Музеи распахивают свои двери перед Пикассо

 

Во время пребывания в Париже в 1947 году к Пикассо обратился с просьбой Жан Кассу, незадолго до этого ставший директором нового Музея современного искусства. Он намеревался заполнить серьезные пробелы в коллекции музея, совершенно не имевшего полотен крупных современных художников. Кассу понимал всю абсурдность положения, сложившегося во Франции. В начале века работам таких художников-бунтарей, как Пикассо, Матисс, Брак, Леже и других, доступ в официальные коллекции был закрыт их противниками из академических кругов. В то время, когда эти модернисты были еще мало известны, музеи могли приобрести их полотна по сравнительно невысоким ценам. Теперь же пришедшая к ним слава резко подняла стоимость их работ. Музеи обнаружили, что у них нет ни крупных полотен этих мастеров, ни средств для их приобретения. Стремясь всеми силами пополнить коллекцию музея, Кассу посетил многих художников и приобрел у них картины почти на все имеющиеся у музея средства, оставив при этом некоторую часть для покупки значительных полотен Пикассо. Когда он обратился с просьбой к художнику, тот охотно откликнулся на нее и с дальновидностью, которая сослужила ему пользу в таких вопросах не один раз в нужные моменты, предложил преподнести в подарок музею десять своих картин, понимая, что их продажа повлекла бы за собой требование к нему со стороны покупателя, в данном случае правительства Франции, уплатить налоги, которые были бы ничуть не ниже вырученных им от этой продажи средств. Пикассо удалось «спасти» музеи Франции подношением своих значительных работ более позднего периода. Нечто аналогичное, правда, по иной причине, произошло в Антибе. Замок Гримальди стал музеем Пикассо. Когда он подыскал себе другую студию, он решил предоставить в распоряжение музея на постоянной основе все картины, созданные в идиллические месяцы, проведенные в Антибе. Позднее он добавил к коллекции свои изделия из керамики, рисунки и литографии, что превратило замок-музей в одно из самых привлекательнейших мест для посещения во Франции. Картины, висевшие на его стенах, освещенные ярким солнечным светом, излучали радость, оптимизм и вечную человеческую любовь к жизни.

После войны и другие провинциальные города стали собирать произведения Пикассо. Небольшой городишко Сере, где память о днях кубизма поддерживалась куратором городского музея Пьером Брюном, также отвел один из залов музея для рисунков и керамики художника. Новым куратором музея вскоре после этого был назначен старый друг Пикассо Хавилленд. К этому времени относится организация выставок картин художника в Лионе в 1953 году и в Арле в 1957 году.

 

Керамика

 

В долине, окруженной сосновыми лесами, среди виноградников, оливковых рощ и созданных руками человека террас на склонах гор, где растут лаванда, жасмин и другие благоухающие растения, раскинулся маленький городишко Валлорис. Над покрытыми розовой черепицей крышами его домов вот уже в течение нескольких тысяч лет поднимается к небу дым. Он вырывается густыми черными клубами, свидетельствуя, что для растопки гончарных печей ремесленники используют сухие ветви. В самом облике города нет ничего очаровательного: из окон его домов не видно моря, и уже одно это не привлекает к нему туристов. Главное занятие жителей — производство духов и керамических изделий. И если производимые в городе духи и одеколон все еще издавали прекрасный аромат, качество керамических изделий, являвшихся древним традиционным ремеслом, несколько упало, а спрос на них так сократился, что к концу войны говорить о процветании города не приходилось.

Вспомнив о своем визите вместе с Элюаром к старому гончару до войны, Пикассо снова совершает поездку в этот городишко, расположенный за холмами в трех милях от залива Жюан, где он в то время остановился. Во время первого визита он познакомился с мастером Жоржем Рами и его супругой, мастерская которых под названием «Мадура» являла собой контраст с картиной резкого упадка вокруг. В этот свой первый послевоенный приезд художник взял в руки глину и ради забавы вылепил несколько фигурок. Когда летом 1947 года он вновь встретился с Рами, то, к своему удивлению, обнаружил, что хозяин дома обжег его фигурки в печи и сохранил их. Пикассо вновь возвращается к керамике. У него появляется много последователей среди молодых художников. Спустя несколько лет, благодаря присутствию в городе Пикассо и его работам, благополучие вновь вернулось в этот провансальский городишко. В течение десятилетия Пикассо жил в маленькой вилле на склоне горы неподалеку от Валлориса, который стал в те годы основным местом его работы.

Мысль об освоении новых методов, а точнее о поиске новых форм выражения неотступно преследовала его. Керамика позволяла работать в жанрах, к которым он всегда тяготел. Она традиционно объединяла живопись и скульптуру. Кроме того, она служила предметом обихода. К любви Пикассо к неизвестному, что нашло выражение в кубизме, примешивалось желание сделать свое искусство повседневным и в то же время изысканным. Горшки, кружки, кувшины и тарелки, являвшиеся ранее предметами его натюрмортов, превращались теперь в редчайшие произведения искусства и в предметы повседневного пользования в любом доме. Помощь Жоржа Рами и его мастеров открыла перед Пикассо самые широкие возможности. Оригиналы созданных художником рисунков точно воспроизводились гончарами, затем продавались как картины. Стремление удовлетворить вкусы как можно большего числа ценителей его искусства придало новые силы Пикассо. Кроме того, его работа обеспечивала занятость местным ремесленникам. Однако со временем утилитарный аспект уступил место радости, испытываемой просто от возможности использовать эту форму самовыражения, объединявшую живопись, скульптуру и коллаж. В буйном самовыражении, выразившемся в работах его более позднего периода, возможному утилитарному использованию уделялось все меньше внимания.

Пикассо восхищал и поражал окружавших его гончаров новаторским подходом к материалу. Госпожа Рами ежедневно предупреждала, что его экстраординарные эксперименты не пройдут испытания обжигом, но, как она была вынуждена признать, он всякий раз доказывал, что ему удаются вещи, которые не под силу другим. Подобрав вазу, только что выброшенную искусным гончаром Агой, Пикассо начинает пальцами придавать ей форму. Сначала он надавливает на горлышко таким образом, что его нижняя часть раздувается, как шар. Затем несколькими мастерскими поворотами вазы вокруг своей оси превращает эту утилитарную в обиходе вещь в голубя, легкого, хрупкого, дышащего жизнью. «Вот видите, — шутит он, — чтобы сделать голубя, ему надо сначала свернуть шею». Решительным и в то же время мягким надавливанием большими пальцами он с помощью нескольких дополнительных движений мог преобразить метровую вазу в грациозное женское тело. Он поразительно быстро определял, во что он может превратить кусок глины с помощью глазури и огня.

Полки склада «Мадуры» быстро заполнялись рядами кувшинов в форме голубей, быков, сов, хищных птиц, голов фавнов и получеловеческих существ с рогами и бородами. Их поверхность была украшена самыми немыслимыми рисунками, классическими и примитивистскими, следующими строгим канонам и всецело нарушавшими их. На других полках располагались блюда, имевшие традиционную для Прованса форму, на которых Пикассо изображал животных, корриду и идиллические сцены. Со дна других взирали гротескные лица, вызывавшие восторг у детей друзей, когда он, приложив к лицу одно из них, пускался перед ними в пляс.

 

«Я выступаю за мир»

 

Удалившись в Валлорис, Пикассо отнюдь не изолировал себя от внешнего мира. Его часто навещал Поль Элюар, и художник живо интересовался деятельностью компартии, особенно ее усилиями по мобилизации международного общественного мнения в защиту мира. Несмотря на разногласия, интеллигенция многих стран объединялась в борьбе за мир и просила Пикассо оказать поддержку. Свою позицию по этому вопросу он четко изложил в заявлении после войны. В его студии в Париже проходили собрания, посвященные обсуждению проблем сохранения мира и оказания помощи Испании. К нему обратились с просьбой выступить перед общественностью, чтобы, используя его репутацию, поддержать организуемые коммунистическими партиями конгрессы мира, первый из которых планировалось провести во Вроцлаве в августе 1948 года.

Об искренности намерений Пикассо свидетельствует то, что при всей его нелюбви к путешествиям он в середине августа покинул Валлорис и отправился в Польшу. Подобный шаг был совершенно несвойствен его натуре. Предполагалось, что он должен был не только присутствовать на конгрессе как почетный делегат, но и произнести речь. В Польше ему был оказан исключительно теплый прием. Во время его двухнедельного пребывания в стране, где он посетил Краков и Варшаву, глава Польши наградил его военным крестом и «Орденом возрождения Польши». Кстати, это были не первые его награды. За неделю до его отъезда на конгресс мира ему была вручена «Медаль благодарности Франции» за заслуги перед его второй родиной.

На следующий год в апреле аналогичный конгресс был организован в Париже. Пикассо попросили нарисовать к его открытию плакат. Выбрав знакомый ему сюжет, белого голубя (такого он держал в клетке в гостиной в студии на улице Гран-Огюстен), он выполнил литографию, которой суждено было стать знаменитой. Плакат олицетворял идеи конгресса, проводимого в «Саль Плейе», где присутствовали Пикассо и его друзья. Позднее он был выпущен большим тиражом и появился на стенах многих европейских городов. Одни приветствовали его как воплощающий идею мира символ; другие с пренебрежением отнеслись к нему как к грубой форме коммунистической пропаганды. Однако Филадельфийский музей искусства, оставив в стороне политические соображения, наградил художника памятной медалью за эту литографию. Спустя некоторое время голуби мира Пикассо разлетелись буквально по всему миру. В Китае и во многих других социалистических странах были выпущены марки с их изображением.

В ноябре 1950 года третий конгресс, на который Пикассо был приглашен как делегат, должен был состояться в Шеффилде. И предыдущие конгрессы подвергались враждебной критике, однако на сей раз английское правительство, учитывая начавшуюся незадолго до этого войну в Корее, сочло, что конгресс может оказаться слишком опасным пропагандистским мероприятием и потому его следует поставить под контроль, отказав в выдаче виз большому числу делегатов из других стран. Поскольку на конгресс должно было прибыть много выдающихся представителей интеллигенции, и в их числе президент конгресса профессор Жолио-Кюри, это грубое нарушение процедуры и форма, в которой оно было осуществлено, вызвали критику правительства в парламенте со стороны даже такого антикоммуниста, как Уинстон Черчилль.

Случилось так, что одновременно с конгрессом в Лондоне была организована выставка последних работ Пикассо. По этой или по какой-то иной причине Пикассо разрешили въезд в Англию. Будучи предупрежден о его приезде, я поспешил на вокзал «Виктория», чтобы встретить Пикассо и его друзей. Ночной паром необъяснимо долго запаздывал. Когда я наконец увидел маленькую фигуру Пикассо, одетого в серый костюм, с черным беретом на голове и с чемоданчиком в руке, я, к своему удивлению, обнаружил, что он был один. Мы пожали друг другу руки, и он сообщил мне, что его друзья, почти все без исключения, не были допущены в страну в Дувре как опасные революционеры. «А я? — спросил он удивленно. — Что такого сделал я, что они разрешили мне въехать?».

Пикассо пробыл в Англии недолго. Конгресс оказался на грани срыва. Пресса всячески высмеивала любого, имевшего к нему отношение, как игрушку в руках коммунистов. Чтобы избавиться от репортеров, я пригласил Пикассо отправиться со мной на один день в сельскую местность. Он охотно согласился, понимая, что окажется там в кругу друзей. На следующий день мы вернулись в Лондон, и Пикассо утренним поездом отправился в Шеффилд, где, несмотря на столь неблагоприятные обстоятельства, все же должен был открыться конгресс, на который так и не смогли прибыть многие делегаты. Тем не менее самый крупный зал города был переполнен. Речь Пикассо была встречена овацией, хотя она и была самой короткой, не более минуты. Произнесенная на французском языке, она была лишена какого бы то ни было красноречия. Как это было с ним всегда, он не касался политики. Он рассказал присутствующим о том, как научился у отца рисовать голубей и как это открыло ему дорогу в «семью художников». Свою речь он закончил словами: «Я выступаю за жизнь и борюсь против смерти. Я выступаю за мир и потому борюсь против войны».

По возвращении в Лондон его ждала большая группа студентов, оказавших ему восторженный прием. И все же эта встреча не могла рассеять горечи, причиненной действиями правительства Англии. Он отклонил официальное приглашение посетить собственную выставку. Большинство органов печати страны сочли присутствие Пикассо подходящим поводом не только для его очернения, но и для нападок на тех, кто пожелал оказать ему честь как великому художнику. В печати, например, появилась такая заметка о присутствии на одном из вечеров в честь художника члена правительства: «Странно, что английский министр счел нужным оказать честь Пикассо. Теперь уже всем известно, что из средств, которые Пикассо получает за свои работы, он делает огромные подношения коммунистам».

Однако ни нападки прессы, ни искажения фактов не вывели Пикассо из равновесия. Он к этому привык. Одновременно во время его пребывания в Англии сотни поклонников восторженно приветствовали его. И хотя он чувствовал себя неловко, окруженный людьми, языка которых он не понимал, новая обстановка, в какой он оказался вдали от друзей, и возбуждение от приезда в Англию, страну, о которой он мечтал с юности, доставили ему огромное удовольствие. Он был поражен разрушениями, принесенными войной Лондону, очарован сельской местностью, представшей перед ним в холодном солнечном убранстве. Глядя на нее, он не мог не воскликнуть: «Я удивлен, что молодые английские художники так мало рисуют ее».

Пренебрежение, выказанное британскими властями, не помешало ему посетить четвертый конгресс, состоявшийся в Риме в 1955 году. Он провел в Италии четыре дня, выполняя обязанности, связанные с проведением конгресса, при этом он выкроил время для посещения Сикстинской капеллы.

 

Семья

 

Не слишком привлекательная, выкрашенная в розовый цвет вилла «Ла Галуаз», расположенная на испещренном земляными террасами холме неподалеку от Валлориса, была выбрана Пикассо из-за отсутствия более подходящего жилища. Два низких тутовых дерева, достигавших фронтона здания, бросали тень на маленькую террасу. Однако несколько унылые комнаты виллы обеспечивали достаточно пространства для Франсуазы и незадолго до этого родившегося у них сына Клода. В конце сада находился гараж, где рядом с «Испано-Суиса», единственным автомобилем, которым он всегда гордился, стоял подаренный ему американским другом «Крайслер». После многолетних поисков самого себя первый сын художника, Пауло, обосновался в селении у залива Жюан и, будучи страстным любителем-водителем, часто выполнял роль шофера отца, когда требовалось подменить Марселя.

В 1949 году, спустя два года после рождения Клода, на свет появилась дочь. Ввиду страсти отца к голубям ее назвали Палома[4].

В семью вскоре вошел также маленький щенок-боксер Ян, который занял свое место на картинах вместе с детьми, играющими с матерью. После приобретения новой собаки, первой после Казбека, продолговатых очертаний афганской овчарки уже не найдешь более на полотнах Пикассо. Округлые личики детей на картинах чем-то напоминали круглую мордашку курносого Яна.

Пикассо всецело погрузился в семейную жизнь. В эти годы он создает много картин и рисунков, на которых дети, одетые в яркие одежды, увлечены игрой, беззаботны и веселы. Он принимал участие в их играх и создавал для них игрушки из кусков дерева, на которые наносил несколько мазков кистью. Он вырезал также из картона фигурки людей и животных, раскрашивал их и придавал их лицам такие забавные выражения, что они становились героями сказок не только для Клода и Паломы, но и для взрослых. Он испытывал такое же наслаждение, как и когда-то ранее в Ле-Трамбле с Майей, а еще раньше с Пауло. Он даже придумывал сюжеты, которые пытался воплотить, используя детскую мебель. Пауло вспоминал один расстроивший его случай. Перед тем как уложить сына в кроватку, отец взял его игрушечную машину. Утром ребенок обнаружил, что вся машина раскрашена в яркие цвета. На сиденьях появились нарисованные подушки, а пол машины раскрашен квадратиками. Ко всеобщему удивлению, Пауло, увидев машину в новом виде, расплакался оттого, что она испорчена — ведь в машинах никогда не бывает пола, сделанного из квадратиков.

Летом близлежащий к Валлорису пляж превращался в место всевозможных забав. Утреннее купание затягивалось до полудня. Пикассо обучал Клода плаванию, показывал ему, как корчить рожицы. Все друзья, отдыхавшие у залива Жюан, знали, что в определенные часы Пикассо со всеми домочадцами можно найти на пляже, и потому к обеду на берегу собиралась большая компания, которая затем направлялась в расположенный тут же на берегу ресторанчик, после чего художник возвращался в свою студию в Валлорис.

 

«Человек с овцой». «Религиозное» искусство

 

Чтобы завершить свою коллекцию в замке Гримальди в Антибе, Пикассо решил включить в нее скульптуру «Человек с овцой». Но с ее передачей возникли трудности, и Пикассо в отчаянии отказался от своего намерения. Вместо этого он предложил ее муниципалитету Валлориса. Поначалу члены муниципалитета настороженно отнеслись к этой идее. Испытывая некоторую тревогу, они поинтересовались, что это за скульптура. Когда им разъяснили, что она похожа на человека с овцой, один из членов совета, кузнец, произнес: «Жаль, что это просто еще одна скульптура». Однако, выслушав доводы, они пришли к выводу, что сделанная из бронзы фигура уже сама по себе представляет ценность. К тому же имя ее автора поможет привлечь в город туристов. И они с благодарностью оценили жест Пикассо, хотя и выразили опасения, когда автор сказал, что он хотел бы видеть ее поставленной где-нибудь на площади, чтобы дети могли лазать на нее, а собаки облюбовывать ее всякий раз, когда им захочется.

Предложение было принято, и скульптуру установили на центральной площади Валлориса. На церемонию открытия прибыл один из руководителей коммунистической партии, Лоран Казанова, а также многочисленные друзья художника, и среди них Поль Элюар и Тристан Тцара. В знак признательности город провозгласил Пикассо своим почетным гражданином.

Пикассо был необыкновенно популярен в Валлорисе. Муниципалитет предложил ему расписать одну из заброшенных часовен. Это предложение поступило как раз в тот момент, когда некоторые крупные художники выполняли заказы церквей. Леже создал огромное мозаичное полотно для расположенной в горах Юра церкви в Асси. Автором витражей в ней стал Руо. Матисс расписывал церковь в Вансе, а Брак помогал в реставрационных работах в церквушке неподалеку от Дьепа. Идея использования его таланта для украшения одного из очагов католической веры показалась Пикассо противоречащей его натуре, и в этом с ним были согласны его друзья — коммунисты. Однако в отношении часовни в Валлорисе сомнений подобного рода не возникало, поскольку часовня не использовалась по назначению уже со времени французской революции. Пикассо был волен расписать ее так, как ему захочется. В своих росписях он хотел выразить глубокое стремление к миру и отвращение к войне. Поэтому во время этой работы он утверждал, что взялся украшать храм мира.

 

Снова война

 

Летом 1950 года противоречия между коммунистическими и западными странами привели к войне в Корее. Пикассо прежде всего из соображений гуманности и как человек, ненавидящий войну, счел себя причастным к разразившейся трагедии. Его товарищи по коммунистической партии ожидали, что он найдет способ осудить эту новую вспышку насилия и напишет картину, в которой вина за агрессию будет возложена на западные державы. Пикассо создал полотно, которое он назвал прямо: «Бойня в Корее». На ней изображена группа роботов, расстреливающих нагих женщин и детей.

В отличие от «Герники» и «Склепа» смысл «Бойни в Корее» был более понятен широкой публике. Своей композицией картина чем-то напоминала сцену расстрела на полотне Гойи «1808 год» и картину Мане «Казнь императора Максимилиана».

Во время банкета, устроенного по случаю его 70-летия гончарами Валлориса в маленькой часовне города, Пикассо, осмотрев кирпичную кладку свода склепа, пообещал раскрасить его. Замысел художника состоял в том, чтобы расположить по всему своду огромную картину, на одной стороне которой были бы изображены сцены войны, а на другой — мира. Он начал со сцен войны. Его изрыгающие огонь демоны, сжигаемые книги и омерзительные твари служат символом непередаваемых ужасов, приносимых с собой войной. На все это скопище безумных созданий спокойно взирает богообразная фигура, которая держит щит с изображенным на нем голубем. После создания этих драматичных сцен задача воплощения образа мира оказалась бы наверняка не под силу художнику, обладающему меньшей силой воображения.

В основу сюжета мира он положил то, что являлось, по его мнению, самым дорогим и неизменным в человеческом обществе — любовь, которую он ощущал к своей семье. Мир для зрителя предстает в образе запряженного в плуг Пегаса, которого погоняет ребенок. Среди танцующих пар можно увидеть акробата, балансирующего на шесте, на одном конце которого аквариум, заполненный порхающими ласточками, а на другом — клетка, в которой резвятся рыбки. Художник хотел этим сказать, что счастье не так-то легко сохранить и что на счастливого человека, как и на акробата, может в любую минуту обрушиться беда. Изобразив грубое насилие войны на одной стороне небесного свода и добрую загадочную природу мира на другом, Пикассо отразил в этом микрокосмосе символ своей философии. Элюар писал по этому поводу: «Он хотел показать, как доброта становится жертвой насилия, но и насилие бессильно перед добротой».

В эти годы Пикассо работал не только в Валлорисе. Он часто выезжает в Париж, и во время наездов в столицу его дом на улице Гран-Огюстен становится местом паломничества многочисленных друзей. Он почти полностью переключается на графику. Более десятка книг, опубликованных в то время его друзьями, содержат его литографии и гравюры. Он иллюстрирует также несколько крупных работ. Наиболее известными из них являются: «Двенадцать поэм», написанных Гонгорой; сборник стихов «Песни мертвых» Пьера Риверди, для которого он сделал 125 литографий; «Кармен» Мериме. Вместе с поэтом и издателем Илиазом Пикассо участвует в издании стихов поэта XVI века Андриена де Монклю, сборников поэм Тристана Тцары и поэта из Гваделупы Эме Сезера. В 1950 году Элюар приносит ему свой сборник стихов «Лицо мира», где Пикассо на каждой странице изображает человеческое лицо, посаженное на тело голубя.

Легко переключаясь с одного жанра на другой и будучи постоянно занят, Пикассо тем не менее находил время для общения с друзьями. После многих лет разлуки Канвейлер вновь становится его агентом по продаже картин, а Сабартес продолжает оказывать ему неоценимую помощь в повседневных делах. Его постоянно окружают художники и скульпторы нового поколения, к которым он проявляет интерес и для которых его советы многое значат. Пикассо был щедр на доброту. Он постоянно искал талантливых художников и был рад, когда находил их. Даже когда, как это часто бывало, к нему обращались посредственные художники, он проявлял внимание, зная, какую глубокую рану может нанести слишком суровая критика. Как-то в разговоре с молодым, не обладавшим большим талантом художником он сказал ему: «Мое мнение не имеет никакого значения. Самое важное — это то, что чувствуете вы в глубине души. Вы сами должны решить, посвятить ли себя живописи».

 

Друзья уходят

 

Пикассо отдавал много времени политической деятельности, хотя и гораздо меньше, чем его друг Поль Элюар, общение с которым он необыкновенно ценил. Пикассо ставил Элюара выше других поэтов, даже таких, как Аполлинер, потому что Поль глубоко понимал живопись. Элюар обожал живопись в такой же степени, как и поэзию, и видел в Пикассо художника, освободившего искусство от пут и вновь приведшего его в соприкосновение с реальностью. Лекцию, прочитанную им в Лондоне в 1951 году, он назвал: «Сегодня Пикассо, самому молодому художнику в мире, исполняется 70 лет».

14 июня 1951 года Пикассо вместе с Франсуазой Жило присутствовал на свадьбе Поля Элюара с Доминикой Лор в небольшой мэрии Сен-Тропеза. Впервые после смерти Нуш Элюар снова обрел счастье. Но оно продолжалось немногим более года: в ноябре 1952 года Элюара не стало. Его смерть разорвала одну из самых длительных дружеских связей Пикассо.

В момент бракосочетания никто не мог предположить такого неожиданного исхода для человека, полного энергии и жизнелюбия. По случаю бракосочетания Пикассо подарил новобрачным высокую вазу с изображенными на ней нагими девушками и акробатами. Пикассо несколько раз приезжал в Сен-Тропез, чтобы погостить у Элюаров и встретиться с друзьями. Франсуаза не всегда сопровождала его в этих поездках, что дало повод для слухов о произошедшей между ними размолвке.

К концу лета Пикассо был вынужден вернуться в Париж. Ввиду нехватки жилья власти города предложили ему выехать из квартиры на улице Боэси, которая после его переезда во время войны на Гран-Огюстен превратилась в помещение для хранения картин и находилась в ужасном состоянии. Пикассо с неудовольствием воспринял распоряжение властей. Он утверждал, что, занимайся он коммерческим делом, ему разрешили бы держать в этой квартире товары. Его обижала несправедливость по отношению к художникам. Но в любом случае перспектива закрытия студии, в которой он не прикасался к картинам в течение многих лет, была ему не по душе. Поэтому он поручил Сабартесу и своему шоферу Марселю разобрать картины вместо него и сообщить ему о результатах. Между тем вопрос о размещении Франсуазы и детей, которым стало тесно в помещении над его студией, был решен. Они сняли еще одну квартиру на улице Гей-Луссака.

Ольга, с которой он продолжал иногда видеться, чувствовала себя неважно и поселилась в Каннах. И хотя напряженность в их отношениях, приводившая к бурным сценам в 30-е годы, со временем ослабла, нынешняя семья Пикассо и его новые друзья служили барьером для их отношений. Пауло оставался единственным связующим звеном. В 1953 году Ольга скончалась. По словам Алисы Токлас, до конца дней остававшейся ее подругой и посещавшей ее в больнице, Ольга тепло отзывалась о Пикассо и их сыне, который, как она утверждала, был к ней добр и проявлял о ней заботу во время болезни. Еще до смерти жены Пикассо стал дедом. Пауло в честь отца назвал сына Пабло.

Смерти Элюара и Ольги, одна за другой, явились первыми ударами. За ними в течение короткого времени последовали другие. Известие об уходе из жизни в результате несчастного случая Андре Дерена, который когда-то был его близким другом, но с которым в последние годы он потерял связь, глубоко подействовало на Пикассо, особенно потому, что незадолго до этого он узнал о кончине другого товарища по совместным дням проживания в «Бато Лавуа», Мориса Рейналя, за несколько месяцев до своей кончины выпустившего вторую книгу о художнике. Пикассо признавался одному из своих друзей, оказавшемуся рядом с ним в тот момент, что каждое утро он имеет обыкновение вспоминать всех друзей и, к великому огорчению, в день смерти Рейналя он не вспомнил его утром. «Но ведь не это же явилось причиной его смерти», — попытался успокоить художника друг. «Нет, конечно, — согласился Пикассо. — Но ведь в то утро я не вспомнил о нем».

Вскоре он получил еще одно горькое сообщение: не стало Матисса. После войны Матисс поселился в Ницце. И хотя последние месяцы он был прикован к постели, он продолжал работать над планами росписи часовни в Венеции и создавал крупные композиции из вырезанных из цветной бумаги кусков. Пикассо часто бывал у больного друга, и они имели обыкновение дарить друг другу картины и всякую всячину. Спустя несколько месяцев после смерти Матисса, в 1954 году, Пикассо получает еще одно трагическое сообщение: скончался Фернан Леже. Пикассо остался, таким образом, последним представителем своего поколения в искусстве. Леже, один из четырех художников, с именем которого связана эволюция кубизма, пошел по пути его экспрессивной интерпретации. Стремясь сделать свое творчество предельно доходчивым, он использовал проверенные временем методы. Пикассо, увидев выставку Леже за год до его смерти, сказал: «У Леже все на месте».

Зима 1953 года стала одной из самых горестных для художника. Отношения с Франсуазой Жило становились все более натянутыми. В конце лета она вернулась в Париж с детьми, оставив его одного в Валлорисе. Ее фраза о том, что она не желает проводить остаток своей жизни с историческим памятником, получила широкую огласку и больно отозвалась в душе художника. Было бы бестактно устанавливать причину разрыва отношений, которые как это казалось, приносили счастье обоим. Свидетельством его любви к ней явились его многочисленные полотна, в которых он отразил ее красоту. Оба они обожали детей. Жизнь каждого из них как художника приносила им удовлетворение, хотя рядом с Пикассо талант Франсуазы, конечно, терял свой блеск.

Одиночество, ощущавшееся Пикассо, было несколько скрашено приездом старого друга, вдовы скульптора Маноло, умершего незадолго до этого. Вместе с дочерью она взяла на себя заботы о художнике. Но горечь одиночества Пикассо мог преодолеть только собственными силами.

 

«Человеческая комедия» Пикассо

 

В середине декабря Пикассо нашел выход не дававшим ему покоя переживаниям. С поразительной быстротой он выполняет серию рисунков, над которыми лихорадочно работал ночами вплоть до конца января. Мишель Лерис, написавший предисловие к альбому, вместившему все сто восемьдесят рисунков, дал ему название: «Пикассо и Человеческая комедия». Художник отобразил в них охватывающее человека в тот или иной момент его жизни отчаяние. Чтобы избавиться от одолевавших его мук, он создавал порой по пятнадцать — восемнадцать рисунков в день. Этот альбом — своего рода автобиография, в которой мы вновь встречаемся с актерами, клоунами, акробатами и обезьянами — героями его картин ранних дней. Как и он, все они постарели. Держа маски перед покрытыми морщинами лицами, они пытаются обмануть окружающих своим невозмутимым видом.

Прежняя тема художника и натурщицы вновь появляется в тонкой форме с новым, более глубоким подтекстом. В основе всех рисунков серии — любовь, любовь художника к людям и, как следствие, его любовь к собственному созданию. Склонившийся над картиной стареющий художник, как никогда прежде, увлечен ею, лишь изредка бросая взгляд на натурщицу. Поразительная глубина, с которой воспроизведена тема старости с ее уродством, слабоумием и порой неосознаваемой глупостью, свидетельствует о понимании самим Пикассо приближения «последнего врага». В то же время он с необыкновенной мягкостью воссоздает юность. Старость и глупость он воплощает в образе сатира, который, похотливо взирая и скривив губы в пошлой ухмылке, одновременно зачарован лучезарной красотой нагой девушки, стоящей над ним.

Эти рисунки — самое откровенное свидетельство отношения Пикассо к женщине. Написанные с безупречной точностью одной линией, которая не обнаруживает ни единого постороннего штриха, эти фигуры воплощают увенчанную красотой женственность. Они лишены свойственной классическим образам холодности. Их движения дышат жизнью, а возможные несовершенства придают им еще больший личный колорит и глубину. Слова Пикассо: «Мы любим не Венеру, а женщину», — подтверждаются в этих рисунках с непередаваемой убедительностью. Эти рисунки — его признание в том, что он еще ни разу в своей жизни не влюблялся.

В рисунках нашло отражение то, что движет художником и что берет начало, по сути, в эротической сфере. Заменивший реальность образ приобретает еще большую значимость по мере появления все новых и новых рисунков этой поразительной по своей привлекательности серии. Перед нами предстает старый, бородатый, высохший художник, который, склонясь над мольбертом, почти не замечает натурщицу. Он всецело увлечен еще не созданным шедевром. Стоящие вокруг него критики изучают каждую деталь его картины и с восхищением взирают на любой ничего не значащий мазок на его полотне. На другом рисунке они следят за работой молодой художницы, ревниво рассматривающей тело молодой натурщицы. Перед зрителями предстает весь процесс, разворачивающийся в студии художника. Созданный его воображением и перенесенный на холст мир проецируется на отношения между художником и натурщицей. При этом и она, и он скрывают свои черты: она — за маской бородатого мужчины, он — за маской нарисованной в профиль красавицы девушки. Последний рисунок ставит точку во всей серии. На нем изображена молодая натурщица в маске классической красавицы, сидящая перед усатым полоумным художником, который, глядя на созданный им на полотне портрет, обнаруживает на нем не натурщицу, а свое изображение, передразнивающее его беззубым ртом. Пикассо воссоздал жалкое будущее, которое, как он считал, ожидало его, не забывая при этом давно известной ему истины: лишь искусство, питающееся горестями и болями, может спасти его от меланхолии, потому что в основе жизни лежит страдание.

 

 

«LA CALIFORNIE» (1954–1958)

 

 

Возвращение корриды

 

После первой мировой войны на смену обожаемому им цирку пришла любовь к более утонченному виду искусства, каковым является балет. После смерти Дягилева в 1929 году его интерес к балету несколько ослабел. Лишь в 1945 году он создает занавес для балета «Рандеву», написанного для труппы Ролана Пти. Былую страсть к цирку и балету вновь вытесняет коррида, пробуждавшая в нем воспоминания о его юности.

В послевоенное время в Провансе наблюдалось возрождение традиции боя с быками. Коррида, в которой принимали участие знаменитые испанские матадоры, стала все чаще проводиться на старых, построенных еще римлянами аренах в Ниме, Арле и других близлежащих городах, где в дни ее проведения в первых рядах зрителей нередко можно было встретить Пикассо, окруженного друзьями. Часто его посещения корриды затягивались из-за импровизированных представлений, устраиваемых друзьями. Вечеринки с танцами фламенко, в которых участвовали тореадоры, цыгане и пастухи из Камарга, нередко заканчивались на рассвете.

Летом 1954 года Пикассо поселился в Валлорисе. Здесь к нему присоединились Клод и Палома, которые приехали вместе с матерью, несмотря на продолжавшийся разлад между родителями. Главным событием летнего сезона того года явилась коррида, устроенная в его честь друзьями. По этому случаю в центре города была сооружена арена. Организованный праздник был широко разрекламирован по всей Французской Ривьере. Жан Кокто, Жак Превер и Андре Верде одними из первых прибыли на торжества и нашли Пикассо в прекрасном расположении духа. Процессия тронулась по улицам города. Пикассо восседал на заднем сиденье открытого автомобиля, изображая игру на трубе. Рядом с ним находилась Палома и одетый в железные латы его друг Пьер Бодуэн, сбривший волосы с одной стороны головы. На сооруженных подмостках Пикассо занял место распорядителя корриды. По одну сторону от него сидел Кокто, по другую — Жаклин Рок. Рядом находилась также Майя, превратившаяся в свои восемнадцать лет в красавицу. Клод и Палома не могли оторвать глаз от матери, Франсуазы, выехавшей на середину арены на