Куда пропал господин Торшин?

Через неделю меня снова увезли в гараж на допрос.

– Мария, нам нужно, чтобы вы посмотрели несколько бумаг. – Мишель протянула мне пачку листов, распечатанных на цветном принтере. – Мы распечатали их вчера. Это последние твиты господина Торшина. Мы бы хотели, чтобы вы оценили, он ли это пишет. У нас есть основания полагать, что сам Торшин – пропал, и кто-то ведет аккаунт за него. Все-таки вы были друзьями много лет, а значит, сможете опознать подмену.

– Хорошо. Я попробую, – сказала я и взяла пачку бумаг. Перед глазами замелькали многочисленные фотографии Викентия, рыжего шарпея Александра Порфирьевича, заметки про поездки на барахолку, поздравления друзей с днем рождения, медали и ордена, фото церквей и икон, лесных просторов и оружия. – Я думаю, что он пишет это сам, – сказала я, просмотрев фотографии, а про себя с облегчением вздохнув, что у Александра Порфирьевича, кажется, все в порядке, и жизнь идет своим чередом.

– Мария, вы уверены? Вы уже больше полугода в тюрьме, а он ни разу не упомянул вас. Вы же все-таки друзья много лет. Как-то странно, что он ни разу не пытался связаться с вами, написать о вас или как-то иначе проявить себя.

– Мария, это подтверждает нашу версию, что вы были частью некой спецоперации, возможно, мы допускаем эту версию, без вашего ведома, – вмешался в разговор прокурор Кенерсон.

– Он бы меня никогда не бросил, – замотала головой я. – Я не знаю, почему это происходит. Он знает, как лучше. И в любом случае, я счастлива, что с ним все хорошо.

Агенты удивленно переглянулись между собой.

* * *

Октябрь 2011 года. Москва, Россия

В Москве стояла холодная поздняя осень. На Чистопрудном бульваре постепенно собирались люди. Первый митинг еще только организованного группой энтузиастов движения «Право на оружие» должен был вот-вот начаться. Так оружейные активисты решили заявить о новом сообществе борцов на право на оружие и самооборону в России. В центре парка стоял небольшой деревянный помост, наскоро собранный из длинных шершавых досок, с приставленной к нему грубо сколоченной лесенкой для удобства поднимавшихся на сцену выступающих. За помостом красовался баннер-растяжка голубого пистолета на белоснежном фоне. Свежая типографская краска еще не просохла, и ее запах резко ударял в нос участникам сборища, а особенно сильно – задержавшимся для фотографирования на память.

Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, поэтому организаторы решили приправить речи выступающих наглядной демонстрацией скудного арсенала, доступного обычному россиянину для защиты своей жизни и собственности. Приглашенных на митинг просили принести любые предметы домашнего обихода, которыми они вынуждены были бы защитить себя при нападении преступника, и свалить принесенное в общую кучу. Над кучей красовалась табличка: «Это все, чем мы можем защитить себя сегодня». Желаемый эффект оказался выше ожидаемого – участники тащили все что ни попадя – старые чайники, швабры, сковороды, кто-то даже принес старый советский металлический утюг, который горделиво украшал кучу. Журналистам, которых собралось ничуть не меньше, чем самих участников, куча тоже очень понравилась. Ее фотографировали со всех сторон, заодно навеки запечатлев в истории и сторонников оружейных изменений, и случайных прохожих.

Через рамку металлодетектора, которыми окружают митингующих муниципальные полицейские, прошел одинокий невысокий мужчина в теплой вельветовой рубашке с длинным рукавом, кожаной жилетке и черных джинсах, туго затянутых под несколько выдававшимся животом. Его глаза довольно блестели через аккуратные прямоугольные очки-половинки, а в руках красовался небольшой хлыст с копытцем, венчавшим обмотанную плетеной кожей рукоятку. Мужчину «в штатском» не окружили журналисты, к нему не подбежали сделать фото со знаменитостью на память оружейные единомышленники. Его вообще мало кто знал в лицо. Этот мужчина с хлыстом для нашей «кучи» был первый вице-спикер верхней палаты российского парламента – Александр Порфирьевич Торшин. Давний энтузиаст либерализации оружейного законодательства и фанат оружия как искусства, господин Торшин, или «Алекс», – как его с любовью называли американцы, не искал внимания прессы, не лез выступать на сцену, он просто пришел, как простой российский гражданин, один из нас, сердце которого разрывалось от несправедливости ограничений прав таких же простых граждан, как и он сам.

– Мария, смотри, это ж Торшин, – один из участников митинга раскрыл конспирировавшегося под простого зеваку российского сенатора.

Я очень обрадовалась. Такая поддержка на старте обещала успех всего предприятия.

* * *

Я закончила свою историю знакомства с Александром Порфирьевичем Торшиным и замолчала. Кевин еще несколько секунд пребывал в безмолвии, будто ему понадобилось немного времени, чтобы вернуться из вымышленного путешествия на бульвар, в холодную осеннюю Москву, где скандировали лозунги российские оружейники, и вот-вот собирался пойти то ли дождь, то ли снег.

– Мария, что вам известно по поводу взаимоотношений господина Торшина с испанской мафией? – наконец очнулся и продолжил Кевин.

– Решительно ничего. Свечку не держала, конечно, – эту фразу пришлось перевести по смыслу, потому как агенты явно не поняли, при чем тут свеча. – Но если вы хотите знать мое мнение, я вам скажу. Я не думаю, что Торшин – мафиози. Он вообще никогда не брал взяток и этим, видимо, обрел немало недоброжелателей в кругах российской власти. Против него даже было организовано несколько кампаний черного пиара, когда его и меня обвиняли в том, что мы – ваши агенты, а потому лоббируем оружейные изменения в российском законе. Такая вот ирония судьбы, – подытожила я и, снова увидев непонимание последней фразы, ударилась в рассказ об известном новогоднем фильме Эльдара Рязанова.

Есть только миг…

Когда вечером после допроса меня вернули в камеру, сил совсем не осталось. Я свернулась в комочек на кровати и просто слушала тишину, обдумывая произошедшее за день. Вдруг где-то в глубине тюремных коридоров послышалось красивое сильное афроамериканское пение. Я прислушалась. Это, кажется, был госпел. Жанр госпела развился в 1930-е годы в афроамериканской церковной среде. Основоположником жанра считается Чарльз Тиндли (около 1859–1933), методистский священник, писавший тексты и мелодии к ним. Эти песни отличаются живостью, в них иногда используются танцевальные ритмы, спонтанные реплики, импровизация. Королевой жанра заслуженно считается Махалия Джексон, которая перенесла госпел из церквей Чикаго на всемирное обозрение.

Голос все набирал силу. Я закрыла глаза, без остатка отдавшись красивой мелодии. Эта песня напомнила о моей первой ночи в вашингтонском обезьяннике. «Интересно, как там сейчас моя первая афроамериканская подруга Пейдж, – подумала я. – Надеюсь, Джонни все-таки не ушел к этой пигалице». Я про себя улыбнулась и погрузилась в сон.

Следующим утром я решила тоже попробовать петь. Песен я знала миллион, будучи очень музыкальным ребенком. Мама, когда ей надо было ненадолго оставить меня, трехлетнего карапуза, одну, включала телевизор на каком-нибудь концерте звезд советской эстрады. Она знала, что я буду часами сидеть возле экрана, мерно раскачиваясь из стороны в сторону, загипнотизированная волшебной мелодией.

«Хм, – подумала я. – А не попробовать ли мне вернуться в детство?»

Тем же вечером я решила исполнить что-нибудь из прошлого. Бетонные стены создавали прекрасную акустику. Я закрыла глаза и представила, что вот я на сцене, холодные мурашки волнения пробежали по спине. Вот в руках я сжимаю холодный микрофон с металлической сеточкой набалдашника сверху.

«Что бы мне такое спеть? Ага! – вспомнила я известную песню “Есть только миг” из кинофильма “Земля Санникова”». – Как раз в тему: «Призрачно все в этом мире бушующем, есть только миг, за него и держись. Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь».

Я сначала робко и тихо затянула до боли знакомую мелодию. Через несколько минут в голове одна за одной стали всплывать родные известные композиции. Надзиратели, наверное, подумали, что я вконец свихнулась, но мне было совершенно все равно, я все пела и пела, представляя себя то в походе у трескучего костра, то в концертном зале Государственного Кремлевского дворца.