Его Превосходительству Михаилу Никифоровичу Каткову

[...] говорю к тому, что мой рассказ о «Голубых горах» ^[416] возбудит большой интерес в ваших читателях, в этом я уверена. В Ницце я читала нечто из него нашим русским: генералу Казену, Н.А.Львову, княгине Волконской и другим членам нашего Теософского Общества, и они все просили меня как можно скорее напечатать его. Без хвастовства et ипе rougir^[417] [...] вся русская колония в Ницце, включая даже моего довольно злоязычного друга — Екатерину Алексеевну, Veuve Tchelicheff^[418], как вижу, чрезвычайно интересуется моими письмами, и все просят продолжать. Mais — comment faire^[419]?

«Письма» они подождут, а «Голубые горы»(!!!) просят тотчас же печатать, но... является затруднение, которое позвольте объяснить. Многое, касающееся «невероятных» (только в глазах скептиков) и чудных явлений, вы выпускаете; т. е. не вы, — если Николай Александрович Львов говорит правду, — а ваш партнер (забыла фамилию). Кто-то в Синоде у вас, какой-то духовный господин. Ну, вы ли, другой ли кто, а дело в том, что в «Голубых горах» мне приходится говорить постоянно об этих предметах. Вся их религия, т. е. тоддов, бадагов, мулакурумбов ^[420], ипе Tribe qui habite les Sommets des arbres dans les forets vierges des collines du Mayssou^[421], основана на колдовстве, а все обряды — страшные мистерии с необычайными проявлениями. Я присутствовала два раза лично, и если что-либо могло заставить меня поверить средневековым сказкам о шабашах ведьм, то это обряды курумбов.

Ну, а что если вы все это выпустите, оставив лишь географические и этнологические описания? Все пропадет, так как я там провожу идею, в которую верит и д-р Charcot de la Salpetriere^[422], у пациентов коего в La Salpetriere я видела точно такие же проявления в grande Hysterie ои Hystero-Epileptiques^[423]. В нашем Парижском Теософском Обществе находится много учеников доктора Шарко, врачей, которые допытываются радикальных the ultimate nature^[424] этих беснований, и мне говорили [...] я с ними ходила в клинику [...] что доктор не сможет писать всю правду об этих явлениях; что он, Шарко, совершенно убежден в интимной связи физиологических отправлений с психологическими, неоткрытыми и неведомыми тайнами духа человека и его внутреннего двойника, «Son double, ои perispirit»^[425]. Вероятно, даже Шарко и Лангенбек ^[426] присоединятся к нам.

Крукс, член совета нашего Теософского Общества в Лондоне, Лондонской Ложи, говорил мне на прошлой неделе в Лондоне за обедом у него: «I have reached the limits of the known, exact physics in Science. What I want is to be taught Occult physics — by the Mahatma Koothoomi»^[427].

Крукс и Майерс, члены Королевского общества, переписываются с тем, кого я называю в «Дебрях» «Гулаб Лалл Сингом». Стало быть, наша теософия не есть суеверие и глупость, сочиненные основателями нашего Общества, т. е, мною и полковником] Олькоттом. Вот эту-то идею я и провожу в «Голубых горах».

Многоуважаемый Михаил Никифорович! Мы не верим ни в чертей, ни в чудеса, ни во что кроме науки. Но это наука, ключи от которой в руках одних посвященных индусов — брахманов. Одни мы, теософы, можем помочь науке (современной) разрешить величайшие тайны мира невидимого посредством первой. Мы не спириты. Мы отрицаем (и разрушаем) все спиритические теории об этих духах: стучащих, говорящих etc. [...] какая возможность «материализации» бабушек и тещ от того профессора Бутлерова, особенно Вагнера так и [...] ^[428]

Все это опять [...] к тому, что Вы имеете совершенно превратное понятие о настоящей теософии и поэтому столько выпускаете из того, что я пишу. Ну, к делу. Итак, скажу вам прямо и откровенно, Львов и генерал Казен особенно отговаривают меня печатать в «Русском Вестнике». Они говорят, что вы должны будете опять многое выпускать, отчего рассказ лишается интереса. Они предлагают мне печатать или в «Вестнике Европы», или в другом журнале. Но я отказалась напрямик. Вы печатали мои «Письма», когда еще никто меня не знал, вы мне платили аккуратно, дядя вас уважал и любил как немногие, но если вы сами не откажете мне в принятии моих «Писем» и рассказов, то, конечно, не я откажусь от «Русского Вестника» — лучшего в России ежемесячного журнала. Но я желаю знать наперед: что вы позволите и чего не позволите [...][...] ^[429] могу писать на свой риск и голову. Деньги, зарабатываемые мною в журналах, единственные, которые я могу назвать своими. Общество наше богатое, но я не имею права ни на одну копейку оного.

Главный совет послал меня сюда лечиться, ну я и лечусь, а деньги свои нужны. Вот дядя: до того любил Россию, что умер с тремя рублями в кармане! А сестра родная моя, Вера Желиховская, чуть ли не умирает от голоду в Одессе с шестерыми детьми, — с ее талантом?! Если мне не нужны лично, то ей нужны мои деньги. Простите меня, что я вхожу с вами, которого не имею чести лично знать, в такие подробности. Но я, уважая вас, как уважают и все честные люди в России, не желаю, чтобы [...] ^[430] чтобы обо мне [...] что-то [...] деньгами. Поэтому и раскрываю душу как перед собственной совестью.

Поэтому, прошу вас покорно, пока я здесь близко, в Париже, если действительно мои статьи вам нужны и вы напечатаете в «Русском Вестнике» «Голубые горы», то сделайте нечто вроде контракта, или свидетельства, или уговора. Пошлите кого-либо из ваших знакомых в Париже ко мне. Напишите, что и сколько я должна писать за год. Обяжите меня и тем самым спасите от собственной моей лени или, скорее, нерадения. Для дела так будет и вам, и мне лучше. Скажите, прошу вас (я не понимаю этого подстрочного счета), сколько я могу получить за каждую строчку или печатный лист. [....] в «Русском Вестнике»? [....] je crois?^[431]

И когда вы желаете получить «Три месяца на Голубых горах»? Напишите и прикажите все обстоятельно. Тогда тотчас же по получении вашего письма я удалюсь в Ангьен к приятельнице моей, графине d'Adhemar^[432], где она обещает спрятать меня в своем chateau^[433] и выгонит все эти сотни парижских болтунов, которые заедают и душу, и время мое здесь с утра до ночи! В течение двух-трех недель я закончу рукопись (то есть перепишу ее) и пришлю. А если не напишете, то не стоит и начинать.

Мне писал ваш секретарь до печатания «Дебрей» в «Русском Вестнике», что по напечатании «Письма» издадутся в особых книжках [...] их издали, кажется? [...] Мне пишут из России, что их продают на всех железных дорогах, а я не видела еще ни одной! Также из Ниццы пишут, что теперь наши русские, познакомясь со мною, выписывают «Дебри» и что они «нарасхват читаются». Будьте так добры, прикажите прислать по адресу (в заголовке письма) хоть одну такую книгу, а также тот номер «Русского Вестника», в коем напечатаны последние страницы «Из пещер и дебрей»: я даже не знаю, на чем они кончаются! Хотя я и понятия не имею, сколько мне должны в конторе у вас денег, но знаю, что, что-то должны. Если бы вы приказали покончить счеты и с «Голубых гор» начать новый счет, я буду вам чрезвычайно благодарна.

Надеюсь, что вы простите меня великодушно за долгое молчание и за это длинное и, кажется, с деловой точки зрения весьма несуразное письмо. По части индусской философии кое-что знаю, но вот по части практической стороны жизни — оплошала с малых лет. Будьте так добры, не медлить ответить хоть через секретаря — я не обижусь и за то буду благодарна. В ожидании приказаний остаюсь с полным уважением и готовностью служить, чем могу в Индии.

Е. Блаватская

Радда Бай

 

 

Письмо 1 ^[434]

Письма О.А.Новиковой ^[435]

[1884 г.]

Лондон

Дорогая Ольга Алексеевна!

Завтра, в пятницу, заеду за вами в три с половиной часа пополудни. Шмихен ^[436], живописец, ожидает нас.

Ваша преданная

Е. Блаватская

 

Письмо 2

[1884] Лондон

Дорогая Ольга Алексеевна!

Привезите «Дебри» ^[437] сама в воскресенье, когда я Вас буду ждать вместе с М. & [...]emont^[438]. Мохини ^[439] невозможно отлучиться до 12 часов. Теперь уже час пополудни. Ничего, как-нибудь пережду книги до воскресенья. Я очень нездорова.

Ваша преданная

Е. Блаватская

 

 

Письмо 3 ^[440]

7 июля 1884 г.

Лондон

Merci, мой дорогой политик и соловей.

Я прочитала ваш «King Coupon» ^[441] и только удивляюсь одному: чего вы трудитесь писать и говорить о политике, когда если бы вы вместо этого пели, то не только Гладстон, но и все старые консерваторы и молодые либералы были бы давно у вас под подошвой. Parlez enun реи de Roujemont. Qu'elle mette joliement vive parole en musique et que Vous les chantrez en public et de vraiment un autre Orphee attirant hommes et des animaux, et les domptant avec I 'aide de ses notes. Two reasons for the above jeopardy doodle: your voice rings in my ears since I heard it and^[442]... я чуть не подралась с двумя консерваторами из-за вас. Они ругали Гладстона ^[443], называя вас «самой опасной женщиной XIX века — с чем я согласилась, сказав, что вы вдобавок славянская Сирена, что еще опаснее, а потом я напустилась на них и «изрядно оттрепала», по выражению Козьмы Пруткова.

Вчера, милая моя, я была у Ружмон, и ее знакомствам я обязана вам. Господин Кросс будет приглашен по чину «сити».

Посылаю вам письмо Фокса Питта. Он, как видите, оправдывается, что-де не маменька с тятенькой сочинили про 5 000 фунтов стерлингов, а сплетни пришли из Индии. Кто бы это ни сочинил, прошу прочитать и обратить внимание на подчеркнутые слова. D'ailleurs — «la plus jolie fille du monde ne peut donner que ce qu'elle а»^[444] и у Лейн-Фокса со дня его приезда в Индию не было, я думаю, и 5 000 франков, не только фунтов, да и те он потерял в Oriental Bank Crush^[445]. Словом, фи — это вранье и сапоги всмятку.

Je suis degoutee de la vrim, de I'humanite en general et des hommes, femmes et... en particulier... et en litteral pour qu'il qui jeune (the enclosed like) and if any one repeats to you this lie about the L 5 000 — just wipe their noses with, as I wipe the noses of those who dare refuse adoring you. Guiron une alliance offensive et defensive, et mouriront leur ce qui veulont deux femmes Russes^[446].

Искренне преданная

Елена Блаватская

 

 

Письмо 4

[ок. 30 июля 1884г.^[447] Лондон]

Дорогая Ольга Алексеевна!

Убейте, нет времени отвечать более двух слов.

1. Письмо я отдала Кейтли, который уехал в провинцию. Пошлю пакет, но разве стоит?

2. Никогда не знаю, когда и в какой год буду я у ясновидящей. Она так занята, что ежедневно телеграфирует, в какой час приезжать к ней, вчера была утром — сегодня вечером. Да у меня и осталось две ванны всего взять. Я померила: 86 паундов ^[448], и теперь скелет.

3. [...] ^[449]

4. Стыд — вот то, что называют от «errotic genius»^[450]. Смотрите, не упадите вы «в колодезь» ^[451], ангел мой.

5. Ваша статья — прелесть, о коей я писала в посланной мною статье в «Новое Время», не умолчав ни об Инути, так горько униженной вами [...] перед величием [...] хвоста кошки, ни об анекдоте и картинах Верещагина] и двух попавших впросак альбионских дурах.

7. Что я могу написать в почтамт? Неужели, роднуля, из-за фраз вроде «Merci etc. pantoufle^[452] я стану бегать? Да плюньте, друг прекрасный, на мое письмо. Ну что вам в нем: детей с ним крестить что ли?

8. Лечение? Печень, сердце, почки, селезенка [...] — все, кажется, приведено в порядок.

А затем покойной ночи, целую крепко.

Ваша по гроб жизни

Преображенный скелет

Е. Б.

 

 

Письмо 5 ^[453]

17 сентября 1884 г.

Эльберфельд

Дорогая моя Ольга Алексеевна.

Время идет, и с каждым днем мы все ближе к нирване. После трех недель постели сегодня впервые встала и была в саду. Ну, родная, буду я что помнить. «Здания у цепного моста» — сиречь ревматизм острый. Лечусь пока, через две недели увидимся.

Шмихен здесь. Махатма ему велел приехать сюда поправить портреты и рисовать, мой. Огромное полотно, посреди которого, окруженная кактусами, пальмами и кобрами и несуществующими индийскими руинами, под небом цвета полевого василька, сижу я, как мать-слониха в своей черной абайн. Очень эффектно, будет на выставке. Шмихен едет обратно в Лондон в будущую субботу. Ступайте к нему, увидите портрет вашего друга (по гроб жизни) и сговоритесь про ваш.

Хитрово надул меня, не пишет ничего. Это все оттого, что Соловьев (философ) у него жену отбирает для себя. «Жаль мне», — сказал его брат (теософ). Приезжал Глинка сюда из Парижа для свидания со мною.

Семь глав «Загадочных племен» ^[454] окончила и отослала Каткову, теперь может «успокоиться собственным беспокойством в бубновом доме», говоря слогом гадальщиц.

Ну, целую вас крепко — как люблю.

Ваша по нирвану

Е. Блаватская

 

 

Письмо 6 ^[455]

[1884 г.?]

Эльберфельд

Ангел!

Олькотт вернулся и находится на Элгин-Крессент, 77. Я ему пишу, чтобы заехал к вам и дал вам прочитать брошюру Гартмана on of the Board of Control at Adyar^[456], друга Лейн-Фокса. Прочтите, это proof-pages of a pamphlet and a complete history of the case^[457]. Прошу вас, дорогая, прочтите и, если можно, покажите кому надо. [...] il'ya en ипе telle conspiration^[458]. Куломб получил 10 000 рупий to upset the Th. Society^[459] от миссионеров.

Я подала в отставку, теперь все кончено и я не попаду в Адьяр until I am thoroughly vindicated^[460]. Где я буду этот год или два — не знаю, но жить в обществе после такого бесчестия не могу. Конечно, я буду в Англии (все вещи в Лондоне оставила), но ненадолго; затем поеду в Париж недели на две, к Соловьеву и другим — а потом adieu^[461]. Надоело, все. Пора умирать.

Ваша до гроба

Е.Блаватская

 

Письмо 7

[ок. 21 августа 1884г.]^[462]Вторник

Холлэнд-парк, Лэндсдаун-роуд, 17

Редакция теософского ежемесячника

«Люцифер»

Дорогая Ольга Алексеевна!

Да будет вам стыдно! Ну как же вы могли, ангел мой, такую штуку учинить! За старую порванную тряпку присылаете мне великолепный плед!! Я целый час колебалась, не отослать ли его вам, да боялась — рассердитесь. Вот это точно как будто вы осрамили меня за мой поганый презент. Теперь отнекивайтесь или нет, а я сегодня же пишу в Мадрас, чтобы мне прислали рашпурскую шаль, новую, и я вам ее отошлю в Питер, коли здесь не будете. Мне просто стыдно! Неужели же вы не могли принять такую безделицу, еще и порванную, без подарка назад? Ну что мне с вами делать! Эх вы, русская натура, не то что мы, грешные азиатки из Гималаев. Ну, Бог с вами, а шаль новую вы получите.

Ваша по гроб жизни — как была без пледа, так буду и с пледом. Извините за [...]. Работы по горло.

Целую вас крепко.

Е. Блаватская, «Lucifer» Senior^[463]

 

 

Письмо 8 ^[464]

[1887г.] Суббота Лондон,

Холлэнд-парк, Лэндсдаун-роуд, 17

Дорогая Ольга Алексеевна!

Душевно радуюсь тому, что вы наконец разорвали тот магический круг, которым нас обеих окружил наш общий недоброжелатель. Вы, может быть, и сами замечали, что между нами пробежала не черная кошка, а трусливый заяц-англичанин. Но, вероятно, не знали того, что меня заставили, просто заставили, во имя теософии и Индии, дать честное слово (год или два назад), что я, по крайней мере, сама не буду ни писать, ни искать случая увидеться с вами. Это все, чего они могли добиться, так как я наотрез отказалась обещать, что в случае, если вы сама напишете или пожелаете увидеться со мною, я не стану не отвечать и не буду избегать свидания.

Согласилась же я на первое потому, что мне передали родные будто бы сказанные вами про меня очень недружелюбные замечания в то самое время, когда три года назад мы еще часто виделись. Меня пытались убедить в том, что в обществе вы отрекаетесь от дружбы со мною, перед англичанами «стыдитесь» факта, что мы соотечественницы и т. д. Я, конечно, не верила и не хочу верить, потому что всегда вас любила; и мне было очень горько (и я, повторяю, не верила), но ради спокойствия в Лондонской Ложе Теософского Общества и Адьяра в Индии, где меня все прославляли русской шпионкой, эмигранткой, опасным агентом [...]

Но теперь ничто, кажется, не проймет этой подозрительности, и англичане, несмотря на мою болезнь, совершенное отсутствие политических тенденций и даже на то, что я отказалась писать в русские газеты, все-таки подозревают и косятся на меня в Индии и даже здесь. Я ради их [...] целей не стану лишать себя удовольствия видеться с вами. Ну их, в болото, пусть думают, что хотят, дураки.

Теперь, когда вы написали первая, я говорю вам всю правду. Для меня будет величайшим удовольствием увидеться с вами и отвести душу. Я просто задыхаюсь в этой атмосфере англичан. Приезжайте, дорогая моя, когда хотите. Буду ждать во вторник! Сегодня суббота, и у меня будет толпа, как всегда в эти дни. Но я дома каждый вечер или выхожу помолчать. Жду вас с искренним чувством к вам.

Как и всегда ваша

Е. Блаватская

Письмо 9 ^[465]

[1887г.

Лондон]

Ангел мой!

Напрасно беспокоитесь, и в воскресенье могли бы привезти [...]. Я вам писала уже сегодня утром а postal card^[466], что жду вас в воскресенье. Как вы можете спрашивать? Для вас я всегда дома, даже когда меня нет дома, ибо «почувствую» и вернусь.

Целую вас крепко. Что же это редактор «Pall Mall» ни слова не сказал о нашем вечере и meeting in^[467] 21 июля?

Ваша

 

 

Письмо 10 ^[468]

[1887 г.

Лондон]

Дорогой друг, за что же вы изволите порочить меня графине? Вечером того же дня как получила присланные вами две фотографии и вырезки из «Pall Mall», я отослала вам благодарность и послала по почте! Я никогда не отвечаю на письма, как никогда и не благодарю за преподносимое, но только это в отношении англичан, а не русских, своих.

Правда разве, что понравилось наше письмо в журнале «Lucifer» Кентерберийскому черту ^[469]? Графиня говорит, что даже О.Смирнову понравилось, а ведь это лестно.

Ну-сь, прошу прощения и кланяюсь.

Ваша до новой инкарнации

Е.Б.

 

Письмо 11 ^[470]

[1889 г.

Лондон]

Дорогая О[льга] А[лексеевна]!

Только что узнала из вашего письма, что вы больны. Письмо оставалось, как видно, в передней целое воскресенье и понедельник, и его принесли мне лишь только сейчас. Ну, монстры домашние!

«Times» мы не получаем, и я не знаю, в каком номере ваше письмо. Выздоравливайте и заезжайте скорее.

Целую крепко вас.

 

 

Письмо 12 ^[471]

21 октября 1890г.

Лондон, Риджентс-Парк, Авеню-роуд, 19,

Штаб-квартира Теософского Общества

Дорогая Ольга Алексеевна!

Пишу в лихорадке, в жару, и только чтобы не подумали, что не хочу отвечать. Видите, где теперь мой адрес? Я сделана President of European Section of the Theos. Society^[472] no unanimous election^[473]. У нас теперь огромный Lecture Room^[474]. Надеюсь, пожалуете к нам? Не сердитесь, ангел, сил нет писать.

Ваша по гроб новой жизни

«Н.Р.В».

Владимир Соловьев ^[475] отличился в «Русском Обозрении»! Философ, а не знает ничего ни по английской философии, ни по Индии. Прочтите глупейший разбор «Кеу to Theosophy» ^[476] в августовском номере.

Говорит про 16 философов Индии, когда их всего шесть, про веданту, основатель которой — Санкарачарья[477]!!! и т. д. Ну, философ. Я ответила, а князь Пертенов не напечатал. Когда так, и писать не стану для него.

Письмо 13 ^[478]

[189...]

Лондон, Риджентс-Парк, Авеню-роуд, 19, Теософское Общество,

Ложа Блаватской

Ангел Ольга Алексеевна!

 

Вас молит А[...] дать еще книгу о нем П[...] ^[479] — подателю сего. Я свою отдала секретарю Anti Slavery ^[480] вчера, а эту нужно для Брайта (М.Р. ^[481]) Дело его горит, и мы удружили его врагам. Я взбаламутила всю женскую политическую партию и жен мужей членов парламента.

Прощайте, родная, целую вас. Ради Бога, не откажите, не то беда, если ждать, пока из Франции пришлют.

 

 

Письмо 14 ^[482]

[1884 г.?] Ноттинг-Хилл, Зап.

Элгин-Крессент, 77

Милая, дорогая!

Шмихен соглашается с удовольствием. Как только приедете, идите к нему и садитесь — он начнет. Я уверена, портрет будет великолепный. [...] Получили ли вы письмо Мохини? Вот как бы написала эти несколько editorial^[483] строк в «Pall Mall», так хорошо было бы! А то вот здорово живешь! Обругали опять в «Manchester Sunday», подлецы: «The Olcott— Blavatsky imposture»^[484] — и все тот же Лилли, говорит Махатма. И все врет. Душенька, родная, попросите Стэда ^[485] написать опровержение. Он для вас все сделает! Еду завтра. Увидимся через месяц.

Ваша преданная [...]

Е. Блаватская (Jeune Blavatsky^[486])

Письмо 15 ^[487]

Ноттинг-Хилл, Зап.,

Элгин-Крессент, 77,

Многоуважаемая Ольга Алексеевна!

Я здесь — когда же прикажете? Душою преданная — пока одному вашему имени, а на днях — и вам.

Е.Блаватская

 

 

Письмо 16 ^[488]

[1884 г.?]

[...] mot encore. Vous [...] promettre pendant deux mois pour envoyer а Катков mes^[489] «Голубые горы — Загадочные племена» ^[490]. Ну, послала еще из Эльберфельда. Ни слова в ответ! Даже не знаю, получили ли они рукопись. Ради бога, напишите ему два слова и спросите, будет ли она напечатана или нет, иначе, клянусь, брошу Каткова и писать больше не стану. Что это, даже не обеспокоится ответить!

Ангел, лучше будет переписываться по-английски. Такие опасные русские шпионки, какими нас с вами делают, должны быть осторожными. Господи, что за дураки эти англо-индийцы. Я — шпионка!!! Черт побери и их, и их политику, в которой я не смыслю ни слова. Хоть бы уж в покое оставили, только этого и прошу.

Я опять больна. Нет, дорогая, недолго мне жить. Слишком потерты ножны, а теперь их и совсем порвали. Помните, ангел, что если когда будете писать Маккензи Вулверу или увидите Кросса, надеюсь, you will have the opportunity^[491] замолвить словечко в мою пользу — почистить меня, так сказать, так не преминьте сделать доброе дело. Не знаю, получил ли ваше письмо Грант Дафф. Но знаю, что все они нас сторонятся и косятся на нас, словно мы дикие звери! Ну, народец!

Прощайте, дорогая. Будьте счастливы. Весь «Theosophist» посылается вам за прошлый год.

Племяннице Наде ^[492]

6 ноября 1887г.

Нью-Йорк

Моя многолюбезная — и единственная покамест из достойных уважения племянниц моих, Надя, напиши мне, получила ли твоя неаккуратная мама книги, посланные ей мною уж давно, месяца два или три назад? С последним произведением твоей тетки «ISIS» ^[493] (которое не про тебя писано), книг всего восемь. Черствосердечная и молчаливая родительница твоя ни слова не пишет об этом.

Также скажи ей, что никаких «Барачных воспоминаний» я не получала. Получила одну статью ее для перевода и помещения в «World», которая, вероятно, будет напечатана на днях. Если это она называет «отношениями наших солдат к туркам»? Других же не получала.

Федю, Ростю, Верочку, тебя, Вальку и Леночку (фу ты, отцы мои, что за фаланга вас!) целую крепко и прошу всех вас не забывать вашу престарелую тетушку, которая что-то уж слишком крепко начинает вас всех любить, что совсем и несовместимо с суровой древней философией.

Да хранит вас всех Господь Бог.

Целую тебя крепко, милая моя, дорогая девочка.

Твоя тетка

Елена Блаватская

 

 

Н.А.Фадеевой ^[494]

H.P.Blavatsky Corresponding Sec. of the Theosophical Society New- York & Bombay^[495] поручает Ольге Алексеевне Новиковой — «О.К.» (лучший друг мой в Европе) — вручить эту карточку моей милой Надежде Андреевне.

Прошу любить и жаловать.

Елена

В.С.Соловьеву ^[496]

Париж,

Елисейские Поля,

улица Перголезе, 48

Н.P. Blavatsky у Corresponding Sec. of the Theosophical Society New-York & Bombay^[497] просит своего друга Всеволода Сергеевича Соловьева принять, узнать и обожать ее друга Ольгу Алексеевну Новикову — «О.К.»