XI. Бухара кладет голову под монгольский меч

 

В дни смертельной опасности при нашествии могущественных врагов горе тому городу, в котором вместо дружного единодушия для защиты родной земли жители раскалываются на два враждующих лагеря, – такой город сам себя обрекает на гибель!

Это испытала Бухара.

В тот день, когда перед городом появился со своим передовым отрядом свирепый рыжебородый Чингисхан и дерзко, чтобы устрашить жителей, поставил свой желтый шатер в виду главных ворот, в Бухаре, как описывает современный летописец, «слышались только голоса малодушных, испуганных и маловерных, желавших покорностью, мольбами и ценными подарками заслужить милость дикого монгольского завоевателя». К сожалению, эту партию малодушных составляли те лица, которые в обыкновенное время были правящими, всесильными и самыми влиятельными в Бухаре, и их долгом было объединить силы всех могущих держать оружие и разместить их по стенам древнего города.

Вместо этого они суетились и кричали:

– Не надо прибегать к безумной борьбе! Теперь нужна мудрая уступчивость! Джелаль‑эд‑Дин с его призывами к борьбе только погубит священную Бухару. Наш благословенный город охраняют молитвы святых имамов, которые сильнее всех страшных полчищ монгольского владыки. Бухара, где находится столько могил наших великих святых вовеки останется неприступной, вместилищем знаний, звездой на небесах просвещения!

Самыми уступчивыми и напуганными были наиболее богатые лица: купцы, владельцы складов, больших домов, имамы, ученые улемы – все, кто больше всего заботился о накоплении своих богатств, о своем благополучии, стремясь, чтобы ничто не потревожило той обеспеченной, счастливой жизни, которую они до того времени вели.

Однако в городе, помимо уступчивых, было еще несколько десятков тысяч трудящихся ремесленников, кустарей, медников, оружейников, кузнецов, седельников, гончаров, резчиков по дереву и прочих искусных мастеров с их подмастерьями и учениками. Все они горячо стояли за упорную борьбу с хищным врагом, требовали не уступать и не верить коварным монголам, убежденные, что город благодаря древним высоким и прочным стенам сможет устоять и выдержать длительную борьбу.

Но эти народные массы не были объединены для борьбы. Им нужен был вождь, который собрал бы их силы в стойкие и прочные дружины.

Таким вождем мог бы выступить Тимур‑Мелик или другие старые, опытные полководцы. Но все они были далеко, разъехавшиеся по своим отрядам, готовым к борьбе с монголами.

Многие указывали на Джелаль‑эд‑Дина:

– Он был помощником у шах‑ин‑шаха, он знает военное дело, он уже удачно дрался с монголами в битве при Иргизе!

Другие возражали:

– Имя султана Джелаль‑эд‑Дина ненавистно бухарским богатым старикам. Они пугаются и кричат: «Султан испортит наши переговоры с монголами и вызовет ненужную резню!..»

На тайном совещании богатых старейшин города было решено послать семьдесят джасусов [26] по всему городу, чтобы разыскать Джелаль‑эд‑Дина и прикончить на месте как беспокойного врага Бухары, который осмелился возбуждать народ против великого владыки Чингисхана, посланного самим аллахом сделаться повелителем всех мусульман.

Кара‑Кончар, неизменный спутник Джелаль‑эд‑Дина, ходил в толпе, прислушиваясь к голосам спорящих и недовольных, и с негодованием отворачивался, когда до него доносились жалкие речи унывавших и трусливых.

Он слышал, как в одном месте в толпе кричали: «Надо поймать Джелаль‑эд‑Дина и его джигита Кара‑Кончара и отвести их к начальнику города».

Кара‑Кончар повернул в боковой темный переулок и заметил, что за ним последовало пять человек. Он замедлил шаг и остановился за выступом стены: «Джасусы! Думают, что им удастся схватить Кара‑Кончара! Щенки!»

Когда первые двое поравнялись с ним, он быстро схватил их за шею и изо всех сил ударил лицами друг о друга. Те завопили, обливаясь кровью. Остальные трое отбежали на несколько шагов и остановились. Кара‑Кончар набросился на одного из них и пронзил мечом. Двое других с криками убежали.

Кара‑Кончар быстро шел узким переулком, который тянулся вдоль стены города, всматриваясь в темноту. Здесь изредка спешили навстречу путник с узлом на плече, женщины, держа за руки детей, старики и прочие жители, перепуганные появлением врага.

В одном месте, близ бойницы, где обыкновенно стоял часовой, впереди показалась тень. Это был Джелаль‑эд‑Дин.

– Бадавлет [27], я сейчас обошел все базары. Люди потеряли голову, – сказал Кара‑Кончар, – люди катятся в пропасть. Завтра Бухара будет вырезана монголами. А между тем отцы города кричат, что они приготовят счастливое будущее священной Бухаре и проклинают султана Джелаль‑эд‑Дина и всех тех, кто требует вынуть меч для борьбы с врагами.

Джелаль‑эд‑Дин ответил:

– Нам здесь нельзя оставаться. Нужно собирать войска для большой и долгой войны. Здесь я договорился с часовым из конного отряда. Он пошел к стоянке своих лошадей и обещал принести несколько волосяных арканов. Связав вместе, часовой нас спустит по стене, и мы покинем город. Я ему обещал за это два золотых тилля.

Вскоре пришел часовой. За ним следовало еще несколько человек. Кара‑Кончар уже приготовился к битве, но пять человек, всадники конного отряда, стали просить Джелаль‑эд‑Дина:

– Султан, мы хотим быть с тобой. Мы не останемся в этом городе скорпионов и тарантулов, мы уйдем с тобой драться за родную землю. Но как нам быть? Наши кони здесь, их на веревках не спустишь.

Джелаль‑эд‑Дин сказал:

– Отныне вы мои братья. Выбирайте: или завтра, когда откроются ворота, выезжайте на конях и скачите в сторону Келифа, или махните рукой на своих коней и сейчас следуйте за мной.

Всадники пожалели своих коней и обещали на другой день догнать Джелаль‑эд‑Дина.

Кара‑Кончар спустился первым по высокой стене, держась за волосяной аркан. Коснувшись ногами земли, он крикнул:

– Аллах нам подмога!

Вторым спустился Джелаль‑эд‑Дин, третьим – часовой, доставивший арканы.

Яркая луна, затягиваемая тучами, медленно поднималась над спящими рощами, когда три спутника быстро шли прочь от Бухары в сторону Афганских гор, где Джелаль‑эд‑Дин надеялся начать войну, собирая бесстрашных юношей. Джелаль‑эд‑Дин направлялся к давно знакомой усадьбе Тимур‑Мелика, в которой много раз бывал еще мальчиком. В этой усадьбе Тимур‑Мелик хранил своих лучших охотничьих коней, любимых боевых жеребцов, и здесь же он развел большой сад‑зверинец, в котором жили одновременно две пантеры, черный олень, несколько джейранов, две семьи диких кабанов и десяток степных диких ослов и тарпанов. Сам Хорезм‑шах Мухаммед любил приезжать к Тимур‑Мелику специально для охоты в этом заповедном саду‑зверинце, чтобы коротким копьем поразить быстро скачущего оленя или тарпана. На кабанов он охотился сидя на коне. Его сопровождало несколько джигитов, готовых выручить шаха, когда на него набрасывался старый кабан, самое страшное животное в единоборстве с человеком.

Джелаль‑эд‑Дин выбрал из табуна Тимур‑Мелика по одному коню для себя и своих спутников и добавил еще по одному, чтобы те везли вьюки с кормом.

– Ты не жалей, что мы забрали столько хороших коней, – сказал он старому дворецкому, смотрителю усадьбы. – На этих конях мы будем бороться против врагов родины, а все остальное, что хранится в этой усадьбе, если ты не успеешь угнать к Келифу или дальше, попадет в руки хищных монголов, они же прикончат и тебя.

Утром примчалось несколько джигитов. Они рассказали, что хозяева города раскрыли все одиннадцать ворот и впустили внутрь священной Бухары страшных кочевников. Монголы разграбили весь город, беспощадно вырезав всех жителей, начиная с самых богатых стариков, забрали только опытных ремесленников, погнав их, как стадо скота, в далекую Монголию.

– Теперь нам предстоит очень трудный путь, – сказал Джелаль‑эд‑Дин, – мы должны проскользнуть мимо монгольских шаек. Я еду разыскивать моего отца шах‑ин‑шаха, чтобы убедить его стать во главе могучего войска, которое поднимет священную войну мусульман против иноземных кяфиров!

Джелаль‑эд‑Дин со своими спутниками быстро направился на запад, всюду расспрашивая, куда уехал и где укрывается Хорезм‑шах Мухаммед.

 

XII. ВСЕ ИМЕЛ – И ВСЕ ПОТЕРЯЛ!

 

Покинув Бухару, Хорезм‑шах Мухаммед направился к Самарканду, но по пути он вдруг резко повернул в сторону и приказал проводнику показать дорогу на Келиф, оберегавший переправу через Джейхун. Шаха охранял отряд около двухсот военачальников и джигитов... Они сперва преданно оберегали его, исполняя все приказания, потом его сбивчивые распоряжения, непонятная цель пути – все это вызывало у спутников недоумение, и они стали разбегаться.

Хорезм‑шах прибыл в загородную усадьбу‑зверинец своего верного воеводы Тимур‑Мелика. Там его ждал большой караван в двадцать верблюдов и сорок коней. Все они были навьючены кожаными чемоданами: в них Хорезм‑шах увозил сокровища, все драгоценности, все золото, накопленное в течение многих лет его предками.

Шах торопился. Казалось, его преследовали злые духи. Он не спал по ночам, и не без основания: утром над его постелью находили стрелы, пронизавшие шатер с разных сторон. Каждую ночь он менял место ночлега.

Путь его шел через главные города северного Ирана, где беки и ханы оказывали ему глубокое почтение, однако скорости переходов Хорезм‑шаха мешал караван. Поэтому в одной крепости – Бистам – он передал своему эмиру Тадж‑ад‑Омару часть чемоданов и приказал опустить в глубокий подвал крепости, засыпав сверху землей. Другие чемоданы велел отправить в крепость Адрахан.

Об этих сокровищах впоследствии в народе ходили разные сказки, но никто не знает точную судьбу драгоценностей Хорезм‑шаха.

Дальше Мухаммед уже ехал переодетый крестьянином, на крупной, сильной крестьянской лошади. Уже около моря он попал со своим отрядом в битву с монголами... Два самых смелых и опытных полководца, Субудай и Джебе, с отрядом в 10 000 воинов были посланы Чингисханом, чтобы поймать Хорезм‑шаха, преследуя его хотя бы до предела вселенной. Битва была отчаянной. Сам Мухаммед смело дрался и поразил мечом и копьем трех монголов, а затем скрылся в зарослях низовья реки Атрек.

В округе Джануй к Мухаммеду приехали эмиры и ханы с изъявлением почета и своей готовности ему служить, а он в крайнем изнеможении, совсем больной все твердил:

– Найдется ли на земле спокойное место, где бы я мог передохнуть от разящих монгольских молний?

Тогда все эмиры признали, что будет наилучшим, если шах сядет в лодку и найдет себе убежище на одном из островов Абескунского [28] моря.

Шах не спорил, согласный на все предложения, и переехал на небольшой одинокий остров, казавшийся пустынным, без признаков жизни.

Когда от берега отъезжала обратно неуклюжая, просмоленная лодка, Хорезм‑шах стоял на песчаной косе острова и смотрел вдаль, потемневший и задумчивый. Гребцы‑туркмены поднимали косой серый парус, а провожавшие шаха эмиры стояли в лодке, сложив руки на животе, не смея повернуться, пока на них был устремлен взгляд падишаха.

Парус наполнился ветром. Лодку качнуло, и, ныряя в волнах, она стала быстро удаляться в сторону туманных, голубых Иранских гор.

Теперь у Хорезм‑шаха были порваны последние связи с его родиной и его вечно недовольными, бунтующими подданными. Ему больше не угрожали ни монгольские набеги, ни мрачная тень рыжего Чингисхана. Здесь, среди беспредельной морской равнины, можно будет с горечью вспоминать прошлое, спокойно оценить настоящее и, не торопясь, обдумать будущее.

На целый месяц Хорезм‑шах был обеспечен едой. Эмиры оставили в лощине, между песчаными холмами войлочную юрту, медный котел, мешок риса, баранье сало, кожаное ведро, лопату, топор и другие необходимые вещи.

Теперь шах станет дервишем – искателем правды. Он сам будет о себе заботиться и варить для себя ежедневную пищу.

Шорох и шепот заставили шаха очнуться. Он оглянулся. На бугре среди кустов седой травы несколько человек в отрепьях, ужасного вида, с красными, раздутыми, в волдырях лицами, подползали к нему.

«Откуда эти морды? Что это за люди, потерявшие подобие человека? Распухшие, красные, львиные морды с огромными нарывами и язвами?..»

– Кто ты? – закричал один из звероподобных. – И зачем ты прибыл на наш остров?

– А кто вы?

– Мы проклятые аллахом прокаженные; еще живыми мы разваливаемся как мертвецы. Смотри, вот у этого отвалились все пальцы, а у этого отпали ступни ног и руки до локтей, и он ходит на четвереньках, как медведь, а у этого отпал язык, и он стал немой!

Мухаммед молчал и уже только думал о лодке, которая черной точкой удалялась к голубому иранскому берегу. Он повернулся и, задыхаясь, побежал к песчаной косе. Там собрал сухих листьев, веток и щепок, выброшенных морем, сложил костер и зажег огонь. Столб густого дыма, клубясь, потянулся к небу.

«Этот дым увидят с берега, сюда приплывет лодка и увезет меня обратно на землю, – бормотал Мухаммед. – Пусть там война, пусть рыщут татарские всадники, но там живые, здоровые люди, – они враждуют, плачут, смеются и жить среди них будет радостью после этого острова страданий живых мертвецов. Здесь я теперь понял, что моя жизнь больше никому не нужна».

Несколько дней Мухаммед провел около горящего костра, не выпуская из рук копья, так как прокаженные приползали со всех сторон, желая утащить его одежды и мешок с едой.

Тяжелые мысли одолевали его: «Ужасный год, он налетел со своими бедами, как буря, и сбросил меня со скалы величия... Я все имел и все потерял».

А из‑за бугра прокаженные вопили, бросая камни.

– Умри скорее! – кричали они. – Нам надоело ждать: мы хотим разделить твои вещи и твою еду! Мы голодаем!..

Хорезм‑шах встал. Вглядываясь в даль, в сторону иранского берега, он все еще надеялся увидеть лодку с высоким парусом. Мысли, тяжелые и мучительные, продолжали волновать его:

«Имел я свой великий, сильный, покорный мне народ. Имел я славу «победителя царей» – и что же? Я как безумный бросил счастье, которое было в моих руках. Теперь я стою перед ужасным концом... Я имел много сыновей, но один был необычайный. Он уже стал моим советником во всех делах. Я же подчинился злобным советам моей безумной матери, обидел сына и потерял в нем преданного друга. Джелаль‑эд‑Дин сюда не приедет, нет! Я знаю: он теперь бьется с монголами, защищая родную землю. Даже если он погибнет в бою, народ сложит о нем такие песни, что имя его прославится в веках! Я, кажется, схожу с ума... Эти песни мне уже слышатся, они доносятся, точно слетая с облаков... О милый сын! Если бы мне тебя хоть раз еще увидеть, я бы тогда мог спокойно умереть!..»

Из туманной морской дали тихо стала доноситься боевая песня джигитов. Хорезм‑шах вздрогнул, выбежал на конец песчаной косы и увидел лодку, которая с каждым взмахом длинных весел приближалась к берегу. Из лодки выпрыгнул Джелаль‑эд‑Дин и бросился к отцу:

– Отец, отец! Какое счастье, что я нашел тебя живым! Я приехал, чтобы спасти тебя и увезти обратно на родину!

Мухаммед обнял сына, и они сели рядом на обрывистом берегу.

– Я счастлив, что перед концом аллах оказал мне великую милость, дав возможность еще раз повидать тебя. Мой конец близок. Силы меня оставляют. Я уже выкопал себе могилу, в которую ты положишь мое тело и зажжешь над ней большой костер. Но перед смертью я хочу услышать от тебя о судьбе Великого Хорезма.

Джелаль‑эд‑Дин посмотрел с тревогой на отца, не понимая, почему тот говорит только о смерти, и стал рассказывать:

– Война губительным пожаром разлилась по всему Великому Хорезму. Везде носятся и злобствуют дикие монголы. Они безжалостно избивают наших мирных поселян. Лучших ремесленников они собирают в отряды и угоняют в далекую Монголию. Проклятые кяфиры не жалеют ни женщин, ни детей. Вся земля Хорезма напиталась кровью и взывает с мольбой о защите и мщении.

Хорезм‑шах Мухаммед последним усилием воли поднялся, отстегнул свой пояс с кривым мечом с алмазной рукоятью и надел его на Джелаль‑эд‑Дина. Все джигиты подошли.

– Мой любимый сын! Я передаю тебе священный боевой меч твоих предков Хорезм‑шахов. Я знаю, что теперь только ты один сумеешь спасти несчастный народ Великого Хорезма. Джигиты, перед вами стоит новый Хорезм‑шах, султан Джелаль‑эд‑Дин. Он смел и молод, с ним к вам придет желанная победа!

– Живи и царствуй, Джелаль‑эд‑Дин! – воскликнули джигиты. – И разгроми скорее всех наших врагов!..

Силы Хорезм‑шаха оставляли: он зашатался и упал.

Джелаль‑эд‑Дин бросился к нему, пытаясь поддержать и посадить.

– Не старайся, сын мой. Я принял яд. Прощай, мой любимый! Кто родину в опасности покинул, тот не имеет права жить!..

Джелаль‑эд‑Дин, сложив руки на груди, долго стоял в глубокой задумчивости. Джигиты сидели в стороне, ожидая распоряжений. Наконец он очнулся, поднял свою старую саблю и положил на грудь отца. Затем, как будто беседуя сам с собою, громко сказал:

– Я получаю в управление царство Хорезма, когда его захватили и терзают монголы. Я вступаю в начальствование над войсками, от которых осталось только имя, – они рассеяны, как листья после бури. Но в эту темную ночь, спустившуюся над мусульманскими странами, я зажгу в горах боевые огни, созывая смелых. Клянусь, что полученным от отца мечом я буду биться до конца моих дней, чтобы освободить родную землю и уничтожить диких, злобных наших врагов!..

Вместе с джигитами Джелаль‑эд‑Дин осторожно опустил тело отца в могилу. Оно было закутано в белый саван, для чего один из джигитов отдал свой пышный кисейный тюрбан.

Они нанесли много сучьев и сложили над могилой Хорезм‑шаха. Высокое красное пламя взвилось к небу, казалось, лизнув облака. Джелаль‑эд‑Дин долго не мог покинуть могилу. Один из джигитов подошел и коснулся его плеча.

Прокаженные из‑за соседнего холма стали кричать:

– Султан Джелаль‑эд‑Дин! Пожертвуй что‑либо несчастным! Мы будем молиться за твоего отца.

– Эй вы, проклятые аллахом! Слушайте: все, что я привез на этой лодке, я оставляю вам, а вы мне обещайте беречь и чтить могилу шах‑ин‑шаха. За это я и впредь не оставлю вас своей милостью.

Поднялся ветер. Он стал раздувать костер и наполнил парус лодки.

Джелаль‑эд‑Дин с джигитами медленно отплывали от острова, и долго еще из туманной дали доносилась их песня:

 

Когда джигиты‑молодцы

Идут на смертный бой,

Враги бегут во все концы

От песни боевой!

 

Неотразимы, точно рок,

Могучи, словно львы,

И каждый отточил клинок

Для вражьей головы!

 

Вперед джигиты, смерть врагу!

Аллага!.. Аллагу!..

 

 

 

Часть II. ДЖЕЛАЛЬ‑ЭД‑ДИН НЕУКРОТИМЫЙ

 

Вместе с Хорезм‑шахом Мухаммедом блеск его дома скрылся в тумане. Но честь его была спасена, и этим он обязан султану Джелаль‑эд‑Дину.

Мухаммед Несави

 

XIII. ПОМНИ УРГЕНЧ!

 

Где найти достойные слова, чтобы описать героическую, необычайно тяжелую защиту в течение семи месяцев города Ургенча от свирепых полчищ безжалостных монголов?! Все защитники оказались шахидами, героями, батырами, а защитниками‑то были и мужчины, и женщины, и маленькие дети, подносившие родителям, бившимся на стенах, кирпичи и камни. Сам Аллах – величие ему! – в один, самый тяжелый, день пожалел защитников и разом забрал все их души в блистающий звездами подол и унес их в небесные райские сады! А напиравших на город жестоких, диких монголов он поразил своим гневом, обрушив на них разбушевавшуюся великую реку Джейхун, которая смыла город, разметала ворвавшихся монголов и обратила богатейшую столицу Великого Хорезма в молчаливые развалины среди песчаной пустыни...

Случайный путник, проезжающий вдоль левого берега многоводной реки Джейхун, уже в низовьях может увидеть среди пустынной равнины ряд развалин. Там выделяются высокая, круглая башня, и красивый могильный памятник, и груды камней на месте домов, и холмы каменных обломков на большом протяжении... Все говорит о далеком прошлом огромного города, богатого, с красивыми пышными зданиями дворцов, мечетей, караван‑сараев. Теперь все это покоится в глубоком молчании под ярким солнцем, и там можно заметить только старого чабана с длинной палкой, пасущего стадо овец. На вопрос: «Что это за развалины?» – он охотно начнет рассказывать о далеком прошлом, семьсот лет назад, когда на месте этих развалин пышно раскинулась столица Великого Хорезма, к которой тянулись богатые караваны с семи поясов земли...

– Это был город бессмертных, наших великих предков! О них можно петь песни и рассказывать сказки, – скажет, покачивая головой, старый чабан. – Узбеки должны гордиться этим героическим городом.

...Когда лодка под косым парусом отплыла от острова прокаженных, султан Джелаль‑эд‑Дин ее направил не обратно на юг, к Иранским горам, где уже свирепствовали и рыскали в поисках Хорезм‑шаха монгольские отряды Субудай‑Багатура... Лодка поплыла к северу, к полуострову Мангишлак. Там Джелаль‑эд‑Дин сошел на песчаный берег и долго беседовал с кочевниками‑киргизами, сбежавшимися со всех сторон. Султан объяснял им, в каком тяжелом положении оказалась вся родина, какие теперь нужны чрезвычайные усилия, чтобы выступить на борьбу с иноземными проклятыми кяфирами...

– Если же мы не станем бороться, то весь народ Великого Хорезма будет обречен на ужасную гибель и пропадет в равнинах вселенной!

Киргизы дали Джелаль‑эд‑Дину и его спутникам верховых коней и достаточно продовольствия для тяжелого пути. Некоторые кочевники сами присоединились к отряду смелого султана, заявив, что и они хотят сражаться за родину, хотя бы пришлось погибнуть, сложив головы, как верные шахиды.

Отряд быстрыми переходами добрался до стен Ургенча, столицы Великого Хорезма. Кругом города все находилось в крайнем волнении. Некоторые жители с вьюками на верблюдах и ослах спешили из города в глубину каракумских кочевий; другие, владельцы расположенных вокруг Ургенча поместий, торопились проникнуть в город, чтобы со своим имуществом укрыться за его прочными стенами.

В Ургенче много лет жила, как полновластная правительница Хорезма, кипчакская царица Туркан‑Хатун. Держа в своих маленьких когтистых ручках управление страной, она могла бы в этот грозный час объединить весь народ в борьбе с наступающими страшными монголами.

Но злобная мать шаха прежде всего решила спасать себя и бежать из города. Однако перед отъездом она еще раз удивила небеса своей жестокостью. При ее дворе жили и воспитывались двадцать восемь малолетних сыновей эмиров и беков отдельных провинций, подвластных Хорезм‑шаху. Это были юные заложники, которых шах‑ин‑шах держал при себе в столице, желая предупредить возможность восстания неустойчивых ханов.

Туркан‑Хатун заявила приближенным:

– Везти с собой этих мальчишек доставит нам лишние хлопоты. Однако и оставить их здесь опасно. Они могут, когда подрастут, захватить власть и стать правителями Хорезма, отняв трон у прямых потомков нашего рода Хорезм‑шахов.

Поэтому Туркан‑Хатун приказала палачам вывезти всех двадцать восемь принцев в лодке на середину реки Джейхун и, привязав к ногам мальчиков тяжелые камни, сбросить в воду.

Затем властная шахиня, забрав гарем Хорезм‑шаха Мухаммеда, спешно направилась большим караваном через пески Каракумов в северную провинцию Ирана. Там весь караван был захвачен монголами, разграблен, женщины розданы воинам, а вся свита перебита. Сама Туркан‑Хатун была отослана к Чингисхану. Монгольский владыка ей обрадовался и приказал, чтобы бывшая царица Хорезма во время его обедов сидела возле входной двери, пела песни о гибели своей родины, а сам он изредка бросал царице обглоданные кости...

Кипчакские ханы в Ургенче после отъезда своей царицы Туркан‑Хатун заметались, не зная, что предпринять. Они усилили строгости по отношению к населению, приказали раисам избивать всех тех, кто недостаточно усердно посещал мечети, и ввели новые налоги, якобы для усиления защиты города.

Главную власть в городе захватил султан Хумар‑Тегин. На военном совете начальников отрядов он показал подметные письма монголов. В них население приглашалось безбоязненно открыть ворота и довериться монголам, которые не сделают никакого вреда.

– Почему нам не договориться с ними? – говорил султан Хумар‑Тегин, – Лучше поднести им большую дань и покончить дело миром, чем подвергать всех жителей ужасам вторжения, резни и пожаров.

Участвовавшие в военном совете другие военачальники возражали:

– Ты, падишах, вероятно, забыл, какие ужасы монголы заставили испытать жителей Бухары, Самарканда, Мерва и других городов? Там осажденные тоже просили пощады и бросали оружие. Монголы отобрали лучших ремесленников и послали их к себе на родину, а остальных перебили палками с железными шарами.

– Все‑таки надо узнать, чего хотят монголы.

Ночью султан Хумар‑Тегин с небольшой свитой тайно выехал из Ургенча и прибыл в загородный дворец, где пьянствовали три сына Чингисхана – Джучи, Джагатай и Угедей. Он предстал перед ними, сложив руки на животе, как проситель.

Монголы встретили его насмешками:

– Что ты нам привез? Где золотые ключи от ворот? Что тебе надобно?

– Я давно хотел поцеловать землю перед владыкой Востока. И я прошу принять меня в монгольское войско, где я докажу мою преданность великому кагану.

– На что ты нам, неудачный защитник Ургенча! И можно ли поверить тебе, если ты, главный правитель города, первый же предал и его, и родную землю? Ты получишь от нас в благодарность то, чего заслуживаешь.

Султан Хумар‑Тегин и вся его свита были выведены в поле, за границу лагеря, и там монголы содрали с них одежды и переломили им хребты.

Они долго еще лежали живые, брошенные, как падаль. Ночью их раскрытые глаза видели звездное небо, и они не могли пошевелить рукой, когда к ним подползали шакалы и начинали терзать их тела.