Теперь, когда Агабек был в должной мере подготовлен, Ходжа Насреддин решил перейти к делу, то есть к той главной тайне, ради которой они сошлись в эту ночь.

Тайна оказалась поистине удивительной, способной привести в смущение любую мудрость. Она заключалась в том, что ишак, стоявший здесь же, в углу, - на самом деле вовсе не ишак, но превращенный злыми чарами в ишака наследный принц египетский, единственный сын царствующего ныне в Египте султана Хуссейна-Али.

Рассказывая Агабеку все это. Ходжа Насреддин сам удивился, как ворочается у него язык.

- Вот почему я кормлю его абрикосами и белыми лепешками, сожалея, что не могу раздобыть в этом глухом селении пищи более изысканной. О, если бы я мог подавать ему ежедневно корзину розовых лепестков, политых нектаром!

Голова Агабека, и без того затуманенная, пошла кругом. В стеклистых червячков он поверил, но в это - поверить он не мог.

- Опомнись, Узакбай, - какой он принц! Самый настоящий ишак!

- Тс-сс, хозяин! Неужели нельзя выразиться иначе? Ну почему не сказать: "этот четвероногий", или "этот хвостатый", или "этот длинноухий", или, наконец, "этот, покрытый шерстью".

- Это четвероногий, хвостатый, длинноухий, покрытый шерстью ишак! - поправился Агабек.

Ходжа Насреддин поник в изнеможении головой:

- Если уж ты не можешь воздержаться, хозяин, то лучше молчи.

- Молчать? - засопел Агабек. - Мне? В моих собственных владениях? Из-за какогото презренного...

- Воздержись, хозяин; молю тебя, воздержись!

- Ишака! - неумолимо закончил Агабек, точно вколотил тупой гвоздь.

Минуту длилось молчание.

Ходжа Насреддин снял халат и, распялив его на тополевых жердях, отгородил ишачье стойло как бы занавесом:

- Теперь нам будет свободнее говорить, если только ты, хозяин, немного умеришь мощь своего голоса, подобного трубе. Когда в беседе ты опять дойдешь до этого непристойного слова -постарайся произносить его шепотом.

- Хорошо! - буркнул Агабек. - Постараюсь. Хотя, говоря по совести, не понимаю...

- Скоро поймешь. Ты удивлен? Ты не можешь допустить в свой разум мысли, чтобы под серой шкурой в длинноухом и хвостатом обличье скрывался человек, да еще царственного звания? Но разве ты никогда не слышал историй о превращениях?

Здесь мы должны заметить, что в те времена по мусульманскому миру ходило множество таких историй; были даже мудрецы, писавшие толстые книги об этом, а в Багдаде объявился некий Аль-Фарухибн-Абдаллах, уверявший, что сам на себе испытал целый ряд превращений: сначала - в пчелу, затем - из пчелы в крокодила, из крокодила - в тигра, и, наконец, опять в самого себя... Одного только превращения никогда не испытал упомянутый Аль-Фарух:

Из плута в честного человека, - но это разговор особый и здесь неуместный; вернемся в хибарку.

- Слышать я слышал, но всегда считал это пустыми выдумками, - сказал Агабек.

- Теперь ты видишь воочию.

- А где доказательства? Что в этом, - он понизил голос, -в этом ишаке свидетельствует об его царственном происхождении?

- А хвост? Белые волосинки в кисточке на самом конце?

- Белые волосинки? Это и все? Да я тебе найду их целую сотню на любом ишаке!

- Тише, тише, хозяин; говори шепотом. Ты хочешь более несомненных доказательств?

- Конечно, хочу! Этот ишак - принц? Так преврати же его на моих глазах в человека или, наоборот, преврати какого-нибудь человека в ишака. Тогда вот я поверю.

- Как раз таким делом я и думаю сегодня заняться: вернуть ему на короткое время его подлинный царственный облик. Что же касается превращения какого-нибудь человека в ишака, то, быть может, с помощью аллаха удастся и это.

- Так начинай: уже полночь.

- Да, уже полночь. Я приступаю.

И он приступил. Зная, что дубленую толстую кожу Агабека пробрать нелегко, он не жалел ни пыли, ни усердия. Он метался по хибарке из угла в угол, выкрикивая хриплым голосом заклинания, бросался на стены и отшибался от них, как мяч, топотал ногами, падал на пол и корчился, дрожа, исходя пеной. Затем весь потный, запыхавшийся - принялся за ишака, облив его для начала волшебным составом, что весьма ишаку не понравилось: он зафырчал и замотал головой.

- Кабахас! - придушенным голосом вскрикнул Ходжа Насреддин, входя в стойло. - Суф!.. Чимоза! Дочимоза, каламай, замнихоз!..

При этом он из-под рубашки, незаметно для Агабека, сунул ишаку под нос пахучую, сдобную лепешку, но в пасть не давал. Этим нехитрым способом он быстро довел ишака до полного исступления: тот заревел, поднял хвост и, брыкаясь, начал кидаться на жерди.

- Цуцугу! Лимчезу! - в последний раз возопил Ходжа Насреддин и, обливаясь потом, подбежал к Агабеку:

- Пойдем, хозяин! Теперь пойдем! Никто не должен видеть чудо превращения. Иначе - слепота! Неизлечимая, на всю жизнь!

Он вытеснил Агабека из хибарки, вышел и плотно прикрыл дверь:

- За мной, хозяин, за мной. Отойдем подальше:

здесь оставаться опасно!