Очерк восьмой. Несколько суждений, касаемых причин смерти истинного царевича Димитрия, случившейся 15 мая 1591 года в Угличе, и послужившей толчком для начала «великой Русской Смуты 1605-1618гг».

 

1

В уголовном деле о смерти царевича Димитрия отмечено, что на горлышке найденного на дворе царского терема в Угличе отрока было два пореза, да и на иконах с лицом царевича обе эти полоски всегда аккуратно прописаны. Но об этом крайне редко говорится в многочисленных публикациях на тему таинственной смерти последыша Ивана Грозного. Даже криминалисты, то и дело, изучавшие это дело, не придавали наличию именно двух порезов серьёзного значения. Чаще всего, если все-таки эта деталь внимание исследователей привлекала, то наличие двух кровавых полосок на шее Дмитрия Ивановича объяснялась так, словно это звучит в весьма старом, но по сей день актуальном анекдоте: «Пострадавший споткнулся – и упал на нож, который сам же держал в руках. И так семнадцать раз...»

Вполне возможно, что впервые этот анекдот родился именно в Угличе в 1591 году. Ибо современники тех событий из числа угличан и особенно пристально следивших за развитием событий на Руси после смерти Ивана Грозного поляков знали истинную причину смерти царевича почти наверняка: случайно порезавшегося во время игры в ножички царевича кто-то добил. Примем это пока за весьма зыбкую версию_ и зададимся вопросом: кто он – убийца последнего наследника русского Престола Первого русского государства?

Мы, в отличие от современников тех событий, которые знали истину, можем лишь предполагать да догадываться о ней. Но для того, чтобы даже просто догадка родилась, надо подумать о следующем...

Положение лиц великокняжеского и царского звания в доромановской русской державе было незавидное, если смотреть на него с точки зрения людей 21 века. Потому что с рождения и до самой смерти все дети первого русского царя Ивана Грозного, как и он, сам, находились под присмотром посторонних глаз круглосуточно, даже в самые интимные моменты жизни Государей всея Руси. Царь, равно как и царевичи, не имел даже права сам ходить по Палатам и по Сеням, его обязательно поддерживали под руки два особо доверенных человека княжеского звания. При этом даже вертлявый и энергичный ребёнок должен был не бегать, не носиться по двору, не орать благим матом, как требует от него природа, и даже не ходить, а шествовать, перемещаясь в пространстве медленно, держа тело осанисто, голову вознеся над телом величаво, лицом стараясь быть всегда на людях ясен. Даже оправляться по большой и малой нужде царевич был обязан в присутствии своего слуги-дядьки, который после всякого испражнения обязан был с помощью специального кувшина-кумгана подмывать испачканное место рукой, а потом подтирать специальным полотенцем. Даже любовными утехами с царицами занимались цари в присутствии Постельничего, обязанностью которого было ещё и спать у порога Опочивальни Государя внутри нее.

Да, до 4-5 лет с царевичами возились лишь мамки да няньки, но самое позднее в пять лет любого княжеского ребёнка, и уж тем паче царского, впервые сажали на коня и передавали в руки так называемому дядьке, становящемуся при малолетнем наследнике трона неким подобием Савельчича при Гринёве в повести А. Пушки на «Капитанская дочка».

Ни в одном из дошедших до нас допросных листов Угличского уголовного дела о смерти царевича Дмитрия нет ни слова о допросах такого рода «дядек» – а их должно быть не менее двух; и касаться вопросы Шуйского должны были обстоятельств гибели младшего брата царя Фёдора Ивановича, по сути, инфанта, обращённых не к кому-то там, а к очевидцу происшествия. И нигде не указано, что у следственной бригады, прибывшей из Москвы в Углич, возникли вопросы о месте нахождения этих дядек в момент трагедии, если этих дядек не допрашивали. Равно, как ни в одном из известных нам документах той поры нет сведений о самом существовании тех слуг царских, кто был по должности своей обязан следить за тем, чтобы из перешедшего пятилетний возраст мальчишки вырос муж мудрый, умеющий скакать на коне, стрелять из лука и из огнестрельного оружия, рубить саблей на скаку лозу – умение это гарантировало элементарное выживание человека в то кровавое время.

Из документов Дворцового Приказа, отмечающих выделение средств на содержание царевича Дмитрия и его слуг из царской казны, исчезла именно та часть документов, которая касалась оплаты труда и содержания целой оравы прислуги, которая обихаживала не только царский терем в Угличе, но и работала на земле этого, по сути, удельного Углического княжества, следила за возведением и содержанием всех построек городка, являвшегося по статусу своему собственностью царевича Димитрия и более никому не подчиняющегося, даже царю[90].

Кто же они были (или был?) эти дядьки (дядька)?

Ясно, что таким дядькой не мог быть дьяк Битяговский, которого растерзала разъяренная толпа угличан, ибо по должности своей он был, как сейчас бы сказали, стукачом-кэгэбэшником, работавшим на царя Фёдора Ивановича опосредованно: непосредственным шефом казнённого толпой дьяка был Глава Пыточного и Тайного Приказов (аналогов ВЧК-ОГПУ-НКВД-МВД-КГБ-ФСБ) Симеон Микитич Годунов – двоюродный дядя будущего царя Бориса[91]. Знание этого факта сразу делает нам понятным то, чего не могли понять историки 19 века и боялись сказать вслух учёные века 20-го: народ Углича воспользовался создавшейся ситуацией для того, чтобы свести счёты со стукачом Битяговским, выплеснуть боль и гнев свои на первого попавшегося под ноги толпы представителя карательных органов.

Не могли быть дядьками царевича и два родных дяди его – братья вдовой царицы Марии Григорий и Андрей Нагие, которые, во-первых, согласно данных Разрядной книги, получали в эти годы жалованье из царской казны за другого рода службы, а во-вторых, должность дядьки при даже царевиче была бы для царских родичей Нагих, бывших в тот момент истории России по знатности выше Захарьевых-Юрьевых-Романовых, уступая лишь Годунову, унижением рода[92]. А больше лиц мужского пола в окружении царевича нигде и не отмечено.

Кто-то старательно убрал все касающиеся оного (или оных) дядьки (дядек) ВСЕ сведения из ВСЕХ архивного значения документов 17 века. Оставим этот факт на заметку, дабы вернуться к нему попозже. А пока обратим свой взор на толпу угличан, не имеющей в дошедших до нас документах человеческого лица. Ибо допросные листы местного плебса, участвовавшего в бунте, касаются лишь троих людей самого низкого звания, которые лепетали то, что от них требовал князь Шуйский с помощью палача. Те же, кто стоял за спинами хулиганивших угличан и ярославцев, остаются вне внимания историков, хотя бывший глава Тайного Приказа В. Шуйский наверняка искал их и задавал о них вопросы – и те оказались вместе с ответами на них опять-таки вырезанными из следственного дела[93].

Но вернёмся к толпе... Орава угличан в одночасье потеряла не просто своего сюзерена, но и фактически кормильца. Смерть ненавидимого ими полусумасшедшего и изрядно звероватого потомка Ивана Грозного[94] взбесила их по сугубо меркантильным причинам: без наличия дофина в государстве и сам Углич, и его окрестности, и его жители становились обычной, а не привилегированной, собственностью русского царя Фёдора Ивановича, то есть стали нести те же самые налоговые тяготы, что несли и все прочие дворцовые крестьяне Московии. При царевиче Дмитрии (а до этого – при царевиче Фёдоре Ивановиче, до этого – при царевиче Иване Ивановиче, до этого – при князе Владимире Старицком, его отце и деде) в течение ста лет угличане фактически были самыми привилегированными холопами Руси, ибо не платили в Московскую казну налогов, а лишь содержали трудом своим и заботой наследников московского Престола, возможных Великих князей и Государей всея Руси. Дьяк Битяговский был убит угличанами, кстати, и потому ещё, что обязан был следить за порядком в Угличе – и не уследил.

(ПРИМЕЧАНИЕ: Так убивала толпа и в феврале 1917 года в Петрограде городовых и жандармов, так убивали парижане дворян во время Великой французской революции 1789-93 гг., так убивали восставшие русские крестьяне под руководством тех же Степана Разина, Кондрата Булавина либо Емельяна Пугачева своих помещиков и дворян­).

Истерическая сила потерявших привилегии угличан жаждала крови – и вполне миролюбивые в сути своей православные христиане в тот момент убивали именно тех, кто по своему социальному положению ассоциировался в их сознании с властью, обязанной защищать угличан.

Обращает внимание на себя и тот факт, что царь Фёдор Иванович не наказал, как следует за смерть своего младшего братишки никого. Получается, что главным виновником случившегося бунта, то есть государственного преступления, был признан... набатный колокол, которому за то, что в него кто-то там звонил, отрубили ухо, а затем сослали его (колокол!) на веки вечные в Тобольск. Остальные же бунтовщики были в большей части просто выпороты, а пару десятков семей выслали в Студеные земли и в Кострому.

(ПРИМЕЧАНИЕ: Поролась лишь мужская их часть толпы, женщинам в те времена подолы еще не заворачивали к головам и не срамили голыми ягодицами перед людьми, как делают это ныне русские барышни и дамы уже и без принуждения – и это, кстати, тоже показатель того, что нынешние русские – это иная нация, нежели те, что жили на Руси при Великой Смуте).

Новорусские историки, исходя из этой информации, делают посыл, будто бы царь Фёдор Иванович знал, что на самом деле царевича не убили, а подменили его специально зарезанным для этого крестьянским мальчиком (ПРИМЕЧАНИЕ: Тут же при этом, признавая святость мощей невинно убиенного отрока Димитрия, покоящегося в Успенском соборе московского Кремля, что противоречит основному утверждению по существу), называют даже автора этой мистификации – дядю вдовой царицы Афанасия Нагого, который якобы спрятал истинного царевича в каком-то из русских монастырей с тем, чтобы тот потом объявился в Польше, а не в Московии.

Автор этой нынешней версии историк-публицист Шахмагонов в советское время стоял на полностью противоположных позициях в отношении происхождения первого Самозванца, то есть признавал того, кого он теперь зовёт истинным воскресшим царевичем, никем иным, как Гришкой Отрепьевым. Создаётся впечатление, что случись очередной государственный переворот в России – и тотчас в официальной истории России Самозванец сменит свою личину. Но нас ведь интересует истина – и потому продолжим собственное расследование....

То, что виновным в смерти царевича не был признан ни один из угличан, говорит о том, что следствие велось князем В. И. Шуйским добросовестно и честно, хотя романовские и новорусские историки бездоказательно и сомневаются в этом, обвиняют князя в предвзятости. Если бы романовские историки, утверждавшие, что следственная бригада из Москвы руководствовалась приказом Бориса Годунова скрыть источник преступления, были правы, то всего резонней было бы дьяку Вылузгину, к примеру, арестовать кого-нибудь из угличан, выбить из того под пыткой признание в намеренном убийстве, а потом натравить на него толпу или повесить подозреваемого в каземате, объявив, что тот сам повесился от стыда и безысходности. Методики, подобные этой, использовались в мире в течение тысячелетий – и всегда ввиду их простоты приносили оптимальные результаты.

Следственная же бригада Шуйского – вопреки распространённому ныне мнению о повальной коррупции в Древней Руси - работала со свидетелями добросовестно, честно и скрупулезно. Это заставляет предполагать, что у князя Василия Ивановича – профессионального следователя, кстати, - было несколько версий смерти царевича Дмитрия, и он их все проверил – и из всех из них выбрал наиболее достоверную, которую и доложил царю Фёдору Ивановичу. А уж потом в келейном кругу государственных мужей было принято решение остановиться на обнародовании именно той легенды, которая была изначально произнесена толпой до того ещё момента, когда следственная бригада прибыла из Москвы в Углич: якобы царевич Дмитрий случайно зарезался во время игры в «тычку»: рисовали на земле дети круг, делили его по секторам, а потом бросали ножик в землю и прирезали к себе таким способом «завоеванное пространство» - в такие игры играли практически все мальчишки СССР и в моём ещё детстве.

То, что больной эпилепсией мальчик мог упасть так неловко, что наткнулся горлом на острое лезвие своей сабельки (переименованной в ножик в допросных листах специально, хотя во всех прочих документах говорится о том, что царевич обожал играть со своей именно сабелькой), не должно никого удивлять.

(ПРИМЕЧАНИЕ: Я самолично был свидетелем двух эпилептических приступов двух различных людей. С одним из них – однокурсником моим по МЛТИ – приступ случился во время ужина, когда он ел жареную картошку ложкой. Юноша, упав со стула на пол, успел ударить этой кухонной утварью себя и по лицу прежде, чем мы втроем успели навалиться на него, прижать руки и ноги припадочного к доскам. Студентку же Литинститута, у которой случился эпилептический припадок на лекции, однокурсник мой врач-психиатр, ныне известный в Казахстане сценарист и драматург Шахимарден Кусаинов заломал на глазах всего курса один, сунул ей в рот перемотанную носовым платком линейку – и женщина не задохнулась хлынувшей из ее горла пеной, как это случилось в свое время с вышеназванным моим однокурсником).

Ребятишки же, игравшие в «тычку» с царевичем, увидев припадок, просто бросились с криками ужаса прочь. Ибо вой, каким начинается и сопровождается приступ падучей, действительно ужасен.

Свидетельства именно этих детей – очевидцев, как минимум, приступа, а то и гибели царевича – из следственного дела исчезли. Как нет и документов с вопросами-ответами слуг о том, почему это вдруг обязанный находиться под постоянным присмотром взрослых царевич оказался на заднем дворе царского терема наедине с детьми, да еще и с холодным оружием в руках.

А это говорит о том, что на самом деле изначально существовали свидетельства взрослого человека – очевидца самоубийства, слов которого о том, КАК это произошло, было для следственной комиссии ДОСТАТОЧНО - и быть им мог только дядька царевича, который должен был нести всю полноту ответственности за произошедшую с его подопечным трагедию. Или говорит... о том, что сей дядька таинственным образом исчез из Углича - и не смог быть допрашиваемым, то есть разом превратился в основного подозреваемого. Если же дядек у царевича было двое, то отсутствие листов с их допросами в деле и вовсе вызывает недоумение: куда они могли деться, ибо они там должны были быть?

Тогда становится понятным и отсутствие в уголовном деле материалов допросов детей, игравших в «тычку» с царевичем: они обязательно должны были сообщить о том, что делал и как поступил во время приступа царевича Дмитрия его «дядька».

Отсюда вывод: в Угличе следствие располагало достаточными основаниями для того, чтобы точно назвать царю Фёдору Ивановичу имя убийцы царевича Димитрия Ивановича. Именно ПОЭТОМУ большую часть времени комиссия Шуйского была занята не его поиском и доказательствами обвинения «дядьки», а анализом причин и характера бунта в Угличе, поиском зачинщиков случившихся после убийства царевича беспорядков. Да и полномочий у бригадира следственной группы князя В. И. Шуйского было достаточно для того, чтобы принять самые, что ни на есть репрессивные меры против жителей целого города. Только природная доброта Василия Ивановича, о которой было не раз сказано в предыдущих очерках, позволила угличанам обойтись «малой кровью».

 

2

 

Разрешению вопроса насколько верна версия убийства, а не самоубийства царевича Дмитрия, может помочь такой факт... Богобоязненный, стойкий в православной вере, доказавший всей жизнью своей и мученической смертью глубокую порядочность Василий Иванович Шуйский, став царем, повелел признать последнего сына Ивана Грозного святым православным мучеником и, перенеся из Углича (где царевич был похоронен в освященной церковью земле, а не на задворках кладбища, как положено хоронить самоубийц) в Москву его останки, позволил допустить к ним желающих исцелиться людей с тем, чтобы признал и мир (в значении этого слова – общество) святость невинноубиенного отрока.

Будь у Шуйского малейшие сомнения в том, что виденный им труп с двумя порезами на шее – не царевич Димирий, не бывать бы этой процедуре в Москве и не бывать бы в православных Святцах этого святого мученика.

Тогда возникает резонный вопрос: почему имени убийцы наследника Престола Рюриковичей не знаем мы, и не знали уже спустя 10 лет ни в Московии, ни в Польше большинство людей? Ответов несколько:

- По-настоящему-то народу русскому было наплевать на то, каким образом умер царский сын, как нам всем было по-настоящему-то наплевать на все посмертные эпикризы советских врачей-академиков, публиковавшихся сразу после многочисленных смертей всей оравы советских вождей послесталинского периода. Все в России, к примеру, знали, что Ельцин умер от пьянства, а потому медицинского заключения в газетах никто не читал, к сообщению по радио и телевидению никто не прислушивался, все и так знали и знают, что СМИ всё равно правду не скажут, сбрешут.

- Все на Руси - благодаря «сарафанному радио» - в 1591 году знали, что царевич Дмитрий был добит, хотя власти и объявили его самоубийцей. Затем за давностью лет массы забыли детали этой смерти – событии, в общем-то, малозначительном для сознания психологически здорового человека, и легко купились на лозунг 1605 года о якобы чудом спасшемся от рук убийц царевиче Димитрии, взяв эту мысль за лозунг, а, фактически увидев в нём оправдание своему желанию пограбить.

- Многолетняя однообразная пропаганда, произведенная с амвонов русских церквей в течение трех сотен лет правления Русью домом Романовых, была направлена на то, чтобы в тупые головы российской толпы вбить мысль официальную: царевич Дмитрий случайно зарезался во время игры в «тычку». Приблизительно такая же идёт сейчас работа по одурманиванию населения в школах и СМИ России, где утверждается, что СССР распался после референдума, на котором будто бы большинство населения высказались за развал страны. На самом деле, 86 процентов советских людей проголосовали за сохранение Советского Союза. Но кому теперь до этого есть дело? Точно также не было никогда никому никакого дела до того, каким образом умер несовершеннолетний сын Ивана Грозного.

- Все всегда знают, что детали смерти любого государственного лица в любой державе являются плодами политических спекуляций, фактически тайной, а потому любое обнародование их есть свидетельство идеологических манипуляций.

(ЗАМЕЧАНИЕ: Нам до сих пор, к примеру, забивают мозги СМИ России всевозможными версиями смертей и Ленина, и Сталина, и Хрущёва, и Брежнева, и Андропова, и Черненко, и Ельцина, и их детей, и внуков. Век 17-ый ничем не отличался от века 21-ого в этом отношении, а потому официальная версия обязательно должна быть лживой).

- В 1605 году некоторые русские люди ёще что-то могли вспомнить о том, как и почему за 14 лет до этого умер царевич Дмитрий, но ко времени окончания Великой Смуты была уничтожена половина населения Московии, – это, во-первых, а во-вторых, в активный возраст пришло новое поколение русских, для которых легенда о смерти царевича Дмитрия превратилась в «предание старины далёкой», не подлежащей ревизии. То есть ко времени написания дошедших до нас хроник и мемуаров, посвящённых Великой Смуте, НИКТО в стране не имел достоверной информации о самом факте смерти царевича Дмитрия, и уж тем более не пользовался достоверными данными о том, кто и как убил его.

Все эти причины в совокупности своей и дают ответ на вопрос: почему уже в процессе цензуры Филаретом архивных материалов о Великой Смуте последние попадали под его кастрирующий их нож уже фактически малодостоверными. И это вынуждает нас разбираться в произошедшем в мае 1591 года преступлении самостоятельно, без ссылок на версии авторитетов всевозможных наук прошлых лет...

 

3

 

Итак, ясно, что поранившегося во время игры в «тычку» царевича Дмитрия дорезал взрослый человек, находившийся в это время во дворе царского терема в Угличе. Ясно и то, что исчезнувшие из уголовного дела листы как раз-таки и касаются упоминаний имени и звания этого человека; остались лишь листы без прямого обвинения кого-либо в совершении преступления, из-за которого собственно-то и была создана и срочно выслана в самую распутицу в дальнюю дорогу следственная бригада во главе с основным новым претендентом на московский Престол, каким стал сразу по смерти царевича Димитрия, повторяю, согласно законов наследования Первого русского государства, Василий Иванович Шуйский.

Почему послал царь Фёдор Иванович в Углич именно Василия Ивановича Шуйского, а не, к примеру, Бориса Годунова? Ведь не был князь в это время на должности в каком-либо из трёх карательных Приказов. Посылать В. И. Шуйского в Углич только потому, что за несколько лет до этого Василий Иванович занимал пост Главы Судебного приказа, - всё равно, что поручить Путину, бывшему в 2006 году президентом России, следственное дело по делу патриотов России, покушавшихся на жизнь верховного прихватизатора страны Геннадия Чубайса, не следователям Генеральной прокуратуры, а руководителя администрации президента, каким был нынешний президент Медведев. Раз Путин так не поступил, то почему же поступил так царь Фёдор Иванович? Или Государь страны из года в год приращивавшейся новыми землями был глупей президента страны, земли свои теряющей?

Нельзя сказать, что над этим вопросом никто из исследователей истории Великой Смуты не задумывался. Задумывались. Только вот ответы придумывали самые головотяпистые, пересказывать которые здесь смысла нет. Хотя высказанная в предыдущем абзаце мню ирония вполне четко дает ответ. Звание главного преемника царской власти ставила Василия Ивановича Шуйского в 1591 году в положение в государстве не только особое и почетное, но и в невероятно ответственное и трудное. Время, в который уж раз повторяю, было на Руси практически средневековое, сознание людей оставалось родово-общинным, но при этом интеллектом государственные деятели того времени не уступали нам и нашим главам государств, а, пожалуй, даже превосходили, ибо марионетками иностранных компаний московские Государи и их наследники в 16-ом веке быть просто-напросто не могли – общественная мысль планеты ещё не доросла до такой демократизации общества. То есть, условно говоря, будучи «Медведевым» при смертельно больном «Путине», Шуйский обязан был лично разобраться в следующих девяти вопросах:

- на самом ли деле мёртв малолетний наследник московского Престола?

- на самом ли деле произошло самоубийство царевича или кто-то ему «помог» зарезаться?

- если царевича убили, то кто это сделал и по какой причине?

- если причина бытовая, то какая?

- если причина убийства царевича лежит в сфере государственных интересов, то какие силы стоят за спиной убийцы?

- не имеют ли отношение к случившемуся спецслужбы и шпионы иностранных государств?

- если да, то каких именно?

- возможно ли скандал замять и каким способом?

Ответить на эти вопросы должен был только сам Шуйский – такова обязанность возможного самодержца в родово-общинном обществе, а вовсе не находящегося на Престоле Государя, обязанностью которого является власть и порядок олицетворять, а не заниматься поиском преступников[95]. Будущий царь-батюшка просто не мог народу-детушкам своим позволить в 16 веке думать, что наследников помазанника Божьего можно резать, как цыплят[96]. Ибо князь, в этом случае защищал, в первую очередь, собственное потомство и собственный род – и только этогарантировало царю Фёдору Ивановичу_, что следствие будет объективным, эффективным, а сведения, которые будут донесены до народа по завершению процесса, пойдут во благо Московскому государству, а не во вред ему. К тому же наследник был кровно заинтересован в сокрытии информации, которая могла бы поколебать трон царя московского. Потому никакой иной кандидатуры из числа подданных Фёдора Ивановича на должность руководителя следственной комиссии по убиению царевича Димитрия, кроме Шуйского, не было, и быть не могло.

То есть, если бы внезапно скончался в этот момент князь Василий Иванович Шуйский, тотчас его место в комиссии занял бы его брат Шуйский Дмитрий Иванович – и никто другой. Доромановской московской Руси ещё повезло, что следствием занимался опытный в этой профессии Василий Иванович, а не его вояка-брат. И вся псевдонаучная говорильня о том, что следовало бы царю послать в Углич старшего брата Голицына либо князя Мстиславского, а не Шуйского, не имеет под собой реальной почвы. Ибо в родово-общинном обществе всё еще доромановской Руси царю не пристало быть самодуром подобно Петру Первому и поступать во вред общинному мнению. Царь Первого русского государства был бОльшим рабом законов и условностей, чем любой из его подданных [97].

И Шуйский, если судить по реакции царя Фёдора Ивановича на его доклад, с поставленной перед ним задачей справился с блеском. То есть на все вышеперечисленные вопросы он дал царю точные и чёткие ответы. Давайте попробуем реконструировать их с точки зрения жителей 21 века, которые знают многое из того, что могли не знать жившие на рубеже 16 и 17 веков люди, но могли и знать...

1. Убитым в Угличе 15 мая 1591 года ребёнком мог быть только царевич Димитрий – и доказательством тому служат следующие свидетельства:

- труп ребенка видели и могли опознать возможную подмену все 15 тысяч жителей Углича и его окрестностей, включая младенцев и глубоких стариков, которые не только ведь взбунтовались по призыву Афанасия Нагого, но и приперлись поглазеть на мёртвого хозяина своего.

- все угличане были кровно заинтересованы в том, чтобы царевич Дмитрий оказался на самом деле жив, или даже подменён, или похищен – в этом случае ленное владение его со всеми налоговыми льготами, о которых было сказано ранее, оставались бы за угличанами. И они бы обязательно указали Шуйскому на свидетельства, доказывающие подмену мертвеца. Хотя бы потому, что не бывает в столь большой толпе единодушия ни в чем, а особенно - в отношении к своему сюзерену. Тем более что, как ранее уж было сказано, юный царевич был зело жесток, обидел и даже изувечил немало углического народа.

- сам Василий Шуйский и член его комиссии дьяк Вылузгин знали царевича в лицо лично, а труп ко времени их приезда выглядел, согласно документов следственного дела, нетленным, то есть не был обезображен смертью. Причина нетленности состоит в том, что тело царевича лежало в погребе Теремного дворца на льду, дело было весной, когда запасённый с зимы лёд в погребах ещё даже не начал таять – и температура в помещении в течение двух недель, прошедших со дня гибели Дмитрия и до приезда комиссии, не поднималась выше нуля градусов.

- о том, что мыши объели труп и сделали его неузнаваемым, сведений до нас не дошло – потому эта версия из разряда больных фантазий. К тому же в русской практике тех лет мясо, хранимое в такого рода погребах, обертывалось листьями крапивы и мяты либо бересклета, бузины и черёмухи, обладающих не только бактерицидными свойствами, но и способностью отгонять насекомых и грызунов. Да для сохранения трупа царевича могли и просто посадить под замок слугу с хворостиной.

То есть члены следственной комиссии из Москвы имели возможность сами опознать царевича Димитрия – и опознали в нём царевича Дмитрия.

2. Царевичу «помогли» умереть, ибо дважды полоснуть себя по горлу сабелькой (пусть даже ножичком) невозможно даже больному эпилепсией. В истории мировой криминалистики, утверждают специалисты, случая даже одноразового поранения собственного горла припадочным больше нигде на планете зарегестрированно не было, а уж о двойном самоубийстве и говорить не приходится. Подавляющее же число смертей эпилептиков происходит вообще от самоудушения от рвущейся изнутри пены и рвоты.

3. Царевича добил во время или после случившегося с ним припадка после того, как убежали остальные дети со двора, тот близкий ему человек, который исполнял должность дядьки при нём. Он же, кстати, мог просто прогнать детей, а потом, оставшись наедине с царевичем, совершить убийство. И такого рода реконструкция звучит наиболее достоверно и естественно, для объяснения её не надо использовать хитроумных рассуждений и придумывать головокружительные версии. Исторический опыт человечества доказывает, что именно простые объяснения таинственных событий, случавшихся при династических войнах, оказываются наиболее верными и достоверными.

Согласно математического закона Гауса, необычные случаи, происходящие с отдельно взятым лицом, могут повторяться, но никак не чередоваться, как это случилось с царевичем Дмитрием, его двойниками и откровенными самозванцами, ибо череда являет собой закономерность, под которую легко подвести математическую формулу либо составить математическую модель. В деле же убитого, затем воскресшего в сознании народном царевича Димитрия и самозванцев, то и дело случавшихся вокруг них чудес да странных событий никакой закономерности не наблюдается – все они оказываются самостоятельными и самодостаточными: победа пятистами сидящими в осаде в Кромах казаками пятидесятитысячной московской армии никаким образом не связана, к примеру, с чудесами исцеления от прикосновения к мощам невинноубиенного царевича Димитрия, произошедшими буквально через полтора года; равно как и явление иконы Казанской Богоматери, ничем не связано с невиданным подъёмом национально-патриотического духа Среднем Поволжье и в Северных землях, а также с первыми двумя здесь названными событиями. Примеров, подобных этим, великое множество.

Отсюда следует вывод: наиболее простое объяснение случившейся смерти царевича Димитрия и есть наиболее верное - убийство.

4. Причин, по которым взрослый человек решился на детоубийство, неподъёмное множество: от нервной усталости при необходимости постоянно находиться рядом с психически нездоровым наследником трона, потрясавшего окружающих своими бессмысленными и жестокими выходками, – до выполнения заказа на убийство наследника русского Престола. Потому, если следовать логике третьего, то есть предыдущего пункта, то самым простым объяснением убийства царевича Димитрия следует признать исполнение заказа самой заинтересованной в его смерти стороны – представителей правящей династии будущего Второго русского государства бояр Захарьевых-Юрьевых-Романовых и их непосредственных хозяев в виде Ордена иезуитов при святом Римском Престоле.

И потому возникает вопрос: кто из присутствующих в Уличе в момент его смерти известных нам лиц являлся лицом, близким к дому Романовых и одновременно был близок к иезуитам?

При внимательном чтении предыдущих очерков любой может ответить однозначно: из всех двух с половиной тысяч известных нам участников так называемой Великой Смуты таковым мог быть лишь один человек – Иван Мартынович Заруцкий[98]. Либо кто-то другой, нам неизвестный.

При этом следует отметить, что Заруцкий не мог быть дядькой царевича по целому ряду причин. Во-первых, он был дворянином из Волыни, то есть иностранцем для Московии 16 века, которой в те времена земли Волыни не принадлежали. Во-вторых, известный нам Заруцкий был лишком молод для того, чтобы ему доверили воспитание родного брата царя в качестве дядьки – таковыми назначали, как правило, мужей значительно старших, отличившихся в боях и заслуживших доверие царя дворян, людей разумом примитивных, но телом и убеждениями крепких. Заруцкий же, как мы видели в предыдущих очерках, отличался и изрядным коварством, и умением плести интриги, и полководческими талантами. Тратить силы такого молодца на роль няньки не могло бы прийти в голову ни царю Фёдору Ивановичу, ни Борису Годунову, которые и подбирали штат слуг для царевича Дмитрия.

Отсюда следует второй естественный и закономерный вывод: Заруцкий МОГ быть лишь соучастником преступления.

5. Если именно дядька (возможно, что под приглядом либо с помощью Заруцкого) добил царевича для того, чтобы избавиться от замучившего его деспота, и следствие доказало бы это, то имя убийцы на бытовой почве стало бы достоянием общественности тотчас, а вместе с ним и нашлась бы некая ложь, которая бы сокрыла истинную причину убийства царевича, тут же превратив его смерть в легенду о мученичестве. И тогда бы имя убийцы царевича Дмитрия дошло бы до хотя бы россиян начала 18 века в легендах, сказках и песнях, а отголоски их достигли бы и нас...

Но, во-первых, место малолетних князей-мученников, павших в результате распрей из-за великокняжеского трона, в пантеоне святых православной церкви было занято ещё с 12-го века Борисом и Глебом. Да и невозможно было сразу по смерти «бесноватого» царевича (таковыми почитались все припадочные дети и женщины на Руси, но взрослые эпилептики почитались «отмеченными Богом») признавать его святым. Во-вторых, сродный брат (матери-то у них были разными) убитого царь Фёдор Иванович официально признал в 1591 году царевича Дмитрия хоть и невольным, но самоубийцей, то есть лицом, согласно законов общества Первого русского царства, преступившим все-таки законы не только человеческие, но и Божеские. О таком покойнике песен не поют, а легенды если и рассказывают, то в виде страшилок, как про Дракулу.

(ПРИМЕЧАНИЕ: Царевича Дмитрия похоронили по православному обряду, со священником и на освящённой земле в Угличе – и это само по себе говорит о том, что угличанам, равно как и царю, было известно неофициальное заключение следственной комиссии: царевич хоть и поранил себя сам, но убит был окончательно лицом сторонним. То есть мудрейший Государь всея Руси Фёдор Иванович (при Романовых был признан он идиотом, а потом эта версия стала канонической и закрепилась в художественных произведениях, в том числе и в знаменитой пьесе А. Пушкина и в опере М. Мусоргского «Борис Годунов») пошёл даже на дискредитацию собственного рода Даниловичей, назвав одного из его представителей самоубийцей.

Чего ради?

Да ради спокойствия внутри страны не позволил средний сын великого Государя Ивана Грозного рассматривать смерть сродного брата, как произошедшую от руки шпиона, ибо это послужило бы ему искушением и обязанностью использовать эту смерть, как повод для объявления войны Речи Посполитой. В отличие от своих пребывающих в сумеречном средневековом сознании подданных, царь и великий Государь всея Руси Фёдор Иванович сумел переступить через долг свой следовать традициям средневекового общества и мстить личным обидчикам путем агрессии на соседнее государство и сведения личных счётов убийством тысяч своих и чужих подданных. Тем самым царь Московии фактически разрушил интригу папского двора, решившего уже тогда покорить силой польского оружия и православную Московию.

И это вполне чёткое и весьма простое объяснение – косвенное подтверждение того, что убийство царевича Дмитрия было заранее спланированным с целью вынудить Московию начать войну с Польшей. А также свидетельствует оно о том, что соучастником этого заговора, который бы в случае войны именно в этот год неминуемо привел бы православную Русь к поражению и порабощению соседней католической державой, был и будущий Филарет, а тогда ещё боярин московский и член тайного латинянского общества, то бишь диссидент Фёдор Никитич Захарьев-Юрьев – в будущем Романов.

ЕЩЕ ОДНА ДЕТАЛЬ: Спустя 4 года по смерти царевича Димитрия, как было сказано выше, случилась Брестская Уния, расколовшая православие: Речь Посполита оказалась сильна, как никогда ранее: денег тогдашний папа римский для короля Сигизмунда не жалел, а Р