Что делать, если твоя подруга сошла с ума?

 

Утро для меня наступило как обычно, ближе к полудню. С кухни уже доносился сладкий запах бабушкиных пирожков. Я села на кровати, сначала глянула на ходики – нет, еще не полдень, всего лишь одиннадцать утра. А потом повернулась в сторону Никиного диванчика, ожидая, что моя подруга опять куда‑нибудь сбежала без меня.

И ошиблась. Ника лежала на диване…

Не знаю, почему она показалась мне мертвой? Может, потому, что живые редко имеют привычку спать в такой позе – вытянувшись по струнке, лежа на спине? И дыхания слышно не было… Кроме того, Ника так и не разделась с вечера, лежала в своем черном костюме поверх одеяла.

Я коротко вскрикнула, бросилась к ней, толкнула. Она зашевелилась, повернулась на бок. Блеснул перстень на правой руке.

Уфф, жива! Что за глупости мне спросонок в голову лезут?

Но лицо ее за одну ночь осунулось и исхудало, под глазами легли темные круги. Наверное, это и натолкнуло меня на идиотские мысли. Должно быть, Ника читала до утра, а потом уснула, не раздеваясь. У меня тоже такое бывало с хорошей книгой, и не раз.

Успокоенная, я побежала на кухню.

– Привет, ба!

– Ты это… если выходишь ночью куда, то дверь на крючок закрывай! – сказала бабушка вместо приветствия.

– Ладно, – отмахнулась я и стала готовить себе чай. – А с чем пирожки?

– С творогом.

– Класс, мои любимые!

Я не спеша и с удовольствием предавалась завтраку. Бабушкины пирожки были просто божественными, я их и прежде могла слопать хоть сотню.

– Что‑то подружка твоя все спит, – сказала бабушка, когда я наконец‑то поднялась из‑за стола.

– Читала вечером допоздна, теперь дрыхнет.

– А, ну что ж, пусть отоспится. А то, я смотрю, встает она рано, серьезная дивчина. Но читать при керосинке – это ж зрение испортить можно!

– Да я ей говорила… Не слушает. Так и заснула одетая.

– Ладно, как встанет, еще я ей скажу. Заснула одетая, говоришь? Она керосинку хоть погасила? – всполошилась бабушка.

– Ой, я не глянула…

– Так беги да принеси керосинку сюда – мне в подпол сходить надо.

Я вернулась в нашу комнату. Ника продолжала спать в той же позе, как я оставила ее.

Керосинку она потушила, а вот книжка так и лежала раскрытой, и страница была по‑прежнему подперта яблоком.

Я взяла его и надкусила. Естественно, два прочитанных листа тут же перепорхнули слева направо, и передо мной предстала картинка с толстым дядькой в клетчатом костюме…

И тут до меня начало кое‑что доходить. Я вернула два листа обратно. Все правильно, двести сорок вторая страница, вот здесь книга была раскрыта до моего прихода. А картинка с дядькой на двести тридцать восьмой странице – и вечером Ника читала книгу именно в этом месте.

Так что же, она за ночь одолела всего два листа?!

Я медленно опустилась на стул. Что бы это значило? Может быть, книга так ей понравилась, что она пошла читать ее второй раз? Так ведь бывает. Есть и у меня любимая книжка про вампира, которую я тоже много раз перечитывала, иногда и дважды подряд.

Я взяла книгу в руки, пролистала и положила на место. Нет, это был явно не тот случай. После двести сорок второй страницы все листы оказались спрессованными от долгого хранения, их не перелистывали уже очень давно.

– Тань, ну ты там скоро? – донесся голос бабушки.

Я взяла керосинку и поспешила на кухню, решив расспросить Нику с пристрастием, когда она встанет.

Однако время шло, а она не выходила из спальни. Около двух часов дня забеспокоилась и бабушка:

– Она там не заболела? Не нравится мне все это.

– Вроде нет, – ответила я, но бабушка, вытерев руки о фартук, отправилась в нашу комнату.

Ника все еще спала. Не проснулась она и когда бабушка положила руку ей на лоб, проверяя температуру.

– Нету… Но как она выглядит! Ой, чует мое сердце нехорошее…

Сокрушенно качая головой, бабушка вышла, а я еще какое‑то время постояла, подождала и решила все‑таки разбудить подругу.

– Ника, – осторожно толкнула я ее под бок. – Ни‑ика! Вставай!

Она зашевелилась, не спеша просыпаться, а мне вдруг припомнилась странная вещь.

Сегодня ночью во сне я слышала, как кто‑то точно так же тихо и протяжно звал – Ника, Ни‑ика… Или, может, это было не во сне, а сквозь сон? И вечно в этом доме всякая дрянь снится!

Ника с трудом села на кровати.

– Что такое? – зевая, спросила она.

– Да ничего. Если не считать того, что скоро темнеть начнет, а ты все валяешься в постели.

– И что? Мне нельзя отоспаться после стольких ранних подъемов?

– Скажи лучше – после того, как ты легла на рассвете. Бабушка за тебя волнуется!

– Скажи ей, что со мной все в порядке, – пожала плечами Ника.

– Ага, она как глянула на тебя, так сразу в это и поверила! Ты выглядишь будто всю ночь вагоны разгружала!

– А вдруг разгружала? – устало улыбнулась она. – Только ты уснула, как я бегом на станцию, разгрузила тихонечко эшелон с золотом и спать легла.

– Ну, это с тебя станется!

Ника лениво потянулась, попыталась встать, но снова хлопнулась головой на подушку и осталась так лежать.

– Ну ладно, – сказала я. – Хочешь спать, так спи, не буду тебе мешать.

– Нет‑нет, – она с трудом, но все же поднялась. – Вставать все‑таки надо. Чтоб бабушку твою не расстраивать.

Она действительно встала – и часа два без толку бродила по дому, как сонная муха. Она села с нами за стол, но есть почти ничего не стала, только чаю выпила. Бабушка, глядя на нее, все больше хмурилась и качала головой, а потом вдруг отвела меня в сторонку и спросила:

– Слушай, ты ночью куда выходила?

– Никуда я не выходила.

– Значит, это она, – сделала вывод бабушка и тяжело вздохнула.

– Ника куда‑то выходила?!

Оказалось, бабушка утром встала и обнаружила, что входная дверь открыта настежь и на пороге грязь. Потому‑то она и сделала мне утром замечание, которое я привычно проигнорировала. И получалось так, что это могла быть только Ника. Причем поход в туалет исключался – санузел находился в доме.

– Пойду спрошу, – сказала я, но бабушка только покачала головой:

– Не стоит. Вряд ли это что‑то даст.

Я, однако же, отправилась в нашу комнату и увидела, что Ника сидит у окна и в лучах вечернего солнца играет своим перстнем.

– Слушай, – спросила я без предисловий. – Ты почему так поздно легла?

– Я читала…

– И много прочитала? Две страницы?

– Не знаю, – флегматично ответила она. – Может, и две.

– Кому ты лапшу вешаешь! Куда ты ночью ходила?

– Какая тебе разница? Это мое личное дело.

Умеет же она так! Ответила усталым, сонным голосом – и вместе с тем таким тоном, что возражать я не рискнула. Так мы с ней и сидели молча, а на дворе тем временем темнело. Наконец, Ника поднялась, нетвердой походкой прошлась по комнате, разминаясь.

– Ну что, а мне покажешь свои фотки? – спросила она.

– Ну ладно, смотри.

Она взяла обе фотографии, долго рассматривала, то приближая к глазам, то, наоборот, отводя подальше.

– Талантливо сделано, – одобрила она наконец. – Ловко Тарасик все подметил. Глаз – алмаз! Я уже молчу про эти футболки – как по заказу оформили.

– Да, мне лошадка понравилась, – кивнула я.

– Ты лучше скажи – тебе он нравится? – Ника указала на фотографии.

Я немного помолчала и чуть заметно кивнула.

– Ну, я так и поняла, – одобрительно улыбнулась моя подруга. – Рада за тебя, хороший выбор. А то я уж было испугалась, что ты на Стаса заглядываешься… Ну, ошиблась – и слава богу. И надеюсь, что у тебя все будет хорошо.

Я внимательно ее слушала, мнение Ники с ее интуицией для меня было очень важно. Но мне не понравилось, как она совсем чуть‑чуть, но все же сделала нажим на это «у тебя».

– А у тебя что же – все будет плохо? – спросила я в ответ.

Ника, только что ходившая по комнате, резко опустилась на лавку у стены, плечи ее поникли.

– Не знаю, Таня, – не сразу ответила она, а потом вдруг негромко заговорила – быстро, сбивчиво, словно боялась что‑то не успеть. – Со мной происходит что‑то странное. Я, с одной стороны, счастлива, а с другой – понимаю, что это ничем хорошим не кончится. Предчувствия у меня – дряннее некуда. Мне кажется, что этому надо сопротивляться, но не могу, не могу, сил не хватает совсем. Я не могу совладать со своими чувствами…

– Что‑то я ничего не понимаю! – перебила я ее. – Что за «это»? Чему ты тут счастлива и чему надо сопротивляться?

Ника надолго замолчала, а потом резко вскинула голову:

– Ладно, откровенность за откровенность. Я видела Вилора.

– Ты серьезно? Откуда он мог тут взяться?..

– Откуда, как и почему – я не знаю! – раздраженно бросила она. – И знать, если честно, не хочу, так что не приставай с тупыми вопросами. Просто видела, и все.

Вот тут я и поняла, что у Ники точно с головой случились серьезные проблемы. Проще говоря, моя лучшая подруга двинулась рассудком из‑за своей несчастной любви.

– А где ты его видела – на кургане? – осторожно спросила я. – Или на той дороге, что туда ведет?

– Ни там ни там, – отрезала она жестко. – Не спрашивай, все равно не скажу.

– Или, может, во сне? – выразила я надежду.

– Нет, – уже мягче ответила Ника. – Знаешь, а ведь он мне никогда не снился. Иной раз я чувствую, когда он обо мне думает, но не снился никогда.

– Ладно, Ник, уже стемнело, пойду керосинку принесу.

– Неси, – она легкомысленно засмеялась и посмотрела мне прямо в глаза таким безумным, пронзительным взглядом, что у меня мурашки прошли по коже.

Я выскочила за дверь, побежала по темному коридору на кухню. Не столько за керосинкой, сколько потому, что мне надо было хорошо подумать. Как поступать, если твоя подруга сошла с ума? Бежать рассказывать бабушке? Звонить в город ее маме? Вызывать психиатров, пусть ее положат в больничку?

Я глубоко вздохнула. Да уж, ничего умнее не придумала! А последняя идея вообще восхитительная – девочка звонит в психбольницу и говорит: «Пришлите психиатра к моей подруге, она сошла с ума!» И что ответят такой девочке? Вот то‑то и оно.

А взрослым сказать – того хуже. Потащат тогда Нику к врачам всерьез, и спасибо она мне за это уж точно не скажет. Вылечат ее или не вылечат, это еще вопрос, а вот «добрая» слава разойдется по всей школе.

Ну и как мне быть? Я с ужасом поняла, что осталась один на один с этой проблемой и совета спросить не у кого. Ау, люди добрые, у вас когда‑нибудь друзья сходили с ума?

Проще всего, конечно, махнуть на все рукой и сделать вид, что ничего не происходит. Типа не мои проблемы – не мне и решать. А что, многие так бы и поступили на моем месте. Пусть ее мама и разбирается, когда вернемся.

И тут мне снова вспомнился прошлый ноябрь. Тогда первой пропала Наташка Кремнева, и все мы, ее друзья, прореагировали именно так – не наше это дело, пусть правоохранительные органы разбираются. И только Ника бросилась искать. А потом одного за другим похитили нас всех – и она без раздумий полезла за нами в подземные глубины… И выручила ведь!

А теперь, когда нужна помощь ей самой, я буду отворачиваться? Нет и нет! Вот только я понятия не имею, что делать. Но это не оправдание, Ника тогда тоже не знала, как быть. Я где‑то слышала фразу: если не знаешь, что делать, делай хоть что‑нибудь. Думаю, она тогда руководствовалась примерно таким девизом. Наверное, так поступлю и я.

Ага, это легко сказать, но я же не психиатр! Как я могу ей помочь? Я опустилась на скамейку и надолго задумалась. С чего бы моей подруге – умной и трезво мыслящей – сходить с ума и нести всякий бред? Помешалась на почве любви? Или… Бабушка ведь предупреждала о том, что походы к курганам до добра не доведут. Так, может, это там на Нику сумасшествие какое‑то нашло? На дороге она видела кого‑то, кого нет… А что, если там какие‑то ядовитые испарения?

Голова шла кругом. Надо делать хоть что‑нибудь. Сходить самой к тем курганам, что ли? Посмотреть, что там да как?

Схожу завтра, выбора нет!

 

Глава 15

Голос за окном

 

Я зажгла, наконец, керосинку, но возвращаться к Нике не спешила, просто стояла и смотрела в незашторенное окно.

Голые, низко склоненные ветки яблони колыхались перед окном, навевая смутные воспоминания… И вдруг справа протянулась тонкая, белая рука, унизанная кольцами, и громко постучала в окно.

– А‑а!

– Чего ты орешь? Ты вроде за керосинкой пошла?

На пороге кухни стояла Ника.

– Там… рука…

– Открывайте, уснули, что ли? – раздалось снаружи, и я узнала голос Тараса и смех девчонок.

Как выяснилось, напугавшая меня рука принадлежала Гане. Она заметила свет керосинки в окне кухни и решила постучать в него, а не в дверь, чтобы скорее услышали.

Этот вечер мы провели весело. Парни опять притащили музыку, а Тося – роскошный абрикосовый пирог, собственноручно испеченный. Бабушку мы не разбудили, наверное, только потому, что она была слегка глуховата. Что самое удивительное – больше всех веселилась Ника. От ее недавней сонливости не осталось и следа, мешки под глазами исчезли, исчез и мрачный вид. Поначалу она просто весело болтала со всеми, а когда включили музыку – чуть в пляс не пустилась.

Сразу меня это порадовало, и я даже решила было, что ошиблась и на самом деле с Никой все в порядке. Но чем дольше продолжалось такое буйное веселье, тем больше я понимала – ничего с ней не в порядке, слишком уж неестественно все это выглядело. Глаза Ники горели какой‑то дикой, неукротимой силой, и казалось, что если на смену этой безудержной радости придет вспышка гнева, то моя ошалевшая подруга, чего доброго, вообще всех поубивает. Теперь я окончательно убедилась – Ника тронулась рассудком.

Когда гости разошлись, мне стало не по себе. Бабушка давно спала, а мне предстояло коротать ночь в одной комнате с Никой… Бр‑р! Да и просто оставаться с ней один на один в доме – не радовало. Нику переполняло счастье – она ходила приплясывая и блаженно улыбалась – но причины этой радости оставались неясными.

И напрасно я надеялась, что она ляжет и уснет. Нет, Ника снова уселась читать при керосинке. Я заглянула через плечо – это была та же книжка, открытая на той же страничке с дядькой в клетчатом костюме.

Я облачилась в пижаму и раздумывала – ложиться спать или сидеть караулить?

– Тебе свет мешать не будет? – как и вчера, осведомилась Ника.

– Будет! – ответила я. – Вчера всю ночь мешал, до самого утра. Ложись лучше спать…

– Что ж ты не сказала?

– Отвлекать тебя не хотела от твоего интересного занятия! – съязвила я. – Спать, говорю, ложись, не майся дурью!

– Ладно, не буду тебе мешать.

Ника села в кресло перед столом и погасила керосинку, да так и сидела в темноте.

– Ника, зачем тебе сидеть в темноте? Ложись спать!

– Не хочу.

– Ника!

Она не отвечала. То ли просто не хотела спать, то ли, может быть, ждала кого‑то?

Мне было страшно. Кого она могла ждать? Своего давно сгинувшего парня? Ну, в то, что он ни с того ни с сего здесь появится, я никоим образом не верила. Тогда кого? Я вспоминала местные байки, рассказанные ребятами, и мне делалось совсем не по себе. А потом еще припомнились те детские сны…

Я лежала без движения, притворяясь спящей. Решила – раз уж так получилось – прослежу, что она будет делать. Но Ника все сидела и сидела за столом, и минуты тянулись мучительно долго. Долго и страшно. Хотелось вскочить и, как в детстве, убежать к бабушке, но я собрала в кулак всю силу воли и ждала. Ведь Ника же нас тогда не бросила, а ей там еще страшнее было – значит, должна и я ей помочь.

 

Минуты шли, и мне все труднее было бороться уже даже не со страхом – со сном. Дрема накатывала мягко, но настырно…

– Ника… Ни‑и‑ика… – еле слышно донеслось до меня, но я уже была слишком сонная, чтобы отреагировать. Смутно помню, как Ника поднялась со своего кресла… а дальше сон окончательно сморил меня.

Когда я открыла глаза, было уже светло. Мигом вспомнив вчерашние события, я вскочила на ноги, бросилась к Никиному диванчику… Моя подруга, как и в прошлый раз, лежала одетая поверх неразобранной постели, и вид у нее был еще хуже, чем вчера. Щеки ввалились, глаза запали, темные круги под ними просто ужасали, а руки были в перчатках.

Господи, что же делать?! А что‑то делать надо – долго ли она так протянет?

Я вчера, помнится, храбрилась, на курганы одна сходить собиралась, разведать, что да как… И пойду! Вот сейчас позавтракаю – и в путь‑дорогу!

Когда я пришла на кухню, бабушка снова встретила меня грустным взглядом:

– Опять утром дверь была открыта…

– Запри ее завтра на амбарный замок, – предложила я.

Бабушка не ответила, молча возясь с завтраком, и была при этом мрачнее тучи.

Когда я ехала сюда, папа украдкой положил в мой рюкзак электрошокер. Я тогда еще смеялась над родительской «излишней осторожностью», а вот сейчас, вспомнив папу добрым словом, проверила шокер на боеготовность и сунула в карман куртки. Сама себе усмехнулась – словно в разведку собралась!

С такими мыслями я оделась, еще раз проверила – Ника спала как убитая – и вышла за калитку.

Улица была безлюдной, дорога за ней – тоже. Я добросовестно оглядывалась по сторонам, памятуя Никины слова. Кого же она здесь видела – зеленых человечков, призраков или инопланетян? Или это одно и то же? Ох, Ника… Интересно, от безумия вылечиваются?

– Добрый день, доню!

Я вздрогнула и обернулась. У опушки леса, под сенью первых дубов, по‑прежнему сидел на поваленном стволе старик‑пастух. Или не пастух, а кто он там…

– Здравствуйте, – кивнула я.

Теперь я внимательно присмотрелась к старику. На нем была низко надвинутая шапка‑ушанка и овчинный тулуп с высоко поднятым воротником.

– Что‑то ты одна сегодня? – поинтересовался дед. – Где ж подружка?

– Постойте, – припомнила я. – Вы вчера что‑то хотели ей передать? Я тогда не расслышала…

– А, что уж теперь… Поздно.

Я немного постояла в ожидании, но сегодня старик словоохотливостью не отличался. Он, казалось, уже забыл про меня, погруженный в свои думы.

Недоумевая, я отправилась дальше. Теперь я уже не сходила с дороги, чтоб не заблудиться, как в прошлый раз, и не угодить в болото. Болото… казаки… Что, интересно, это были за казаки, и откуда они взялись?

Я ничего не понимала. Их там быть просто не могло! Ника умом тронулась, понятно, а я – нормальная или нет? Видимо, не зря у здешних мест дурная слава, тут, похоже, у всех крыша едет. Вспомнился рассказ про девушку, которая вообще память потеряла…Однозначно, это какая‑то аномальная зона!

Так я думала, а сама все‑таки продолжала свой путь к курганам.

И снова деревья расступились неожиданно, открыв моим глазам большую круглую пустошь, среди которой возвышалась вершина Лялиной могилы.

Я обошла ее по окружности, приглядываясь, но ничего настораживающего не заметила. Лезть на эту вершину ужасно не хотелось, я и не стала. И зачем я сюда пришла? Что здесь можно найти такого, что спасло бы Нику от умопомрачения?

По краю пустоши протекал небольшой ручеек, в котором она нашла свое сокровище. Я подошла туда, осмотрела все, поковыряла палочкой влажную землю по берегу, но снова не обнаружила ничего интересного. Больше никаких сокровищ там не было, да и не они меня сейчас интересовали.

Глупо было вообще сюда приходить!

Перед тем как уйти, я все‑таки поднялась на второй по величине курган – Темную могилу, или как она там называлась. Взошла, постояла, посмотрела вокруг. Со всех сторон неприветливо чернел лес, окружавший пустошь, было тоскливо и неуютно. И ничего, что могло бы помочь моей беде.

Обратный путь прошел без приключений, а шокер, который я крепко сжимала в руке всю дорогу, мне так и не понадобился.

 

Глава 16

Аномальное местечко

 

– Таня!

Подняв голову, я увидела Петра – он шел по другой стороне улицы и, заметив меня, быстро направился в мою сторону.

Я уже дошла до калитки, но остановилась, подождала.

– Таня, куда это ты ходила? – его тон был суровым, и это мне, как ни странно, понравилось.

– А в чем дело? Иду куда хочу! – независимо ответила я.

– Да кто ж тебя держит, – ответил он уже добродушно. – Но… места там нехорошие, да и ты, помнится, была от них не в восторге. Что тебе сегодня там понадобилось?

И вот тут я подумала – а не рассказать ли ему обо всем? Петро казался мне человеком, которому можно было довериться.

– Понимаешь, тут такое… – начала я. Петро смотрел на меня серьезно и внимательно, и я решилась: – Знаешь, по‑моему, с Никой произошло что‑то неладное.

– Что же?

– Она сошла с ума! Причем в самом прямом смысле слова! – выпалила я и сразу пожалела о такой откровенности: как бы мне понравилось, если бы моя подруга такое обо мне за спиной рассказывала! Да еще как он отнесется – вдруг с шуточками да иронией…

Но Петро был серьезен:

– И в чем это проявилось?

– Она… она несет всякую чушь, – не поднимая головы, сказала я. – То, по ее словам, она привидений каких‑то видела на дороге, то парня своего, давно сгинувшего. А главное – она уже вторую ночь подряд сидит допоздна. Просто сядет и сидит за столом, ничего не делает, но и не спит…

Петро слушал, не перебивая, внимательно смотрел мне в глаза, и оттого мое сердце переполнялось каким‑то неизвестным до сих пор чувством. Нет, когда я встречалась со Славиком Килинским, ничего такого и близко не было…

– Ну, в общем, когда я утром проснулась, она лежала в постели одетая, и так провалялась чуть ли не до вечера. Да и сейчас наверняка еще спит.

Я подумала было, не сказать ли Петру о том голосе, который звал Нику, но предпочла этого не делать. Я не была твердо уверена, что это мне не приснилось, да и потом, не хотелось самой угодить в сумасшедшие.

– Прошу прощения, – сказал Петро. – Я‑то с ней близко не знаком. Скажи – она раньше была нормальной? Прикалываться таким образом не любила?

– Она всегда была нормальной и серьезной, шутить вообще не в ее характере!

– Ладно. То есть ты так и не знаешь, почему она сидела допоздна и что делала ночью, пока ты спала?

– Нет… Я хотела проследить, но уснула. Стоп! – воскликнула я, вспомнив. – Известно только, что она куда‑то выходила!

– Тише, – сказал вдруг Петро, оглянувшись по сторонам. – Не стоит о таких вещах кричать на всю улицу. Тут село – мигом весть разнесется…

Я и сама уже это поняла, предложила ему зайти к нам, но он отказался.

– Ладно, Таня, давай разберемся вечером. Мы придем, как всегда, с ребятами, там и решим, что будем делать.

– Только ребятам ничего рассказывать не надо, ладно?

– Это конечно, – кивнул он. – Может статься, я знаю, что с ней такое…

– Что же?

Но Петро резко покачал головой:

– Не будем пока об этом. Надеюсь, это все же не оно. Ладно, давай.

И, не дав мне возможности больше ничего спросить, круто развернулся и пошел вдоль по улице.

А я свернула в свою калитку.

Бабушки дома не было – я даже не представляла, куда она могла уйти, – а Ника все еще спала. Как и в прошлый раз, она лежала на спине и, казалось, не дышала, а вид у нее был – хуже некуда. Если бы не вчерашнее, я бы ее снова за мертвую приняла.

Такое мне решительно не нравилось, и я разозлилась. Убедившись, что она все‑таки жива, я стала нещадно трясти ее:

– Вставай, хватит дрыхнуть! Не знаю, где ты ночью шлялась, но больше ты туда не пойдешь!

Она зашевелилась и прошептала, не открывая глаз:

– Таня…

– Я уже пятнадцать лет Таня! Подъем!

– Подожди…

– Это ты подожди! – закричала я. – Хочешь ты или нет, но придется тебе меня слушать! Ты встанешь сейчас, а ляжешь в девять вечера, и никаких больше ночных бдений! Раз уж находишься в нашем доме, так изволь считаться. Если тебе здесь не нравится – уезжай, но такого чтоб не было…

Тут я осеклась – это уже было невежливо. Я ожидала, что она рассердится и бросится собирать вещи. Но Ника, так и не открывая глаз, каким‑то обреченным тоном сказала:

– Эх, Танька… Я уже никуда отсюда не уеду.

– В смысле? – опешила я.

– Я навсегда останусь здесь. С ним.

– С кем? Ты по‑прежнему утверждаешь, что видела здесь этого своего Владлена?!

– Вилора, – мягко поправила Ника. – Непростое это место, Тань… Опасное. Странные силы в этом краю обитают. Но… я нашла здесь, что хотела. Вилор теперь со мной.

– Так это ты к нему выходила по ночам?! – дошло до меня. – Слушай, ты в своем уме, а? Не знаю, кто там к тебе приходил, но… ты в последнее время не подумывала о визите к психиатру?!

– Понимаю, это странно, – вздохнула Ника, приоткрыв, наконец, глаза и уставившись в потолок ничего не выражавшим взглядом. Я снова ужаснулась ее замученному виду. – Но это так. Я своими глазами его видела. Это такое счастье, Тань, такое… что просто крышу сносит, никакими словами не передать.

– Оно и видно! Ты прям так счастливо выглядишь, будто на тебе месяц воду возили!

– Это… скоро пройдет.

Я села, не зная, что делать и что ей дальше говорить. Ну как на мою подругу – умную, к сантиментам не склонную – могла свалиться такая напасть? А может, деревенские байки – не такая уж и выдумка? Вдруг здесь и правда водится какая‑нибудь нечисть, способная одурманить? Ведь такое бывает, и я не могу этого отрицать – сама сталкивалась. Если так, то Нике не психиатр нужен, а хороший знахарь.

– Ника, – сказала я осторожно. – Ты мне скажи – твой кулон всегда нагревается при появлении нежити?

– Всегда.

– А он не нагревался… когда ты ночью выходила?

– Нагревался, – равнодушно ответила Ника.

У меня отлегло от сердца.

– Так это не парень твой был, а нечисть какая‑то! – подскочила я к ней. – Может, демон, принявший его облик! Или вообще вампир!

– Я не хотела никому говорить, – устало сказала Ника. – Но он и есть вампир.

– Твой парень?

– Да.

– Нет, все‑таки тут психиатр нужен! – не сдержалась я, однако не утерпела и посмотрела внимательно на ее шею. Разумеется, никаких зловещих отметин там не было.

– Вот потому я и не говорила, – спокойно ответила она. Но спустя минуту вдруг тихо сказала: – Знаешь, Таня… Может статься, это действительно не он. Но когда я его вижу, то забываю обо всем, и мне уже больше ничего не надо. И у меня просто не хватит сил, чтобы отказаться, не выйти, когда он зовет…

– Значит, это мне не приснилось? Я действительно слышала, как тебя звали: «Ника, Ника…»

– Ну вот, а говоришь – психиатр нужен, – моя подруга тяжело, неуклюже села на кровати. – Если нужен, то нам обеим.

Она встала, держась за стенку, прошла к столу, неловким движением выдвинула ящик.

– Танька, иди сюда.

В ящике стола я увидела старую, потемневшую от времени деревянную коробочку. Я ее и прежде видела у Ники на полке, но она никогда не позволяла никому притрагиваться к этой вещице.

– Открой.

С внутренним трепетом я взяла коробочку, подняла крышку. Внутри оказался Никин серебряный крестик на тонкой цепочке, а рядом лежал хорошо знакомый мне кулон на суровой нитке – тот самый, предупреждающий об опасности.

– Зачем ты сняла его?!

– Жжется слишком, – легкомысленно улыбнулась она.

– А крестик зачем, тоже жжется?

– Крестик раздражает его… Просил не надевать. Да и что тут такого – ты вон тоже крестика не носишь, и многие не носят, и живы. Но я не об этом сейчас, – ее взгляд снова стал адекватным. – Ты вот что, возьми это пока себе. Отдаю на хранение. Вдруг со мной чего… а я думаю, что так и будет… Отвезешь тогда кулон моей маме, она знает, что с ним делать.

Я испугалась за Нику всерьез, но в то же время обрадовалась – раз кулон теперь будет у меня, то я надену его и…

– Не вздумай надевать его ни в коем случае! – категорично предупредила Ника.

– Почему?

– Нельзя. Сторожевой знак надевается человеком раз и навсегда. А если при живом владельце его наденет кто‑то другой – знак тут же потеряет силу, – ответила она и ухмыльнулась нехорошо: – Знаю, о чем ты сейчас думаешь, ха‑ха! Если надеть его после моей смерти, он силу не потеряет, нет. Но это наложит на тебя такие обязанности, с какими ты уж точно не справишься! Носить его – это судьба. Для кого‑то дар, для кого‑то проклятие, но уж не отвертишься.

– Да ничего такого я не думала! – сказала я. Тон получился неуверенным.

– Ага, – издевательски кивнула она. – Не думала, конечно. Но это я так, предупреждаю…

– Да я сейчас думаю, кого к тебе вызывать – знахарку или психиатра!

– Хоть всех скопом зови – никто не поможет, – издевательское выражение сменилось прежним, усталым и обреченным. – Пропадаю я, Танечка, пропадаю. И, что самое ужасное, совершенно не могу с этим бороться. Не могу и не хочу. Спрячь лучше коробочку куда подальше, а то мало ли…

С большим трудом я дождалась вечера и прихода наших друзей, уже ставших постоянными гостями. Время тянулось медленно, я с горем пополам вышивала, а Ника сидела в спальне и любовалась своим перстнем. Похоже, он единственный еще радовал ее в этом мире.

Коробочку я спрятала в самом старом шкафу, где хранились бабушкины вышивки. Я лихорадочно думала, что мне теперь делать, несколько раз брала мобильник, чтобы звонить родителям, Никиной маме, в «Скорую помощь», но всякий раз клала его на место, так никуда и не позвонив. Страшно одной принимать такие решения – куда проще сидеть и ничего не делать. Хотя, будь бабушка дома, я бы уж точно ей все рассказала. Но ее по‑прежнему не было…

 

Глава 17

Гадание перед зеркалом

 

В этот раз наши друзья пришли быстрее бабушки. Они ничего не знали, веселились и смеялись, включили музыку. И Ника, выпорхнув из комнаты, снова присоединилась к этому веселью. От ее утреннего замученного вида теперь не осталось и следа – теперь она была ожившей, свежей и как‑то по‑странному красивой. К огромному удивлению, я увидела на ней свою собственную бежевую блузку.

– Ничего, Тань, что я твою блузку взяла? – задорно спросила она, увидев, как я на нее смотрю. – Ну, прости, это… У меня здесь вещей приличных нет, одна чернота сплошная, как раз в тон к здешнему отключенному электричеству. Дома есть подходящее платье, но я его забыла взять.

– Бери, – только и ответила я. Меньше всего меня сейчас волновала судьба блузки.

– А что, хлопцы, повеселее ничего нет? – обратилась она к парням, включившим какой‑то медляк.

Тарас хмыкнул и поставил концерт «Агаты Кристи». Петро, похоже, только изображал веселую улыбку на лице, но как только остальные увлеклись разговором, он поманил меня рукой, и я вслед за ним вышла за дверь. По темному коридору мы прошли в большую комнату. Там было тихо, звуки музыки с кухни доносились приглушенно, и если бы кто‑нибудь вышел в коридор, нам было бы слышно.

Недолго думая, я передала ему весь разговор с Никой, попутно рассказав и о кулоне, и о ее несчастной любви. Может быть, это последнее было непорядочно с моей стороны, но я уже не думала о приличии. К моему удивлению, Петро заинтересовался:

– Так значит, она до сих пор любит этого человека, погибшего больше года назад?

Мне не понравился такой его интерес к Никиной личной жизни. Мелькнула мысль – уж не заглядывается ли он на мою подругу? И я ответила:

– Еще как любит! Она даже не поверила в его гибель, предпочитает верить в какую‑то фантастическую историю, которую сама выдумала, и до сих пор его ждет. А теперь вот утверждает, что видела…

– Вот, значит, как, – еще больше нахмурился Петро. – Это плохо, очень плохо.

– Что ж плохого? – меня снова кольнула ревнивая мысль.

– Плохо то, что она сильно тоскует об умершем! Это может навлечь – если еще не навлекло – страшную беду. Как с моей сестрой…

– А что случилось с твоей сестрой?

– Не сейчас об этом, – мотнул головой Петро. – Я предлагаю ночью проследить за Никой. Потому что надеюсь – все же это не то, о чем я подумал.

– Да что у вас всех тут за тайны?! – возмутилась я.

– О некоторых вещах лучше не говорить против ночи, – покачал он головой.

– Трудно, наверное, жить возле аномального места? – съязвила я.

– Ты даже не знаешь, как трудно, – тихо сказал Петро, и мне стало стыдно за свою иронию.

Мы договорились, как будем действовать вечером, и вернулись в кухню к остальным.

– …А мы на зеркале гадали, – рассказывала Тося какую‑то очередную историю. Зажгли свечку перед зеркалом и смотрели.

– И что там увидели? – ухмыльнулся Тарас, в очередной раз доставая фотик.

– Да вроде тень какая‑то промелькнула, никто и не успел рассмотреть.

– Кто‑то рукой махнул! – высказала свое мнение Ганя.

– Никто не махал, я видела, – уперлась Тося.

– Что ты видела, если ты в зеркало смотрела? Или, скажешь, не так?

– И не подеретесь! – подначил Тарас.

Я прошла мимо них и подбросила уголька в печку.

– Зеркала, – задумчиво сказала Ника. – Вы, как я поняла, просто поставили свечу перед зеркалом и смотрели в него?

– Ну да.

– Так не гадают. Зеркала надо друг напротив друга поставить, тогда можете увидеть и будущее, и прошлое, и лешего в панамочке. А вы просто смотрели в зеркало. Так можно увидеть только две вещи.

– Какие? – заинтересовался Тарас.

– Себя, разумеется, – словно бестолковому, пояснила ему Ника, а потом добавила, глядя прямо перед собой: – И того, кто стоит за спиной.

Тут мы все повернулись к ней. Ника с безумной, легкомысленной усмешкой продолжала:

– Того, кто стоит за спиной, вообще‑то увидеть невозможно. Как ни крутись, ни верти головой, а он все равно будет сзади, и ты его не увидишь.

– Ну, если резко повернуться, человек может за тобой не успеть… – начала Тося, но Ника перебила:

– Человек – да.

– А… кто еще может стоять за спиной? – испуганно спросила Ганя, и все начали оглядываться. Все, кроме меня, конечно. Они ведь не знали, что Ника сошла с ума…

А она живо вскочила со своей табуретки, прошлась по кухне.

– Разное может быть. Беда, болезнь, смерть. Непрощенные обиды. Совершенные злодейства. Или просто черная тень, неотступно следующая за человеком. Я, пока сторожевой знак носила, видела иногда. То, чего не видели другие. Идет человек, а за ним такое мутное облачко…

– Ой, Ника, мне аж страшно, – поежилась Тося. – Не надо такое рассказывать на ночь, ладно?

– Ладно, – пожала плечами моя подруга.

– А как такое может прицепиться? – вклинилась Ганя.

– По‑разному. Бывает, колдуны порчу наводят, бывает – проклятие над человеком нависнет, а может статься, человек возьмет то, что ему не принадлежит, – и вместе с этим беду на свою голову накличет.

– Прикольно! – загорелись глаза у Тараса. – Только я не верю, что это можно в зеркале увидеть.

– Тут заговор один знать надо, – заявила Ника. – И я его знаю.

– А давайте попробуем! – тут же подскочила Ганя. – Вдруг за кем‑то из нас тоже такое привязалось?

– Не надо, – резко ответил Петро. – Сейчас не время для такого.

– А по‑моему, как раз время! – заявила Ганя. – Пока свет отключили! А то когда он есть, ничего не страшно и ни во что не верится. Посмотрел, свет включил – и сказка развеялась. А пока света нет – все будет по‑настоящему!

– Петро, не хочешь – не гадай, а нам интересно, – неожиданно поддержала возникшую идею боязливая Тося. – Ника, ты прочтешь свой заговор?

– Я вам его не скажу, не думайте! – с безумной улыбкой ответила Ника. – Но если хотите посмотреть на себя в зеркало – пожалуйста, могу применить. Для хороших людей ничего не жалко, – засмеялась она.

– Хотим, применяй! – махнул рукой Тарас. – Есть тут у вас зеркало?

Вопрос был праздным – на холодильнике стояло вполне пригодное для такого зеркальце на подставке.

– Нужна еще свеча, – засуетились девочки.

Лично мне все эти гадания были безразличны. Я в них не верила, куда больше меня пугало то шальное веселье, что переполняло сейчас Нику. Она никогда, никогда прежде не была такой…

– Тань, есть какая‑нибудь свечка?

На автопилоте я выдвинула ящик кухонного стола, подала <