Восточная Пруссия, Главная ставка Гитлера «Вольфшанце»

Бункер фюрера

Группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции Рейнхард Гейдрих

 

Ожидая прибытия Гейдриха, Гитлер был возбужден как бабуин перед случкой. Он уже оставил надежду на то, что его любимчик когда-нибудь вообще вернется – и вдруг ни свет ни заря (в отличии от Сталина-совы, Гитлер был «жаворонком») ему докладывают, что к западному КПП подошел некий человек, назвавший себя группенфюрером Рейнхардом Гейдрихом и что туда уже выехал разбираться штандартенфюрер Раттенхубер. Что поделать, в Третьем Рейхе стучат все и на всех. В свое время Гитлеру даже пришлось настойчиво втолковывать Гиммлеру, чтобы тот не смел отдавать приказы начальнику его личной охраны (тому самому Раттенхуберу), а этого самого начальника со всей серьезностью предупредил, что если тот хоть что-нибудь доложит Гиммлеру, то сразу сядет в тюрьму. С нетерпением выждав еще четверть часа, Гитлер позвонил на узел связи и потребовал соединить его с западным КПП. Трубку снял сам Раттенхубер. Задав немногословному баварцу несколько вопросов и получив на все из них утвердительные ответы, Гитлер преисполнился великой надеждой на то, что миссия Гейдриха, несмотря на задержку, прошла успешно.

И вот он здесь – высокий, стремительный, с растрепанной белокурой прической и в помятом мундире группенфюрера СС, совсем не похожий на самого себя, обычно прилизанного и лощеного. Даже в глазах у него какое-то новое выражение, которое трудно прочитать. Тем не менее это действительно был его мальчик Рейнхард, которым он пожертвовал, послав туда, откуда еще никто не возвращался. Но он вернулся – и стоит сейчас здесь живой-здоровый, сжимая в правой руке лямки большого белого рюкзака, который, как уже известно фюреру, битком набит доставленными из будущего секретами… Правда, ценность этих секретов в значительной степени нивелировалась тем, что информацию подбирали сами русские, наверняка акцентируя выгодные для себя моменты и замалчивая невыгодные. Ясность во все это должен был внести лично Гейдрих…

– Рейнхард, мой мальчик, – растрогался Гитлер, – ты наконец вернулся! Как твое здоровье после этого путешествия и почему ты пропадал так долго, совсем не давая о себе знать?

– Мой фюрер, – вытянувшись по струнке, ответил Гейдрих, – я был там, откуда новости доходят так же плохо, как и с того света. Но, не смотря ни на что, на здоровье я не жалуюсь и готов и дальше изо всех сил служить Рейху.

– Рассказывай, мой мальчик, рассказывай, – проникновенно сказал Гитлер, заглядывая в глаза Гейдриху, – я с нетерпением жду повествования…

– Сказать честно, мой фюрер, – ответил Гейдрих, – задание, с которым вы меня послали к русским из будущего, изначально было провальным, хотя я сразу попал к тем, к кому надо, а не к большевикам. Но надо мной жестоко надсмеялись, сказав, что в их мире с момента краха Третьего Рейха прошло уже семьдесят три года… но, несмотря на это, от нашей организации, то есть СС, и от всей национал-социалистической идеи несет таким ужасным говнищем, что никто, находящейся в здравом уме и ясной памяти, никогда не рискнет протянуть нам руки дружбы. – От внимания Гейдриха не ускользнуло, как по лицу фюрера пробежала тень. – Ведь, помимо шести с половиной миллионов уничтоженных евреев, мы ответственны за смерть двадцати семи миллионов русских, из которых меньше трети были солдатами, сражавшимися на фронте, а остальные были убиты в ходе экзекуций на оккупированной территории подчиненными моему ведомству айнзацгруппами. Даже если мы немедленно прекратим эту практику в отношении народов России, введем на восточном фронте обычную подсудность для преступлений, совершенных немецкими солдатами против мирного населения, а также начнем достойно обращаться с восточными рабочими, то это никак не повлияет на настроение русских из будущего. – Он сделал паузу, наблюдая, как в глазах Гитлера разгорается мрачный огонь – это означало, что тот сильно обеспокоен. Тем не менее фюрер едва заметно кивнул, и Гейдрих продолжил: – Дело в том, что наши действия здесь не смогут отменить преступлений, уже совершенных нами в том мире. Да и здесь уже немало сделано для того, чтобы местные русские считали нас кровными врагами. Объяснив мне все это, меня отправили на ту сторону в будущее и заключили в такое место, которое сами тамошние русские называют «хранилищем для отработанного материала».

Тут Гейдрих заметил, как Гитлер внутренне вздрогнул – все эмоции фюрера были для него для на ладони, ведь они столько лет были близки… Он вполне мог вообразить себе, что творится в сознании собеседника. Ровным тоном, глядя перед собой, Гедрих продолжал говорить:

– Там моими соседями были такие знаменитые немецкие генералы, как фон Бок, фон Клюге, фон Швеппенбург, Гудериан, Гот, Кунтцен… Все те, кого не убили в бою, были моими товарищами по заключению, где нас день и ночь пытали сводками о действиях победоносной русской армии. А один раз нам даже показали кино с парада в честь семьдесят третьей годовщины их победы над Третьим Рейхом…

Тут Гитлер вскинулся, гримаса затравленного зверя на мгновение исказила его лицо. Но он постарался быстро взять себя в руки – и вот уже, неподвижно застыв с побледневшим лицом, он продолжает внимать словам своего любимца.

– Да, мой фюрер, – чуть склонив голову, продолжил Гейдрих, – эта победа до сих пор является краеугольным камнем в их национальной идентичности, и потому они и в мыслях не могут допустить, что заключат с нами не то что союз, но даже и обычный мир. Их руководство твердо намерено в союзе со Сталиным повторить свой успех семидесятитрехлетней давности и силой своего оружия вогнать наш Рейх в небытие в ускоренные сроки…

– Хватит, хватит, мой мальчик! – замахал руками Гитлер, – ты ранишь меня в самое сердце. Он прошелся по комнате туда-сюда, чтобы немного успокоиться, а потом, подойдя к Гейдриху почти вплотную, сдавленно произнес: – Но все же скажи, как согласуется все то, что ты сейчас сказал, и то, что тебя все-таки выпустили из заключения и вернули обратно в Рейх, да еще с какими-то документами?

– Все дело в вас, мой фюрер! – гаркнул в ответ Гейдрих, тысячу раз представлявший себе этот разговор. – Меня вернули для того, чтобы я всячески оберегал ваше здоровье и жизнь, а также изо всех сил боролся с врагами Рейха…

Более удивленным, чем в эту минуту, Гитлера, наверное, больше никто не видел. Он два раза хлопнул глазами, его рот непроизвольно раскрылся и снова закрылся. Гейдрих холодно усмехнулся про себя.

– Мой мальчик, – наконец удивленно вскричал фюрер, – да как можно понимать сочетание того, что русские из будущего хотят как можно скорее дотла уничтожить наш Рейх, и в то же время посылают тебя оберегать мое здоровье и жизнь?

– А это, мой фюрер, – медленно и отчетливо ответил Гейдрих, – знаменитое марксистско-ленинское диалектическое учение о единстве и борьбе противоположностей, а также не менее знаменитая загадочная русская душа. Враждуя с нашим Рейхом, они враждуют исключительно с нашей национал-социалистической идеологией, которая объявила недочеловеками всех славян вообще и русских в частности. Кстати, должен заметить, что в этом мы были не первыми. Когда Карл Маркс, этот бородатый придурок, был еще жив, он также считал славян и русских самой дикой и реакционной частью человечества и мечтал об их уничтожении. И в то же время немецкий народ как таковой находится за рамками этой вражды. В нем русские видят союзника в борьбе с англосаксами, которых, в свою очередь, пугает перспектива оказаться перед лицом объединения в одно целое германского промышленного потенциала и бескрайних просторов, на которых есть нивы для пашни, густые леса, а также месторождения любых полезных ископаемых. Это будет абсолютно самодостаточная держава, способная как к полной независимости и автаркии, так и к финальной схватке за мировое господство. Если вы думаете, что большевики не сумеют управиться с немецким промышленным потенциалом, то жестоко ошибаетесь. В то время как мы восстанавливали нашу промышленность, пришедшую в упадок за время Веймарской республики, им приходилось создавать свою индустрию буквально на голом месте, ибо в наследство от империи Романовых после гражданской войны им достались только руины… Теперь их промышленность ничуть не слабее нашей и, кроме того, она очень быстро учится выпускать все новые и новые изделия. Еще летом новые русские панцеры стали весьма неприятным сюрпризом для наших панцерманов; так что же будет тогда, когда инженеры Советов вдумчиво переймут опыт из будущего, а их генералы научатся воевать так же дерзко и стремительно, как их потомки, точным расчетом соразмеряя свои силы и силы противника?

– Ох, мой мальчик, – покачал головой Гитлер, – они уже это умеют. Бывают моменты, когда наши генералы думают, что имеют дело с пришельцами, а это оказываются элитные большевистские фанатики на лучшей их технике. Совсем недавно из-за дерзкой вылазки всего одной большевистской танковой бригады мы потеряли целый моторизованный корпус – при том, что враг отступил, не имея серьезных потерь. И все же из твоих объяснений я не понял, как сказанное тобой сочетается с желанием русских из будущего сохранить мою жизнь?

– Все очень просто, мой фюрер, – ответил Гейдрих, – пока вы живы, никакие явные или тайные переговоры с англичанами и американцами невозможны. Максимум, на что они могут согласиться в таком случае – на вашу личную безоговорочную капитуляцию с последующим повешеньем в Тауэре. Но так как вы, мой фюрер, никогда не согласитесь добровольно капитулировать, англосаксы решили вас просто убить. И в этом деле у врага есть помощники среди немецких генералов и политиков, которые думают, что мир на западе и присоединение к Атлантической хартии (что возможно после вашей смерти) превратит эту организацию в аналог нашего Антикоминтерновского пакта, который поможет Германии справиться с надвигающейся большевистской угрозой. Не поможет. Германская же армия, изнемогая, будет биться с объединенными русскими силами и, отступая шаг за шагом, будет оставлять за собой только руины и горы трупов. Конечно, после присоединения Германии к Атлантической хартии англичане и американцы начнут помогать нам сражаться против большевиков – и будут делать это вплоть до того момента, когда Германия окажется разбитой в щебень, а все немцы будут полностью мертвы. Ослабит эта война и победителя, в результате чего, вынужденный зализывать после своей победы тяжелые раны, он сам станет предметом англосаксонской агрессии. Если же вы останетесь живы до самого конца, то ресурсы для сопротивления иссякнут довольно быстро и, говоря морским языком, Германия пойдет на дно на ровном киле – и тогда ее легко будет поднять, отремонтировать и снова поставить в строй. Возможно, нам даже оставят все территориальные приращения, что были получены под вашим мудрым руководством…

– Рейнхард, мой мальчик, – удивленно спросил Гитлер, – а почему эти русские из будущего решили, что я соглашусь действовать так, как им требуется? Кроме того, с чего это они решили, что я хоть на мгновение могу согласиться передать власть над Германией самому отвратительному на свете племени жидобольшевиков?

– Мой фюрер, – вздохнул Гейдрих, – у вас несколько устаревшие сведения. Вот уже четыре года, с момента устроенных Сталиным Больших Чисток, еврейский элемент больше не является определяющим в большевистской партии. Да, отдельные представители этого народа, бывает, еще занимают достаточно высокие партийные и правительственные посты, но в том-то и дело, что это отдельные представители. Большевизм в этом отношении медленно, но верно дрейфует в правильную сторону, и происходит это потому, что деструктивные элементы вредны любой государственной структуре. Что же касается русских из будущего, то они, конечно, не одобряют наших методик решения еврейского вопроса, но в то же время, как и всякие созидатели, без особого восторга относятся и к деструктивным элементам. При этом мне несколько раз было сказано, что деструктивный элемент необходимо вычислять не по форме черепа, носа, ушей и прочего, цвета кожи или разреза глаз, а исключительно по его поведению и действиям. Они говорят, что никто из нас не выбирает, в какой стране и в какой семье родиться, но зато любой и каждый должен отвечать за свои поступки. Только за свои поступки, а не за поступки предков, соплеменников, или каких-то иных посторонних людей! Они говорят, что тут по большому счету встает вопрос: фюрер для Германии или Германия для фюрера. Ведь Фатерлянд продолжит существование даже после нашей смерти; и даже несмотря на то, что мы будем прокляты, нам все равно надо думать о том, что мы оставим будущим поколениям немцев. Быть может, если немцы будут знать, что мы пожертвовали своими жизнями ради их благополучия, они будут относиться к нам не с такой ненавистью и брезгливостью…

Гитлер немного помолчал, стараясь получше осмыслить услышанное.

– Рейнхард… – наконец произнес он, – вот ты говоришь: «мы». Значит ли это, что ты будешь со мной до самого конца?

– Разумеется, мой фюрер, – ответил Гейдрих, энергичным кивком подтвердив свои слова, – я всегда буду рядом с вами – и в мгновения триумфа, и в часы отчаяния, до самой нашей смерти. Идя на эту жертву, я надеюсь, что фатерлянд нас не забудет, потому что все сделанное мной в жизни от вступления во фрайкор [236] до сегодняшнего момента делалось исключительно ради немцев и Германии.

– Не знаю, не знаю, мой мальчик, – тихо пробормотал Гитлер, – все это так неожиданно… Пожертвовать собой ради Германии, пожалуй, даже почетно; но кто даст гарантию, что эта жертва пойдет впрок?

– Определенно пойдет, мой фюрер, – убежденно сказал Гейдрих, – в нашей партии сильны не только национальные, но и социалистические элементы. Кроме того, крах произойдет далеко не сразу, поэтому у нас есть еще время подготовиться и расставить повсюду национал-социалистические кадры левых убеждений. Можно даже попробовать сохранить партию, поручив ее руководство опять же людям левых убеждений, не замешанным ни в какие преступления. Вот взять хотя бы Отто Штрассера, который сейчас сидит в Швейцарии – человек он достаточно известный и авторитетный в партии, и в то же время ни в чем не замешанный. Кому как не ему договариваться со Сталиным о почетной капитуляции? А мы с вами к тому моменту уже уйдем; причем уйдем так красиво, чтобы это запомнили в веках…

– Рейнхард, – с сомнением произнес Гитлер, – так ты точно уверен, что нам не победить в этой войне?

– Абсолютно точно, – убежденно ответил Гейдрих, – с нашими силами пытаться помешать победе русских – это все равно что бороться с приходом зимы при помощи разжигания костров. А если же при этом мы обратимся за помощью к англосаксам, то вместо костров подожжем собственный дом. Во-первых – русские большевики один раз нас уже побеждали без всякой посторонней помощи, а во-вторых – на той стороне, в будущем, накоплено такое большое количество самого современного оружия, что его хватит, чтобы вооружить три такие Красные Армии, как та, что сейчас есть у большевиков. Пройдет совсем немного времени – и вермахт просто расплющат в тончайший блин, после чего крах Третьего Рейха станет неизбежен. Если мы хотим сохранить нашу Германию, а не разбить ее в прах, то нам требуется выбирать, перед кем капитулировать на милость победителя: англосаксами или русскими.

Гитлер вновь прошелся по комнате. Его состояние лучше всего выдавали руки: опущенные вдоль тела, они подрагивали, пальцы то сжимались в кулаки, то судорожно выпрямлялись – и все это выглядело одновременно и нелепо, и жутковато.

Наконец он остановился и бросил на Гейдриха быстрый взгляд.

– Хорошо, мой мальчик, я об этом еще подумаю, – тихо произнес фюрер. После этого он обратил свой взор на рюкзак, который сейчас стоял у ног Гейдриха.

– Рейнхард, – спросил он, – скажи, а что у тебя в том мешке?

– А там, мой фюрер, – ответил тот, – документы, которые мне дали с собой русские из будущего.

Он не спеша поднял рюкзак и стал неторопливо выкладывать оттуда содержимое в виде надписанных картонных папок; их он аккуратно раскладывал на столе – каждую отдельно, давая при этом короткие пояснения:

– Во-первых, вот план, который для Германии подготовил американский министр финансов Моргентау. А вот это – истории нескольких генеральских заговоров… Вполне подходящий повод вывести на чистую воду людей, которые улыбаются вам в лицо, а сами за спиной точат нож. Ну и, наконец, на сладкое – подборка материалов тамошней немецкой прессы, повествующей о том, как немцам живется в Германии в двадцать первом веке. Берите, мой фюрер, все это предназначено только для вас…

В последних словах Гейдриха, сопровождаемых слегка кривоватой улыбкой горькой иронии, прозвучало нечто такое, отчего рука Гитлера, протянутая для того, чтобы взять серую папку, заметно дрогнула. Фюрер вдруг ощутил себя так, словно должен прикоснуться к отвратительному осьминогу, готовому вцепиться в него своими щупальцами… От этой папки веяло холодом бездны. Там, на дне этой бездны, фюрера терпеливо дожидаются самые страшные чудовища, которых он пока еще не может себе вообразить, но уже слышит их дьявольское хихиканье; они глумятся над ним, над делом всей его жизни, они низводят его до уровня ничтожества, подводят к той черте, у которой ему суждено сполна осознать всю никчемность своего существования и увидеть, как гниют, издавая зловоние, все его идеи и помыслы… Чудовища нашептывают, что вместо Великой Германии, о которой он мечтал, перед ним предстанет мир настолько гадкий, что даже Веймарская республика по сравнению с ним покажется земным воплощением нордической Валгаллы…

 

* * *

 

Полчаса спустя, там же

Фюрер германской нации Адольф Гитлер

 

После того как Гейдрих вышел, Гитлер еще некоторое время опасливо ходил вокруг стола, на котором ровным рядком (знаменитая немецкая аккуратность) лежали разноцветные папки-скоросшиватели – толстые, буквально переполненные бумагами. А в этих бумагах должен быть чистый яд, смертельная чаша цикуты, которую ему, Адольфу Гитлеру, предстоит теперь испить до дна, ибо такова его судьба. Он сделал ставку всей жизни – и проиграл, ввязался в войну, которую невозможно выиграть, разбудил Русского Зверя из Бездны. Адольф не знал русской поговорки «не буди лихо, пока оно тихо», но инстинктивно понимал, что полгода назад он перешел тот рубеж, который точно переходить не стоило. Что там Рейнхард сказал о борьбе с зимой при помощи разжигания костров? Эту же аналогию можно было применить и ко всей Восточной кампании. Безумием было при помощи ограниченного количества солдат пытаться завоевать бесконечные русские пространства. И в то же время вполне реалистична прямо противоположная картина – бесконечно большая русская армия, со времен прошлой Великой войны называемая «паровым катком», вполне способна завоевать относительно небольшую немецкую территорию…

Но вот, набравшись храбрости, Гитлер протягивает руку и берет самую тонкую из всех папок, на красной обложке которой наклеена бумажка с надписью «Берлин – 1945». Открывает – осторожно, как будто там может прятаться опасная гадюка – и тут же отшатывается, потому что видит ошеломляющую фотографию, запечатлевшую, как Егоров и Кантария водружают над развалинами рейхстага Знамя Победы. Пятиконечная звезда и серп с молотом над поверженным Берлином привели фюрера в состояние, близкое к шоку. Одно дело – в самых общих чертах услышать от Гейдриха о неизбежном поражении Германии, и совсем другое – собственными глазами увидеть неоспоримые свидетельства этого поражения. Потом, немного придя в себя, Гитлер начинает дрожащими руками листать страницы, вложенные в шуршащие прозрачные целлофановые конверты – и видит развалины своей столицы, согбенных, будто придавленных к земле, берлинцев, торжествующих победителей при орденах и медалях… В самом конце ему попадается фотография двух обугленных, оскаленных трупов, под которой написано: «Адольф Гитлер и Ева Браун, двор Новой Рейхсканцелярии, 5 мая 1945 года»…

Нет, это выше его сил… Фюрер с бьющимся сердцем захлопнул папку и бросил ее обратно на стол – так поспешно, словно она вдруг раскалилась докрасна. Увидеть себя мертвым! Узреть себя – великого, блистательного предводителя целой нации, в виде отвратительного обугленного трупа… Пережить такое потрясение способны немногие. Гитлер стучал зубами, как от озноба, неслышно что-то шепча. Он остро ощущал, как над ним сгущается зловещая тьма. Нет, ни за что на свете! Если уж уходить в небытие, то только не так! Лежать бесчувственным оскаленным трупом под ногами у врагов, подвергаясь насмешкам и поруганию – разве это достойный конец для того, кто день и ночь пекся о своем народе, кого боготворили, кому рукоплескали, за кем радостно шли, вдохновленные его гениальными идеями? Нет, нет! Такого допустить нельзя…

Гитлер стоял неподвижно, будто статуя. Ему казалось, что если он сделает сейчас хоть малейшее движение, из серой папки в этот мир выползет потусторонняя сущность, которую уже не получится запихнуть обратно – и тогда все, что там, внутри, воплотится с неумолимой точностью… Нужно было додумать мысль до конца – и он напряженно думал. Фюрер всегда трепетно относился к собственной смерти. А теперь, увидев фотографии из будущего, он убедился окончательно, что то, как обставлена смерть, влияет на многое… Ведь порой смерть бывает не менее показательна, чем жизнь. Фюрер заскрежетал зубами и затрясся в бессильном отчаянии, ярко вообразив себе то, чем он предстал перед человечеством напоследок в том мире: вполне уцелевший, хоть и изрядно обугленный кусок жалкой плоти, в котором, гадливо кривясь, ковыряются их специалисты, извлекая на свет позорные тайны этого тела…

Только не это. Только не это! Перед глазами фюрера стояло видение его обугленного тела, и ему никак не удавалось избавиться от страшной картинки. Во что бы то ни стало нужно уйти по-другому! Если ему все-таки предстоит умереть, потерпев полное поражение, то погребальный обряд следует провести по всем древнеарийским правилам. А именно: его тело и тело его подруги Евы Браун необходимо тщательно кремировать на штабеле хорошо просушенных сосновых бревен, после чего весь пепел должен быть аккуратно собран и с самолета развеян над Германией. А еще лучше, если на том костре сгорят и тела всех его соратников, чтобы ворвавшимся в Германию победителям не над кем было измываться. Геринг, Борман, Гейдрих… На этот костер можно будет положить и останки тех, кто пал во время авиационного налета пришельцев на Вильгельмштрассе. Это должно быть своего рода грандиозное жертвоприношение во имя будущего, пантеон героев, величественное и внушающее почтение зрелище, которое надолго запомнится будущим поколениям немцев. Все следует срежиссировать с особой тщательностью, потому что другого случая оставить о себе яркую память у него уже не будет.

Следом в голову фюрера скользнула мысль, что после проведения подобного обряда у его врагов не будет уверенности в том, что это именно его тело было сожжено на погребальном костре, и некоторые начнут подозревать, что он жив и скрылся. И это к лучшему. Пусть ищут, пусть думают что хотят, пусть считают, что он, Гитлер, может скрываться за каждым углом, чтобы при первой же возможности снова объединить немцев и повести их за собой к истинно арийской свободе… Ему все равно. В это время он уже укроется в самом надежном убежище в Валгалле и со смехом будет взирать оттуда за жалкой людской суетой…

Наконец Гитлеру удалось немного успокоить себя таким образом. Почувствовав, что сердцебиение унялось, он протянул руку и снова открыл проклятую папку прямо на середине. Там фотография. Длиннющая очередь берлинцев с мисками, кастрюльками, котелками – и русский солдат у полевой кухни; черпаком на длинной ручке он наделяет их свежесваренным дымящимся обедом… Далее замелькали остальные фото: те же самые берлинцы, убирающие завалы на улице, состоящей из одних развалин; и тут же, под конвоем небольшого количества русских, вооруженных автоматами, работают пленные немецкие солдаты – обезоруженные, без ремней и головных уборов… Третий Рейх рухнул, но жизнь в Германии продолжается. Быть может, Гейдрих прав, и Сталин действительно рассматривает побежденную Германию как будущего союзника в борьбе с англосаксами, и для нее еще не все кончено? В конце концов, действительно, это фюрер должен быть для Германии, а не Германия для фюрера, ведь иначе со смертью очередного вождя пришлось бы полностью уничтожать страну… И вообще – в самом деле, не стоит ли, уходя, обвинить во всех ошибках покойника Гиммлера? Ему-то уже не больно… А на пост главного партийного руководителя назначить преемником того же Отто Штрассера, ни к чему не причастного и не имеющего никаких рычагов влияния… На посты же поменьше назначить левых национал-социалистов. Интересно было бы посмотреть, как со всем этим потом будет разбираться большевистский вождь…

Кстати, почему бы и не посмотреть? Мысль, внезапным озарением пришедшая в голову Гитлеру, до того взволновала его, что он сначала замер на мгновение, а потом принялся быстро ходить по комнате, чувствуя, как разгорается внутри ликующая надежда. Все его тревоги стремительно отступали. Как за минуту до этого он был на грани мрачного отчаяния, так сейчас он испытывал радостное возбуждение. Почему бы и нет?! У него все получится… И при этом нет никакой необходимости умирать… Спасительная идея заключалась в следующем: а что если действительно положить на погребальный костер труп двойника, а самому, изменив внешность, затеряться в толпе? Ведь конец одной истории – это почти неизбежно начало другой. Самый надежный способ изменить внешность – это отпустить бороду, как и положено всякому порядочному художнику…

Приведя себя таким образом в состояние внутреннего равновесия, Гитлер придвинул к столу стул и выбрал для чтения черную папку, озаглавленную как «План Моргентау»…

 

* * *

 

Тогда же

Главная ставка Гитлера «Вольфшанце», Гостевой дом

Группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции Рейнхард Гейдрих

 

Как и всякий высокопоставленный деятель национал-социалистической партии и СС, регулярно бывающий в Главной ставке фюрера, Рейнхард Гейдрих имел в гостевом доме свои отдельные апартаменты. Там в шкафу, рядом с вычищенным и отглаженным мундиром, висел банный халат и все, что необходимо нормальному человеку из образованных слоев общества, чтобы почувствовать себя в своей тарелке. Приняв душ, облачившись в халат и причесав свои светлые волосы, Гейдрих вызвал прислугу, поручив ей вычистить и привести в порядок зимний российский камуфляж. А что – легкий, теплый и вполне может еще пригодиться.

Потом он сел в кресло, закинул ногу на ногу и задумался. Вот он вернулся в Рейх, был очень хорошо встречен фюрером, но что же дальше? Остаток срока существования, отведенный Третьему Рейху, на пальцах рассчитать было трудно, ибо зависел он от многих факторов; но вряд ли русские будут возиться с остатками вермахта больше года. Из пяти с половиной миллионов списочного состава на июнь сорок первого года два с половиной миллиона на Восточном фронте уже как корова языком слизнула. Постарались как сами большевики, ожесточенно дравшиеся до последнего патрона, так и их потомки из будущего, в охотничьем азарте поубивавшие немало немецких солдат. Из немецких новобранцев в строй поставлены двести тысяч, итого численный состав вермахта – три миллиона двести, против двенадцати миллионов большевистских полчищ. Конечно, не все двенадцать миллионов большевиков одновременно находятся на фронте, но и у Германии очень много оккупационных войск разбросано по разным покоренным странам. Не помогут продержаться подольше и разного рода союзники – вроде финнов, венгров, румын и итальянцев. И качество солдат у них пониже, и вооружение похуже. И вообще, из всей этой кампании бойцы только финны, а всех остальных, если они будут воевать без поддержки немцев, большевистские генералы будут, как это у них говорят, гонять ссаными тряпками. А болгары в самый интересный момент обязательно перебегут на сторону русских. Был такой трюк в прошлой истории, наверняка повторится он и сейчас.

Но это уже неважно. Измены болгар, румын и, возможно, венгров не запятнают чести немецкого солдата. Перед лицом превосходящего врага вермахт должен организованно отступать с рубежа на рубеж, не допуская окружений и больших потерь, до тех самых пор, пока не придет пора говорить о почетной капитуляции. Причем почетной капитуляции перед русскими из будущего, а не перед Сталиным. То, что удалось Вальтеру фон Брокдорф-Алефельду в отношении его корпуса, должно удаться и новому руководству Германии в отношении всего Рейха. Перед неодолимой силой капитулировать не зазорно, если, конечно, это будет именно почетная капитуляция, не сопровождающаяся национальным унижением. Территория Германии не должна быть вытоптана во время ожесточенных сражений и большевистские орды не должны вступить победителями на немецкую территорию, хватит с них и прочих стран Европы.

Как это сделать правильно, пока неясно, но тем не менее понятно, что организованное отступление необходимо проводить и в политике. В первую очередь необходимо изменить парадигму окончательного решения еврейского вопроса. Евреев следует не уничтожать, а депортировать обратно – туда, откуда они и пришли на европейские земли. Это снимет со стороны их диаспоры большую часть мстительных рефлексов, а кроме того, создаст проблемы англичанам, на чью территорию неожиданно начнут прибывать десятки тысяч измученных и голодных людей. Во-первых, евреев можно перевозить по балканскому маршруту – через Югославию, Болгарию, Турцию до Измира, а оттуда пароходами под нейтральным турецким флагом в Хайфу. Во-вторых, это Пиренейский маршрут – через Францию и Испанию до Барселоны, и оттуда на тех же пароходах, но уже под испанским флагом в ту же Палестину. Да, это будет стоить определенных затрат, но все эти деньги, да еще и с прибылью, можно будет отбить у международных еврейских организаций. Пусть платят за своих соплеменников, мужчин, женщин или детей, по сто шекелей, то есть американских долларов, с головы – и будем в расчете.

Также непременно нужно сделать все то, о чем он давеча говорил фюреру – то есть прекратить бессмысленные экзекуции гражданского населения на оккупированных территориях, ввести на восточном фронте обычную подсудность для преступлений, совершенных немецкими солдатами против местных, а также начать достойно обращаться с восточными рабочими. К сожалению, если не привлекать дополнительную рабочую силу с оккупированных земель, то Рейх по чисто экономическим причинам не протянет даже полугода. Чем больше немцев призывается в вермахт, тем больше дефицит рабочих рук на заводах и в полях. И этот процесс необратим. На восточном фронте Германия в буквальном смысле истекает кровью, и каждый новый день несет с собой все новые невосполнимые потери. Как там говорил герр Иванов: «…пока немецкий солдат воюет за то, чтобы забрать себе наши земли и дома, а нас убить или сделать рабами, мы будем убивать его всеми возможными способами. Но как только он бросит оружие и поднимет вверх руки, мы тоже изменим к нему свое отношение…»

А убивать русские из будущего умеют и даже любят. И большевики тоже не отстают от них в этом деле. И именно для того, чтобы Германия к началу новой эры не оказалась полностью обескровлена, необходимо как можно скорее перевести войну в позиционную фазу и начать переговоры о почетной капитуляции. А если фюрер все же окажется против предложенных изменений, то есть разные варианты. Сейчас, когда Гиммлер с Геббельсом мертвы, а Геринг недееспособен, официальным наследником фюрера, после устранения Бормана, должен оказаться именно он, Гейдрих. Главное, чтобы все это было проделано без сучка и задоринки, и чтобы ни у одного человека не возникло даже мысли в том, что он причастен к смерти величайшего политического деятеля в германской истории. Это должен быть либо несчастный случай вроде крушения самолета, либо акция проанглийских сил, под которую можно будет развернуть репрессии против генералитета и промышленников. Что наша жизнь – игра… Кстати, на Гиммлера можно будет валить все прочие зверства СС и полиции безопасности. Мол, этот психически неуравновешенный человек заставлял нас делать такие вещи, от которых мы просто ужасались…

В этот момент на столике резко и призывно зазвонил телефон. Гейдрих снял трубку и услышал голос Гитлера:

– Рейнхард, мой мальчик, если ты уже привел себя в порядок, немедленно зайди ко мне. Есть очень важный разговор…

– Яволь, мой фюрер, немедленно иду, – ответил Гейдрих и, дождавшись коротких гудков, положил трубку.

Любимчик Гитлера вздохнул. План своих действий теперь он продумает немного позже. А сейчас, несмотря на то, что зверски хочется спать, необходимо надеть мундир и при полному параде снова идти к Гитлеру. Очевидно, он созрел и теперь требуется дожимать ситуацию.

 

* * *

 

Полчаса спустя

Бункер фюрера

 

К тому моменту, когда Гейдрих снова вошел в кабинет Гитлера, тот уже пересмотрел большую часть бумаг, справился с первым потрясением и снова был собран и деловит.

– Рейнхард, мой мальчик, – обрадовался он, снова увидев Гейдриха, – это очень хорошо, что ты доставил мне все эти бумаги. Теперь я знаю, где мои настоящие враги. Да-да. Ты представляешь – проиграв войну, эти недоумки посмели заявить, что во всех их поражениях был виновен исключительно я, зато победы они одерживали сами. Низкие, неблагодарные людишки, ведь ни один из них не посмеет сказать мне в лицо ничего подобного…

– Мой фюрер, – ответил Гейдрих, – русские говорят, что у побед всегда много отцов, а поражения почему-то обязательно оказываются сиротами. Наши генералы сказали в этом деле новое слово, сделав вас приемным отцом своих неудач…

– Как точно сказано, мой мальчик! – восхитился Гитлер. – Впрочем, перекладывание с больной головы на здоровую – это еще не самый тяжкий грех наших генералов, о котором я узнал из привезенных тобой бумаг. Оказывается, меня постоянно стремились убить, как будто я и есть главный враг Рейха, и только счастливый случай оберегал меня от покушений. Рейнхард… сейчас, когда мой добрый Генрих (Гиммлер) мертв, я назначаю тебя Рейхсфюрером СС, а также Рейхсминистром внутренних дел, с сохранением за тобой поста начальника РСХА. Я жду от тебя, что ты под корень уничтожишь в Рейхе эту либеральную заразу, когда мне улыбаются в лицо и держат наготове нож, чтобы при удобном случае вонзить его в спину. Именно ты, Рейнхард, должен справиться с этим, и именно под корень, никак иначе… Ты понял меня?

– Мой фюрер, – вытянулся в струнку Гейдрих, – я непременно постараюсь оправдать ваше доверие. А теперь позвольте мне удалиться, чтобы приступить к своим обязанностям.

– Иди, мой мальчик, – кивнул Гитлер, – и я надеюсь услышать о тебе только хорошее.

Стремительно развернувшись, Гейдрих вышел. В голове у него промелькнула мысль, что с этого момента именно он будет решать, кто из генералов является настоящим заговорщиком, а кто – невинно оклеветанной жертвой вражеской пропаганды. Первые попадут сначала в тюрьму Моабит, а потом на гильотину, а вторые будут поддерживать его изо всех сил, чтобы не оказаться на месте первых. Армия должна стать послушной его воле, и внушение этого послушания он начнет с абвера…

 

* * *

 

Августа 2018 года, вечер

Российская Федерация

Москва, отель «Националь»