Иван Алексеевич Бунин, великий русский прозаик и публицист

Пожилой человек с поседевшими висками, слегка склонив набок голову с аккуратным пробором, сидел за столом и внимательно слушал радио «Голос Москвы», совсем недавно, менее полугода назад, появившееся в эфире вместо невесть куда пропавшего «Радио Коминтерна». Тут же, за этим же столом с самоваром и чайными чашками, сидела женщина с тонким аристократическим лицом – это была супруга писателя Вера Николаевна, в девичестве Муромцева. Рядом с ней присутствовали еще две русские женщины-эмигрантки, нашедшие убежище в доме Бунина в эти нелегкие военные годы – Галина Кузнецова и Маргарита Степун. Кроме перечисленных, за большим обеденным столом расположились двое мужчин. Один из них – молодой человек, писатель, почитатель таланта Бунина и его мемуарист, Леонид Зуров. Ну, как молодой, тридцать девять лет на фоне семидесяти одного года Бунина и шестидесяти лет его супруги – это почти что мальчик.

Тут же, напротив Бунина, сидел ровесник Леонида Зурова – малороссийский литератор-эмигрант из евреев, Александр Бахрах, которому при встрече с вишистской полицией грозил немедленный арест и отправка в концлагерь. Чтобы спасти этого человека, Иван Алексеевич и Вера Николаевна провели для него обряд крещения, по поводу чего выправили у приходского священника соответствующую бумагу, которая однажды спасла-таки ему жизнь. В нашей истории он, вспоминая свое пребывание на вилле «Жаннет», напишет книгу мемуаров «Бунин в халате», а потом переедет в Мюнхен, где будет активно сотрудничать с финансируемым ЦРУ радио «Свобода»…

Молча, не произнося ни слова, присутствующие слушали победный голос Левитана, перечисляющий успехи советских войск и какого-то Экспедиционного корпуса. Они были буквально шокированы тем, как развивались события. Но каждый день, ровно в два часа дня по местному времени, вот уже одиннадцать дней подряд они включали радио и настраивали его на волну «Голоса Москвы». Происходило что-то невероятное. Непобедимый, как им казалось, вермахт, бодро промаршировавший по всей Европе, вторгшись в большевистскую Россию, сразу забуксовал на ее границах, неся ужасающие потери.

Это ломало надежды части русской эмиграции на «скорое освобождение России от ужасов большевизма». Брызгал в оккупированном Париже ядом Мережковский, недавно назвавший Гитлера очередной инкарнацией Жанны д’Арк, призванной спасти мир от ужасов коммунизма. Сам Бунин не относился к числу тех эмигрантов, которые считали, «хоть с чертом, но против большевиков». Но все равно отношение к событиям, происходящим сейчас на западных границах Советской России, у него было двойственным, потому что из-за спины СССР в этот тихий и патриархальный мир заглядывало нечто огромное, страшное и безжалостное.

И вот теперь для них всех случился еще один удар. Выдержав первый натиск и перемолов в тяжелейших боях самые боеспособные части врага, Рабоче-Крестьянская Красная Армия прорвала немецкий фронт тремя ударными группировками и устремилась на оперативный простор Европы, сжимая уцелевшие в приграничных боях части вермахта железной петлей окружения. В сегодняшней сводке Левитан сообщил, что 2-я ударная армия Особого назначения генерала Горбатова завершила бои по ликвидации остатков варшавского гарнизона, а в районе польского города Радом, замкнув окружение вокруг основных сил группы армий «Юг», соединились передовые части кавмехкорпуса генерала Карпезо и 1-й ударной армии Особого назначения генерала Рокоссовского. В котле восточнее Вислы оказались измотанные предшествующими боями части трех немецких полевых армий и двух танковых групп.

– Это конец! – дослушав сводку, произнес шокированный Александр Бахрах. – Вермахт теперь окончательно разбит, и большевики вскоре ворвутся в Европу, где никто их уже не остановит. Варварская бомбардировка Берлина, полностью разрушившая центр города, показала, с какими чудовищами мы будем иметь дело!

– Неужели это говорит тот, – едко заметила Вера Николаевна, – кого немцы сразу же отправят в концлагерь, как только узнают, кто он такой!

– Да, я это говорил, и буду говорить! – воскликнул Александр Бахрах. – Как вы не можете понять, что если Сталин захватит Европу, то большевизм будет уже навсегда, и не только в России, но и здесь, во Франции…

– Говорят, – несколько невпопад произнес Леонид Зуров, – что огромные, белые четырехмоторные аэропланы-бомбовозы с красными звездами видели даже над Парижем и другими городами северной Франции…

Замечание это оказалось несколько неуместным, потому что не далее как сегодня утром один такой «красавец», оставляя за собой белый инверсионный след, прошел на большой высоте над виллой «Жанетт» в направлении к Тулону, где уже больше года отстаивались остатки французского флота. Некогда флот Франции был третьим в Европе и четвертым в мире – и это если не учитывать хроническую небоеспособность итальянских кораблей.

– Как вы можете говорить об этом спокойно! – взвился Бахрах. – В тот самый час, когда, быть может, решается судьба всей европейской цивилизации. Я же вам вчера говорил, что большевики продемонстрировали такую силу, что остановить их не смогут даже англичане, притом что Америка далеко и совсем не горит желанием вмешиваться в европейские дела.

Супруга Бунина в ответ на эти слова только презрительно фыркнула, а сам он успокаивающе поднял руку.

– Спокойнее, господа, спокойнее, – тихо произнес он, – не надо эмоций и патетики. Многое еще не понятно. В сводках большевистского радио постоянно упоминаются какие-то части Экспедиционного корпуса. Сие означает, что хотя эти части и сражаются на стороне большевиков, но не входят в состав Красной Армии. При этом те, кто сражаются в этом Экспедиционном корпусе, носят чисто русские фамилии, а командующий Западным фронтом генерал Владимир Шаманов вообще никому не известен… Тут надо бы разобраться во всем как следует.

– Иван Алексеевич, – воскликнул Бахрах, вскакивая из-за стола, – да как вы можете говорить об этом спокойно! Нет, я ни минуты больше не могу оставаться в этом доме! Прощайте, я ухожу, и вы меня больше не увидите!

– Иван, останови его, – осуждающе покачала головой Вера Николаевна, – Александру нельзя отсюда уходить, его же арестует первый встречный жандарм!

– Это вряд ли, – возразил Леонид Зуров, – два дня назад командование большевиков по радио официально предупредило всех, кто может быть замешан в том, что они назвали военными преступлениями, вплоть до самых нижних чинов, о персональной уголовной ответственности. Преследование евреев, кстати, тоже упоминается в этом списке. Теперь, когда точно стало известно, кто хозяин в Европе, вряд ли хотя бы один жандарм рискнет тронуть Александра пальцем. Сочувствующих идеям Гитлера среди них мало, да и своя рубашка ближе к телу.

– Но все-таки, – сказала Вера Николаевна, – лучше бы он вообще никуда не уходил.

– Да, – согласился Бунин, – лучше было бы, если бы он остался здесь с нами. Но я не могу удерживать его силой. Пусть уходит, если ему так хочется. Вольному воля, а для меня все же важнее разобраться в происходящем, чем заранее клеить ярлыки.

– Черчилль, – воскликнул остановившийся в дверях Александр Бахрах, – осудил большевистское вторжение в Европу и призвал весь цивилизованный мир к всеобщему сопротивлению русской угрозе…

Произнеся последние слова, Александр Бахрах осекся, а Леонид Зуров поучающе поднял вверх палец.

– Вот, – заметил он, – главное им было сказано. Не красная угроза, не большевистская и не коммунистическая, а именно русская. Господин Черчилль знает, о чем говорит.

Иван Бунин вздохнул и произнес:

– Большевики в последнее время, если судить по их передачам, стали какими-то уж слишком человекообразными, что ли… Ни тебе классового подхода к искусству, ни тебе рассуждений о грядущей всемирной революции, социализме и превосходстве общественного над частным. Нет, понятно, что такое превосходство в определенном роде имеется – иначе человеческое общество не могло бы существовать, превратившись в скопище унылых одиночек, – но их превосходство скорее означало отрицание частной жизни в пользу общественной. Сейчас же об этом они молчат.

– Теперь подобный подход, – с ехидством ввернул вернувшийся за стол Александр Бахрах, – у них называется троцкизмом и карается десятью годами каторги. Впрочем, как я считаю, все это лишь для отвода глаз, и, ворвавшись в Европу, они снова примутся обобществлять все подряд, от заводов до, простите, женщин! Было уже такое, знаем.

– Не мелите чушь, Александр Васильевич, – резко возразил Леонид Зуров, – я думаю, что те, кто стоит сейчас за спиной у Сталина, просто не допустят такого варварского подхода к чужому имуществу в частности и к цивилизации вообще. Обобществлять женщин – это надо же было придумать!

– Погодите, Леонид, – задумчиво произнес Бунин, – так вы полагаете, что в нашу историю вмешалась какая-то третья сила – божественная или сатанинская – и вершит сейчас над человечеством свой беспощадный суд?

– Нет, Иван Алексеевич, – ответил Зуров, – не божественная или сатанинская, а именно человеческая сила – причем сила русская. Не зря же Черчилль заголосил на весь мир о русской угрозе. И именно русская сила, переварившая большевизм, выходит сейчас на простор Европы, и именно ее испугался наш милейший Александр Васильевич.

– Ну-ну, – сардонически усмехнулся Бахрах, по-байроновски сложив на груди руки, – посмотрим, когда и вас, милейший Леонид Федорович, возьмут за цугундер и потянут в этот, как у них там – в Гулаг.

– Тихо, господа, тихо, – опять прервал спорщиков Бунин, – большевики доберутся до нас еще не скоро, и у нас еще будет время понять, кто из вас прав. Будем надеяться, что все же прав Леонид, но надо быть готовым ко всему. На сем предлагаю закончить политические споры и послушать прелестную музыку, которую сейчас передает Москва. Это что-то новенькое, я такого еще никогда не слышал.

* * *

Июля 1941 года, 4:15 мск