Роль мировых лидеров в урегулировании военных конфликтов

После окончания «холодной войны», распада СССР и превращения Российской Федерации в самостоятельный субъект международной политики, российско-американские отношения прошли ряд этапов и претерпели существенные изменения.

В начале 90-х гг. XX в. как у российских, так и у американских политических лидеров не было недостатка в завышенных ожиданиях относительно светлых перспектив российско-американских отношений. Б.Ельцин ждал, что Америка по достоинству оценит те потери и жертвы, на которые пошла Россия во имя «свободы и демократии», и не только прольет «золотой дождь» экономической помощи России, но и обеспечит ей достойное место в западном сообществе «цивилизованных народов». Как представляется, именно этими надеждами, а не личностными особенностями или идейной позицией Президента РФ и его тогдашнего министра иностранных дел А.Козырева (получившего на Западе прозвище «Господин «ДА») объясняется проамериканский курс на международной арене в начале 90-х гг. XX в.

В 1990 году Чарльз Краутхаммер опубликовал свое знаменитое эссе об «однополярном моменте», о будущей способности Америки формировать мировой порядок по своему усмотрению. «Истинная геополитическая структура мира после «холодной войны»: представляет собой единый полюс мировой власти, который состоит из Соединенных Штатов Америки, находящихся на вершине индустриального Запада», - писал он [65].

После распада Советского Союза, венчавшего победоносное для Запада окончание «холодной войны», американские лидеры в самом деле окончательно укрепилась в уверенности, что США предначертана судьбой роль единоличного лидера в мире, способного в одиночку привести его в «светлое будущее» по-американски. Неоспоримое превосходство США в военной, экономической и политической сферах создавало впечатление, будто теперь на международной арене они могут делать практически все что им вздумается.

Завершившееся первое десятилетие XXI в. наглядно показало всему миру глобальное расширение зоны влияния США и НАТО, которые теперь могли вмешиваться в любой конфликт, не обращая внимания на институты межгосударственного сотрудничества, а порой даже используя их как оружие для подавления оппонентов. Кризис на Балканах явился своего рода «катализатором» изменений и во внешней политике США.

Целесообразно выделить три этапа, характеризующие изменения внешнеполитического курса США в Югославском кризисе. На первом этапе (1990-1993 гг.) руководство республиканской администрации США придерживалось весьма сдержанной политики на Балканском направлении, что объясняется ещё недостаточно сформированными жизненно важными национальными интересами США на Балканах, что привело к передаче всех прав на урегулирование конфликта странам ЕС. В свою очередь, эти страны, имея собственные многовековые интересы в данном регионе, своими действиями по скорейшему признанию независимости отдельных югославских республик стимулировали развал СФРЮ и способствовали интенсификации вооруженного конфликта.

Основным содержанием второго этапа (с 1993 г. до конца 1995 г.), стала смена приоритетов США - фактически отстранившаяся от попыток регулирования вооруженного югославского конфликта республиканская администрация Дж. Буша, в январе 1993 г. сменилась демократической администрации Б. Клинтона, с первых дней перешедшей к более решительным действиям.

Существенными признаками данного этапа явились активные шаги США, в первую очередь, по созданию мусульманско-хорватской федерации в БиГ. Это была первая успешная попытка лидеров Вашингтона взять инициативу разрешения Балканского кризиса в свои руки [66, с. 26].

Усиление роли США в урегулировании Балканского кризиса в 90-е гг. XX в. происходило за счет постепенного вытеснения из данного процесса ООН, ОБСЕ, СЕ. Путем демонстрации их беспомощности шла планомерная подготовка общественного мнения к принятию вооруженных конфликтов, в которых государство или военная организация могут начинать военные действия без санкции ООН.

На этом этапе, начиная с 1994 года, активно обсуждался вопрос о применении военной силы НАТО против боснийских сербов. Тем не менее, в реальности эти действия ограничивались лишь одиночными авиаударами. Однако после того, как в июле 1995 года миротворческий контингент ООН, поддержанный авиацией Альянса, не смог предотвратить взятие сербами Сребреницы, США и НАТО, был разработан план и осуществлена крупная воздушная наступательная операция. Этой операцией, проведенной непосредственно перед подписанием Дейтонского соглашения, в августе-сентябре 1995 года, НАТО под руководством США апробировало силовой вариант решения Балканской проблемы.

Финальным аккордом действий НАТО на территории БиГ стало соглашение о прекращении огня, разделении враждующих сторон и обособлении территорий. Подписание его в ноябре 1995 года на военной базе США в Дейтоне (штат Огайо) положило конец гражданской войне в Республике Босния и Герцеговина (1992—1995 гг.).

Третий этап (с ноября 1995 г. по март 1999 г.) связан с ростом сепаратистского движения косовских албанцев в Автономном крае Косово и Метохия, что привело к новому витку Балканского кризиса. Главным внешним фактором, оказывающем воздействие на развитие косовского кризиса на всех его этапах, оставалась политика США и личность их Президента (открыто поддерживавшего сепаратизм албанцев), ставшая логичным завершением действий Вашингтона на всём постюгославском пространстве. Пиком реализации стратегической цели внешней политики администрации Б. Клинтона - распространения демократии в ее американском варианте - стала военная операция США в Косово [67].

В итоге, события на Балканах 1995-1999 гг. показали системный кризис, оформившийся в ООН и полное доминирование в мире США. Югославский кризис показал, что распространяющиеся на территориях геополитических интересов стран НАТО и в первую очередь США идеи национализма и этнического сепаратизма, служат одним из главных факторов активизации их внешнеполитической деятельности. Воплощение этих идей в дестабилизирующую территориальную целостность государства практику, дает повод странам НАТО и США активно включаться в изменение политического устройства современного мира.

Морально роль гегемона оправдывалась не только необходимостью реализовать свои национальные интересы в исключительно благоприятных для этого условиях, но и, возможно, искренней уверенностью, что они в полной мере совпадают с интересами всего международного сообщества, а также тем, что США несли в значительной мере бремя расходов и ответственности, всегда сопутствующее лидерству. В то же время в Соединенных Штатах столь же нереалистично полагали, что Россия буквально по мановению волшебной палочки обретет динамичную рыночную экономику и стабильную демократическую политическую систему без серьезной помощи извне, а главное, будет всегда и во всем следовать в кильватере американской внешней политики. Надежду им придавали позиции Президента РФ Б. Ельцина, заявлявшего о своих личностных отношениях с Б. Клинтоном, которого он называл своим другом.

На рубеже нового тысячелетия представители американской политической элиты изменили отношение к России, что связано во многом со сменой администрации в самом Вашингтоне. Так, например, советник президента США по национальной безопасности Кондолиза Райс в одном из первых своих интервью после вступления в должность в 2000 г. заявила: «Я полагаю, Россия будет все больше сближаться с арабскими странами, включая Иран. В конце концов такая политика приведет ее к отказу вносить свой вклад в усилия по сохранению мира... Я искренне считаю, что Россия представляет опасность для Запада вообще и для наших европейских союзников в частности. Но они, ни мы еще не осознали в полной мере ту опасность, которую таят в себе ядерный арсенал и баллистические средства доставки Кремля» [68].

Не менее осторожно оценивали перспективы российско-американских отношений и в российском руководстве после прихода к власти В.В. Путина. Так, в Концепции внешней политики РФ, утвержденной президентом РФ 28 июня 2000г., говорилось о значительных трудностях последнего времени в отношениях с США, наличии серьезных, в ряде случаев – принципиальных, разногласий. Характерно, что в 1999-2000 гг. и в Вашингтоне, и в Москве тщательно избегали термина «партнерство» применительно к российско-американским отношениям.

Итак, при всех различиях в подходах российских и американских элит к проблеме российско-американских отношений эти подходы объединяла стойкая уверенность в том, что конструктивного взаимодействия двух стран на мировой арене нет будущего. Во всяком случае, именно этот взгляд превалировал на рубеже веков у лидеров и в Москве, и в Вашингтоне.

События 11 сентября 2001 г. ознаменовали крутой поворот в российско-американских отношениях. Уже через несколько часов после террористических актов в Нью-Йорке и Вашингтоне президент РФ В. Путин первым из мировых лидеров дозвонился до президента США Дж. Буша. В ходе телефонного разговора российский руководитель не только выразил самое глубокое сочувствие американскому народу, но и сообщил о прекращении учений российских стратегических сил, поскольку вооруженные силы США были приведены после терактов в состояние высшей боевой готовности и нельзя было исключить возможность ошибки или просчета.

За декларациями последовали и дела. США и Россия стали ведущими участниками антитеррористической коалиции, созданной после 11 сентября 2001 г. Следует отметить, что руководство США до этой трагической даты рассматривало российские призывы к борьбе с международным терроризмом как попытку придать легитимность войне в Чечне или как способ вовлечения Америки в борьбу с исламом в интересах России.

Важнейшим направлением двухстороннего сотрудничества стало взаимодействие в рамках антитеррористической коалиции. В ходе операции «Несокрушимая свобода» Россия предоставила Соединенным Штатам разведывательную информацию о террористических группировках, выделила воздушные коридоры для американской авиации, расширила военно-техническое сотрудничество с Северным альянсом. Официально Вашингтон высоко оценил помощь со стороны России в борьбе с международным терроризмом.

Новый стиль российско-американских отношений позволил Москве и Вашингтону заключить Договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов, предусматривающий трехкратное сокращение их развернутых стратегических боезарядов в течение ближайших десяти лет. Сближение России с Западом и его лидером США создало условия для учреждения Совета Россия – НАТО, который является, как это говорится в Декларации глав государств и правительств стран – членов – НАТО и РФ от 28 мая 2002 г. механизмом для консультаций, выработки консенсуса, сотрудничества, совместных решений и совместных действий России и государств – членов НАТО по широкому спектру вопросов безопасности в Евро-Атлантическом регионе. Можно сказать, что позиция, занятая Кремлем 11 сентября 2001г. во многом способствовала решению США и Евросоюза о признании рыночного статуса российской экономики.

Было бы неверным, однако, представлять дело так, будто на протяжении прошедших лет Россия и США добились полного взаимопонимания по проблеме разоружения. Многие американские политики и эксперты, близкие к консервативному крылу республиканской партии, как правило, скептически относятся к международному сотрудничеству в деле ограничения и сокращения вооружений. По их мнению, с окончанием «холодной войны» время традиционного контроля над вооружениями истекло и в нынешних условиях Соединенные Штаты не должны быть ограничены нормами международного права в своей военно-технической политике. В этих кругах весьма популярны рассуждения о том, что складывавшийся на протяжении последних десятилетий режим контроля над вооружениями устарел и его надо заменить на систему односторонних шагов, осуществляемых в интересах США в сфере разоружения. Именно такие подходы возобладали в Вашингтоне после прихода к власти Дж. Буша в 2000 г. [64, с. 94-116].

За двадцать семь лет, прошедших с момента распада СССР, на его бывшей территории произошло восемь вооруженных конфликтов, не считая разворачивающуюся в наши дни украинскую драму, а также обострении ситуации в Нагорном Карабахе осенью 2016 года. Большинство вооруженных конфликтов на постсоветском пространстве имели место именно в Кавказском регионе. Это – армяно-азербайджанский конфликт из-за Нагорного Карабаха, грузино-осетинский и грузино-абхазский конфликты. Примечательно, что до сих пор ни один из межэтнических конфликтов в регионе не урегулирован до конца. Можно согласиться с тем, что конфликтное урегулирование в Карабахе, Южной Осетии, Абхазии так и не стало необратимым процессом [69].

Начиная с 2004 года, стало возможно говорить о «размораживании» отдельных конфликтов в регионе Южного Кавказа, то есть активных попытках изменить сложившийся баланс сил и правовой статус-кво с использованием силы. Это, в свою очередь, привело к двум военным столкновениям в Южной Осетии (август 2004 года и так называемая «пятидневная война» августа 2008 года), эскалации насилия в Абхазии (в 2006–2008 годах).

Касательно роли России в урегулировании этих конфликтов, стоит отметить, что в августе 2008 года многолетнее грузино-осетинское противостояние вылилось в «пятидневную войну». За предшествующие 17 лет это было третье вооруженное противоборство между Грузией и Республикой Южная Осетия, де-юре признаваемой, в том числе и Российской Федерацией до 26 августа 2008 года, частью грузинского государства. Однако этот конфликт имел качественное отличие от всех предыдущих: в нем напрямую участвовали Вооруженные силы Российской Федерации. Президент РФ. Д.Медведев оценил этот шаг как «операцию по принуждению Грузии к миру», призванную спасти осетинский народ от масштабной «гуманитарной катастрофы». При этом Россия в полной мере воспользовалась западной практикой «интернационализации внутригосударственных конфликтов», первые прецеденты которой были созданы на Балканах в 1990-е годы [70, с. 56-59].

Стоит отметить, что переломной точкой перехода от эксклюзивной роли России, как гаранта мира в регионе, к непосредственному участию своими Вооруженными силами в конфликте стали события, предшествующего августу 2008 года периода. «Революция роз» в Грузии (октябрь–ноябрь 2003 года) и победа на президентских выборах (97% голосов) М.Н. Саакашвили развернули политику Грузии в сторону воссоздания единой Грузии и реванша за «национальные унижения» в Южной Осетии и Абхазии. 31 мая 2004 года, без согласования действий со Смешанной контрольной комиссией, под предлогом борьбы с контрабандой на территорию Южной Осетии были введены силы спецназа МВД Грузии (300 человек). А уже 20 июля 2004 года президент Грузии публично заявил, что не исключает возможности денонсации Дагомысских соглашений: «Если в рамках соглашений на территории Цхинвальского района нельзя поднимать грузинский флаг, я готов выйти из этих соглашений» [71]. По сути, этим заявлением М.Н. Саакашвили продемонстрировал свое стремление к следующим целям: интернационализация грузино-осетинского конфликта с подключением к его урегулированию США и ЕС; переформатирование конфликта из грузино-осетинского в грузино-российский и соответствующая подача его как стремление России к неоимпериализму; отказ от миротворческой роли России в регионе.

Именно в контексте реализации этих целей грузинской стороной в 2004 году было «разморожено» хрупкое равновесие в Южной Осетии и запущен «конфликт низкой интенсивности». И если до 2004 года Россия явно стремилась к объективности и нейтралитету, сохранению статус-кво как оптимального выхода, то после 2004 года, понимая тесную взаимосвязь ситуации в Южной Осетии с безопасностью российского Северного Кавказа, а также «особых отношений» Грузии с США и НАТО, Россия окончательно становится на сторону непризнанной республики.

Таким образом, можно согласиться с тем, что военно-политическая авантюра М.Н. Саакашвили и прямое вмешательство России в грузино-осетинский конфликт были подготовлены всей логикой предшествующего периода.

Россия признала независимость Южной Осетии 26 августа 2008 года, а уже 17 сентября того же года был подписан Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Российской Федерацией и Южной Осетией (ратификация в Государственной Думе прошла 29 октября 2008 года). Затем 24 октября был назначен посол Российской Федерации в Цхинвали, а в начале 2009 года институт полномочного представителя президента Южной Осетии в России трансформировался в посольство.

При этом кроме России и с известными оговорками Никарагуа, Венесуэлы и Науру, независимость Южной Осетии никто не признал. Несмотря на созданный Западом «косовский прецедент», на сегодняшний день США, страны ЕС, ООН, ОБСЕ, Совет Европы, ПАСЕ и НАТО продолжают рассматривать Южную Осетию как часть «единой и неделимой» Грузии.

Переходя к анализу эволюции роли России и ее лидера в урегулировании грузино-абхазского конфликта, стоит отметить, что население Абхазии связывало свои надежды на этнонациональное самоопределение с «российским фактором» задолго до конфликта 2008 года.

Начиная с 1994 года, Россия активно подключилась к урегулированию грузино-абхазского конфликта. Важную роль в этом сыграла позиция Президента РФ Б.Ельцина, опасавшегося, что этот конфликт серьезно отразится на проведении чеченской операции.

21 июля 1994 года Совет Безопасности ООН принял резолюцию № 937 по поводу определения формата Миссии Организации по наблюдению в Грузии (МООНГ). Мандат МООНГ строился на основе Московских соглашений. В данной резолюции была подчеркнута «ключевая важность прогресса на переговорах под эгидой ООН и при помощи России, как посредника» [72, С.341].

Однако, вплоть до «революции роз» в Грузии Россия поддерживала намерения Тбилиси в его конфликте с Сухуми по восстановлению территориальной целостности Грузии.

В марте 2003 года президенты Российской Федерации и Грузии В.В. Путин и Э.А. Шеварднадзе подписали Сочинские соглашения, предполагающие создание трех рабочих групп: по возвращению беженцев первоначально в Гальский район; восстановлению железнодорожного сообщения Сочи–Тбилиси через Абхазию; обновлению Ингури ГЭС. Но уже в мае 2004 года новый президент Грузии М.Н. Саакашвили заявил: «Мы вернем Абхазию в мой президентский срок» [73].

Во время военных действий в Южной Осетии 9 августа 2008 года абхазские вооруженные формирования фактически открыли «второй фронт» и, не встречая жесткого сопротивления грузинской стороны, взяли под контроль стратегически важное Кодорское ущелье. 26 августа 2008 года Российская Федерация признала независимость Абхазии, а 30 августа 2008 года Грузия вышла из Московских соглашений 1994 года.

Наряду с Российской Федерацией с известными оговорками независимость Абхазии получила признание со стороны Никарагуа. США, ЕС и его отдельные государства, ООН, ОБСЕ, НАТО и Совет Европы независимость Абхазии не признают и по сей день.

Таким образом, Россия из медиатора и миротворца окончательно (не только де-факто, но и де-юре) превратилась в гаранта самоопределения двух бывших автономий Грузинской ССР.

В данном контексте грузино-осетинское противостояние, равно как и конфликт Грузии и Абхазии, являются одним из этапов геополитической большой игры между Россией и англосаксонским Западом и личностью Президента РФ, провозгласившего курс на возвращение страны в число мировой державы [74].

Рассматривая роль России и ее лидеров в урегулировании конфликтов на Южном Кавказе необходимо также коснуться армяно-азербайджанского конфликта из-за Нагорного Карабаха. В отличие от других вооруженных конфликтов на постсоветском пространстве, в Нагорном Карабахе и соседних с ним территориях нет миротворцев. Соглашение о прекращении огня держалось на установившемся в 1994 году своеобразном балансе сил [75].

Начиная с декабря 1994 года, когда Будапештский саммит ОБСЕ подтвердил мандат Минской группы посредников как структуры, занимающейся переговорным процессом и поиском мирного разрешения, не прекращается активный поиск формулы мирного урегулирования.

С учетом важности, как Армении, так и Азербайджана, для стратегических интересов России на Южном Кавказе, Российская Федерация взвешенно подходит к своей роли дипломатического посредника в переговорном процессе между Баку и Ереваном, не ставя под сомнение территориальную целостность Азербайджана. Примером такого дипломатического посредничества России может служить подписание 2 ноября 2008 года президентами Армении, Азербайджана и Российской Федерации Московской декларации по Нагорному Карабаху, состоящей из пяти пунктов. Данный документ подтвердил готовность президентов работать над поиском решения конфликта исключительно политическими методами. Однако, осенью 2016 года ситуация в нагорном Карабахе вновь обострилась, ее удалось решить с помощью личных контактов президентов Армении и Азербайджана с президентом РФ. В.Путиным и посреднических усилиях лидеров других постсоветских стран.

Еще одним конфликтогенным субрегионом постсоветского пространства является Центральная Азия: проблемы узбекско-таджикских, казахстано-узбекских отношений, ситуация на юге Киргизии, рост исламского радикализма, а также серия межэтнических столкновений с использованием силы в начале 1990-х годов. Тем не менее, в отличие от Южного Кавказа, республики Центральной Азии сохраняют высокую устойчивость своих государственных и политических систем. Пожалуй, единственным исключением из этого правила стал Таджикистан, где переход к независимости оказался сопряженным с пятилетней гражданской войной (1992–1997 годы). Следствием гражданской войны в этой республике стало огромное количество жертв (по неофициальным данным эта цифра колеблется в пределах от 150 тыс. человек до 300 тыс. человек), а также большое количество беженцев (порядка 1 млн человек) и архаизация политической и социально-экономической жизни [76, с. 104].

Касаясь роли России и Казахстана в урегулировании гражданской войны в Таджикистане, следует отметить, что они сыграли весомую военно-политическую роль в поддержке светской власти в Таджикистане, обеспечении безопасности границ этой республики, а на завершающем этапе гражданской войны выполняли эффективную посредническую миссию. Именно благодаря усилиям Президентом РФ и РК представители Объединенной таджикской оппозиции, воевавшей с Народным фронтом во главе с ныне действующим президентом Эмомали Рахмоновым, подписали соглашение о мире в Таджикистане.

Еще одним конфликтом на постсоветском пространстве, в котором была востребована роль России в процессе его урегулирования, является молдавско-приднестровский конфликт. Он заключается в противостоянии между признанной мировым сообществом Республикой Молдова и де-факто государством Приднестровская Молдавская Республика, которая контролирует главным образом левобережье Днестра (Тирасполь; Каменский, Рыбницкий, Дубоссарский, Григориопольский, Слободзейский районы) и большую часть правобережного города Бендеры. Начало этого конфликта восходит к периоду горбачевской перестройки (был начат как внутриреспубликанский в рамках Молдавской ССР). После обретения независимости Молдовой перерос в вооруженное противоборство в 1992 году и до сегодняшнего дня не получил своего политического разрешения.

Начиная с 1992 года, когда молдавско-приднестровский конфликт перерос в вооруженное противостояние, Россия наряду с помощью, которую оказывали Приднестровской Молдавской республике российские добровольцы и военнослужащие 14-й армии, у многих из которых в Приднестровье были семьи (тогда и впоследствии это дало повод говорить о «руке Кремля» в эскалации конфликта), включилась в процесс мирного урегулирования конфликта. 21 июля 1992 года в Москве Президентом Российской Федерации Б.Н. Ельциным и Президентом Республики Молдова М.И. Снегуром в присутствии лидера Приднестровской Молдавской Республики И.Н. Смирнова было подписано соглашение «О принципах урегулирования вооруженного конфликта».

В июле 1992 года в зону вооруженного конфликта вводятся миротворцы, а для наблюдения за выполнением условий мира создается Объединенная контрольная комиссия (ОКК) в составе Молдовы, Российской Федерации и Приднестровской Молдавской Республики (в ее работе также будут участвовать представители Украины и ОБСЕ). Начиная с 1994 года, между Молдовой и Приднестровской Молдавской Республикой был подписан целый комплекс документов, определяющих неприменение силы и нормализацию отношений между двумя берегами Днестра. После подписания 8 мая 1997 года в Москве Меморандума «Об основах нормализации отношений между Республикой Молдова и Приднестровьем» Россия наряду с Украиной стали гарантами мира и безопасности в зоне конфликта. Впоследствии Москва несколько раз будет выступать с мирными инициативами в отношении урегулирования молдавско-приднестровского конфликта, хотя предложенные формулы и будут в итоге отвергаться противоборствующими сторонами [77].

На фоне необъявленной войны на юго-востоке Украины, признания Россией независимости Крыма в марте 2014 года с последующим вхождением полуострова в состав Российской Федерации на правах одного из ее субъектов, спикер парламента Приднестровья М.П. Бурла обратился к председателю Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации С.Е. Нарышкину с просьбой о присоединении этого региона к Российской Федерации.

На сегодняшний день ситуация не решена, и вновь избранный Президент Молдовы заявляет о желании завершить этот процесс.

Эксперты отмечают, что современную политическую ситуацию на Украине проецируют на свою страну политики и обычные граждане как в Молдавии, так и в Приднестровье. При этом анализ перспектив реализации «крымского сценария» для данного региона со стороны экспертного сообщества допускает как присоединение Приднестровской Молдавской Республики к России, так и невозможность реализации подобного сценария, ввиду отсутствия как общих сухопутных границ с Россией, так и морских путей сообщения. Со своей стороны отметим, что в конечном итоге будущей статус Приднестровской Молдавской Республики будет решаться отнюдь не в плоскости переговоров Кишинева и Тирасполя, и даже не в рамках переговорного процесса под эгидой ОБСЕ или иных европейских многосторонних структур. Он вполне может стать предметом политического торга в глобальном противостоянии России и США на фоне украинского кризиса.

После распада Советского Союза в 1991 году «место независимой Украины в системе региональной и глобальной безопасности трудно недооценить». По справедливому замечанию американского политолога Б.Р. Поузена, Украина «обладает достаточным населением, промышленностью и сырьевыми ресурсами, чтобы претендовать на статус независимой державы среднего масштаба» [78]. Украина – часть Черноморского региона, являющегося, в свою очередь, частью так называемых «евразийских Балкан», пояса нестабильности. Наконец, являясь крупнейшим соседом Российской Федерации в Европе, Украина оказалась в эпицентре своеобразного водораздела между совокупным Западом (США, НАТО, ЕС) и Россией.

Столь непростой и противоречивый опыт приобретения независимости во многом предопределил отношения между Украиной и Россией, а также отношение официального Киева к отдельным регионам украинского государства, большинство из которых составляют этнические русские. В этой связи можно утверждать, что вопросы внутренней политики, особенно в кризисной ситуации, неминуемо трансформируются в вопросы внешнеполитических отношений с Россией. Данная трансформация особенно хорошо просматривается на фоне событий 2013–2014 годов, когда часть украинского населения традиционно тяготеет к ЕС, а другая часть ратует за интеграцию с Россией. В такой ситуации превращение внутренней политики в политику внешнюю неизбежно. При этом зачастую местная элита «проблемных» для украинского государства регионов ратует за такую трансформацию.

До последнего времени наиболее конфликтной в российско-украинских отношениях была проблема Крыма. Можно согласиться с тем, что эта проблема не сводима только к межгосударственным отношениям. Проблема Крыма – это своеобразный тест на государственную целостность и состоятельность украинской государственности и избранную Киевом модель национально-государственного строительства.

Сецессия Крыма совершенно по-новому обозначила роль России в украинском кризисе: сегодня один из основных вопросов уже состоит в том, является или нет Крым прецедентом для дальнейшего расширения России на юго-восточные регионы Украины, где этнические русские составляют подавляющее большинство населения? Очевидно также и то, что развитие данного сценария имеет все шансы на то, чтобы стать самым большим и опасным конфликтом в центре Европы после 1945 года.

Таким образом подводя некоторый итог анализу подходов лидеров постсоветских стран к урегулированию конфликтов на этом пространстве, следует еще раз сделать акцент на следующих моментах.

Во-первых, в ближайшие годы очень трудно ожидать мирного политического урегулирования конфликтов на постсоветском пространстве. Данное утверждение касается как вооруженных, так и латентных противостояний. На протяжении более чем двадцати лет, прошедших с момента распада СССР, армяне и азербайджанцы, осетины и грузины, абхазы и грузины, молдаване и жители Приднестровья, русские и украинцы отдалялись друг от друга. При этом абсолютно во всех конфликтных обществах противостояние стало фундаментом для легитимизации их независимости и государственности.

Во-вторых, процесс этнического самоопределения, запущенный с распадом СССР, нельзя считать завершенным до урегулирования этнополитических конфликтов на постсоветском пространстве.

Важная проблема конфликтного урегулирования – внешнее вмешательство. В этой связи необходимо учитывать все подводные камни сложившейся в 1990-е годы практики интернационализации внутригосударственных конфликтов, равно как и «косовского прецедента». И только личные усилия, и добрая воля лидеров этих стран способны разрешить сложившийся «клубок противоречий». Главным в разрешении этих проблем должен стать отказ от вмешательства во внутренние дела независимых государств.