Мировые лидеры в формировании нового миропорядка

 

В начале XXI в. военная политика США стала важным фактором, определяющим результаты деятельности международной системы обеспечения безопасности как на глобальном, так и на региональном уровнях. США, получившие по результатам окончания «холодной войны» значительное преимущество и ставшие в конце прошлого века единоличным мировым лидером, сделали ставку на закрепление мирового господства с помощью наращивания собственной военной силы и адаптации способов ее применения к современным реалиям.

Военная политика республиканца Дж. Буша, как и его предшественника демократа Б. Клинтона, базировалась на экономическом, технологическом и военном превосходстве США над другими странами. Сочетание этих факторов с идеологическим мессианством – стремлением навязать другим странам либеральную демократию в качестве единственно верной идеологии развития ‑ предопределило наступательный характер как внешней, так и военной политики США на рубеже веков.

Но в отличие от своего предшественника, Дж. Буш был вынужден учитывать ряд новых факторов. В первую очередь, это террористические атаки на США 11 сентября 2001 г. Президент Дж. Буш, объявив глобальную войну международному терроризму, объявил американский народ «нацией на войне». Тем самым он признал всю политику государства военной. Последствия не заставили себя долго ждать: военная кампания в Афганистане и вторая иракская война продолжаются до сих пор и конца им не видно.

Во-вторых, на начало XXI века пришлось осознание того, что однополярный мир не состоялся и лидерство Соединенных Штатов в экономической, технологической и военной сферах не трансформировалось в общую мировую гегемонию США. Америка была не в состоянии решить глобальные проблемы (терроризм, распространение ОМУ – Оружие массового поражения) в одиночку. Идеологическое наступление США – «расширение зоны демократии» – в ряде регионов затормозилось (Центральная Азия), а в других столкнулось с жестким сопротивлением (Ближний и Средний Восток).

Становление Китая в качестве глобального конкурента стало приобретать реальные перспективы. Индия стремительно приближается к статусу региональной сверхдержавы, а Россия восстанавливает свой военно-экономический потенциал и становится реальным препятствием интересам США на постсоветском пространстве, чего не было в 1990-е гг. Европа (в рамках ЕС, а иногда и внутри НАТО) требует отдельного учета своих интересов. Происходит «естественная регионализация» военной политики США.

C начала XXI века резко возросли мировые военные расходы. Гонка вооружений практически возобновилась. Ужесточилась конкуренция на мировых рынках оружия и военной техники, где главный соперник США – вновь Россия, в годы президентства В. Путина, наращивающая свой военный потенциал.

К тому жена военной политике США в эти годы не могли не сказаться «семейные традиции», то есть субъективные факторы. Большинство наблюдателей сходятся во мнении, что стремление Дж. Буша начать под любым предлогом вторую иракскую войну имеет под собой обоснование: «выполнить сыновний долг – добить Саддама Хусейна» и параллельно порадеть за техасские нефтяные компании.

Комплексное воздействие перечисленных факторов проявлялось через появление новых, нетрадиционных рисков и угроз национальной безопасности США, в том числе и в военной сфере, и через активизацию и усиление некоторых рисков и угроз, которые США унаследовали от эпохи противостояния с Советским Союзом.

Стержнем всей системы концептуальных документов по военной политике государства является Стратегия национальной безопасности США.

«Стратегия национальной безопасности – это искусство и наука развития, использования и координирования инструментов национальной мощи (дипломатической, экономической, военной и информационной) для достижения целей, способствующих укреплению национальной безопасности» [79]. Практическое выражение данный теоретический постулат находит в издаваемом Президентом США документе одноименного названия. Президент Дж. Буш отказался от опыта своего предшественника Б.Клинтона, который издавал данный документ ежегодно, и перешел к разработке документа на очередной президентский срок, издав Стратегию национальной безопасности США в сентябре 2002 г., а затем в марте 2006 г. Очевидно, что это – вынужденная мера, ответ на непредсказуемое развитие международной обстановки в начале XXI века.

Стратегия национальной безопасности США 2006 г. была принята в других условиях, когда многолетние военные операции по стабилизации обстановки в Афганистане и Ираке не принесли желаемых результатов, и, кроме того, зарождался кризис, связанный с ядерной программой Ирана. Тем не менее, администрация Дж. Буша заявила в качестве главной цели «искоренение тирании в мире» [79]. В создании демократических режимов по всему миру президент США видит наилучший способ обеспечения безопасности американского народа. В документе признается, что это работа для нескольких поколений: США находятся в начале долгого периода борьбы, в ситуации схожей с той, в которой они оказались в начале «холодной войны». Если учесть, что «холодная война» продолжалась полвека, можно предположить, что «война с терроризмом», «искоренение тирании» могут также затянуться надолго.

Приход к власти Барака Обамы ознаменовал завершение целой эпохи в истории Соединенных Штатов и начало нового периода в политической жизни этой страны. Американское общество возлагало большие надежды на президента, который в своей предвыборной программе обещал вывести страну из самого острого за последние несколько десятилетий кризиса. Президент Обама предпринял титанические усилия для того, чтобы изменить имидж США в мире и более органично вписать страну в формирующийся исторический контекст XXI в.

Принятые внешнеполитические документы, как Стратегия национальной безопасности и обзор ядерной политики определили основные направления и приоритеты внешней политики.

Приходящий к концу первый срок правления Барака Обамы у власти продемонстрировал отличия от так называемой доктрины Дж. Буша мл. Американская администрация полностью пересмотрела основополагающую концепцию американской внешней политики в отношении сложных геопо­литических вопросов: ислам - не враг; нынешняя роль Соединенных Штатов в мире не определяется «глобальной войной с террором»; США будут играть роль справедливого и настойчивого посредника в деле достижения долговечного мира между Израилем и Палестиной; Вашингтону следует вести серьезные переговоры с Ираном по поводу его ядерной программы.

Действительно Б. Обама пытался по мере возможностей следовать курсу своих предвыборных обещаний. Так, сворачивалась военная операция в Ираке, был взят курс на постепенный вывод войск США и их союзников с территории Афганистана.

Внешняя политика должна способствовать усилению американского глобального лидерства. При этом США, по мнению Х. Клинтон, следует играть роль положительной силы в мире, постоянно доказывая это на практике, будь то в борьбе с глобальным потеплением или в стремлении расширить возможности для прогресса и процветания людей в других странах. Чтобы продвигать свои интересы по всему миру, Америка должна быть примером последовательного соблюдения определенных правил, а ее лидерство базироваться не на указах, а на примере. Клинтон заявила, что история показывает: США наиболее эффективны, когда между своими интересами за рубежом и ценностями дома. Интересы страны должны совпадать с моральными обязанностями. При этом Америка, благодаря своему статусу, по-прежнему несет огромную ответственность в отношении всего человечества, а ее интересы носят глобальный характер [80, с. 201-202].

Америка будет бороться с глобальными угрозами совместно с другими странами, потому что США и все остальные государства находятся во взаимной зависимости друг от друга. Америка не может решать глобальные проблемы в одиночку, но и другие страны не смогут их решить без участия Америки. Безопасность, жизнеспособность, лидерство США в современном мире напрямую зависят от того, что они признают непреодолимый факт своей взаимозависимости. А поэтому, чтобы быть эффективным в решении глобальных проблем, необходимо строить мир с большим количеством партнеров и меньшим количеством противников. Клинтон заявила, что лучший способ продвижения американских интересов по сокращению глобальных угроз - принимать такие внешнеполитические решения, которые опираются на предельно широкий совет других участников международных отношений.

Внешняя политика должна руководствоваться, по формулировке, Хиллари Клинтон, «умной силой» (smart power). Под этим понимается применение комплекса средств, которые имеются в распоряжении государства, - дипломатических, экономических, военных, политических, юридических и культурных. Америке надлежит элементарно выбирать правильное средство или комбинацию средств для каждой ситуации индивидуально. Применение «умной силы» означает то, что дипломатия, а не угрозы использования военной силы, находится в основе внешней политики. Клинтон выразила свою приверженность жесткой, но вместе с тем умной дипломатии. Тем не менее, по ее мнению, военная сила иногда бывает необходимой, и Америка будет прибегать к ней, чтобы защитить своих граждан и свои интересы тогда, когда в этом будем необходимость, но только в качестве последнего средства.

Несомненно, что принцип «умной силы» -попытка отделить внешнюю политику Обамы от внешней политики Буша. Следует, однако, помнить и о том, что президент Буш не совершал унилатералистских действий ни в отношении Афганистана и Ирака, ни в отношении Ирана и Северной Кореи. Что касается военной силы, то администрация Буша применяла ее дважды - в Афганистане и Ираке. Обама категорически поддерживает войну в Афганистане и планирует ее интенсификацию в ближайшее время. В таком случае «умную силу» следует понимать, как противовес иракской кампании. При этом сенатор Клинтон сама голосовала за войну в Ираке [81].

Отношения между РФ и США после прихода к власти Б. Обамы развивались поначалу достаточно динамично. Вашингтон выступил с инициативой т. н. «перезагрузки» отношений, а российская сторона - с идеей т.н. Большого соглашения. В 2009 г. были достигнуты принципиальные решения о транспортировке военных грузов коалиционных сил НАТО в Афганистане через территорию РФ и ее союзников по ОДКБ. В 2010 г. Д. Медведев и Б. Обама подписали Соглашение по стратегическим наступательным вооружениям (СНВ-3) [82].

После распада СССР и активизации наступления школы «упадка лидерства» появилось понятие «доминант». Государству-доминанту, в отличие от государства-гегемона, нужно обладать не только военной силой и созидательным потенциалом. Для структурирования мировой системы ему (большей части его элиты) необходимо обладать желанием это делать и способностью заручиться в делаемом поддержкой мирового сообщества. Попытки Вашингтона искать поддержки мирового сообщества в виде резолюций СБ ООН или коалиции накануне войны в Афганистане и Ираке - свидетельства перехода США из «гегемона» в «доминанта». Главное отличие государства-гегемона от государства-доминанта, по-видимому, заключается в том, что второе утрачивает возможность определять параметры расширенного воспроизводства и строительства вооруженных сил крупных региональных держав.

В современной литературе по международным отношениям вместо понятий «гегемон» и «доминант» иногда употребляется синонимичное понятие «мировой лидер». С точки зрения теории возможен как переход гегемона в разряд доминантов, так и обратный процесс. Для того, чтобы быть гегемоном или доминантом (мировым лидером), государство должно соответствовать трем характеристикам: обладать эффективным экономическим механизмом, основанным на производстве инновационного типа; доминировать в мировой валютной системе; иметь главенствующие позиции в мировой торговле и контролировать большую часть крупных транснациональных корпораций (ТНК). Такое государство должно иметь силовые возможности глобального масштаба, мощные военные союзы и осуществлять эффективную военную политику. Оно должно обладать привлекательностью с точки зрения культуры, компетентным руководством и потенциалом общественной жертвенности (готовности общества и элиты жертвовать своими ресурсами во имя мирового лидерства нации). Такое государство (общество) должно постулировать не вызывающую отчуждения идеологию и восприниматься центром мировой науки и образованности. При этом ему «полагается» иметь энергичное (пассионарное) население. По всем этим параметрам США как лидер деградируют, хотя критическая масса нужных характеристик еще сохраняется. Поэтому переход из гегемона в доминанты не означает утрату лидерства Соединенными Штатами.

Следующую категорию стран составляют собственно лидеры. Они не «дотягивают» до доминанты, но имеют значительный собственный созидательный потенциал, а также обязательно поддержку либо других лидеров, либо доминанта, либо части периферийных государств. Все вместе это позволяет им направлять или корректировать международное развитие в конкретном регионе - обычно в том, где они сами расположены или на который простираются их исторические, геополитические и экономические интересы. Исследователи называют эту группу «крупные региональные государства» (иногда - «полупериферийные государства») [83].

Эта группа неоднородна. С одной стороны, к ней относятся «лидеры», то есть государства, которые могут укреплять роль доминанта, или даже брать на себя роль региональных: доминантов с согласил (безмолвного или зафиксированного в соглашениях) мирового доминанта. С другой - «антилидеры», страны, способные при определенных условиях противостоять доминанту и даже проводить решения, которые идут в разрез с его политикой.

Антилидерам трудно преобразовывать свой разрушительный импульс в созидательный. Антилидеры ни при каких обстоятельствах, судя по всему, не могут заменить лидера. При определенных условиях «антилидер» может пытаться стать региональным антилидером, то есть начать проводить политику, противоречащую линии, доминанта. Но доминант к таким попыткам вряд ли отнесется терпимо, поскольку региональное антилидерство является ключом к позиции «контрлидеpa», а соответственно и «контрдоминанта» (в перспективе и контргегемона) - государства, бросающего вызов существующему доминанту и способному занять его положение. В истории этому соответствует переход от мир-империй к мир-экономикам с соответствующими «страновыми» иллюстрациями - опыт императорского Китая, Португалии, Испании, Нидерландов, Франции, Британии, США и «надорвавшегося» контргегемона СССР.

В концепции национальной безопасности США не случайно зафиксировано положение, в соответствии с которым один из жизненно важных интересов этой державы состоит в том, чтобы не допустить появления в крупных регионах либо на подконтрольной Америке морских просторах регионального гегемона, враждебного Соединенным Штатам. Антилидера от контрлидера отличает принципиальная невозможность превратиться в доминанта или гегемона. Для этого ему сначала нужно получить значительную поддержку в своем регионе, то есть стать региональным антилидером и начать формулировать не только «отрицательную», но и «положительную» «повестку дня» [84, с. 11-13].

В то же время переход Китая от статуса относительно замкнутой континентальной державы к статусу крупнейшей экономики мира (или одной из двух крупнейших), стремящейся обезопасить свои морские коммуникации, может вызвать конфликты с США и Японией. Военный потенциал Китая растет, а его экономические возможности и интересы в уже становятся весьма значительными (вторая экономика в мире).

Китайское руководство претендует на глобальное лидерство. Характер экономических преобразований в Китае, целенаправленная внешнеполитическая стратегия корректировки правил мировой системы и формирование огромной зоны тесного взаимодействия КНР со странами по всему периметру китайских границ могут существенно изменить, если не трансформировать полностью, систему международных региональных отношений.

В какой степени приоритеты Китая повлияют на региональный и глобальный уровни международных отношений уже ясно, особенно в контексте формирования многополярного мира, где он претендует на роль одного из главных лидеров.

Амбициозные планы Китая во многом связаны с личностью Си Цзиньпина, идеология которого и близкой к нему армейской верхушки сводится к достижению в стране аналогов конституционной монархии, при опоре на китайскую армию и свойственный ей национализм. Для внедрения этой идеологии, в частности широко используется присвоение Мао Цзэдуну - в сущности полевому командиру времен гражданской войны - статуса «первого красного императора», а также развитие сопутствующих монархических идеологем с опорой на историю древнего Китая.

Речи Си Цзиньпина изобилуют народными китайскими выражениями, даже в выступлениях, посвященным международным вопросам. Си Цзиньпин, в отличие от предыдущих деятелей на его посту, рассказывает о своих хобби, увлечениях, историях из своей жизни.

Си Цзиньпин - глава Компартии Китая, председатель КНР, глава Центрального военного совета КНР. Представитель шэньсийской политической группировки близкой китайской армии. Представитель группы т.н. «принцев» - наследственных политических деятелей, которые противопоставляются «комсомольцам»(лидер - бывший генсек Ху Цзиньтао). Генеральный секретарь КПК с ноября 2012 (избран на 17-м съезде КПК), одновременно назначен главой Центрального военного совета, с марта 2013 – глава исполнительной власти Китая – председатель КНР, назначен на срок до 2018 года, но по политической традиции будет находиться во власти и второй срок – до 2023 года, предполагаемый политический преемник – Ху Чуньхуа – ныне глава обкома КПК провинции Гуандун.

Еще до официального назначения на пост председателя КНР, в конце 2012 года во время посещения выставки, посвященной национальному унижению китайской нации от колониальных держав в XIX-XX вв., Си Цзиньпин заявил, что важнейшей задачей Китая является «возрождение великой китайской нации». В дальнейшем, после занятия поста главы государства этот лозунг был расширен до достижения «Китайской мечты о возрождении великой китайской нации», который для широких слоев населения был трансформирован в «Китайскую мечту» или просто «мечту»: «Мечту китайской молодежи», «Гуандунскую мечту», «Метрополитен мечты» и т.д. Лозунг имеет, скорее всего, имеет отношение к риторике президента США Барака Обамы, написавшего книгу «I have a dream» - «У меня есть мечта», однако во всей полноте в Китае впервые выразился в работе генерала армии Лю Минфу «Китайская мечта: эпоха после США» [85].

На фоне снижающейся эффективности китайской экономики, опасности социальной нестабильности «идеология мечты» призвана стимулировать мотивацию населения в условиях снижения темпов экономического роста и, как следствие, падением уровня жизни. «Возрождение нации» не только отражает активную позицию шэньсийской проармейской группировки во внешней политике, но и канализирует недовольство молодежи на проблемах внешней политики, в частности на противостоянии с Японией.

Представитель шэньсийской политической группировки, Си Цзиньпин выдвинул идею развития Экономического пояса Шелкового пути, сердцем которого является столица провинции Шэньси – г. Сиань. Идея «Пояса» состоит в создании прямого сухопутного коридора из Китая на рынки Европейского союза – в обход морского пути, контролирующегося США, и пути через Россию. В ходе реализации данного проекта показатели внешней торговли провинции Шэньси вышли на первое место по стране. Его конечная цель – не только стать безопасным коридором доставки продовольствия в Китай из стран Восточной Европы, но и максимальным образом привязать рынок Европы к Китаю.

Многократно посещая с инспекциями Гуандунский военный округ (Южный Китай), Си Цзиньпин выдвинул новую установку для армии «уметь вести победоносные войны», которая с учетом активной политики Китая в Юго-восточном направлении, призвана обезопасить процесс закрепления Китая в Юго-Восточной Азии и Южно-Китайском море. Главными конкурентами Китая в данном регионе выступают Япония и США, которые действуют руками Филиппин и Вьетнама. Наблюдатели отмечают назначение на посты руководителя ВМФ Китая протеже и коллегу Си Цзиньпина из Ланьчжоуского военного округа (регион Шелкового пути), а также назначение людей Си на посты в островной провинции Хайнань - которая является форпостом южного вектора внешней политики Китая.

Одним из ключевых элементов политики Китая является формирование из России надежного и предсказуемого тыла, который бы не только не мешал закреплению Китая в Центральной Азии, но и был нейтрален в грядущем противостоянии с Японией. На это направлено учащение контактов на высшем уровне, совместные учения и крупные контракты в газовой и нефтяной сфере, которые курируются другим членом политбюро Чжан Гаоли.

Си Цзиньпин продолжает укреплять форумы и международные институты, главную роль в которых играет Китай – в частности большое значение придается форуму в Боао (провинция Хайнань), который называют «азиатским Давосом», Совещанию по взаимодействию и мерам доверия в Азии (СВМДА) – аналогом ОБСЕ, а также создание Азиатского банка инфраструктурных инвестиций (AIIB) - китайского аналога МВФ.

Победа Дональда Трампа на президентских выборах в США породила множество спекуляций о будущем американской внешней политики. Действительно, избирательная риторика нового президента содержала большое количество резонансных заявлений. Очевидно, что реальная политика должна и будет характеризоваться куда большей сдержанностью и выверенностью.

Одно за другим происходят события, которые ставят под большое сомнение устойчивость самых прочных конструкций. Их обвальное изменение пока не началось. Но равновесное состояние уже в прошлом. Именно в таких ситуациях и возрастает роль флуктуаций, к числу которых, конечно, относятся яркие и решительные лидеры. Их действия могут спровоцировать кардинальные изменения, направление которых предсказать весьма сложно. Дональд Трамп, несомненно, принадлежит к числу таких лидеров. И его политика вполне может протестировать жизнеспособность сложившихся или складывающихся правил игры. Вполне возможно, что институты возьмут верх и самоусилятся. Но возможно и их обвальное изменение с утратой контроля над процессом со стороны кого бы то ни было. Похоже, что это и вызывает тревогу у тех, кто пытается сформировать повестку нового президента [86].

Эта тревога подкрепляется и совсем недавним опытом. Украинский кризис на Западе связывается преимущественно с решительными действиями Владимира Путина. Механизмы взаимодействия России и целого ряда западноцентричных институтов и западных стран обнулились за очень короткий отрезок времени. Они не смогли предотвратить кризиса в отношениях, не говоря уже о решении тех проблем, которые к нему привели. Российский лидер В.Путин показал нежелание мириться с невыгодным для себя порядком и разрушил его едва ли не в одночасье [87].

Наибольшее беспокойство, если говорить о Трампе и его администрации, всем внушает именно проблема темперамента. В своё время, отвечая на вопрос о том, что представляет для него наибольшую сложность при выработке внешней политики, британский премьер Гарольд Макмиллан ответил: «События, мой мальчик». Одним из тягчайших испытаний для президента США и его команды является необходимость реагирования на неожиданные события. Именно в такие моменты и подвергается проверке выдержка, самообладание и способность к трезвому, компетентному суждению. А это как раз те качества, приписать которые Дональду Трампу пока что никто не решается.

Сходного поведения явно или неявно вполне можно ожидать от Дональда Трампа. И дело далеко не в том, что у него под рукой есть заранее проработанная стратегия глубинных трансформаций. Как раз наоборот. Такой стратегии у него, по всей видимости, нет. Однако есть огромное число проблем, дисбалансов, умножающихся пассивов и дешевеющих активов американской внешней политики. А это даёт широкий простор для пассионарного творчества.

Для евроатлантической безопасности приход Трампа к власти делает важными несколько стратегических перспектив. В их числе – политика в отношении НАТО, российско-американские отношения, стратегическая стабильность, приоритеты азиатской политики. Попробуем рассмотреть их подробнее.

Предвыборные заявления Дональда Трампа о необходимости пересмотра роли США в НАТО напугали многих. И действительно, проблем здесь накопилось немало. Америка традиционно выступала поставщиком безопасности для своих европейских союзников. В условиях холодной войны и сдерживания СССР это было вполне оправдано. Кроме того, союзники в Европе в то время были готовы к гораздо большей мобилизации своих военных потенциалов в сравнении с текущим моментом. После окончания холодной войны число потребителей безопасности в Европе выросло, но и необходимость мотивация к мобилизации резко снизились. Притом, что к новым вызовам вроде терроризма или гражданских войн на периферии альянс оказался не готов.

Украинский кризис вернул смысл существованию НАТО в текущем виде. Но даже если рассматривать Россию как угрозу, новое соперничество коренным образом отличается от периода холодной войны. На него влияет огромное число независимых переменных, которые неподконтрольны ни Москве, ни Вашингтону, ни Брюсселю. Они варьируются от непредсказуемости внутриукраинской ситуации до броуновского движения радикалов на Ближнем Востоке. Каждая из этих переменных может столкнуть НАТО с Россией. И даже если этого не произойдёт, взаимное сдерживание не решит ни одной проблемы, которая породила соперничество. Не говоря уже об общих проблемах на периферии.

Дональд Трамп вряд ли инициирует или серьёзно сократит американскую роль в НАТО. Это лишь умножит проблемы. Но он может запустить инвентаризацию активов и пассивов НАТО [88].

Даже если следовать совету министра обороны Германии и рассматривать альянс как своего рода public good – общий ресурс в области безопасности, – то и здесь вполне можно поставить вопрос о его эффективности и последующей перестройке.

Для России такая перестройка вовсе необязательно будет выгодной. В конечном итоге это будет зависеть от тех целей, которые Трамп будет считать для себя основными. Диалог с самой Россией здесь играет критическую роль.

Неожиданная победа Дональда Трампа вряд ли приведёт к изменениям в структурной проблематике американо-российских отношений. Трамп и президент России Владимир Путин, по всей видимости, имеют шансы на прочные личные отношения, и это важно. Но стороны должны приложить немало усилий для успешного прогресса по ключевым вопросам, где согласия пока не ощущается.

Вряд ли стоит разделять оптимизм или страхи тех, кто ждёт прорывов в отношениях США и России. Тем не менее президентство Трампа открывает небольшое окно возможностей, которого не было бы в случае избрания Клинтон. Новый американский президент вполне может попробовать пойти на решение ключевых проблем – прежде всего украинского вопроса. Многое будет зависеть от российской дипломатии, её способности воспользоваться плодами такого диалога.

Очевидно, что украинская проблема будет в числе основных в повестке отношений. Наиболее верной стратегией и для россиян, и для американцев представляется фокус на пусть небольшом, но конкретном списке первоочередных и наиболее острых вопросов, по которым можно было бы продвинуться вперёд. Попытка решить проблему одной крупной сделкой успеха не принесёт. В конечном итоге Россия и США вместе с союзниками – внешние игроки. Крайне важно, чтобы власть в Киеве была участником процесса. В противном случае он будет саботирован. Одним из таких вопросов может стать последовательность выполнения Минских соглашений. Проведение выборов в ДНР и ЛНР само по себе может стать большим достижением.

Сходная ситуация может возникнуть и по сирийскому вопросу. Неудачная попытка России и США договориться по Сирии делает новую большую сделку маловероятной. Здесь также можно было бы сосредоточиться на одном или нескольких системообразующих вопросах. В их числе – размежевание террористов и умеренной оппозиции.

Велика вероятность того, что ни по одному из этих вопросов договориться или продвинуться вперёд не удастся. В этом случае от Дональда Трампа вполне можно ожидать резких шагов, политики жёсткого давления на Москву, в том числе и силового. Риск намеренной или непреднамеренной эскалации в этом случае будет высоким. Вполне возможны новые санкции, поводом для которых могут стать те или иные инциденты.

Однако, идя на силовое давление, американцы будут толкать Москву в сторону военного партнёрства с Пекином. Вряд ли между Россией и КНР сформируется полноценный военный альянс. Но этого и не нужно для того, чтобы Вашингтон оказался в ситуации двойного сдерживания – и Москвы, и Пекина. В своё время такое бремя пришлось нести Советскому Союзу, сдерживая и Китай, и США. Притом, что они вовсе не были военными союзниками.

Поэтому Трампу и его команде придётся либо отступать в отношениях с КНР, либо пытаться решить проблемы с Москвой. Первый вариант выглядит для США более удобным, учитывая уровень экономической взаимозависимости и общий фон отношений с Китаем [89, с. 5].

Но Китай в этом сценарии выиграет гораздо больше. Он сможет продвинуться в реализации своих интересов (в том числе в Южно-Китайском море), оставаясь при этом партнёром России и сохраняя «спокойный тыл». В любом случае у Пекина отношения с Москвой и Вашингтоном будут гораздо лучше, нежели у Москвы и Вашингтона друг с другом.

Оптимальным решением на текущем этапе для Дональда Трампа, по всей видимости, станет спокойный и выверенный подход по ключевым направлениям. Новому американскому президенту вряд ли стоит идти на резкие шаги с завышенными ожиданиями. Это может привести к серьёзным разочарованиям. Такие шаги необходимо сделать по узкому кругу системообразующих вопросов, застолбив плацдарм для более серьёзных достижений.

Итак, сегодня в мировой политике всё популярнее становится образ «сильного национального лидера» по примеру президента РФ Владимира Путина. Об этом пишет обозреватель The Financial Times Гидеон Рахман. По его оценке, «феномен Трампа» напрямую связан с такой тенденцией, и демократические государства, в том числе США, не застрахованы от прихода авторитарного руководителя.

По мнению Рахмана, авторитарные лидеры играют на общественных страхах и фрустрации. Путин и Эрдоган говорят об окружении их государств кольцом врагов, аль-Сиси – о борьбе с террористами, Си и Моди – о коррупции и неравенстве. «Кампания Трампа включила элементы этих трех тем», – отметил Рахман.

«В то время, когда президент США Барак Обама и верховный канцлер Германии Ангела Меркель являются осторожными, совещающимися интернационалистами, национализм г-на Путина нашел отклик в Китае, арабском мире и даже на Западе», – говорится в статье [90].

Кажется, что Путин и Трамп сформировали нечто вроде «общества взаимного восхищения», продолжает обозреватель. Авторитарные лидеры часто неплохо ладят, особенно на первых порах – однако, поскольку они полагаются на «общий стиль и развязность» вместо основополагающих принципов, отношения легко рушатся. Об этом свидетельствует разрушение прежней дружбы и нынешняя вражда Эрдогана с Путиным и сирийским президентом Башаром Асадом.

«Тревожная истина в том, что деятельность сильных людей редко остается в пределах национальных границ. Слишком часто неявная тенденция к насилию во внутренней политике перетекает на международную арену».