрелки и специфических боевых кличей. Не звучали также сигналы военной тревоги, обычно предупреждающие об опасности. Не успела я собраться и выйти на крыльцо, чтобы разобраться с источником шума (капитан Ария Таним в гневе – это страшно), как мне навстречу прямо под ноги попался мелкий белоголовый хозяйский сынок. Он так бежал, что остановиться смог, только уткнувшись головой в мой мощный пресс. Увидав, что он прибежал куда надо, мальчишка начал быстро что-то тараторить на местном диалекте русского языка, который я и мои девочки разбирали с пятого на десятое. Единственное, что я смогла понять из его сообщения, было то, что к нам едут два больших начальника.

– Ну вот, – вздохнул мой любимый, – не было печали, так принесла кого-то нелегкая. Съездил, называется, к невесте в отпуск…

– Не бойся, милый, – ответила ему я, застегивая форменную куртку, – ведь я с тобой, да и документы у тебя в порядке. Ты тут, со мной, решаешь свои личные дела, а прочее никого не касается, будь это хоть сам Великий Дух Вселенной!

– Да я и не боюсь, – мой любимый оправил гимнастерку, – но все равно мне как-то не по себе. Это не у вас в Империи, где все понятно, а от нашего начальства не знаешь чего и ждать…

Вот так мы с моим женихом и вышли на порог дома. А там из машины нам навстречу вылезают трое. Первым делом, конечно, я увидела младшего тактика Алиль Фа. Эта будет выделяться даже в толпе хумансов. Но Алиль Фа тут не ходит одна – и вместе с ней из машины вылез хуманс, при виде которого я сразу расплылась в широчайшей улыбке. Разумеется, это был наш командующий генерал Рокоссовский. Наши девочки его любят и втайне считают почетным штурмпехотинцем. Многие ждут момента, когда его включат в программу репродукции, чтобы подать заявку на оплодотворение. После того, что мы сделали здесь в последнее время, их заслуг должно хватить на самый премиальный сегмент, к которому, несомненно, относится и наш командующий. Но я, к счастью, не отношусь к их числу, потому что хочу иметь детенышей только от своего любимого хуманса, и поэтому могу разговаривать с генералом Рокоссовским без тайных мечт и без придыханий. А он хорош… Красавец, умница и просто добрый человек, даже в мыслях не видящий разницы между хумансами, эйджел всех разновидностей и подобными мне боевыми гибридами. Я знаю, что даже в Империи многие хумансы морщат нос из-за наших матерей, которых считают отсталым человеческим подвидом, но этот хуманс не таков. Для него неважно, кем были твои родители, зато важно, кем стал ты сам.

Второй начальник, приехавший вместе с нашим обожаемым командармом, мне лично оказался незнаком, но внутренний голос (а на самом деле вживленный в мозг чип справочно-информационной системы), тихо пискнув, подсказал, что это один из тактиков 1-го класса местной русской армии генерал Жуков, командующий Западным сектором обороны страны Эс-Эс-Эс-Эр. Мне этот Жуков сразу не понравился. Как тактик он, возможно, и неплох, но все же было в нем что-то такое болезненно нахрапистое и скандальное. Кажется, социоинженеры называют такое свойство человеческой натуры «моральной неустойчивостью». Но мы, штурмовая пехота, девушки простые, с нами на повышенных тонах разговаривать бесполезно. И вообще, чего он сюда приперся, ведь в силу «Соглашения о Присоединении» мы подчиняемся только своему командованию, а уже оно подчиняется товарищу Сталину как Верховному Главнокомандующему [154] страны Эс-Эс-Эс-Эр.

Но тактик Жуков не стал устраивать неприятности. Хороший тактик вообще без особой необходимости никогда не полезет в бой, где ему ничего не светит, кроме поражения. Убедившись, что мой возлюбленный находится в расположении моей части на вполне законных основаниях, генерал Жуков начал его расспрашивать о том, как тот воевал с первых дней войны и до последних дней, когда его сводная часть была отведена на отдых и пополнение в ближний тыл. Стесняться моему генералу было нечего, поскольку он воевал не хуже других, поэтому он тут же во всех деталях принялся рассказывать о том, как с нашей помощью делал козью морду хвастливому до ужаса тактику дейчей Гудериану. Поскольку я тоже участвовала в тех событиях, то стала делать к его рассказу свои дополнения. Я, конечно, не тактик из темных эйджел, но описать оперативную обстановку без применения матерных слов могу вполне свободно.

Жукову, кажется, наш рассказ понравился, а быть может, дело в том, что основные силы подчиненного ему сектора в бою еще не бывали, и он просто хотел знать, чего в ходе боев можно ждать от противника, а чего от наших войск. В любом случае, насколько я знаю дейчей – они народ упорный, и, получив отпор, попробуют проанализировать причины неудач и снова повторить наступление – возможно, в каком-нибудь другом месте. Самая большая проблема войск Эс-Эс-Эс-Эр заключается в почти полном отсутствии боевого опыта, особенно опыта боев против дейчей, которые всегда дерутся яростно и отчаянно, как крысы, загнанные в угол. Те местные части, что уже были в боях и с победой сумели вырваться из смертельной ловушки, должны быть на вес золота и рассматриваться местным командованием как ядро создания совершенно новой армии, задачей которой будет уже не столько оборона страны ЭсЭс-Эс-Эр, сколько разгром и уничтожение страны Германия.

Видимо, генерал Жуков тоже так думает, что доказывает, что он хороший тактик, хотя и не очень хороший человек. Когда мой жених закончил рассказ небольшой эмоциональной речью, воодушевившей всех присутствующих, тот немного подумал и предложил ему переформировать его потрепанную танковую дивизию в механизированную бригаду нового облика, причем разрешил забрать в нее при необходимости всю наличную советскую и трофейную технику, в том числе и улучшенную инженерами серых эйджел. Подчиняться эта новосозданная бригада будет по-прежнему товарищу Верховному Главнокомандующему. Мол, в ближайшее время в местных войсках будут созданы четыре таких бригады, и командовать одной из них будет мой любимый и ненаглядный. А любимый и ненаглядный немного подумал над сделанным ему предложением и… согласился с предложением Жукова. Но только при этом поставил условие, чтобы моя рота была включена в состав того батальона на правах одного из мотострелковых подразделений.

Вот тут очередь думать перешла к Жукову, и размышлял он очень недолго.

– Хорошо, – сказал он, обращаясь ко мне, – да только зачем вашей роте быть одним из нескольких подразделений? Несколько я вижу, народу в вашем расположении не меньше чем на батальон, и, если хотите, можете забирать их всех на место новой службы. В таком случае расформировываться ваша боевая единица тоже не будет. С вашим постоянным непосредственным командованием [155] я договорюсь, со временным [156] тоже. Согласны ли вы, товарищ капитан имперской штурмовой пехоты Ария Таним, вместе со своими людьми перейти на службу в РККА; ответьте только – «да» или «нет»?

– Да, – сказала я, – я согласна совершить такой переход в вашу Рабоче-Крестьянскую Красную армию, взять с собой всех моих девочек, а также выйти замуж за моего любимого, хотя он и не задавал такого вопроса. Согласен ли ты, мой дорогой, взять меня в жены, а также стать моим верным и любящим мужем?

Ну что ты будешь делать, когда такую предложение тебе делает бойцыца штурмовой пехоты, каждый кулак у которой размером с голову взрослого мужчины? Конечно же, он согласился на все сразу, лишь бы я его тут же обняла бы и поцеловала. Что я, собственно, тут же и сделала. Я же всегда хотела найти себе подходящего мужчину и жить с ним в мире, любви и радости…

 

* * *