Притча об «игре в тюбетейки»

Письма Баха ад-Дина не сохранились, но некоторые рассказы о нем свидетельствуют о том, что ему приходилось вступать в поучительную переписку с другими суфийскими шейхами его времени. Притча, которая здесь предлагается вниманию читателей, является своего рода свидетельством того, что такая переписка существовала.

Однажды четыре суфийских шейха — из Хиндустана (Индии), Мисра (Египта), Рума (империи Османов) и Ирана обратились с письмами к Баха ад-Дину с просьбой открыть им тайны духовного обучения, доступные ему одному во всей Вселенной. Знание этих тайн, по их мнению, позволило бы им вести своих учеников к совершенной духовности.

Поскольку каждый из этих шейхов стоял во главе братства, Баха ад-Дин к их просьбе отнесся очень серьезно, но все же поначалу попытался объяснить им, что он во всем руководствуется заветами старых Мастеров, и если он изложит им свои методы, то они все как один скажут: «Да это же мы давно знаем, и ничего нового здесь нет».

В ответ Баха ад-Дин получил от этих шейхов клятвенные заверения в том, что ни они, ни их ученики никогда так не скажут и даже не подумают. Баха ад-Дину очень хотелось, чтобы его урок был полезен этим почтенным людям, чтобы они обрели новый взгляд на, казалось бы, обыденные вещи и чтобы его общение с ними стало важным этапом в процесе обучения его собственных учеников, и он собрал их, чтобы поделиться своими планами.

— Я хочу предложить своим корреспондентам игру, но о том, что это игра, они знать не будут, потому что они, каждый в отдельности, будут внутри сложившейся ситуации и не смогут понять, что происходит. Мы же будем посторонними наблюдателями и сможем сделать правильные выводы о результатах этого эксперимента.

Тем временем в Бухару пришли новые письма от далеких шейхов, которые просили Баха ад-Дина прислать что-нибудь в знак его внимания к возглавляемым ими суфийским братствам. При этом каждый из этих шейхов сообщал, что его просьба исходит не только от него самого, но и от его учеников.

После недолгого размышления Баха ад-Дин послал этим шейхам наставительные послания, приложив к ним по тюбетейке для каждого ученика, и попросил раздать их, сказав, что это дар от него. О своем предприятии он поставил в известность и своих учеников, которых предупредил о необходимости наблюдать и анализировать дальнейший ход событий.

Вскоре Баха ад-Дин стал получать послания далеких шейхов с подтверждениями получения его подарков и с описаниями того, какое впечатление его дар произвел на их учеников.

Шейх из Хиндостана писал, что, получив тюбетейки, его ученики пришли в замешательство и требуют от него пояснений, как им следует относиться к этому подарку.

Шейх из Мисра писал, что каждый его ученик, получив тюбетейку, посчитал ее знаком особой святости и посланием, преисполненным глубокого смысла.

Шейх из Рума сообщал, что появление этих тюбетеек вызвало у его учеников серьезные подозрения, что они, тюбетейки, обладают свойством оказывать давление на их сознание и дают возможность неким силам контролировать их мысли и поступки.

Шейх из Ирана спешил поделиться с Баха ад-Дином своей радостью: его ученики приняли тюбетейки как бесценный дар, вдохновляющий их и вселяющий в них веру в успех их обучения.

Получив все эти послания, Баха ад-Дин опять собрал своих учеников, чтобы путем их анализа определить особенности поведения каждой из групп, получивших от него совершенно одинаковые подарки. Шейх обратил внимание слушателей на то, что в трех случаях из четырех те, кто получил в дар обыкновеную бытовую вещь — головной убор,— стали искать в нем признаки действий, присущих человеку, а не неодушевленной вещи — благословение, угрозу, причины для замешательства, и соответствующей была их реакция — надежда, страх перед неопределенностью и нерешительность.

Прошло время, и Баха ад-Дин попросил одного странствующего дервиша побывать в общинах всех четырех шейхов, которым были посланы тюбетейки, и по возвращении рассказать ему, что там происходит.

Выяснилось, что наставительные послания Баха ад-Дина в этих общинах переписывались, но не как пожелания и советы далекого мудреца, а как обычные всем и давно известные суфийские тексты, и когда странствующий дервиш поинтересовался, как они повлияли на обучение, то везде получал ответ, что в этих письмах изложена древняя традиция здешних мест и что в них никогда не было и нет ничего нового, что могло бы повлиять на распорядок дней этих общин.

Выслушав рассказ дервиша, Баха ад-Дин снова собрал своих учеников и подвел итог своей игры:

— Итак, находясь в роли посторонних наблюдателей, вы увидели, как далеки ученики обратившихся ко мне шейхов от Пути истинного знания, позволяющего проникнуть в суть явлений и извлечь пользу, оценив происходящее. Их усилия тщетны и каждодневные занятия бесполезны. Предлагаю вам, мои ученики, описать все шаг за шагом — от моей переписки с шейхами, от отправки тюбетеек и до отдаленных последствий этих событий, открывшихся нам сегодня. Ознакомьте с этими записками всех, кто вольно или невольно стал участником нашей игры, и сохраните эти записи, подтвержденные свидетелями, для их использования в дальнейшем в суфийском обучении.

Поручение Баха ад-Дина было исполнено, и таким образом сохранилась эта притча.

 

Чудеса Баха ад-Дина

Одного из учеников Баха ад-Дина Накшбанда как-то спросили, почему его великий Учитель скрывает свою способность творить чудеса.

— Ведь всем известно, что Ходжа Хазрат может одновременно находиться в разных местах, но все и сам он почему-то считают эту его способность обычным делом. Не видит он своих заслуг и в исцелении больных, и, ставя выздоровевшего от его прикосновения человека на ноги, он никогда не забывает сказать, что это чудесное исцеление произошло бы и без его участия.  Известно и то, что тем, к кому он благосклонен, сопутствует успех в мирских делах. Он же утверждает, что это простое совпадение, и успех во всех случаях есть следствие усердия и добросовестности тех, кто его добивается.

Тут ученик Баха ад-Дина остановил поток праздных вопросов и ответил любопытному:

— Мы, ученики Ходжи Хазрата, не обращаем внимания на подобные случаи, поскольку они происходят постоянно. Для нас то, что вы называете «чудесами», есть всего лишь особенности духовного служения Учителя, никогда не преследующего сознательную цель кого-нибудь осчастливить или наказать, поскольку судьбы смертных подчинены воле Аллаха Великого. И всем нам следует пытаться учиться духовному опыту шейха, а не легковерно, как дети, ожидать от него того, что при поверхностном взгляде на вещи выглядит чудесным и необычным.

 

Приближение к Баха ад-Дину

Однажды к Баха ад-Дину пришел известный далеко за пределами Бухары богатый купец и попросил шейха стать его наставником на Пути к постижению Предвечной Истины.

— Я смиренно прошу тебя разрешить мне стать одним из них,— сказал купец, указав на учеников, окружавших мудреца.

— А почему ты решил, что занятия со мной могут принести тебе пользу? — спросил шейх.

— Я с малых лет читаю стихи и труды великих шейхов-основателей знаменитых суфийских братств, и все, что я слышу о тебе, Ходжа Бузург, утверждает меня в убеждении, что именно в тебе сошлись цепи духовной преемственности от великих Учителей прошлого и от тебя суфийская мудрость былых времен уйдет в будущее ко многим новым поколениям взыскующих Истины.

— Я должен подумать и, когда я что-либо решу, я призову тебя.

Их следующий разговор состоялся через шесть месяцев.

— Скажи мне, как ты провел это время? — спросил шейх.

— Это было для меня временем глубокой печали, и не проходило дня, когда бы я не мечтал о встрече с тобой,— отвечал купец.— Даже если бы я хотя бы мимолетно мог увидеть тебя, этого было бы достаточно, чтобы я почувствовал всю прочность нитей, связывающих ученика с Учителем, но ты был вдали от меня, и я старался уменьшить тяжесть разлуки, погружаясь в книги, приоткрывающие тайны скрытого за завесой.

Баха ад-Дин выслушал его не перебивая, а потом сказал:

— К сожалению, я вижу, что хоть ты и читал посреди своих торговых дел и забот книги великих суфиев прошлого, ты только зря потерял время ожидания встречи со мной. Ты скорбишь о том, что не видел меня и не мог говорить со мной, но это не так, потому что я за эти шесть месяцев десятки раз заходил в твою лавку то как покупатель, то как торговец, много раз говорил с тобой, но ты не узнал меня только потому, что я изменил одежду и походку и называли меня Ходжа Мухаммад ибн Бурхан ад-Дин — моим вторым именем с указанием имени моего отца. Таким образом, ты видишь обладателя тайных Истин лишь в том, кого при тебе называют «Баха ад-Дин» или «Накшбанд», но не чувствуешь аромат Истин, когда их обладатель предстает перед тобой в незначительно измененом облике. Следовательно, все, что ты узнал до сих пор из мудрых книг, есть лишь внешнее знание, не коснувшееся твоей души, и твое обучение, если ты продолжаешь его желать, нужно начинать с избавления тебя от гордыни и ученой спеси, и я надеюсь, что с этим хорошо справятся мои помощники.

Так оно и случилось, и этот купец, которого звали Максуд, пройдя курс ученичества у Баха ад-Дина, сам впоследствии стал известным суфийским учителем.

 

О пользе сомнения

Шейх Баха ад-Дин Накшбанд был «увайси» — суфием, вышедшим на Путь постижения Истины, минуя ученичество, и многих удивляло то, что он постоянно предостерегал всех от попыток самостоятельно овладеть суфийским учением. И один из его слушателей однажды прямо спросил шейха, почему, несмотря на свой личный опыт, он говорит о невозможности обрести тайное суфийское знание без помощи Учителя.

— Я говорю так именно потому, что основываюсь на своем личном опыте,— отвечал шейх.— Я помню, с каким трудом я преодолевал свое тщеславие, сколько раз мне уже казалось, что я достиг желаемого, но потом обнаруживалось, что это был лишь обман чувств. Если бы тогда рядом со мной был Учитель, то я продвигался бы к своей цели быстрее и увереннее, не делая ложных ходов. И я понял, что те, кто считает себя преуспевшими в постижении желаемого, в действительности приближаются к полному неведению истинного Пути. И лишь те, кто, подобно мне, не утратил способности сомневаться, смогли достичь подлинного знания. Поэтому, выбирая себе учеников, отдаю предпочтение не самоуверенным, а постоянно сомневающимся в своих знаниях, ибо первые слова Учителя воспринимают как критику, а вторые — как спасительные наставления. К сожалению, многие из самоуверенных безнадежны, поскольку вряд ли они смогут найти для себя истинного Учителя, который стал бы потворствовать их тщеславию.

 

О доступности обобщений

Однажды некий ученый муж поинтересовался у Баха ад-Дина Накшбанда, были ли в его жизни времена, когда люди еще не видели в нем великого суфийского Учителя.

— Были,— кратко ответил шейх, посчитав разговор законченным.

Но ученый не унимался.

— Вообще среди суфийских наставников, насколько мне известно, никогда не было единства,— сказал он и продолжил: — Некоторые суфийские авторитеты, чью память свято чтут их последователи, в глазах других столь же уважаемых авторитетов-современников попали в число заблуждающихся, однако теперь мы знаем, что свой вклад в познание Пути к Истине внесли и те и другие. Почему это произошло?

— Различие этих авторитетов заключалось не в сущности, а в формах их учений,— ответил Баха ад-Дин.

— Неужели в этом так трудно было сразу разобраться? — продолжил свои расспросы ученый.

Чтобы закончить этот бесплодный разговор, Баха ад-Дин на последний вопрос ученого ответил притчей.

Представьте себе, что в некоторой волости люди привыкли сеять пшеницу. Но потом рядом с ними появились пришельцы, которые привыкли сеять ячмень и вообще не знали, что собой представляет пшеница. Постепенно сеятели ячменя там вытеснили с полей сеятелей пшеницы, а те наотрез отказались использовать ячмень для приготовления хлеба и различных блюд, и среди них начался голод. Противоречия эти оказались непримиримыми только потому, что там не нашлось человека, который объяснил бы спорщикам, что и ячмень, и пшеница, и некоторые другие плоды земли являются злаками, то есть в обобщенном виде они в своей сущности представляют одно и то же.

Ученый понял, что суть притчи состоит в том, что последователям разных Учителей следовало разобраться в том, что изложенные им знания в своей совокупности образуют своего рода «злак» — единое суфийское учение.

Но такова уж натура ученых, что им трудно остановиться, даже когда все становится ясным, и гость снова обратился к шейху:

— Как же так? Неужели все те, о ком мы говорим, глупы и не могли понять такую простую вещь?

— Глупость — не очень редкое явление,— сказал Баха ад-Дин,— но, возможно, в данном случае имела место не глупость, а поглощенность каждого из этих сеятелей своим конкретным делом, просто не оставлявшим им времени и сил для обобщений.

 

Счастье и Судьба

Однажды Баха ад-Дин Накшбанд с учениками прогуливался по лесам, растущим на склонах Зарафшанских гор. Великий шейх всегда стремился к тому, чтобы процесс обучения никогда не прерывался, и, следуя этой своей привычке, он обратил внимание учеников на состояние деревьев, встречавшихся им на пути.

— Посмотрите,— сказал он им,— вот эти деревья высоки и как стрелы, направленные в небо, а у тех искривился ствол и от этого они стали низкорослыми, а вон те и вовсе засохли.

— Что же это означает? — спросили ученики.

— Отнеситесь к этому лесу, как к модели человечества,— сказал Баха ад-Дин,— вот высокие деревья, как и некоторые люди, исполнены устремленности, засыхающие — не смогли самоопределиться, а низкорослые стали таковыми то ли от плохой наследственности, то ли от отсутствия питательных соков в земле, в которую они укоренились, то ли от нежелания расти.

— Значит, самыми счастливыми являются те, что выросли высокими и так гордо устремлены к небу? — спросили ученики.

— Красота и гордыня не всегда приносят счастье,— с улыбкой ответил Баха ад-Дин.— Не забывайте о том, что именно эти деревья с прямыми и длинными стволами вырубают строители и плотники для своих нужд.

 

Странный гость

Однажды, через несколько лет после кончины Баха ад-Дина, в созданном шейхом Братстве Чеканщика («Накшбандия») появился необычный гость, который сразу потребовал, чтобы его отвели к тому, кто теперь замещает Ходжу Хазрата или к кому-нибудь из близких покойного. Поведение пришельца не располагало к доверию, и ученики Баха ад-Дина насторожились.

Пришелец же почувствовал их настроение, и достил из кармана своего дорожного плаща личную печать их Учителя, и после этого был принят в братстве как желанный гость.

Однако странности происходящего на этом не прекратились: пришелец, ничего не объясняя, направился к одной из стен и обрушил ее, а потом расчистил ее основание и извлек оттуда клад. Только тогда гость соизволил сказать несколько слов:

— Клад этот предназначался тем ученикам шейха, которые искренне следуют его заветам и не создают, а разрушают стены, разъединяющие людей, но таковых среди вас не оказалось, и поэтому я уношу сокровища,— заявил пришелец.

— А что же нам делать, чтобы стать достойными даров шейха? — спросили ученики.

— Тем, кто еще в силах распознать сущность учения Баха ад-Дина, следует упорно трудиться, а тем, кто не может проникнуть за завесу его тайны, нужно молча пребывать у его гробницы, не сбивая с толку людей, которые придут туда поклониться памяти святого и испросить его совета.

Все собравшиеся стали просить гостя остаться с ними и принять на себя духовное руководство последователями покинувшего их великого шейха и опекать их на Пути продвижения к Истине, но тот сказал, что он не может выполнить их просьбу, потому что у него, последнего из общины ходжаган, еще много других дел. С этими словами он исчез из их поля зрения, и при этом некоторым показалось, что его плащ под лучами солнца на мгновение приобрел зеленый оттенок.

Оставшиеся стали шумно обсуждать это происшествие, и многие из них склонялись к мысли, что их посетил праведный Хизр: вспомнили одну из сур Корана, в которой Аллах великий и его посланник рассказывали о путешествии с Хизром пророка Мусы.

— Но там ведь Хизр укреплял стену, а не разрушал ее,— возразил один из учеников.

— Ну что ж, как говорил великий царь Сулайман ибн Дауд, всему свое время — время строить и время разрушать,— таков был ответ сомневающемуся.

К тому же, всем было известно, что именно праведный Хизр стоял за спиной всех основателей братства Чеканщика, укрепляя их в вере и знаниях. Когда вспомнили и об этом, сомнений уже не осталось: братство посетил Хизр! И в этом посещении им всем был преподан урок истинной праведности и благочестия.

 

Старое и новое

Однажды Баха ад-Дин читал лекцию о различных сторонах суфийского учения и об идеях и способах, используемых различными наставниками при обучении взыскующих Пути к Предвечной Истине. Когда он завершил речь, то в хоре голосов обсуждения услышанного он разобрал чью-то фразу:

— Потерянное время! Мы не узнали ничего нового.

Баха ад-Дин заметил говорившего и ласково пригласил его к себе на обед, пообещав вкусное жаркое из барашка. Приглашенный был польщен вниманием великого шейха и с радостью согласился. Но за столом, отведав угощения, он с обидой вскричал:

— Ты хочешь меня отравить! Какое же это жаркое из барашка?! Его есть нельзя!

На это Баха ад-Дин рассудительно ответил:

— Ты ошибаешься: это действительно жаркое из барашка, но, зная твою любовь ко всему новому, я попросил повара добавить в это старое доброе блюдо горчицу, мед и рвотное.

 

Собака

Однажды в обитель Баха ад-Дина Никшбанда, где он проводил время в кругу своих учеников и почитателей, ворвался дервиш — уличный проповедник. Мир и тишина, царившие вокруг шейха, подействовали на того, кто привык увещевать людей в шуме базаров, как красная тряпка на быка.

— Ты собака! — вскричал он, указывая пальцем на шейха.— Ты тут блаженствуешь именно как собака, повизгивая от удовольствия, доставляемого тебе ласкающими тебя прихлебателями, а я в это время в шуме и базарной сутолоке стремлюсь преподать людям божественные истины и необходимость воздержания от порочных поползновений!

Окружавшие Баха ад-Дина ученики вскочили со своих мест, чтобы вышвырнуть фанатика, оскорбляющего их Учителя, но шейх решительным жестом их остановил.

— Я не вижу ничего дурного в том, что кто-нибудь назовет меня собакой или попытается уязвить меня сравнением с этим животным. Ведь по сути я и есть собака: я верно служу своему Повелителю, вы знаете Его прекрасные Имена. Я охраняю Его паству, и готов броситься на любого Его врага. И я буду ласков, как собака, с теми, кто чтит моего Повелителя. И как собака, и как и все мы, я нахожусь в полной власти моего Повелителя.

* * *

Несколько иначе рассказал эту притчу великий поэт и суфий из братства Накшбандия Мир Али-Шир Навои.

 

Мир Али Шир Навои-Фани