Позитивная дискриминация будет отменена/сокращена с ещё большей вероятностью.

В мире, где позитивной дискриминацией не пользуются белые гетеросексуальные миддл-классные женщины, ей пользуются только лесбиянки/чернокожие/латиноамериканки/бедные, то есть те, на ком стоит клеймо отклонения от нормы. Большинству в обществе гораздо сложнее почуствовать к таким женщинам эмпатию, поскольку такие женщины слишком далеки от среднестатистического образа, считающийся в сознании большинства «правильным». Почему именно эмпатия является ключевой в вопросах позитивной дискриминации? Потому что на эмпатии она и основана. Будем честны — большинство людей не особо крутые специалисты в интерсекциональности, угнетении, неравенстве и так далее. Они голосуют за позитивную дискриминацию, потому что им жалко кого-то. Но жалость невозможна без эмпатии к объекту жалости (мы же не жалеем серийного убийцу, которого казнят). А эмпатия, как мы уже показали, будет значительно меньше из-за «фриковости», ненормальности таких людей в сознании большинства. Следовательно, меньше людей будут голосовать за сохранение позитивной дискриминации. Следовательно, с большей вероятностью эту позитивную дискриминацию отменят/сократят. Почему это плохо – уже объяснило правительство.

Это дает неверное понимание угнетения обществу.

Если привилегированные женщины отказываются от программ позитивной дискриминации, они как бы показывают – гендерное угнетение само по себе не важно, важна только его комбинация с другими формами угнетения (расизмом, гомофобией, дискриминацией бедных и так далее). Две проблемы с этим.

Во-первых, это просто неправда. В разных ситуациях с разными людьми бывает по-разному – иногда важна совокупность, иногда именно гендерное, иногда какое-то другое. Но что более важно, это переносит внимание общества с гендерного угнетения на другие виды угнетения и это очень плохо. Ведь без внимания общества проблемы гендерного угнетения невозможно решить не методом «сверху» (никто не будет голосовать за политиков, выступающих против гендерного угнетения, если оно признано неважным), ни «снизу» (никто не будет сознавать, что он на самом деле дискриминирует женщин, если в обществе на дискриминацию женщин не обращают внимание). Между тем, от гендерного угнетения страдают миллионы женщин по всему миру и закрывать глаза на эту проблему недопустимо.

 

ЭП откажется от разницы в наказании между покушением и оконченным преступлением.

Правительство.

Важная дефиниция. Покушение – это преступление, которое уже было начато, но не было доведено до конца по НЕ зависящим от преступника обстоятельствам. Например, если пистолет дал осечку или не сработал яд или что-либо иное. Мы не говорим о случаях, когда преступник начал совершать преступление и добровольно отказался от его совершения (например, убрал пистолет, приставленный к голове жертвы, и ушел), это не охватывается термином «покушение».

Фрейм:

С объективной точки зрения между оконченным преступлением и покушением есть существенная разница – в одном случае есть убитый чувак (ну или другой пострадавший), в другом нет. Но с субъективной точки зрения, точки зрения умысла преступника никакой принципиальной разницы нет. Следовательно, наша задача доказать, что важнее именно субъективная, а не объективная сторона. Мы сделаем это через два подхода: принципиальный и утилитарный.

Принципиальный подход.

Мы считаем, что виновность человека не может быть оценена вне контекста его вины, его умысла. Например, если умысел человека был «защититься от нападавшего», то в нем нет вины, а значит, мы не будем его наказывать, даже если он кого-то убил. Почему мы так поступаем? Потому что считаем, что человек не может проконтролировать все внешние обстоятельства - исправность пистолета, рабочее состояние яда и так далее. А значит, то, что без его умысла пистолет не сработал – не может оправдывать его (если же он специально взял неисправный пистолет, то это добровольный отказ см. дефиницию). Но преступник точно может контролировать свой умысел и действия по его реализации, в этом проявляется его свобода.

Важно понимать, что мы наказываем не лишенное субъектности «деяние» - мы наказываем конкретного человека, обладающего субъектностью и свободой воли. Поэтому именно субъективная сторона преступления наиболее важна.

Утилитарный подход.

Крайне важен следующий простой факт – любое наказание наступает после совершения преступления и уже не может исправить его последствия. Следовательно, довольно глупо мерить наказание меркой вреда, который уже не предотвратить. Гораздо правильнее мерить его меркой эффективности.

Мы считаем, что определенные наказания занесены в уголовный кодекс не просто так. У нас есть эксперты, ученые и так далее, который оценивают, какое именно наказания будет лучше соответствовать целям исправления преступника и специальной превенции (то есть изоляции от общества с целью предотвращения новых преступлений). Мы считаем, что преступник, у которого пистолет дал осечку ничем отличается от преступника, у которого сработал пистолет (смотри пункт 1). А значит, для того, чтобы исправление и специальная превенция лучше работали, нужно, чтобы наказание за покушение соответствовало тем же выработанным в науке критерием, что и наказание за законченное преступление.

Оппозиция.

Фрейм: хотя мы признаем, что субъективная сторона преступления крайне важна, правительству нужно доказать не это. Им нужно доказать, что объективно наступивший вред не важен вообще, важна только субъективная сторона, только умысел. Но это не так. Объективно наступивший вред важен для исправления преступника, для жертвы и для общества в целом.

Исправление.

Все очень просто. Человек, который закончил совершение преступления, уже точно перешел определенную моральную черту. Человек, который не закончил (неважно, по своего умыслу или нет) – не перешел. Да, он возможно перешел черту в своей голове – но не перешел её в объективной реальности, в которой мы все живем и которую берем за основу своих позиций, мнений и ощущений. Из этого следует две вещи. Во-первых, не работает утилитарный критерий правительства «это одинаковые преступники, для более эффективного наказания нужны одинаковые меры». Во-вторых, что ещё более важно – человек, которого наказали за покушение, никогда не признает, что он настолько же виноват, как если бы совершил оконченное преступление. Он с гораздо меньшей вероятностью признает наказание справедливым, а значит, с меньшей вероятностью будет готов исправиться. Следовательно, с большей вероятностью он совершит новое преступление, а мы все согласны, что преступления – это плохо.

Чувства жертвы.

Мы считаем, что «справедливость наказания» - это не абстрактный концепт вроде «свободы/несвободы». Это конкретная компенсация жертвам этого преступления или их родственникам. И мы также понимаем, что и в этом критерии вред имеет значение. Безусловно, когда человек убивает вашего близкого, компенсировать это может только длительный тюремный срок. Но если он просто достал пистолет, который не сработал и вы остались живы, вам не настолько важно, чтобы этот человек сидел в тюрьме максимально долго – важно, чтобы он просто сидел в тюрьме. Вы не ненавидите его настолько сильно и не нуждаетесь в такой же большой компенсации.

Общество в целом.

Мы также верим, что общество будет чувствовать себя менее защищенным. По сути, государство отказывается от вреда как четкого критерия большей преступности деяния и переходит к более тонкому критерию «умысла», «субъективной стороны» и так далее. Это означает, что система формирования наказания становится менее понятной для людей, менее прозрачной. При этом она все ещё существует и все ещё влияет на жизнь каждого. А значит, больше людей будут чувствовать лично себя незащищенными, не понимая, по каким критериям государство оценивает большую преступность определенных деяний. Мы считаем, что это также плохо.